ЗАКЛЮЧЕНИЕ 6 страница

Хотя герои книги Пеладана называют себя католиками, они клеймят римскую церковь и папу, утративших, по их мнению, смысл благородных эзотерических и магических традиций, лежащих в основе их вероучения.

Впрочем, послушаем самого Пеладана:

«Церковь, — пишет он, — уступает прежнему духовенству; два века тому назад священники стали светскими людьми, невеждами и вольнодумцами.

Что касается религиозных писателей, присущая им цветистая напыщенная риторика обрекает их на презрение к образованным и творческим людям.

Умственная деятельность современного духовенства не представляет никакой ценности, она отдана на откуп епископам; таким образом, священникам, превращенным в духовных стряпчих, дозволена праведность, но не ученость; давайте же не будем осуждать кюре или каноника, давайте не будем никого осуждать и подумаем, как победить зло нашего времени, а также исправить недостатки церковников.

Церковь стала рассадником пошлости и глупости».

Те, кто принадлежит к Римско-католической церкви (той, которую бичует Пеладан), сумеют оценить, по своему разумению, насколько обоснованны его замечания. Сам же Пеладан уже сделал выбор: надо, считает он, помочь церкви перестроиться, коль скоро она даст на это согласие, либо найти ей приемлемую замену.

«Пусть церковь предоставит достойных нас людей или же пусть позволит нам самим собственными силами решить проблему ее несостоятельности».

Римский папа не счел уместным призывать Пеладана к себе в качестве «советника папского престола», но тот заявил, что сумеет исправить досадную, по его словам, слепоту понтифика и послужить церкви. Он станет для людей этаким камнем-указателем — из тех, что лежат по обочинам дорог, — на котором будет начертано:

«Дорога к Бесконечности» — «Путь к Идеалу».

«Стоя на перекрестке дороги, отделяющем бессознательное от воли, я пробуждаю свободомыслящих людей, — пишет Пеладан, — и указываю им путь, ведущий в Рим, к римлянам[48], путь, ведущий к Прекрасному».

Таким образом, он, Пеладан, вознамерился взять на себя миссию, которую глухая к его речам церковь не собиралась ему доверять. Он создаст орден, который станет подлинно духовным и христианским, но все же останется связан с внешней атрибутикой; он придаст церковным догмам и обрядам эзотерический смысл, предназначенный для людей с высокоразвитым интеллектом: гениальных творцов или благородных мыслителей — лишь они одни будут допущены в это братство избранных.

Какой же орден следует основать?.. Не лучше ли всего возродить какой-нибудь из древних, овеянных полуфантастическими легендами? Безусловно, это наиболее эффектно, весомо и, возможно, наиболее красиво. А ведь о красоте Пеладан рассуждает неустанно, правда, понимает ее как истинный южанин на свой лад, предпочитая яркие цвета и синее небо. Пеладан возродит орден розенкрейцеров-тамплиеров, рыцарей Грааля[49]*, ведь ему грезятся пышные церемонии, во время которых он будет лично совершать богослужение, ибо кому другому, как не ему, суждено стать Великим магистром ордена.

Да, именно «Великим магистром», но это же французский титул, и всякий понимает, что он означает... всякий, а это досадно... «Посвященные» рассчитывают на другое. Стало быть, Пеладан станет саром, он воскресит древний титул, который носили маги Халдеи и Ассирии, а также присвоит название какой-нибудь планеты, дабы сделать свое имя более звучным, нежели Жозефен. Решено: отныне он будет величаться саром Меродахом Пеладаном[50].

К чему подобный маскарад? Судя по литературному наследию Пеладана, он вполне мог бы без этого обойтись. В отличие от большинства шарлатанов, он был образованным человеком. Можно усомниться в его познаниях иврита и, вероятно, даже оспаривать его совершенное владение греческим языком, а тем паче задаться вопросом о его компетенции по части ассириологии, но его главный труд — «Амфитеатр мертвых наук», безусловно, содержит множество разумных замечаний и возвышенных рассуждений. К сожалению, они перемешаны с выспренними заявлениями, основанными на устаревших и ошибочных научных понятиях или обыденных взглядах.

В ту пору, когда мне довелось столкнуться на своем пути с небольшой группой почитателей сора, они представляли собой лишь кучку снобов, стремящихся во что бы то ни стало отличаться от простых смертных и потому напускающих на себя напыщенный, важный вид. Под духовным руководством сара Пеладана, Великого магистра ордена розенкрейцеров-тамплиеров, можно было надеяться стать чародеем или, по крайней мере, быть провозглашенным «командором Гебура[51]* О. т. Р. -К. », как граф де Ларманди, один из приближенных сара, благодаря которому я смогла собрать большую часть сведений по данному вопросу.

Письмо Пеладана графу де Парманди дает представление об атмосфере, царившей среди «посвященных» ордена:

«Сар Пеладан Великий магистр

Ордена тамплиеров Розы-Креста

своему другу и верному паладину

Графу Леонсу де Ларманди,

Командору Гебура О. т. Р. -К.

Честь и хвала нашему единственному Господу Иисусу и единственному владыке Петру

Мой горячо любимый чудесный Собрат

Блистательный символ розы и креста, давно опошленный глупостью масонов, впервые за многие столетия[52] вновь предстает перед нами во всем красочном блеске индивидуальных порывов к абстрактному идеалу римских католиков...

……………………………………………………………………………

К примеру величайшего презрения к успеху, покупаемому ценой подлости, который был нам дан в лице Жюля Барбе д'Оревильи, мы присовокупили страсть к объединению, благодаря чему вскоре появится еще один невиданный орден в качестве третьей силы между загнивающим веком и нерешительным Римом — братство духовных людей.

……………………………………………………………………………

Казалось бы, восстановленная нами жесткая субординация вынуждает меня заявить, что ничто в «Эораке»[53] не противоречит ортодоксальному католицизму или классической магии.

Однако я не смог бы ни писать Вам без дружеской симпатии, ни говорить о Бас без восхищения, даже ради соблюдения внешних приличий.

Я не просто одобряю, мой возлюбленный собрат, а встречаю с радостью и ликованием Ваши потрясающие страницы, Вашу прекрасную и праведную горячность, весь этот пыл, являющийся Вашей сущностью.

Вы тот, кому я хотел бы вручить флаг двойного Креста в день битвы. Будьте же тем, кто с первых шагов понесет знамя Розы и Креста к свету.

В Ваших сильных и надежных руках наш черно-белый стяг будет реять все выше и выше!

Позвольте же Вашему брату О. т. Р. -К. обнять Вас, возлюбленный верный граф и благородный командор.

Ad crucem per Rosam ad Rosam per crucem, in ea, in eis gemmantus resurgam [54].

САР ПЕЛАДАН

Писано в Париже, в святой Троицын день 1891 г. »

Леонс де Ларманди, которому были адресованы эти вычурные напыщенные строки, был чрезвычайно любезным человеком.

Возможно, некоторые члены Общества литераторов вспомнят его, так как он был одним из них. Я так до конца и не поняла, почему де Ларманди увлекся Пеладаном. Высокопарный стиль книг, презрительное отношение к простым людям, грубые оскорбления в адрес масонов, политиков-республиканцев, евреев и протестантов — все это он заимствовал у сара, которому старался подражать.

По своей сути де Ларманди был очень простодушным и бесхитростным человеком, порой способным на такие поступки, которые легко могли бы вывести из себя его учителя-розенкрейцера, доведись тому о них узнать.

Так, однажды он предложил мне осмотреть гардероб розенкрейцеров.

Это было невероятно смешно! В просторном стенном шкафу моему взору предстала в высшей степени жалкая коллекция пестрого ситцевого тряпья, какую только можно себе представить в реквизите труппы бедных бродячих актеров.

В самом деле, наряду со сводом правил грядущих обрядов посвящения, сор также учредил регламент в одежде.

Члены ордена должны были ходить в черных и розовых одеждах на манер художников, в белых мантиях с красными крестами, заимствованных у прежних тамплиеров, а также в голубых тогах, якобы входивших в гардероб рыцарей Грааля.

Разумеется, я не удосужилась рассматривать убогие наряды, на которые мне предложили полюбоваться. Соответствовали ли они установленным правилам, о которых я слышала? Трудно было оценить это с первого взгляда из-за множества разноцветных (ярких и золотистых оттенков) символов различной конфигурации и разных размеров, прикрепленных к одежде в качестве знаков отличия.

Люди, в какой бы стране они ни жили, с трудом могут позабыть свои детские игры и отказаться от маскарада. Любовь к карнавальным костюмам в равной мере присуща всем — от церквей, рядящих своих иерархов в расшитые золотом одежды и украшающих их драгоценностями, до самых ничтожных сект, насаждающих примитивный оккультизм. В настоящее время мне известно одно братство, состоящее из нескольких десятков бедняков — в основном женщин, не особенно образованных или даже почти совсем неграмотных людей, утверждающих, что посредством интуиции они получают доступ к тайным учениям, некогда проповедовавшимся в египетских храмах. Когда эти люди, мужчины и женщины, собираются вместе, они надевают широкую и длинную, волочащуюся по земле одежду, цвет которой — зеленый, сиреневый, красный или белый — указывает на статус ее обладателя в ордене. Кроме того, у всех этих ряженых на голове красуются колпаки в виде головы сфинкса. В таком наряде они принимаются двигаться, выписывая на полу геометрические фигуры. Танец исполняется в полной тишине, время от времени нарушаемой бормотанием невнятных слогов, якобы принадлежащих к древнейшему из египетских языков. Считается, что эти звуки вызывают в том месте, где их произносят, некие вибрации, благодаря которым в «сверхсознании» участников действа происходят небывалые изменения.

Я узнала эти подробности, будучи в гостях у одной из своих подруг, от одной славной женщины, каждое утро прибирающей ее квартиру; эта особа состоит в тайном братстве Сфинкса.

Позже я навела справки об этом обществе, и добытые мной сведения подтвердили слова домработницы, посвященной в египетские мистерии эпохи фараонов.

Люди обычно полагают, что лишь богатые бездельники позволяют себе роскошь бесцельных блужданий в оккультных сферах. Ничего подобного! Тяга к так называемым эзотерическим учениям присутствует и на низших ступенях нашей общественной лестницы, в среде людей, недовольных своим жалким положением; это позволяет им тешить себя иллюзией, что они играют определенную роль в «космической гармонии». В недрах подсознания этих простых людей порой таятся эротические желания и мистические наклонности, подобные тем, о которых сообщают некоторые средневековые авторы.

Мне рассказывали, что в одном доме в окрестностях Парижа время от времени происходили ночные собрания людей, исповедовавших культ Женщины; эти богослужения, где читались псалмы и зажигались благовония, самым вульгарным образом завершались свальным грехом.

В числе завсегдатаев этих сборищ упоминались некий посыльный большого магазина и служащий банка, причем оба с супругами.

Окружение сара пополнялось отнюдь не за счет этой черни, а скорее за счет интеллектуальной элиты — слово «интеллектуал» не всегда является синонимом словосочетания «умный человек».

Несмотря на упорное стремление Пеладана воспевать целомудрие и призывать к нему неотамплиеров, сам он не слыл аскетом, и некоторые из его учеников, наоборот, гордились своей испорченностью. Чистое бахвальство с их стороны, говорили те, кто их знал, блеф сосунков, желающих шокировать мещан.

За исключением графа де Ларманди, мне, в сущности, довелось общаться лишь с немногими учениками сара, но даже отнюдь не являясь знатоком по части извращений, я не обнаружила в их поведении ничего, что шло бы вразрез с традиционной моралью.

Стоило ли воспринимать всерьез некоторые более или менее причудливые литературные фантазии в произведениях ряда членов кружков розенкрейцеров, включенные в повествование в качестве приманки, как могли бы решить недоброжелательные критики?

В одной из этих книг встречался следующий странный пример «испорченности»:

«Женщина лежит на диване, ее голова покоится на коленях героя этой истории. Он раздвигает губы женщины и постукивает пальцами (sic ) по ее зубам. Это упражнение дает ему ощущение полного обладания... »

Сар же описывает в одной из своих книг следующую сцену. В романе фигурирует некий Нэбо (ассирийское название планеты Меркурий). Он назначает у себя в доме свидание девушке из высшего общества; она, естественно, еще девственница, но надеется вскоре распрощаться с невинностью. Согласно эстетическим замыслам Нэбо, превращение в женщину должно сопровождаться ритуалами, призванными лишить этот процесс всякой обыденности.

Героиню оставляют в комнате одну, и она раздевается перед большим зеркалом. Когда одежды падают на пол и девушка остается в сорочке, рассказывает автор, то чувствует себя распутницей в столь нехитром облачении, и, лишь полностью обнажившись, она вновь обретает ощущение собственной целомудренности.

Красавица начинает наряжаться. Она видит изумительной красоты убор из драгоценных камней, а рядом рисунок, указывающий, как следует его надевать. Из ожерелья свисают две позолоченные нити с жемчужинами на концах, которыми следует украсить соски; пояс представляет собой блестящую набедренную повязку с подвесками: «на животе — рубин, а ниже — бриллиант», — говорится в тексте.

Девушку во всей ее ослепительной наготе отводят в соседнюю комнату. Здесь для нее приготовлено ложе из лепестков роз. Она устраивается на нем, и тут ее слегка запоздало смущает собственный вид. Красавица берет пригоршнями душистые лепестки и осыпает ими свое тело. Этот жест оскорбляет мужчину, совершающего обряд, как проявление вульгарной стыдливости, и по его знаку «восхитительная дева» (sic ) стряхивает с себя лепестки.

Затем мы видим Нэбо, стоящего перед ней; он «обнажен, бледен и бесконечно желанен» (sic ). Мужчина монотонно читает возвышенные стихи, раскачивая кадило.

Обряд тянется очень долго. Проходят часы, прежде чем настает пора действовать, однако слишком длительная церемония утомила Нэбо. Ему приходится признаться в этом жертве, распростертой в ожидании на ложе из лепестков роз.

«Приходите завтра», — говорит он ей.

Девушка отвечает ему тоном, в котором нам слышится сомнение:

«Может быть».

Еще немного, и я разделаюсь с Пеладаном.

Он написал два тома, один из которых называется: «Как стать магом», а другой, предназначенный женщинам: «Как стать феей». Сколько людей из тех, что принадлежали к пастве Пеладана, пытались стать магами по заветам учителя? Мне это неизвестно, но я знала нескольких женщин, попытавшихся стать феями. Одна из них в особенности прилагала для этого весьма настойчивые усилия.

Я встретилась с этой особой еще задолго до того, как ее приняли в качестве «послушницы» в основанный саром орден. Посвящение — это было единственное, на что могли рассчитывать женщины. Пеладан относился к ним с необычайным презрением и даже щеголял этим.

В ту пору, когда я познакомилась с мадемуазель С., она посещала курс лекций по литературе, которые я тоже слушала. Обычно девица приходила туда в сопровождении высокого молодого человека с церемонными манерами, позже она сочеталась с ним браком. Ее муж М. Н., бельгийский писатель и журналист, стал, как и она, страстным почитателем сора. Как-то раз супруги пригласили меня к себе на собрание, которым должен был руководить Пеладан. Именно там я стала свидетельницей странных опытов хозяйки дома, старавшейся порхать, подобно сильфиде, согласно советам автора книги «Как стать феей». Они заключались в том, чтобы выработать у себя чрезвычайно легкую походку, сверхъестественную воздушность кружащейся над цветами бабочки. Ноги при ходьбе должны были едва касаться земли, вероятно, в ожидании того, когда они смогут оторваться от нее и позволить телу, лишенному тяжести, зависнуть в воздухе. Рукам, вынужденным вечно что-то хватать, также не следовало давать волю, предметы надо было держать, избегая непосредственного контакта, то есть не прикасаясь к ним, а будто пользуясь неким волшебным магнитом. Сколько же фарфоровой посуды пострадало из-за такой учебы, думала я, глядя на госпожу Н., высокую и дородную фламандку, которая передвигалась как-то вприпрыжку и подавала гостям чашки с чаем на вытянутых руках, словно изображая крылья.

Какую духовную цель ставила перед собой эта особа, занимаясь столь бессмысленной практикой? Вероятно, никакой. Несмотря на высокопарные литературные заявления сара, на его притязания заменить нынешние «декадентские» религии и создать новый мир, состоящий исключительно из неземной Красоты и Любви, в кругах, где он властвовал, подлинной духовностью и не пахло.

Напротив, отношения Пеладана с его окружением напоминали комичный водевиль.

Будучи талантливым литератором, Пеладан решил вдобавок стать драматургом. Названия двух его пьес остались у меня в памяти: «Вавилон» и «Сын звезды». Мне не довелось присутствовать на их представлении, но я случайно оказалась на сцене в тот день, когда там репетировали один из спектаклей. Какой именно? Не помню. Пеладан уже ушел, и де Ларманди сидел один с удрученным видом, поставив локти на маленький столик. Я молча села в кресло напротив него, полагая, что он задумался о каких-то проблемах, связанных с постановкой пьесы или грядущим представлением.

— Мрачновато здесь у вас, — невольно вырвалось у меня.

— Ах! — воскликнул де Ларманди, внезапно возвращаясь к реальности, — вы почувствовали вибрации. Сар был здесь всего минуту назад и сидел в том же кресле, что и вы. Он был невероятно расстроен... Она отказывается раздеваться догола.

— Что?! — воскликнула я. — Кто?.. В чем дело?..

— Наша главная героиня, — ответил де Ларманди. — Она должна непременно играть в этом акте раздетой. Этого требует дух пьесы. Без этого все впечатление пойдет насмарку.

В те времена — до 1900 года — артисты мюзик-холла и кино еще не приучили нас к выставленной напоказ наготе, что стало впоследствии обычным явлением.

Дама, не желавшая полностью обнажать свои прелести, была известной актрисой, и, услышав о замысле Пеладана, я страшно за нее оскорбилась.

Между тем граф де Ларманди продолжал:

— Она же актриса... ей следовало бы понимать... Как мы выйдем из положения?.. Сар в отчаянии!..

Я так и не узнала, как он вышел из положения, поскольку весьма нерегулярно бывала в этом странном обществе псевдооккультистов и редко посещала их собрания. Духовность в моем понимании не имела ничего общего с шутовской саморекламой, которой они занимались.

Однако через несколько дней после моей встречи с графом де Ларманди мать сара, милейшая женщина, которую он окрестил «вдовствующей дамой Пеладан», напомнила мне о проблеме с актрисой, не желавшей играть на сцене в обнаженном виде.

В тот день я столкнулась с этой особой, выходя из магазина «Бон Марше», и мы пошли дальше вместе.

— Невероятно! — сокрушалась дама. — Актриса!.. Не желает выходить на сцену голой!.. Но разве для них это не вполне естественно... разве им это непривычно... Сар в ярости... Из-за нее пьеса провалится... — Она продолжала в том же духе и затем внезапно спросила: — Знаете ли вы, что один индийский раджа решил послать ему корабль, доверху груженный бочками с золотом? Он (речь шла о саре) отказался. Куда бы он дел все эти бочки с золотом?..

Акцент дамы делал весь этот чудовищный вздор неимоверно смешным. У нее было очень звонкое произношение, все слоги — выпуклые, пляшущие, и каждый звук слышен. А смачный выговор жителей Арля и Авиньона придавал непререкаемую уверенность речам живописной госпожи Пеладан, снискавшей титул вдовствующей дамы по милости своего сына Жозефена, ставшего Меродахом и сором.

«Куда бы он дел все эти бочки с золотом?.. »

Я составила более верное представление о проблеме, упомянутой госпожой Пеладан, когда она привела меня в жилище своего сына.

Редкие счастливцы, как мне кажется, удостаивались чести заглянуть в комнату в доме № 2 на улице Коммай.

— Я поднимусь к нему, его нет дома. Зайдите-ка со мной на минутку, — предложила мне вдовствующая дама.

Я не стала отказываться от неожиданного приглашения. Оригинальное и великолепное, только таким могло быть обиталище уже достигшего славы чародея, который рассуждал лишь о герцогах и маркизах и принимал у себя принцесс с закрытыми вуалью лицами, приходивших к нему за советом. Тем более что у меня в памяти были живы роскошные описания апартаментов из романов Пеладана.

Переступив порог дома, надо было войти в дверь налево по коридору (прихожая отсутствовала), и вы сразу попадали в маленькую комнатку с одним-единственным окном.

Потертый, очень грязный ковер, усеянный бесчисленными окурками, письменный стол со стулом у окна, заваленный бумагами, еще два-три стула в других местах. В углу — ширма, и за ней, прямо на ковре, два-три смятых одеяла: ложе сора.

Вот и вся обстановка. Я оторопела. Славная госпожа Пеладан, не отдававшая себе отчета в том, какую оплошность она совершила, явив мне это зрелище обратной стороны парадной жизни литературного мэтра, Великого магистра возрожденного ордена тамплиеров и рыцарей Грааля, продолжала щебетать о раджах и султанах, собиравшихся отказаться от своих царств в пользу ее сына.

Я поспешно ретировалась, опасаясь, как бы Пеладан не вернулся и, увидев, что посторонняя проникла в тайну его жилища, не обратил свой гнев на наивную «вдовствующую даму».

Когда я уходила, еще не оправившись от изумления, меня осенила странная мысль: где же Пеладан моется?.. В убогой комнате, которую я видела, не было ни умывальника, ни таза, ни кувшина с водой, а также ни одной двери, за которой могла таиться ванная... Как же сар моется?..

После комедии — трагедия. Прошли годы; я узнала, что Пеладан банальным образом венчался в церкви Сен-Филипп-дю-Руль с некоей богатой вдовой, матерью уже взрослого сына и двоюродной сестрой графа де Ларманди. Мне говорили, что новобрачная надела по случаю бракосочетания черную бархатную придворную мантию с розовой атласной подкладкой, шлейф которой нес ее сын.

Затем я уехала на Восток. Когда вернулась, жена Пеладана уже развелась с ним. Граф де Ларманди рассказал мне, что это он посоветовал своей кузине выйти замуж за сара, и вскоре она в том раскаялась. Он оказался деспотичным, корыстным человеком, а его причуды граничили с безумием.

Так, иногда он неожиданно говорил жене за столом:

«Сперва попробуйте это вино, сударыня, оно отравлено».

Эти мелодраматические замашки вкупе с вышеупомянутыми претензиями вывели даму из терпения, произошел развод; вместе с женой уплыли деньги, обеспечивавшие сару безмятежную жизнь.

У него остались только перо и бесспорный писательский талант. Удалось ли ему распорядиться этим как следует?..

В последний раз я видела Пеладана в редакции «Меркюр де Франс». Это был день Рашильды[55]*, очень известного автора, жены издателя журнала — Валетта. Я участвовала в беседе в гостиной, где собрались дамы, в то время как мужчины курили в кабинете Валетта.

Последний, которому было известно, что я знакома с саром, подошел ко мне.

— Пеладан здесь, — сказал он. — Не желаете ли с ним встретиться?

Из проема двери, ведущей в кабинет, я увидела Пеладана, стоящего в кругу других гостей.

Ни взъерошенной шевелюры, ни бороды, подстриженной, как у магов на ассирийских стелах... — ничего от прежнего Меродаха и сара, Великого магистра розенкрейцеров-тамплиеров и рыцарей Грааля. Передо мной был всего-навсего господин Жозефен Пеладан.

Пеладан умер в пригороде Парижа Нейи-сюр-Сен 27 июня 1918 года в возрасте шестидесяти лет.

На склоне лет великий китайский мудрец Лао-цзы[56]* покинул место затворничества, где жил долгие годы, предаваясь созерцанию, и один направился к западной границе. Он никому не рассказывал о цели своего путешествия. Воин последнего поста на границе Китая видел, как мудрец удалился в пески Гоби, и никто о нем больше ничего не слышал.

Даже почти легендарные риши[57]* мечтали на склоне лет о том, чтобы индусы покидали свои жилища на равнинах и уходили в девственные гималайские леса, дабы установить таинственную связь с божествами этих высокогорных мест или вступить с ними в еще более загадочное общение, неведомое простым смертным.

Путешественники, разыскивающие призрачные райские земли, испокон веков шли по стопам этих древних странников. Таких людей можно встретить и в наши дни: они бредут через леса или пустыни Центральной Азии и умирают от истощения в пути, так и не узрев своей цели. Если же порой эти несчастные и добираются до нее, то им не удается утолить духовный голод, и они возобновляют свои бесплодные скитания, гоняясь за миражами.

Некоторые так и не возвращаются из этого мистического паломничества; они пропадают без вести, словно канув в бездну непостижимой тайны.

«Джеймс Мюррей, Бостон» — значилось на визитной карточке, которую передал мне слуга. Я не знала никакого Джеймса Мюррея; очевидно, посетитель ошибся, обратившись ко мне. Вероятно, будет достаточно нескольких слов, чтобы он это понял. Двое белых, повстречавшихся в Азии, всегда отчасти чувствуют себя связанными естественными узами солидарности, объединяющей представителей одной расы. Я не могла выпроводить «соплеменника»: дело происходило в Бенаресе.

После недолгих предисловий, отдав дань дежурной вежливости, господин Мюррей заговорил о цели своего визита.

— Мне рассказывали о ваших путешествиях в Тибет, — сказал он, — и о ваших безупречных знаниях оккультных учений Индии и Тибета.

— Безупречные знания — слишком громко сказано! — ответила я. — Я просто интересовалась этими учениями и немного изучала их. Вот и все.

— Ваша осведомленность в данной области куда более велика, — возразил гость. — Мне это известно из достоверного источника.

— Кто же дал вам столь неточные сведения? — поинтересовалась я.

Мюррей назвал одного любезного пандита[58]* из числа моих знакомых. Откуда этот американец его знал? Я не успела расспросить гостя. Он был возбужден и явно спешил перейти к вопросу, который и привел его в мой дом.

— На протяжении нескольких лет, — сказал он, — я общался с одним индусом, поселившимся в Америке. Господин Сингх некогда учился в Кембридже и отчасти даже сделался англичанином, но потом все же вернулся в Индию, где прожил более десяти лет.

Господин Сингх был глубоко эрудированным философом; как человек весьма состоятельный, он мог позволить себе проводить свободное время за книгами в библиотеках и составляя дома конспекты. Я никогда не отваживался расспрашивать индуса об интересовавших его темах, уж очень замкнутым и скрытным он был относительно того, что касалось его личной жизни. Я лишь слушал в его изложении историю основных индийских философских учений, а также толкование этих учений мудрецами его страны.

Затем я решил посетить Бразилию и приехал в Рио, где получил телеграмму от одного врача из Филадельфии. Сингх тяжело заболел и хотел немедленно меня видеть. Врач, вероятно, без ведома своего пациента прибавил к тексту телеграммы слова: угроза летального исхода.

До моего отъезда Сингх был абсолютно здоров; он собирался заниматься исследованиями в одной из библиотек Филадельфии; что же с ним приключилось? Мне пришлось поспешно уехать из Рио и отправиться к моему другу.

Я с трудом узнал его, настолько он изменился: ужасно исхудал, смуглая кожа стала мертвенно-серой. Каким образом за несколько дней могла произойти подобная перемена? Врач ничего не понимал; он не находил никакой болезни, ничего, кроме необъяснимого падения жизненного тонуса во всех органах.

«Я попросил вас приехать, потому что скоро умру», — сказал Сингх.

В ответ я начал что-то говорить, стараясь внушить ему надежду на выздоровление, однако он тотчас же перебил меня.

«Эти выдумки бесполезны, — холодно произнес он. — У меня нет времени на них. Просто выслушайте меня. Вот так! Я оказался трусом... »

Когда я вновь попытался опровергнуть это странное заявление, он резко заставил меня замолчать.

«Да, я оказался трусом. Это касается только меня; я причинил вред одному себе... непоправимый вред. Учитесь на моем опыте, если можете.

Мы, индусы, верим, что в Гималаях есть в высшей степени святые места, любимые нашими богами: Шивой, Вишну, Дургой[59]*, а также места, где обитали наши древние риши, а впоследствии и другие мудрецы, посвятившие себя созерцанию тайны единственного Сущего: Брахмана[60]*, присутствующего во всем в бесчисленных проявлениях; человек постигает его, разрывая призрачную завесу, на которой наша страстная привязанность к личному «я» рисует формы этого мира... Я узнал это от своего гуру, санньясина из монастыря в Срингери, бхарати... святого, очень мудрого человека. Он видел то, что лицезрели риши, чьи учения были переданы нам «Упанишадами»[61]*. Я часто говорил вам об этих священных книгах, и вы меня поймете. Я решил посетить места, где появилась на свет вся эта великая мудрость. Беседы праведных араньяков[62]*, наставления, которые они давали своим ученикам, видения, открывавшиеся их духовному взору — все это, очевидно, оставило глубокий след в атмосфере этих мест, породило тонкие энергии, способные проникнуть в того, кто отдается им с полным самозабвением, и привести этого человека к высочайшему просветлению».

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒