ДАНЬ УВАЖЕНИЯ 7 страница

– Самые лучшие фильмы с ним показывают на Рождество, а я всегда их пропускаю, – вздыхает Минна.

– Разве в доме вашего брата нет телевизора? – удивляется миссис Элвуд.

– Есть. Но в рождественскую неделю мы обычно играем в карты или принимаем гостей.

– Минна, вам чаще надо бывать за стенами колледжа, – говорит миссис Элвуд.

А еще Минна постоянно разговаривает с Анджело Джанни. Анджело – бледный, легко смущающийся, худощавый не то юноша, не то мужчина. У него светлосерые глаза, которые лишь немногим темнее его лица. Кроме имени, ничто не говорит о том, что он – итальянец. С таким же успехом его фамилия могла быть Катберт или Кэдуолладер, Деверо или Хант‑ Джонс. Фамилия никак не вяжется с этим неуклюжим, вечно сконфуженным человеком, который с ужасом воспринимает малейшую неприятность и застывает, точно статуя, когда эта неприятность случается. Возраст Анджело – от двадцати до тридцати лет; он живет в подвале спального корпуса, рядом с кладовкой, где хранится весь его нехитрый инвентарь. Анджело убирает мусор из корзин, моет посуду, накрывает столы, убирает со столов и делает другую подобную работу. Он может справиться и с более сложной работой, если его попросят и несколько раз подробно объяснят, что надо сделать. Анджело исключительно мягок, и его поведение по отношению к Минне представляет собой любопытную смесь глубочайшего уважения (иногда он называет ее «мисс Минна») и странного, робкого флирта, намекающего на истинные чувства. Минне нравится Анджело, с ним она нежна и приветлива, как со своими племянниками. Она понимает особенности Анджело и даже беспокоится за него. Она чувствует: Анджело ходит по шаткой земле. Его жизнь проста и бесхитростна; он привык к замкнутому миру колледжа, привык верить всему и всем. Он беззащитен, и любое столкновение с реальным миром нанесет ему жесточайшие раны. Какие именно – Минна не знает сама, но ясно ощущает неопределенные опасности, подстерегающие хрупкую, безыскусную жизнь Анджело. Минна старается оградить Анджело, рассказать, что к чему, хотя опасности, которые она предвидит для него, весьма расплывчаты. Жизнь самой Минны протекала без всяких потрясений: она ничем не болела, ей ни разу не угрожали, и в ее мир никогда не врывались разрушительные силы. Но за Анджело она боится и потому рассказывает ему назидательные истории, обязательно оканчивая их пословицей. (Минна каждый день вырезает из газеты очередную пословицу и прикрепляет скотчем к плотным черным страницам альбома для фотографий, где снимков совсем немного: коричневатая, с оттенком сепии, фотография родителей, неподвижно застывших перед аппаратом, и цветной снимок детей брата. ) Истории Минна придумывает сама; в них нет предисловия, нет указания на время и место, нет даже имен и, конечно же, нет эмоциональной вовлеченности рассказчицы. Возможно, случись это с ней самой, рассказ был бы живее. Пословицы варьируются. Есть собственно пословицы вроде «От малого знания – большая беда», а есть целая коллекция изречений, призывающих к бдительности, рассудительности и осмотрительности. Особое место занимают изречения о вреде излишней доверчивости. Анджело слушает и благоговейно кивает. Он разевает рот и даже перестает мигать. Через некоторое время Минне надоедает его преданное внимание, и она, уже в качестве примечания, добавляет, что ни к чему нельзя относиться слишком серьезно. Это лишь сильнее озадачивает Анджело, и тогда Минна переводит разговор на более легкую тему.

– Знаешь, меня тут недавно наши девушки уговаривали сменить прическу и заплетать косу.

– Это было бы красиво, – отвечает Анджело.

– Видишь ли, Анджело, я не настроена менять прическу, с которой свыклась за столько лет.

– Мисс Минна, вы поступайте так, как лучше для вас, – говорит Анджело.

Минна бессильна разрушить его всепроникающую и опасную доброту. Анджело относится так ко всем, вручая им груз своего распахнутого сердца и позволяя делать с его сердцем что угодно… Через какое‑ то время Минна решает, что им обоим пора возвращаться к работе.

Она никогда не жалуется на свою работу. И только для пользы дела Минна попросила, чтобы ей дали помощницу. Тогда в ее выходные дни – по понедельникам – ни персонал кухни, ни ученицы не останутся без присмотра. Однако никто из руководства не посчитал ее просьбу достаточно серьезной. Сначала миссис Элвуд поддержала идею Минны и пообещала поговорить с управляющим по персоналу. Прошло время. Когда Минна спросила, был ли разговор, миссис Элвуд замялась и вдруг предложила ей самой поговорить с управляющим. Минна не решилась нарушать установленный порядок и подала заявление, изложив свои доводы. С тех пор прошло несколько недель. Ответа не было. Что ж, нет так нет. Жаловаться не в ее правилах. Конечно, хорошо было бы иметь помощницу примерно ее возраста, умеющую ладить с девчонками, а при случае и строгость проявить. В спальном корпусе и комната для нее есть. Ведь наверняка кто‑ то из женщин ищет жилье. А тут – комната бесплатно, и жить при колледже безопаснее, чем в многоквартирном доме. Конечно, помощница была бы ей очень кстати, но Минна не торопит события. Она умеет ждать.

У Минны был выходной день. Она шла по аллее парка Бостон‑ Коммон. Рядом бродили первые утки. Им было скучно. Минна то накидывала, то снимала платок. Когда ветер утихал, ей становилось даже жарко, но очередной порыв заставлял поежиться. Ежилась она и при виде бегунов в шортах и футболках, сшитых из легкой материи, которую прозвали «дрожалкой». Мимо нее, переваливаясь, прошествовало несколько диких уток. Вид у них был как у людей, случайно попавших в шумную незнакомую компанию, где их незаслуженно оскорбили, и теперь они, сконфуженные и ошеломленные, всеми силами пытались сохранять достоинство. Кроме уток на аллеях гуляли матери с детьми. Потом они отправятся по магазинам (или уже там побывали). Матери были одеты по‑ летнему, а детей закутали так, словно еще продолжалась зима. Впрочем, они и сами вздрагивали от порывов холодного ветра, поглядывая на плавающие в пруду куски хлеба и равнодушных уток. Через какое‑ то время утиное равнодушие исчезнет, но сейчас, когда утки готовились к продолжению рода и тщетно искали уединения, они отказывались есть, если за ними наблюдали. Старики в своих извечных пальто (чувствовалось, эти пальто они носят круглый год), с мятыми газетами под мышкой и общипанными буханками хлеба в руках, отламывали большие куски и бросали уткам. Они настороженно озирались по сторонам, не заметил ли кто, что куски слишком тяжелые (вероятно, их намерением было подбить и утопить утку).

Минна лишь мельком взглянула на дрожащие стариковские руки и неуклюжие броски, не достигавшие цели. Она не стала задерживаться в парке, а вышла на Бойлстон‑ стрит. Минна зашла погреться в «Шривс» и там какое‑ то время рассматривала столовый хрусталь и серебро, представляя, какой набор лучше бы украсил стол брата. За углом находилась закусочная Шрафта, где Минна немного подкрепилась. Выйдя из закусочной, она остановилась, раздумывая, куда бы отправиться теперь. Было всего два часа дня, однако неустойчивая мартовская погода не располагала к прогулкам. Потом она увидела вышедшую из дверей «Шривса» девушку; та улыбнулась и помахала Минне. Девушка была одета в джинсовую юбку выше колен, сандалии и зеленый свитер с вырезом «лодочкой», наверняка позаимствованный у какого‑ то парня. Свитер свисал ниже бедер, длинные рукава были подвернуты и болтались над худенькими девичьими запястьями, как складки живота у какого‑ нибудь толстяка.

– Минна, привет! – крикнула девушка.

Теперь Минна ее узнала: эта девушка приходила к ней посмотреть телевизор. Имени она не помнила; имена Минна запоминала с трудом. Она решила про себя называть девушку Дорогуша. Дорогуша собиралась проехаться на метро в Кембридж – пригород Бостона – и пошататься там по магазинам. Она спросила, не составит ли Минна ей компанию. Минна согласилась и не пожалела. Она видела, с каким уважением смотрели на них пассажиры метро. Может, все думали, что она – бабушка или даже мать Дорогуши? Их обеих награждали улыбками, и Минна мысленно принимала поздравления. В Кембридже они зашли в магазинчик, славящийся деликатесами, где Минна купила несколько банок экзотической еды. Этикетки банок были на иностранных языках, а крышки запечатаны красивыми марками. Минна сразу представила воображаемого дядюшку – моряка и путешественника, который якобы прислал ей эти лакомства из далекой страны. Потом они зашли в антикварный магазинчик, полный разной ерунды вроде помятых серебряных кубков, и Минна купила там удивительно красивую вилку. Дорогуша сказала, что этой вилкой очень удобно есть иностранные лакомства. Девушка была очень добра к Минне; настолько добра, что Минна подумала: «Должно быть, сверстницы ее недолюбливают». В четыре часа погода снова испортилась, и они отправились на Браттл‑ сквер смотреть иностранный фильм. Им пришлось сесть в первые ряды, поскольку Минне было трудно читать надписи перевода. Содержание фильма несколько обескуражило Минну, и она задалась вопросом, допустимо ли юным девушкам смотреть такие картины. Но когда фильм кончился, Дорогуша потрясла Минну знанием кино и серьезностью рассуждений, что немного ее успокоило. Потом Дорогуша предложила ей пообедать в немецком ресторанчике. Оказалось, девушка бывала здесь не раз. Они ели кислую капусту, фаршированный перец и запивали еду темным немецким пивом. Дорогуша призналась: одной ей пива бы здесь не подали. Домой они вернулись, когда уже стемнело, и Минна на прощание поблагодарила девушку за чудесно проведенное время. Она чувствовала себя приятно уставшей. Переложив пакет с экзотической едой и антикварной вилкой в левую руку, Минна открыла дверь и вошла к себе. Было начало десятого, но ее тянуло улечься спать. На столе, куда Минна поставила пакет, она увидела изящную бежевую папку с приложенной запиской. Записка была от миссис Элвуд.

Дорогая Минна!

Извините, что заходила в Ваше отсутствие. Утром меня вызывал управляющий персоналом. Он сказал, что выполнил Вашу просьбу и нашел Вам помощницу – женщину с опытом. Она готова приступить к работе немедленно. Поскольку Вас не было, я встретила ее сама, показала наш спальный корпус, столовую, а затем проводила в ее комнату. Мне несколько неловко, что ей придется пользоваться общей ванной комнатой, но, по‑ моему, у нее это не вызвало возражений. Ее все устраивает. Женщина она очень привлекательная (это я уже поняла по поведению Анджело). Я сказала ей, что у Вас выходной день и завтра Вы с нею познакомитесь. Но если захотите сделать это сегодня – она у себя. Она сказала, что устала и ляжет спать.

«Ну вот и дождалась», – подумала Минна. Но зачем миссис Элвуд принесла папку? И что там? Осторожно раскрыв папку, Минна увидела копию заявления о приеме на работу и копию резюме. Она замешкалась: чужие данные казались ей слишком личными, чтобы туда заглядывать. Но потом взгляд Минны упал на пакет с экзотической едой, и это придало ей уверенности. Она достала из папки листы и начала просматривать. Женщину звали Селестой, возраст сорок один год. Она писала, что имеет большой опыт «обслуживания за столом». Ей также пришлось работать консультантом в летнем лагере для девочек. Родом Селеста была из городка Херонс‑ Нек штата Мэн, где муж се сестры управлял летним пансионатом для туристов. Она работала и там. Прежде пансионат принадлежал родителям Селесты. «Замечательно», – подумала Минна. Она вдруг забыла о своей усталости и принялась хлопотать. Минна красиво расставила баночки с экзотической едой, поместив их на полку над столом. Затем развернула программу передач – нет ли сегодня фильма с Алеком Гиннесом. Миссис Элвуд всегда просила сообщать ей, когда будет фильм с его участием. Да и новенькую надо пригласить, чтобы не чувствовала себя одинокой. День сегодня был поистине чудесным: в программе нашелся фильм с Алеком Гиннесом. Минна вышла в коридор спального корпуса и, напевая себе под нос, пошла к Селесте. Жаль, что она не знала настоящего имени Дорогуши. Но об этом можно будет спросить у миссис Элвуд.

Минна осторожно постучала в дверь комнаты Селесты и услышала (или подумала, что услышала) сонное: «Войдите». Она открыла дверь и в нерешительности застыла на пороге, поскольку в комнате царила почти полная темнота. Лишь на столе горела старенькая шаткая лампа, льющая скудный свет на спинку мягкого стула. Как и большинство угловых комнат спального корпуса, комната Селесты не была ни квадратной, ни даже прямоугольной. Любая симметрия казалась здесь случайностью. В комнате было пять углов, и в каждом потолок почти соединялся с полом, образуя нишу. В одной из ниш стояла кровать (правильнее сказать, койка). Новая хозяйка комнаты попыталась отгородить свою спальную норку от остального пространства комнаты. К стенной лепнине крепилось тяжелое ярко‑ красное покрывало. Край покрывала шевелился, и Минна подумала, что у Селесты открыто окошко над кроватью. Вся комната продувалась прохладным вечерним ветром, и тем не менее в ней ощущался тяжелый, пряный запах, похожий на запах мускуса. У Минны он пробудил довольно странное воспоминание. Прошлым летом, когда брат приезжал в Бостон, они ходили на развлекательное представление. Название давно вылетело из памяти. Зато Минна помнила, как поздним вечером они ехали обратно в пустом вагоне метро и на одной станции в вагон вошла крупная женщина в аляповатом цветастом платье и грузно села. Минну с братом от пассажирки отделяло пять пустых мест. Она принесла с собой все запахи душного летнего вечера, сильного дождя и поднимающихся от земли испарений. В вагоне запахло так, как пахнет, если в жаркий летний день открыть дверь погреба с земляным полом, куда не заглядывали с зимы.

– Селеста! – шепотом позвала Минна.

Из‑ за покрывала вновь донеслось бормотание и прилетела новая волна возбуждающего и какого‑ то тревожащего запаха. Минна слегка отодвинула край покрывала и в слабом свете увидела крупное рослое тело Селесты, спавшей в странной позе. Подушка находилась у нее на уровне лопаток, голова была откинута назад, шея казалась длинной и изящной, несмотря на выступавшие жилы, тянувшиеся к высоким изогнутым ключицам (все это открылось взору Минны даже при таком скудном освещении). Груди Селесты были полными и крепкими, без признаков обвислости: они стояли, а не клонились к подмышкам. Только сейчас Минна поняла, что ее новая помощница спит обнаженной. У Селесты были тяжелые широкие бедра с плоскими симметричными впадинами в области таза. Невзирая на определенную тяжеловесность каждой части ее тела – тела сильной крестьянки с толстыми икрами и крутыми бедрами, – из‑ за своих невероятно длинных ног она казалась почти худенькой. Минна вновь позвала Селесту, на этот раз громче, но едва услышала свой голос, как тут же пожалела об этом. «Как неловко почувствует себя эта женщина, если вдруг проснется и увидит здесь меня», – подумала Минна. И тем не менее она не ушла из комнаты. Это громадное тело, внушающее ужас своей скрытой силой и подвижностью, буквально пригвоздило к себе взгляд Минны. Селеста слегка шевельнулась. Движение началось с ее рук. Она согнула широкие, плоские пальцы, будто хотела удержать раненого зверька. Затем ладони Селесты повернулись, и пальцы впились в простыню, оставляя складки. Минне захотелось протянуть руку и успокоить эти ладони, пока они не разбудили их хозяйку, однако ее собственные руки и все тело застыли в неподвижности. Селеста повернулась на локте, выгнула спину, и руки коснулись ее широкого плоского живота. Медленно и поначалу легко, затем все быстрее и сильнее Селеста начала тереть свой живот. Руки двигались к тазу, пощипывая кожные складки; затем они переместились на бедра, разошлись по талии, опустились под ягодицы, после чего поднялись к пояснице. Селеста приподнялась, снова выгнула спину, теперь уже круче; жилы на шее напряглись и сильнее проступили под кожей, а губы, всего мгновение назад плотно сжатые, округлились в бессознательную улыбку. Селеста открыла глаза, моргнула, ничего не увидела (Минна увидела лишь белки ее глаз) и снова их закрыла. Ее тело расслабилось, погрузившись в матрас. Похоже, сон Селесты перешел в более глубокую стадию. Руки скользнули под бедра и там замерли. Минна попятилась назад, опустила полог. Потом она погасила настольную лампу и на цыпочках вышла из комнаты, постаравшись как можно тише прикрыть за собой дверь.

Минна вернулась к себе. С полки ей улыбались яркие этикетки баночек с экзотической едой. Она села и стала их разглядывать. Ею вдруг снова овладела усталость, но уже не столь приятная. Конечно, было бы здорово пригласить миссис Элвуд и Селесту на фильм и угостить их деликатесами из далеких стран. Но у нее только одна вилка для такого вида пищи. Даже если придет только миссис Элвуд, не будут же они есть одной вилкой на двоих! Минна вспомнила также, что у нее даже нет консервного ножа. Конечно, можно обойтись без угощения и просто позвать миссис Элвуд на фильм. Но Минна чувствовала себя настолько утомленной, что просто сидела, не двигаясь, на месте. Она думала, что Селеста выглядит гораздо моложе сорока одного года. Конечно, свет там никуда не годился, а во сне, как известно, морщинки на лице разглаживаются. Но действительно ли Селеста спала? Если это сон, то какой‑ то очень странный. А какие черные у Селесты волосы! Возможно, крашеные. Должно быть, бедняга хлебнула в жизни. Где бы эта женщина раньше ни работала, измоталась она изрядно. И все же Минне было не преодолеть чувства неловкости, которое охватило ее в комнате Селесты. Чем‑ то это напоминало чтение чужого письма. (Неловкость – основное чувство, которое Минна очень часто испытывала за других и почти никогда – за себя. Степень неловкости измерялась лишь продолжительностью испытываемого состояния. )

Минна решила, что не нужно раскисать, а лучше заняться делом. Позвать миссис Элвуд на фильм, сходить на кухню за консервным ножом и поискать там похожую вилку. Когда миссис Элвуд придет, можно будет спросить у нее имя Дорогуши. Но воспитательница наверняка спросит ее про Селесту – познакомились ли они. И что сказать в ответ? Сказать: «Да, хотела познакомиться, но Селеста спала»? Тогда Селеста узнает, что Минна у нее побывала. (Не надо было трогать лампу! ) А может, сходить туда и снова включить лампу? Поразмышляв, Минна поняла всю нелепость своего порыва. Селеста спала и даже не подозревала, что у нес гостья. И что особенного увидела Минна? Только то, что Селеста спит обнаженной. Так та и сама об этом знала. Велика важность! Чувствовалось, Селесту подобные тонкости не волнуют. Минну вдруг пронзила мысль, что она откуда‑ то знает Селесту, что раньше где‑ то видела ее. Откуда явилась эта мысль? Сама придумала? Нет, не могла она такое придумать. Быть этого не может. Не знала она раньше никакой Селесты. Для Минны знакомство с кем‑ то – процесс долгий и медленный. Взять ту же девушку, с которой они так замечательно провели сегодня время. Они были вместе несколько часов, но Минна не могла сказать, что узнала ее лучше.

Яркие этикетки по‑ прежнему манили ее, побуждая вскрыть хотя бы одну банку и попробовать содержимое. И опять навалившаяся усталость притушила желание. Если не говорить миссис Элвуд о фильме, можно будет улечься спать прямо сейчас. Конечно, тогда надо будет повесить со стороны коридора табличку: ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ. Однако усталость Минны была какой‑ то странной; по правде говоря, ей не хотелось ложиться спать и даже читать в кровати. Да и оставить миссис Элвуд без фильма с Алеком Гиннесом, которого воспитательница просто обожала, – это несправедливо. Как такое могло прийти ей в голову? Минна вновь посмотрела на баночки с яркими этикетками и вдруг ощутила, что в них есть что‑ то чужеземное и отталкивающее. Тут в дверь дважды постучали. Минна вздрогнула, словно ее застигли за чем‑ то недостойным.

– Минна! Минна, вы дома?

Это была миссис Элвуд. Минна медленно, с осторожностью открыла дверь и увидела изумленное лицо миссис Элвуд.

– Боже мой, я никак подняла вас с постели?

– Нет, что вы! – поспешно возразила Минна.

Миссис Элвуд вошла в комнату.

– Как у вас темно!

Минна только сейчас вспомнила, что не зажигала верхний свет, ограничившись настольной лампой. Не слишком яркая полоска выхватывала из темноты полку и сегодняшние покупки.

– Что это у вас там? – спросила миссис Элвуд, настороженно косясь на полку.

– У меня сегодня был просто восхитительный день, – сказала Минна. – В городе мне встретилась одна из наших учениц. Мы вместе съездили в Кембридж, ходили по магазинам, обедали в немецком ресторане и смотрели иностранный фильм. Мы только недавно вернулись. Минут двадцать, не больше.

– Я бы сказала, вы вернулись более двадцати минут назад, – возразила миссис Элвуд. – Я видела, как вы обе входили.

– Значит, вы видели эту девушку? Как ее зовут?

– Вы провели с нею столько времени и не знаете ее имени?

– Наверное, она мне говорила прежде, но у меня плохая память на имена. А снова спрашивать было как‑ то неловко. Она приходит ко мне смотреть телевизор.

– Боже милостивый! – всплеснула руками миссис Элвуд. – Кто же не знает этой девушки? Ее зовут Молли Кэбот. Она проводит в магазинах и кино гораздо больше времени, чем на занятиях.

– Она была так добра ко мне, – сказала Минна. – О пропуске занятий я как‑ то не подумала. По‑ моему, она смышленая девушка. Но мне она показалась одинокой. Неужели у нее неприятности?

– Неприятности – это еще мягко сказано.

Миссис Элвуд взяла с полки одну из банок и принялась вертеть ее в руках. Разглядывая банку со всех сторон, воспитательница неодобрительно морщилась.

– Я бы сказала: эта Молли попадет в большую беду, если не начнет снова регулярно посещать занятия и не подтянет все свои «хвосты».

– Как грустно, – вздохнула Минна. – Она такая приятная девушка. Мы с ней замечательно провели время.

– Надеюсь, у нее хватит ума взяться за учебу, – суровым тоном произнесла миссис Элвуд.

Минна кивнула. Она ничем не могла помочь Молли, и от этого ей стало грустно. Миссис Элвуд продолжала недоверчиво разглядывать банки. Минна надеялась, что воспитательница не заметит экстравагантную вилку.

– А что в этих банках? – спросила миссис Элвуд, беря своей мясистой рукой другую банку.

– Иностранные деликатесы. Молли сказала, что они очень вкусные.

– Я бы не стала покупать еду, основываясь только на чьих‑ то мнениях и не зная, что она собой представляет, – отчеканила миссис Элвуд. – А вдруг содержимое готовилось в антисанитарных условиях? Кажется, это из Кореи или откуда‑ то из тех мест!

– Такие красивые баночки. Я подумала: должно быть, и еда в них вкусная, – простодушно призналась Минна.

И вновь усталость разлилась по всему ее телу, добравшись даже до языка.

– Мы замечательно провели время, – промямлила она, удивляясь горестным ноткам в своем голосе.

Миссис Элвуд это тоже удивило. В комнате установилась тягостная тишина.

– Думаю, вы очень устали задень, – сказала миссис Элвуд. – Я повешу табличку на дверь, чтобы девушки вас не беспокоили.

Властность в голосе миссис Элвуд явилась последней каплей. Теперь Минна чувствовала, что ей действительно хочется спать. Возражать она даже не пыталась и ни слова не сказала о фильме с Алеком Гиннесом.

Ей снились какие‑ то размытые, призрачные фигуры. Похоже, их сопровождали странные царапающие звуки, доносящиеся из коридора. Вероятно, девушки пришли посмотреть выпуск новостей и удивились, увидев табличку. Затем Минне приснилось, будто к ней в комнату явилась обнаженная Селеста в сопровождении уродливых гномов. Минна проснулась, ощутила тепло своих рук, прижатых к бокам, и тут же вздрогнула от собственного прикосновения. Она вновь повернулась на спину, вытянула руки вдоль тела, согнула пальцы. Ей казалось, что ее руки скованы наручниками. Если бы Минна попробовала содержимое экзотических банок, кошмарные сны можно было бы приписать незнакомой и, возможно, недоброкачественной пище. Но она ничего не ела. Причина беспокойного сна оставалась для нее загадочной, и это тревожило Минну.

Если время от времени Минну и охватывало мимолетное недоумение или появлялись мысленные замечания в адрес Селесты, все это происходило где‑ то на уровне подсознания. Если она и завидовала легкому характеру и общительности своей помощницы (та почти сразу же сдружилась со всеми ученицами, с замкнутым Флинном и в особенности – с Анджело), это опять‑ таки проходило на подсознательном уровне. Лишь через несколько недель после той ночи с кошмарами Минна вспомнила: а ведь миссис Элвуд даже не спросила у нее, ходила ли она познакомиться с Селестой. За это время Минна сумела получше узнать Молли; она ощущала необходимость сделать это, необходимость установить над девушкой слабую, ненавязчивую опеку. Но опека не означала, что общение с Молли превратилось в исполнение долга. Минна по‑ прежнему наслаждалась их тайными прогулками и походами по магазинам; это было ее личным удовольствием, которым она не делилась ни с кем. Теперь она уделяла меньше времени Анджело, хотя все так же беспокоилась за него. По словам миссис Элвуд, Анджело «весьма увлекся» Селестой. Он покупал ей цветы: дорогие, яркие и безвкусные. Эти цветы он никак не мог тайком нарвать в парке Бостон‑ Коммон, значит, действительно тратил на них деньги. Селеста принимала и другие, менее открытые знаки внимания. По субботам девушкам разрешалось приглашать на ланч своих молодых людей, и те, конечно же, сразу замечали Селесту. Взгляды, бросаемые на нее парнями, редко были случайными; это были пристальные, оценивающие взгляды. Так смотрел на нее и Флинн, украдкой поглядывая из‑ за кастрюль и сковородок. Если Минна что‑ то и думала по этому поводу, то лишь мысленно отмечала неподобающее поведение повара и дурные манеры молодых людей. Обожание, с каким относился к Селесте Анджело, было не более чем очередным примером трагической открытости этого человека. Конечно же, угроза исходила не от Селесты. Угроза для Анджело всегда исходила от него самого.

Минна прекрасно ладила с Селестой. За два месяца Селеста освоилась в колледже. Она была веселой, несколько шумной, но всегда любезной. Ученицы восхищались (и завидовали) ее «обаятельности в духе Модильяни» (слова Молли). Флинну, судя по всему, доставляло немалое удовольствие втайне наблюдать за нею. Миссис Элвуд находила Селесту очаровательной, хотя и немного дерзкой. Минна была довольна своей помощницей.

В июне, за несколько недель до каникул, Селеста купила себе машину – помятый реликт, немало побегавший по бостонским улицам. Вскоре она повезла Минну и Молли Кэбот в Кембридж, поскольку ей самой тоже хотелось прогуляться там по магазинам. В салоне машины пахло маслом для загара, сигаретами и еще чем‑ то странным и терпким, словно свежемолотым кофе. Но это не был запах кофе: Минне подумалось о пустующих летних домиках, где мебель закрыта чехлами и где, должно быть, пахнет так же. Селеста вела машину по‑ мужски. Локоть левой руки она выставила в открытое окошко, а правой сжимала рулевое колесо. Ей нравилось переключать скорости и соревноваться с такси. В ответ машина вздрагивала и надсадно верещала. Селеста объясняла, что это засорившийся или плохо отрегулированный карбюратор. Минна и Молли уважительно кивали. Свои выходные дни Селеста проводила на пляже в Ревир‑ Бич. Ее тело покрылось глубоким загаром, но Селеста жаловалась на состояние воды. «Словно пи‑ пи туда делали», – говорила она. Что ж, в разгар сезона возможно и такое.

Июнь сделал девушек беспокойнее, а Флинна – раздражительнее. Он и так всегда сильно потел, но раннее и продолжительное бостонское лето превращалось для него в пытку. Минна привыкла к жаре и в последнее время почти не потела. Анджело, разумеется, и летом сохранял свою бледность и сухие подмышки. От Селесты исходило ощущение влажного зноя.

В июне учебный год заканчивался. Девушки вели себя легкомысленнее и чаще думали о свиданиях, нежели об уроках. По выходным столовая больше напоминала шумный молодежный бал, хотя и под бдительным надзором старших. Вскоре начнутся летние курсы, и в спальном корпусе появятся другие девушки. Летние занятия проходили легче и веселее, да и повару было меньше работы: летом обычно едят немного. Анджело, подарив Селесте очередной громадный букет, попросил ее сходить с ним в кино. Они стояли почти рядом, их головы разделяли только цветы. Анджело робко поглядывал сквозь букет, ожидая ответа. Селеста была немало удивлена и величиной подарка, и вопросом.

– А на какой фильм? – спросила она, раскрыв свой широкий, сильный рот и блеснув двумя рядами ровных, здоровых зубов.

– На какой‑ нибудь. Мы выберем. Но у меня нет машины.

– Как‑ нибудь съездим на моей, – ответила Селеста.

Она снова взглянула на нелепый букет.

– Слушай, а куда, черт побери, мы поставим эту пропасть цветов? Может, за окно, чтобы Флинну не мешали? Я люблю цветы за окном.

Анджело принялся смахивать пыль с подоконников. Сквозь пар, подымавшийся от кастрюль, глаза Флинна нашли длинную спину Селесты, ее сильные ноги, широкие, упругие ягодицы, которые немного напряглись, пока их обладательница держала в руках невообразимую смесь лилий, сирени и множества других цветов.

В пятницу смотреть телевизор к Минне пришло совсем мало девушек. Это была последняя пятница учебного года. Далее начинались выпускные экзамены. Скорее всего, девушки усиленно занимались, а те, кому было не до учебников, предпочли отправиться туда, где веселее, чем у экрана телевизора. Днем прошел дождь. После него от тротуаров поднимались насыщенные запахами испарения. Улицы довольно быстро высохли, лишь кое‑ где еще оставались лужи. Жителям Бостона такая жара напоминала о южных штатах; им виделась усадьба, на веранде которой лениво качалась в гамаке обнаженная женщина. Словом, эти дожди пахли чем‑ то чувственным и даже похотливым. Минна немного устала за день, но усталость была приятной. Она сидела у окна и смотрела на дорожку, которая вела к спальному корпусу, огибая его. Дорожка напоминала въезд в старинную усадьбу: она имела высокий бордюр и красиво вилась между вязов по ярко‑ зеленой лужайке. Возле дорожки, прислонившись спиной к дереву, сидела Селеста. Она сидела, уперев руки в бока и вытянув ноги так, что щиколотки перевешивались через бордюр. Такая поза была неподобающей для любой женщины, однако Селесте удалось облагородить ее до состояния «красоты, присевшей отдохнуть». Своей позой Селеста олицетворяла томную, чувственную неподвижность. Одета помощница Минны была достаточно вызывающе: безрукавка с высоким воротом, свисавшая поверх юбки с запахом, у которой обязательно где‑ нибудь есть разрез.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒