Глава 12. Паранойя. Голоса. Платить должен чужак

Глава 12

Паранойя

Тимур влетел в туалет, наткнулся на чью-то широкую спину, отскочил к стене. Он смутно осознавал, что Лиза бежит следом. Мелькнула мысль, что лучше бы отправить ее в комнату – и исчезла: лучше пусть девочка будет на виду. Похоже, на визг сбежались все, кто был в доме. Теперь ему было видно все помещение; вдоль кафельных стен клубился пар. Первой в глаза бросилась Нина – кое-как обмотанная полотенцем, она одной рукой прижимала к груди кучу влажных тряпок, а в другой, вытянутой, держала что-то – двумя пальцами, как отвратительное, мертвое, полуразложившееся животное. Ее смугловатая кожа казалась изжелта-бледной, как у мертвеца. Босые ноги скользили по кафелю, пальцы поджимались – видимо, она мерзла, сама не сознавая этого. Из-под правой ступни вытекала тонкая струйка крови.

Вид полуголой Нины настолько сбивал с толку своей нелепостью и невозможностью, что остальное мозг какое-то время просто отфильтровывал, – слишком она была сурова и сдержанна, чтобы хоть кому-то приходило в голову задуматься о том, что кроется у нее под одеждой. Нина, все еще вытягивая руку, снова хрипло завизжала. Кто-то шумно вздохнул; Колян издал придушенный, почти поросячий взвизг, нелепо тонкий для такой огромной туши.

У нее в руке не животное, с глухим удивлением понял Тимур. Это нож. Испачканный кровью нож. Он медленно повернул голову – одна из душевых кабинок распахнута, и рядом на полу сидит стюардесса, голова безвольно свесилась, рот приоткрыт, и руки испачканы красным... Сердце дало перебой – но тут Анна судорожно вздохнула и с усилием подняла голову. Чуть шевельнулась, будто пытаясь отползти от кабинки, – и тут Тимур, наконец, увидел то, из-за чего визжала Нина.

В незрячих глазах Вовы отражались и мерцали синеватые лампы дневного света, и кровь, перемешана с водой, все еще медленно стекала в слив под душем. На желтой обескровленной коже все еще блестели капли, у подмышки виднелся клочок мыльной пены. В углу душевой грудой валялось тяжелое уличное тряпье – Тимур заметил тулуп и облезлую ушанку, подивился их неуместности и тут же забыл. Нелепый детский шарфик, потемневший от воды, болтался на шее водителя – Тимур услышал, как громко ахнула Лиза, прошептала: «Это же мой! ». Он подумал, что девочку надо бы увести, – но сейчас важнее оставаться на месте и – смотреть, слушать, пытаться понять...

Тимура кто-то толкнул. Он посторонился, и мимо протиснулся Тофик, на ходу снимая с себя теплую клетчатую рубашку. Он накинул ее на плечи Нины; вытащил из кармана носовой платок и аккуратно прихватил им нож. Потянул – Нина с удивлением взглянула на свою руку и быстро разжала пальцы, будто обжегшись.

– Пойди, оденься, потом объяснишь, – сказал Тофик. Нина благодарно кивнула и скрылась в кабинке.

Анна замерзала. Она корчилась и тряслась, придавленная тулупом, и мороз пронзал ее тело тысячами игл. Тулуп был мокрый, и от него плохо пахло; он не согревал. Это ледяная ненависть убивала ее, ненависть и страх высасывали из тела остатки тепла. Перед глазами плыл окруженный теплым золотистым сиянием шприц, в нем было спасение, но Анна не могла до него дотянуться, – мерзкий тулуп вдавил ее в койку, и она не могла пошевелиться.

Буран. Нелетная погода. Сидим, ждем... в гостинице при аэропорте были такие же узкие комнаты и скрипучие койки, и они сидели в Черноводске уже третий день – нелетная погода, привычное дело, – но тогда было весело. Весело и тепло. Они пили коньяк и столовыми ложками ели красную икру, с ярких кусочков рыбы капал янтарный жир, и Леня казался ей лучшим мужчиной на свете – такой сильный, такой всемогущий. Так хорошо было уткнуться в его крепкое плечо и рассказать о своей собачьей работе, о том, что нервы уже ни к черту, ноги ноют, а от напряжения часто болит голова. «Тебе надо расслабиться, – говорил Леня. – Не бойся, вот увидишь, как это хорошо». И она плыла в теплом золотистом сиянии – оно было как солнечный день из детства, как лучики, просвечивающие сквозь медовые волосы мамы...

Разговоры. Анна не прислушивалась, ее небогатого жизненного опыта хватало, чтобы понять: в беседы Барина с приятелями лучше не вникать. Ей и не хотелось. Ей было так хорошо, так спокойно. Она чувствовала себя защищенной. Икра. Какое-то непонятное «белое» и «черное» и снова икра. Новый коммерческий магазин, здание, которое зря занимает дурдом... Она плавала в золотом тумане, лишь изредка выныривая на холодную поверхность. Хариус, икра, охотничьи лицензии. Потроха... кого-то выпотрошили – Анна потеряла нить, моргнула – зверька? Выпустили кишки какому-то зверьку? Зачем так, бедненький...

– Да не зверьку, дура, а пацаненку одному, – говорит Барин. – В парке нашли. И что их черти туда тянут...

– Паца... мальчику? Зачем, господи, зачем? – золотой туман остывает, рассеивается, и Анне это не нравится. Ей хочется обратно, в теплый, мягкий кокон.

– А у нас в Черноводске принято так, ясно? – мрачно хохотнул Барин и дернул щекой. – Пацанчик в параллели с моим учился, найду – урою... паяльник в жопу...

Анна больше не слушала. К разговорам таких, как Леня, лучше не прислушиваться. Короткая, несильная боль в сгибе локтя – и сияние снова охватывает ее. Она уплывает...

Она была наивная дура, а Барин нуждался в стюардессе. Когда Анна поняла, что происходит, стало уже слишком поздно. Барин потребовал работы, она отказалась – но первая же ломка сделала ее покладистой, очень покладистой. Теперь наркотик нужен был ей для того, чтобы не замерзнуть насмерть от ненависти.

Тот буран. Этот буран. Все смешалось в ее голове, от тулупа пахло кровью и снегом, и толстая овчина не согревала. Анна ненавидела Барина, но он мог дать ей успокоение. Еще больше она ненавидела тех, кто смотрел на нее – сначала в самолете, а потом здесь. Они все знали, они хотели посадить ее в тюрьму, – там холод окончательно овладеет ею, и все кончится – это хорошо, – но кончится мучительно, и это ужасно. Она ненавидела их. Она хотела, чтобы все они умерли. Она хотела хоть немного согреться, хоть на пару минут избавиться от ледяных игл, пронзающих внутренности.

Горячая вода показалась ей спасением – какая наивность! Там была кровь, кровь горячее воды; она не согревала, но давала надежду. Еще один не будет больше смотреть на нее. Он был мертвый, и это было хорошо. Анна увидела нож в своей руке и выронила его. Темнота и холод нахлынули на нее, давая краткое успокоение. Но иглы ненависти кололи кожу, отвратительный визг вонзался в уши, осуждающие взгляды ввинчивались в затылок. Анна хотела бы, чтоб они все умерли.

Видимо, вместе с одеждой к Нине вернулось и самообладание. Она запахнула рубашку. Бросила взгляд на соседнюю кабинку, сглотнула.

– Я пришла помыться, – медленно заговорила она. – Просто зашла в кабинку, не глядя... Боже, – она снова сглотнула, – наверное, он уже был здесь, уже лежал мертвый... Может быть, убийца еще был... – из ее горла вырвалось сухое рыдание.

– Успокойся.

– Хорошо... В общем, я разделась, только успела включить воду, и тут услышала шум, – сначала, будто кто-то уронил железное на кафель, потом – что-то тяжелое... наверное, это она была? – Нина неуверенно кивнула на Анну, которая стояла, привалившись к стенке. Видно было, что стюардесса еще толком не пришла в себя после обморока. Ее мелко трясло.

– Я решила проверить, – Нина невесело хохотнула. – Мало ли... Завернулась в полотенце и вышла. Тут же порезала обо что-то ногу, нагнулась посмотреть. А потом... потом...

– Все хорошо, – пробормотал Лешка, неловко похлопывая ее по плечу. – Все нормально.

Она посмотрела на него с недоумением, как на говорящего зверька, и отвернулась.

– Потом я увидела это и, наверное, закричала, – закончила она.

– Ну, у нас хотя бы есть нож, может быть, с отпечатками пальцев, – сказал Тофик. – Хоть что-то...

Глаза Нины округлились.

– Но на нем мои отпечатки пальцев, – испуганно пошептала она.

– Не дури, мы все видели, что ты его уже потом трогала, – успокоил ее Тофик. – Знакомый какой-то нож, где-то я его видел, – пробормотал он, разглядывая обернутое платком орудие убийства: хищно изогнутое лезвие, самодельная наборная рукоятка... Аля заглянула через плечо, ахнула:

– Да я им час назад хлеб резала! Лоток, лоток у раковины, там полно ножей, и этот оттуда же...

– Умно, – пробормотал кто-то, – любой мог взять.

Внезапно Колян издал какой-то невнятный звук, и все обернулись к нему. Бандит стал белый, как разваренный пельмень, и его толстый дрожащий палец указывал на тело водителя.

– Что? Что?..

Тихо застонала, оседая, Аля. «Что? Что? » – взвизгивал Колян; его голос становился все тоньше и уже походил на детский визг. Тихо и витиевато выругался посеревший Тофик. Дмитрий застонал и с грохотом выбил дверь в туалетную кабинку, рухнул на колени перед унитазом. Его сотрясала рвота.

Вова вставал. Он уже сумел подняться на четвереньки, нелепо выставив голый зад, и его кишки болтались, наполовину вывалившись на кафель. Он мерно мотал головой, кашляя и мыча, и концы шарфика елозили по полу, размазывая по плиткам кровь и слизь.

Колян тихо заскулил, как собачонка с подбитой лапой. Его руки шарили по поясу, по груди, будто что-то искали и никак не могли найти. Нина бросилась к водителю, упала рядом на колени, пытаясь поддержать.

– Ляг, – бормотала она, – ложись, сейчас мы тебе поможем, лежи, не вставай... Бегите ищите бинты в аптечке! – взвизгнула она, оборачиваясь. – Да не стойте же столбом!

Вова закашлялся. Его мутные глаза остановились на Нине.

– Нет, – проговорил он, с трудом проталкивая воздух сквозь искалеченное горло, – нет, прекрати, отпусти, больно, отпусти, сукааа...

Нина отшатнулась. Кожа на ее щеках казалось сухой и сморщенной, глаза запали, будто она разом превратилась в старуху. Вова приподнялся, схватился за живот, словно пытался затолкать свои внутренности обратно. «Сука», – пробормотал он.

– Что? Что? – вскрикивал Колян. Его лицо полностью утратило выражение и походило на кусок непропеченного теста. – Что?

– Да принесите же бинты! – страшно заорала Нина, и Колян вдруг тоненько хихикнул.

– Бинты, – выговорил он, заливаясь смехом идиота. – Мертвецу – бинты! Ну, ты, тетка, придумала!

Так же внезапно улыбка исчезла с его лица, будто ее стерли мокрой тряпкой. «Мертвецу бинты», – пробормотал он. Его физиономия исказилась, и он с ревом бросился на Барина.

– Ты куда меня приволок? – орал он, шаря по его мощным бокам. – Куда? Зачем? Да я братве свистну, от тебя мокрого места не останется, весь город по камушку разметают! Ты зачем это, а? ты что задумал? Дай пушку! Дай сюда пушку, козел, я его...

Барин вяло отпихивался, не в силах оторвать взгляд от мертвого, безнадежно мертвого, но при этом говорящего и шевелящегося водителя. По багровому лицу Барина крупными каплями катился пот, серые губы тряслись.

– Ладно же, – тонким голосом выкрикнул Колян и выбежал прочь, отпихнув с дороги Алю. Та будто не заметила – лишь слегка качнулась, оперлась о чье-то плечо, чтобы не упасть.

– Перестаньте, сделайте что-нибудь, пожалуйста, – простонала она, – он же мучается, сделайте что-нибудь...

Потерявшие голову люди качнулись – то ли броситься на помощь, то ли бежать прочь, поддавшись ослепляющей панике. Тимур снова прижался к стене, чтобы его не снесли, и увидел Лизу. В ярких цветных глазах девочки не было ни страха, ни отвращения, ни сочувствия – только хмурая сосредоточенность. Вот она сжала ладошку сильнее. Мертвец поднялся и деревянно шагнул вперед, ища девочку взглядом. Лиза подалась вперед, на лице мелькнула надежда...

Она почувствовала, как жесткие пальцы сжали ладонь, заставляя выпустить кулон. Вздрогнув, она подняла голову. Рядом стоял Тимур; он не смотрел на нее, но все еще сжимал тонкую руку, не давая снова схватиться за воробушка.

– Прекрати, – проговорил Тимур, почти не разжимая губ. – Немедленно.

Он сильнее сжал хрупкие пальчики – пусть он причинит девочке боль, но этот кошмар надо остановить. Лиза беззвучно, со всхлипом вздохнула – и ладонь разжалась. Лицо мертвеца потеряло осмысленность, застыло – будто захлопнули ставень на окне, отрезая поток света. Он бревном рухнул на пол – кто-то из женщин взвизгнул, и все затихли.

– Это глюк, – пробормотал Лешка. – Групповая галлюцинация. Мы все тут сходим с ума взаперти, нам чудится... Это буран. Это все буран, – он жалобно оглядел остальных. – Нам всем в дурдом пора.

– Дурдом, – просипел вдруг Барин. – Психиатр наш где? Он сюда первый должен был прибежать, он должен был услышать за стенкой, мозговед хренов...

– Он говорил, что вы натравили на него Вову, – выдавил Дмитрий, – и собирался защищаться... силой мысли, – он глупо хихикнул, глядя на неподвижное тело. – Силой мысли.

Барин, матерясь, бросился к комнате Александра. Мужчины устремились за ним. Нина, поднявшись, наконец, с колен, подошла к раковине и принялась замывать испачканную кровью одежду. Анна так и стояла, прислонившись к стене, в подобии транса. Вид у нее был такой, будто сейчас стошнит. Лиза мрачно смотрела на тело водителя – в этом была какая-то противоестественная храбрость, и Тимур дотронулся до плеча девочки, чтобы хоть как-то отвлечь ее.

– Я хотела, чтобы он сказал, кто это сделал, – проговорила Лиза потерянно. – Он же мог сказать.

Она испуганно огляделась, видимо, только сейчас сообразив, что говорит вслух. В глазах мелькнула паника; она стряхнула руку Тимура с плеча и попятилась, загнанно озираясь. Нина не слышала ее за шумом воды; стюардесса вообще, похоже, не понимала, где находится, а Аля напряженно прислушивалась к тому, что происходит в коридоре. Разноцветные глаза испытующе остановились на Тимуре, а потом забегали; видно было, что девочка пытается придумать ложь, которая объяснит ее слова.

Из коридора донеслись тяжелые удары; дверь с грохотом соскочила с петель. На лице Лизы проступило облегчение.

– А вы туда пойдете? – быстро проговорила она. Тимур сочувственно улыбнулся краем губ. Аля прижала руку ко рту и умоляюще взглянула на него.

– Они же его убить могут, – прошептала она. – Они словно сами с ума посходили.

Черт бы подрал Заказчика с его конспирацией, думал Тимур, протискиваясь между плечами геологов. Сейчас бы корочку какого-нибудь следователя. Если мужики убедят себя, что убийца – психиатр, дело может дойти до самосуда.

А ведь, похоже... У него была возможность выйти следом за Натальей. И, как показала Лиза, потом выбраться из общаги тоже можно было легко – двери все время хлопают на сквозняке, никто не станет выглядывать на шум. Взять любой тулуп, чтобы не пачкать кровью собственную одежду, а потом вернуть на место. Лиза что-то говорила о запахе крови у вешалки, надо будет проверить. Вова... Застать водителя в душе. Голый и мокрый человек чувствует себя беспомощным. Даже если он сопротивлялся – вода приглушила крики, их можно было услышать только в ближайшей комнате, а ее как раз занял Александр. И главное – он, пожалуй, единственный имел возможность убить дежурных. А потом явился весь такой невинный – мол, на лыжах катался, заблудился...

А еще он – параноик, бежавший из психбольницы, которой когда-то руководил, а значит, у него могут быть самые причудливые мотивы, способные привести к убийству таких разных и большей частью не связанных с ним людей. Из всех жертв только убийство водителя имело какой-то смысл. Хотя – что Тимур знает о подводных течениях, связывающих жителей этого крошечного городка? Кто сможет объяснить, как причудливо переплетается реальность и выдумка в голове безумца?

Тимур собирался отбирать свихнувшегося врача у разъяренных мужчин, и не сразу понял, что в комнате как-то слишком тихо. Он оттер Барина в сторону, чтобы освободить обзор, и перестал дышать: Александр неподвижно лежал на кровати, свернувшись в клубок, и никак не реагировал на ввалившуюся в комнату толпу. Рядом на полу блестели треснувшие очки. Тимур уже готов был увидеть все ту же кошмарную картину – который раз за эту ночь – но крови не было. Решительно раздвинув толпу, он подошел к Александру и потряс его за плечо. Голова врача мотнулась, открывая разбитую губу и гигантский синяк, разлившийся на пол-лица. Психиатр глухо застонал, моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд. Кто-то шумно выдохнул – видимо, не один Тимур ожидал увидеть очередной труп.

– Это кто его так? – растерянно спросил Тофик, непроизвольно уставившись на Барина. Тот с досадой повел головой.

– Не я, – пробормотал он. – То есть я бы с кайфом, но...

Дмитрий морщился и рассматривал сбитые костяшки на своих кулаках. Несколько раз он открывал рот, порываясь что-то сказать, но так и не решался. Врач подслеповато щурился, шарил руками, пытаясь что-то нащупать. Опухшая губа походила на кусок сырого мяса. Тимур подобрал очки и вложил ему в руку – тот быстро нацепил и снова заморгал, примериваясь к треснувшему стеклу. Стоило очкам занять свое место, и психиатр, несмотря на расквашенную, как у пьяного задиры, физиономию, снова приобрел интеллигентный и значительный вид.

– Спасибо, Дмитрий, – отрывисто сказал он. – Я знал, что вы выберете правильную сторону. Рекомендую вам взять на себя этого... – углы рта дернулись вниз в гримасе презрения, – этого коммерсанта. Алексей вам поможет.

Дмитрий озадаченно поглядел на Барина, и, будто загипнотизированный, шагнул поближе.

– Но будьте начеку. Где-то бродят его сообщники, – все тем же отрывистым, командным тоном продолжал врач. – Я разберусь с киллером, и тогда...

Не договорив, он неожиданно проворно вскочил, сбил Тимура с ног и замахнулся ногой. Тот откатился назад, прыжком поднялся на ноги, уходя от удара, и едва успел увернуться от летящего в лицо кулака.

– Что, этому приемчику на вашей базе не учили? – выкрикнул врач. Барин зарычал и всей тушей обрушился на спину психиатра.

– Не спите же, Дмитрий! – крикнул тот. – Они вызвали подкрепление!

Обалдевшие геологи топтались на месте; наконец Тофик сообразил, что происходит, и, сорвав с кровати одеяло, сунулся к куче копошившихся на полу тел. Втроем они сумели скрутить Александра и запеленать его в одеяло, как не в меру буйного младенца. Тот отчаянно отбивался, но, как только оказался связанным, вдруг обмяк. Лицо его приняло скорбное и гордое выражение, но в глазах мелькнула хитреца, и Тимур подумал, что у врача наверняка есть запасной план. Оставалось только надеяться, что он такой же безобидный, как борьба с розетками...

Барин вдруг плюнул на кулак и замахнулся. Тимур едва успел перехватить его веснушчатое запястье; инерцию тяжеленной руки он преодолеть не мог, но сумел изменить направление. Протяжно застонали под ударом пружины матраса. Барин разъяренно дернул рукой, вырываясь из хватки.

– А вот этого не надо, – жестко сказал Тимур.

– Будешь с маньяком нянчиться? – прошипел бандит. – Да ты знаешь, сколько на его совести? Сколько он детишек в городе передушил? Да я его...

– Мы еще не знаем, что это он, – резко ответил Тимур и обернулся к так и стоящему в недоумении Дмитрию. – Когда вы подрались? – спросил он.

Дмитрий мутно взглянул на него, ощетинился:

– А чего? – в его голосе был вызов. – И не надо так пялиться, я не докторишка из дурки, меня вы не запугаете!

Тимур пожал плечами – видно, не только Александр был способен строить странные теории.

– Вы знаете, что такое индуцированный психоз? – спросил он. – Впрочем, неважно, – повернулся он к Барину. – Дело в том, что наш псих либо притворялся сейчас оглушенным и вообще гениальный актер, либо никак не мог убить водителя.

– Зато дежурных мог запросто, в отличие от всех нас, – буркнул Лешка, и Тимур непроизвольно кивнул.

– Притворялся же он нормальным, – равнодушно добавил Дмитрий, посасывая ободранные костяшки кулака.

– Ты лучше в наши дела не лезь, – снисходительно посоветовал Барин и вновь обернулся к связанному врачу, примериваясь.

На этот раз его остановил громкий женский крик. Барин неохотно опустил кулак, проворчал – «ну что еще? » На пороге комнаты стояла Аля; за ней маячила девчонка, пытаясь протиснуться поближе к отцу. Женщина сердито стерла ладонью слезы, но глаз не опустила.

– Он тебе нравится, что ли? – спросил бандит, глумливо осматривая ее округлую фигуру. – Планы строила?

Та презрительно повела плечом.

– Я его не знала почти, – сказала она Тимуру, игнорируя Барина. – Но благодаря ему моя бабушка до последнего... узнавала меня... – она прижала руки к груди. – Он был такой хороший врач! А теперь... я не верю, что он убийца, так не бывает. Эти продажные козлы из райкома свели его с ума, жадные твари... Барина все боятся, взятки берут, а он, а он... Козел ты! – крикнула она.

– Чтооо? Ну-ка повтори!

– И повторю! Козел!

Барин задумчиво посмотрел на геологов, непроизвольно сдвинувшихся перед Алей, задержал взгляд на Лизе.

– Бабы, – буркнул он. – Истерички.

Распихав геологов, он вышел. Аля продолжала тихо плакать, с досадой смахивая слезы.

– Тише, – проговорил Тимур. – Может, все еще обойдется. Может, это кто-то другой.

– А кто тогда? – с напором спросила она.

Тимур мрачно пожал плечами, не зная, что ответить на невысказанную мысль. Кто бы ни был убийцей – будет невыносимо смириться с мыслью, что человек, с которым вместе укрывались от бурана и сидели за одним столом, с которым делили чай и тушенку, – кровавый маньяк. С горькой иронией Тимур подумал, что всем было бы легче, если убийцей оказался он сам – или Колян. На худой конец есть еще Анна. Приезжие, незнакомцы, не связанные с городом тонкой, но прочной паутиной. Они здесь в Черноводске все свои. Тимур мысленно пробежался по сводкам, приведшим его в этот город, и понял то, чего не замечал раньше: все, кого сажали за очередную серию, успевали прожить в Черноводске не больше полугода. Чужаки расплачивались за ритуальные убийства, и город жил дальше.

Тимур понимал: еще немного, и кто-нибудь сообразит, что он прекрасно подходит на эту роль.

Буран сносило прочь от Черноводска, но он продолжал просить, и добрая сытая птица отвечала ему. Иссякающий тайфун вновь и вновь вспухал чудовищным нарывом и рушился на город, и Петр мог длить это бесконечно. Буран будет вечен, и рассвет никогда не наступит, лишь бы у Поморника было вдоволь пищи. Ему не нужно останавливаться. Дети Поморника оставили его, – так пусть примут проклятие своего последнего шамана.

Серебристый металл холоднее льда, холоднее человеческого сердца. Боль начинается под ногтями и тянется дальше, опутывая руку жгучими льдистыми нитями, пронзая раскаленными иглами живое мясо. Как будто Петр лепил снежки на морозе, один за другим, позабыв о варежках, а потом согрел их у горячего костра. Невыносимая, раздирающая разум боль.

Он бьется на песке, как тюлень, выброшенный волной на берег. Мир заполняется тенями, и Петр знает, что демоны Нижнего мира нетерпеливо тянут к нему когтистые лапы, и вонючая слюна капает с их желтых клыков. Ледяные иглы подбираются к сердцу, впиваются в живот, разрастаются под черепом, как колючие лучи снежинок.

Но он не отпустит тайфун, он не умолкнет, не перестанет просить Поморника. Он не разожмет руки. Буран будет вечен. Рассвет никогда не наступит. Так решил он, последний из тех, кто говорит с чайками.

Глава 13

Голоса

... И посиделки наедине с девочкой могут быстрее натолкнуть на замечательную мысль сделать из Тимура козла отпущения. Обнаружив на кухне одну Лизу, он хотел было ретироваться, но она уже заметила его. На измученном детском лице последовательно промелькнули испуг, смущение и радость.

– Как вы думаете, на меня ругаться не будут? – спросила она, показывая какой-то темный квадратик. Тимур подсел к столу. Перед Лизой лежала уже ополовиненная плитка шоколада – он приподнял, чтобы посмотреть на обертку – лиловую в тонкую белую полоску. «Особый».

– Тебе нравится соленый шоколад? – улыбнулся он.

Лиза с энтузиазмом кивнула и отправила в рот еще один кусочек.

– Я сама в кладовке взяла, – немного смущенно сказала она, – очень есть хочется, а разрешения спросить было не у кого. Хотите?

– А куда все подевались? – спросил Тимур и взял дольку. Хорошенькое дело, подумал он, пять трупов за ночь, а маленькая девочка сидит на кухне одна.

– Папа лежит и молчит, – принялась тщательно перечислять Лиза. – Шмель лежит в комнате, где спал Вячеслав Иванович, и скулит, я его погладила, но он все равно скулит... – на глазах девочки проступили слезы, и она остановилась, чтобы сдержать плач. – И он описался там, я хотела вывести его погулять...

– Не вздумай! – рявкнул Тимур, и Лиза быстро закивала.

– Я испугалась на улицу идти, – слезы все еще текли из глаз, и голос был виноватый. Она судорожно вздохнула и продолжала чуть спокойнее: – Леша, Тофик, Аля и Нина сидят в комнате, курят и рассказывают друг другу, что хотят выпить, но Нине, по-моему, уже надоело и скучно. Стюардесса в душе.

Тоже умно, отметил про себя Тимур. То ли искренне верит, что убийца – психиатр, то ли совсем уже одурела от ломки, и даже призрачная возможность облегчить боль стала сильнее инстинкта самосохранения.

– Барин что-то ищет в своей комнате и страшно ругается, – добросовестно продолжала Лиза. – Врач связанный лежит, вы знаете... А Колян сидит в кладовке и плачет.

– Что? – опешил Тимур.

– Сидит в кладовке и плачет. Отсюда не слышно, – добавила она, правильно истолковав его взгляд, брошенный на дверцу, ведущую на склад. – Я когда шоколадку искала, он сказал «кто здесь», и «не троньте меня, изыдите», и я... ну, спряталась...

Лиза слегка покраснела, не зная, как объяснить, что боялась огрести за то, что таскает с чужих полок шоколад, и поэтому свет не включала, кралась на цыпочках и, услышав человека, вовсе перестала дышать, чтоб не попасться.

– А еще он бормотал что-то такое... про небеса и царствие...

– «Отче наш? »

– Наверное. Он мертвеца очень испугался, – объяснила Лиза и виновато отвела глаза.

Тимур чуть не рассмеялся. Все так дружно приняли версию о массовой галлюцинации и поспешили выкинуть любые мысли о ходячем мертвеце из головы, – и только у несчастного бандита хватило воображения, чтобы принять реальность. Правда, на этом его запас прочности и кончился. Тимур отстраненно прикинул – как бы поступил он? Да, пожалуй, тоже предпочел бы забыть, как и остальные, и сделать вид, что ничего не было.

Если бы не догадка, что он нашел артефакт покруче медузы. А Заказчик пусть наймет себе гипнотизера, со свирепым весельем подумал он. Впрочем, медуза воробью не мешает...

– Как, по-вашему, я сумасшедшая? – спросила вдруг Лиза.

– Нет, – твердо ответил Тимур. – Совершенно точно – нет.

– И вы не будете думать, что я свихнулась, если я вам кое-что скажу? Не скажете, что я ненормальная и все придумала?

Тимур покачал головой. Еще несколько секунд Лиза собиралась с духом – и, в конце концов, начала рассказывать, о том, что случилось в комнате, где лежало тело Натальи. Только о воробушке не сказала ни слова – казалось, что уж это она точно выдумала.

– Вот так, – закончила она. – Так и было, честное слово. Вы мне верите? И там, в туалете... вы видели ведь. Я думала, он сможет сказать, кто его убил. Мне очень надо... – ее голос снова задрожал. – Вы мне верите?

– Верю, – ответил Тимур и вздохнул. Несколько секунд он смотрел в разноцветные глаза девочки, боясь спугнуть хрупкое взаимопонимание. – Покажи мне, пожалуйста, свой кулончик, – попросил он. – У тебя ведь есть такой серебристый кулон, правда?

Лиза испуганно отшатнулась, непроизвольно прижала руку к груди. Но Тимур смотрел спокойно и доброжелательно, и она решилась. Сняв кулон, она протянула его Тимуру.

Рука Тимура лишь слегка задрожала, когда он взял легендарного, сотни лет назад утерянного воробья, но Лиза правильно поняла его взгляд.

– Это совсем особенная вещь, да? – тихо спросила она. – Волшебная?

Тимур кивнул.

– По легенде, он возвращает души умерших, – медленно проговорил он и невольно добавил: – А я-то думал, это миф!

– Ну, вы же взрослый, – снисходительно ответила Лиза, – вам в такое верить не положено.

Тимур протянул предмет обратно, и Лиза торопливо надела его на шею. Он еще продумает комбинацию, которая позволит ему завладеть предметом. Непростое будет дело. Надо будет добиться, чтобы девочка искренне захотела расстаться с кулоном... Но это все потом, для начала надо было выбраться отсюда живым и невредимым. А еще медуза...

– Лиза, а ты видела когда-нибудь людей с такими же, как у тебя, глазами? – наудачу спросил Тимур. – Не встречала таких в городе? Или, может быть, видела похожие предметы?

– Нет, – ответила девочка, но как-то не слишком уверенно. Глаза на мгновение затуманились, будто она пыталась что-то вспомнить.

– Например, медузу?

– Не, не видела, – теперь Лиза не сомневалась. – А что, бывают другие?

– Я просто подумал, что было бы прикольно – кулон-медуза из такого металла, – брякнул Тимур, и Лиза нахмурилась.

– По-моему, вы неправду говорите, – обиженно пробормотала она. – Мужчины кулоны не носят.

– А длинные волосы? – спросил Тимур, радуясь, что пренебрег здравым смыслом и не подстригся перед отъездом. Лижа пожала плечами, но обиды в глазах поубавилось.

– Души умерших, – задумчиво пробормотала она, прикоснувшись к воробью.

Ветер за стенами уже не выл – визжал и рычал на тысячи голосов. Может, это души? Или злые духи из страшных сказок поднялись из глубин Нижнего мира? Может, это разъяренные призраки носятся между сопками, хотят выколупать укрывшихся в доме людей? Кажется, ожидание будет бесконечным и бесплодным, рассвет никогда не наступит, буран никогда не утихнет. Нет ничего, кроме ветра, снега и непрочного островка тепла в центре; бураном занесло все мысли, все надежды, все воспоминания. Двери все хлопают и хлопают на сквозняке. Будто все время кто-то ходит, невидимый и очень злой. Может быть, это души убитых, не способные вернуться в тело, бродят в поисках убийцы. Может, это Наталья ищет падчерицу, чтобы сказать ей, что все из-за нее.

Свистят в щелях сквозняки – ледяные пальцы ветра протискиваются в дом, пока еще не в силах сколупнуть стены, но надолго ли... Послышался звон разбитого стекла – показалось или и правда ветром выдавило окно? Свист торжествующе взвился, перешел на визг, потянуло по ногам ледяным холодом... Это уже не просто тайфун, это злобное, полное ненависти существо. Оно не успокоится, пока не получит их всех. Никто не уйдет из пасти бурана, дышащей снегом и мороженым мясом. Хлопают двери, бубнят голоса. Шепот и плач живых и мертвых переплетаются, вмешиваются в снежную кашу... «По дому ходят мертвецы». «Где она, где, черт возьми, этот козел... » Они ищут папу, потому что она сказала им, что все из-за него. «Мертвецы ходят, мертвецы идут, идут сюда». Шаги. «Где эта дрянь, где... »

– Лиза. Лизка, ты что? – испуганно окликнул Тимур девочку, побледневшую до прозелени. Схватил за плечо. – Лиза!

Лиза хрипло втянула в себя воздух, ее лицо, на несколько секунд превратившееся в мертвенно-неподвижную маску, вновь ожило. Она все еще вслушивалась в бормотания, идущие из коридора, но ужас с ее лица исчез. Когда она повернулась к кухонной двери, в ее глазах было только настороженное любопытство.

– Коляна не видели? – прохрипел Барин, вваливаясь на кухню. Он обрушился на стул, подгреб себе кружку с остывшим чаем, шумно отхлебнул. – Колян куда-то делся, – просипел он. – И пушка моя пропала, не могу найти.

– У вас есть пушка? – изумленно спросила Лиза. – Пистолет?

Барин окинул ее мутным взглядом и решил проигнорировать. Снова с шумом присосался к кружке.

– Так Коляна не видали? – спросил он, с грохотом поставив ее на стол. – Не то чтобы...

– Он в кладовке, – негромко ответил Тимур.

– Жрать что ли захотел?

– Нет, он, видимо, решил, что там безопаснее, – объяснил Тимур.

Барин вытаращил глаза.

– Вот баран дрисливый, прислали на мою голову, – пробормотал он. «Не троньте меня, не приходите», – различила Лиза голос Коляна.

Внезапно физиономия Барина прояснилась:

– Так это он, наверное, мой ствол прихватил! Ну, я сейчас...

Он отшвырнул табуретку, рванул на себя дверцу кладовки, и, пригнув голову, устремился внутрь. На лице Тимура внезапно проступили понимание и испуг.

– Не на... – начал было говорить Тимур, но оборвал фразу. Не вставая, он изо всех сил дернул Лизу за руку. Девочка взвыла от боли – казалось, плечо вырвали из сустава. «Не тронь, изыди! », – завизжал кто-то. От удара о пол вышибло дух, локоть пронзило, как электрическим разрядом, ребра придавило. Раздался пушечный грохот, и Лизе показалось, что ее голова раскалывается на части, как весенний лед на бухте, но тут грохнуло второй раз, в нос ударил резкий запах хлопушек, и тогда до Лизы дошло, что это выстрелы. Медвежий рев донесся из кладовки. «Брось пушку, м... ла! Отпусти, козел, ты... » Тимур, все еще нависающий над Лизой, как-то судорожно ухмыльнулся и прикрыл ей уши, но это не помогло – она по-прежнему слышала потоки мата, грохот рушащихся со стеллажей банок и дикий, безумный визг.

Третий выстрел. Визг поднялся до невыносимо пронзительной ноты и оборвался. «Твою мать... » – прохрипел второй голос. Тяжелое железо ударило в пол – звук падения был таким сильным, что отозвалось под Лизой легким содроганием досок.

– Лежи, – пробормотал Тимур и приподнялся.

– Надо было свет включить, – потерянно сказал ему Барин, появляясь на пороге кладовки.

– Надо было, – согласился Тимур. Лиза встала, потирая локоть и стараясь не смотреть на черный проем склада.

– Мне шить нечего, самооборона, – с агрессивным напором заговорил Барин, не глядя на сбежавшихся на выстрелы людей. – Самооборона – чистяк, не придерешься, ты подтвердишь. Он рехнулся, за мертвяка меня принял. Я только отобрать пушку хотел, она сама выстрелила, ты подтвердишь.

– Ладно.

– В натуре сама выстрелила. Слушай, может он живой еще?

Тимур щелкнул выключателем, заглянул на склад.

– Вряд ли, – проговорил он, глядя на лужу крови, вытекающую из-под простреленной головы.

– Да, – согласился Барин, – я в натуре стрелять в него не хотел, мне проблемы не нужны.

– Дела, – протянул от дверей Тофик. В его глазах плескалось нехорошее веселье. – Маньяка повязали, а свежий труп все равно тут как тут. Отлично проводим время! Кто следующий хочет развлечься?

Нина, не меняясь в лице, отвесила ему пощечину, и Тофик замолчал, будто подавился.

– Это была самооборона, – в который свирепо повторил Барин. – Несчастный случай. Ты подтвердишь.

– Подтвержу, успокойся, – ответил Тимур.

Он говорил искренне. Можно себе представить: напуганный, как запертый в темной комнате малыш, бандит прет у... хм... коллеги оружие. То ли по привычке – наверняка со стволом он чувствует себя спокойнее. То ли искреннее веря, что пуля защитит его от мертвецов. Скорее второе, решил Тимур, припомнив сцену в туалете. Итак, совсем потеряв разум от ужаса, Колян крадет пистолет и прячется в кладовке. Тимур представил, как он сидит там в темноте, прислушиваясь к вою сквозняков и смутным голосам, уже не в силах различить игру воображения и реальность... Слышит крадущиеся шаги – черт бы побрал Лизу с ее шоколадками, он же едва не пристрелил девчонку! Нервы натянуты до предела. И когда Барин вваливается в кладовую – Колян уже не узнает его, он осознает лишь, что нечто большое и агрессивное пришло за ним. И начинает палить, но, на счастье Барина, промахивается. Завязывается драка за все еще заряженный пистолет... Остальное закономерно, погибнуть мог любой из них. Могло, конечно, обойтись; могло закончиться ранением, – но только не этой ночью. Этой ночью счастливых финалов не предусмотрено.

– Ну что, похоронная бригада, взялись? – спросил Тофик и поспешно отодвинулся от Нины. – Не оставлять же его в кладовке... Конечно, я не настаиваю, неизвестно, сколько мы еще здесь просидим, запас мяса не помешает...

– Да заткнись ты! – крикнула Аля, но по ее губам скользнула невольная улыбка, а Лешка торопливо прикрыл лицо рукой. Люди устали бояться.

Тофик был мерзлякой. Коренной бакинец, попавший в Черноводск по распределению после института, он так и не привык к местному климату. Еще больше он маялся в экспедициях, – почему-то разведка обычно проходила в таких местах, где пятнадцать градусов выше нуля считается почти жарой. Тофик так страдал и кутался, что мог бы вызвать презрение – если бы сам не был готов первым подшутить над собой. Умение посмеяться в ситуации, где другие были способны только на однообразную ругань, всегда ценилось коллегами. Тофик мог развеселить людей, намертво застрявших в вездеходе посреди болота; его комментарии к унесенным приливом образцам, которые собирали три дня, заставляли людей хохотать, забыв досаду. Вторая неделя под непрерывным дождем посреди тундры, в промокших насквозь палатках, не способных уже держать воду, под свинцовым небом, трамбующим бесконечные заросли карликовой березы... Тофик открывал рот – и измученные люди начинали улыбаться.

Мало кто знал, что он почти не способен контролировать эту способность. Смех был защитной реакцией, щитом, который выставлялся непроизвольно. Чем хуже Тофик себя чувствовал – тем больше шутил. Его броне было совершенно наплевать, насколько это уместно, так же как предохранителям на электрощитке наплевать, насколько вам необходимо электричество... Стоило напряжению превысить черту – и Тофик принимался острить.

Никто и представить себе не мог, какие героические усилия он предпринимал этой ночью, чтобы молчать. Убийство одной коллеги, горе другого, смерть дежурных, с одним из которых Тофик был шапочно знаком, – мозг геолога бурлил, как котел, требуя привычной разрядки. Нелепая гибель заезжего бандита стала последней каплей. Тофик был почти благодарен Нине за пощечину, но второй все-таки не хотел. Новый припадок остроумия подступал неукротимо, как понос, и Тофик, схватив сигареты, отправился в сортир, изо всех сил стараясь не заржать в голос над этой аналогией.

Перекурить в одиночестве, успокоиться, а потом найти источник жуткого холода, тянущего по ногам. Перед тем, как начали стрелять, он вроде бы слышал звук разбившегося стекла, и подозревал, что ветром выдавило одно из окон. Оставалось надеяться, что стекло было треснувшее – иначе стоило ожидать, что и остальные не выдержат... Ситуация и без того нехороша.

Не дойдя до туалета буквально два-три метра, Тофик остановился и присвистнул. Из-под двери в комнату, где оставили связанного психиатра, не просто дуло – можно было даже разглядеть пляшущие на сквозняке сверкающие снежинки. Геолог толкнул дверь, и в лицо ему ударил заряд снега.

Он протер глаза, смахивая налипшие на ресницы снежинки, и огляделся. Врача в комнате не было. Ветер беспрепятственно рвался в разбитое окно. На длинных, хищно изогнутых, как клыки, осколках стекла, облепленных розовым снегом, трепетали клочья тряпок. Оглядевшись, Тофик заметил, что со второй койки исчезло одеяло.

Обломок стекла, на котором трепыхался окровавленный обрывок белой трикотажной ткани, притягивал взгляд. Заранее догадываясь, что увидит, Тофик все-таки влез на тумбочку в изголовье кровати и, одолевая сопротивление злобно рвущегося вовнутрь ветра, высунулся в окно.

Получасом раньше Александр, напрягаясь и извиваясь всем телом, все-таки сумел взобраться на ту же тумбочку и встать во весь рост. Ему повезло, что он успел избавиться от розеток до того, как враги решились действовать, – теперь никто не мог наблюдать за ним или влиять извне. Еще большим везением было то, что неумные клевреты Барина не догадались зафиксировать его на кровати, успокоившись на том, что запеленали в одеяло, как в кокон. И небрежно обвязали веревкой. Во время попыток подобраться к окну он несколько раз упал и сильно ударился, все тело гудело, но боль заглушало сдержанное удовлетворение: первая часть плана была выполнена.

Прежде недоступное окно теперь было на уровне его груди. Мелко переступая связанными ногами, он повернулся к нему боком и всем телом бросился на стекло, пытаясь максимально выставить локоть. Сустав, казалось, раскололся от боли; несколько секунд Александр не мог вздохнуть. Но стекло треснуло – он слышал хруст. Второй удар добил его. Приседая и приподнимаясь, Александр перетер веревку об один из осколков. Это заняло больше времени, чем он рассчитывал; он взмок, мышцы мелко дрожали от усталости, но лопнувшая, наконец, веревка придала сил.

Выбравшись из пут, он соскочил с тумбочки. Сборы были недолгими: два одеяла, свечи, еще вчера обнаруженные в ящике, прокопченная брезентовая куртка слоновьих размеров, найденная в шкафу. Он методично повыкидывал все в окно. Торопиться было некуда: он точно знал, что перехитрил всех. Они пытались использовать против него супероружие, убивающее на расстоянии, но не сумели его толком настроить и после нескольких промахов, из-за которых погибли невинные люди, решили действовать по-другому. Они не знали, что он научился противостоять облучению, и в этом была их фатальная ошибка.

Александр оглядел комнату, проверяя, не забыл ли чего-нибудь. Пора было уходить. Конечно, немного жаль геологов, которых эта шайка гипнозом перетащила на свою сторону, но – на войне как на войне. Он снова вскарабкался на тумбочку и принялся протискивать в окно.

– Так выходит он сам? – неестественно тонким голосом спросила Нина. – Сам? Сам выпустил себе кишки?

Лицо у Нины было белое и неподвижное. Она выглядела как человек, который открыл подвал, чтобы набрать картошки, – а перед ним распахнулась бездна, полная клубящейся тьмы, в которой копошатся монстры. Тимур вдруг понял, что он впервые видит Нину по-настоящему испуганной – даже когда эта женщина, голая и мокрая, заходилась визгом посреди туалета, она сохраняла какие-то остатки самообладания – а сейчас контроль над собой полностью покинул ее. Казалось, Нина вот-вот сойдет с ума от ужаса.

– Да погоди ты, – рявкнул Лешка. – Прекрати паниковать, слышишь? Мы не знаем, насколько сильно он порезался, может, только кожу поцарапал.

– Майка...

– Ну да, шмотье изорвал. Нина, если бы ему выпустило кишки, он бы сейчас валялся под окном. Угомонись. Психи – народ живучий.

Краска медленно возвращалась на лицо Нины, но потрясение все еще было слишком велико. В углах рта залегли глубокие складки.

– И где он теперь? – пробормотала Аля.

– Черт его знает, лично я искать его точно не пойду, – ответил Тофик. – Входную дверь я закрыл на засов.

– Давно было пора, – вставил Лешка.

– И, девочки... Если вы надумаете пойти в сортир – идите все вместе. Минимум втроем. Лиза? Ты поняла? Молодец. Анна?

Он сердито взглянул на стюардессу. Обнаружив побег психиатра, Тофик, чувствуя себя овчаркой, согнал всех на кухню. С Дмитрием пришлось повозиться – он никак не хотел понимать, что произошло; со всем, что говорил Тофик, соглашался, но встал, только когда геолог начал орать. Анну тоже едва удалось поднять – она смотрела на него пустыми, непонимающими глазами и жалобно постанывала, когда стаскивал с нее вонючий тулуп и промокшее от пота одеяло. Девушка явно была больна, и серьезно; ему было жаль вытаскивать ее из кровати, но оставить ее лежать одну в комнате он тоже не мог – как минимум до тех пор, пока здание не обыщут заново. Сбежавший через окно псих мог запросто вернуться через дверь.

Последним Тофик, ругаясь и уговаривая, приволок на кухню Шмеля, – казалось неправильным оставлять несчастного пса и дальше тосковать над тапочками погибшего хозяина, да и... Черт знает этого маньяка – если он с такой легкостью убивает людей, то может не пощадить и собаку. Сердобольная Аля тут же открыла для пса банку тушенки, но тот даже не понюхал ее – улегся в углу и положил голову на лапы.

– В общем так, мужики, – сказал Тофик. – Мы с Барином идем осматривать все помещения подряд, начиная с сортира. Леха с Тимуром остаются у входной двери и просматривают коридор. Димка, ты... ты лучше останься с дамами и за дочкой присмотри.

– Пусть с ними лучше Барин останется, – вмешался Тимур, – он вооружен. – «Вот именно», – прочел он в глазах Тофика. – А я пойду с вами. Поверьте, вдвоем мы его скрутим и без оружия.

Тофик мгновение колебался; но, взглянув на занесенное снегом окно, неохотно кивнул.

***

От режущей боли в животе он едва не заорал – ощущение было такое, будто он оставил висеть на окне половину внутренностей. На миг представилось, как к разбитому стеклу подлетают чайки, срывают темные клочья и с довольным криком уносятся прочь. Изорванные слои одежды быстро пропитывались кровью. Собравшись с духом, Александр задрал майку – и увидел всего лишь глубокий порез. Повезло.

Сугроб, наметенный вдоль стены, прикрывал его от ветра. Нависающая широким карнизом вершина резко белела на фоне темно-серой мути, в которую превратился остальной мир. Выбираться было страшно – но погоня уже близко. Он быстро собрал вещи, нацепил на себя куртку. Добежал до угла здания – там снег лежал более полого, позволяя выкарабкаться наружу.

Стоило высунуться из укрытия – и ветер торжествующе взвыл, залепил очки, принялся месить тугими холодными кулаками. Врач сделал несколько шагов, по пояс проваливаясь в сугробы, а потом догадался лечь. Ползти было намного легче – он почти перестал проваливаться, и преодолевать сопротивление ветра было уже не надо – буран бессильно скользил по спине, не в силах подцепить свою жертву. Только бы не потерять направление. Он должен ползти прямо – всего пятьсот метров, и он укроется в лощине между сопками, поросшей густым пихтовым лесом.

Но это было не такой уж простой задачей. Кровь текла из порезов, унося последние капли тепла, и Александр двигался все медленней. Перед глазами плыло; снег казался красным, будто он смотрел на него сквозь окровавленное стекло. Александр подтянулся еще раз, сдвинувшись на десяток сантиметров вперед, и обессилено замер. Он понимал, что не должен отдыхать, что остановка означает верную смерть, но не мог заставить себя сдвинуться с места. Красная пелена перед глазами стала ярче; она будто стягивалась, концентрировалась в небольшое пятно...

– Ты? Ты?! – воскликнул Александр. – Но... почему?

Мальчик в яркой красной курточке встал над ним, рассматривая с ленивым любопытством. Александр, как во сне, поднял руки, пытаясь защититься. Тонкая красная куртка мальчика и широкие штаны свободно болтались на теле, и ни малейшее движение не нарушало складки ткани. Челка аккуратно лежала на бледном лбу. Ветер, яростно трепавший Александра, был бессилен против мальчишки.

– Я хочу поговорить с вами о Лизе, – сказал он. – Ей нужна ваша помощь.

Неподходящее время для консультации. Он устал, за ним гонятся, а его уже второй раз за ночь донимают с этой девчонкой. Выдумывают несуществующие проблемы вместо того, чтобы всыпать ей как следует для прочистки мозгов.

– Она скверный, эгоистичный ребенок, – сказал Никита. – Она променяла лучшего друга на «гигантские шаги». И знаете что?

Никита наклонился ближе, и полы куртки распахнулись. Александр увидел черную дыру на месте живота и поспешно перевел взгляд на лицо. Глаза мальчишки были серебристые, как крыло чайки, и одну из радужек пересекала рыжая хвоинка. На щеке пророс узорчатый коричневый лишайник. От него пахло торфом. Он склонялся над Александром, будто собирался сказать ему что-то прямо в ухо, и врач понял, что он этого не выдержит. Краем глаза он видел, как что-то копошится под курткой.

– Пожалуйста, не надо, – прошептал Александр. Мальчишка ухмыльнулся, обнажив заостренные зубы. Он остановил лицо в двадцати сантиметрах от глаз Александра и сказал:

– Это она подговорила Барина закрыть больницу. Маленькая дрянь не желает лечиться, поэтому решила уничтожить вас. Вы видели, как она спелась с приезжим киллером? Вы должны ее наказать. Для ее же блага, пока она не зашла слишком далеко.

– Да, да, – пробормотал Александр. – Но как мне до нее добраться?

– Вам надо спрятаться, – ответил Никита и, к невыразимому облегчению Александра, выпрямился. – Переждать.

– Но... – он не мог больше шевелиться. Он чувствовал, как буран жадным ледяным языком слизывает с него остатки жизни, но не мог сказать об этом под испытующим взглядом серых глаз.

– Не спорьте. Идите за мной. Я покажу, где укрыться.

Красная куртка замелькала впереди, как маяк, и Александр из последних сил пополз следом. Он успел продвинуться максимум на метр, когда снег под ним провалился. Он попытался уцепиться за поверхность, но края ямы обрушились, и, обдирая тело об острые сучья, Александр рухнул вниз.

Понимание, что он жив, пришло постепенно. Александр осторожно пошевелился – порезы мучительно саднили, но переломов не было. Он поправил чудом удержавшиеся на носу очки, огляделся и хрипло рассмеялся.

Никита сдержал обещание. Над головой тесно переплетались ветви стланика, укрытые толстым слоем снега; темно-зеленая хвоя на его фоне казалась почти черной. Землю устилал толстый ковер порыжелых иголок, лишь изредка перемежаемых небольшими сугробиками. Александр снова рассмеялся и принялся обламывать тонкие сухие веточки, складывая их в небольшой костерок. О дыме он не волновался: в такой буран враги его не заметят.

Глава 14

Платить должен чужак

Обыск ничего не дал, и мужчины, заткнув разбитое окно двумя подушками, возвратились на кухню, разочарованные и злые. Нина с недовольным видом возилась у раковины – Тимур с легким смущением подумал, что она единственная считает нужным поддерживать хоть какой-то порядок и, похоже, моет посуду за всеми. Остальные бесцельно сидели за столом – стюардесса снова в подобии транса, Аля и Лиза – с отвращением поглядывая на довольного собой Барина. На отсутствие новостей не отреагировали – по большому счету, никто и не ждал, что безумный психиатр вернется. Нина выключила воду, обтерла руки и раздраженно отшвырнула полотенце.

– Ну, вот что, – сказала она. – Извините за мой французский, но от меня уже воняет, и я все-таки намерена помыться. Нормально помыться, а не раздеться, обрызгаться и одеться обратно.

– Одна не пойдешь, – сказал Тофик. Нина бросила на него раздраженный взгляд и обернулась к женщинам.

– Да, – пробормотала стюардесса, выйдя из транса. – Да, конечно. Погреюсь.

Она неуклюже встала, и Аля, вскочив, поддержала ее под локоть.

– Вы уверены? – спросила она. – Похоже, у вас температура... может, не стоит?

– Нет, мне надо согреться, – тупо повторила стюардесса.

Лешка вдруг замялся и заерзал, смущенный какой-то мыслью.

Похоже, мысль о несчастном водителе пришла не только в его голову.

– Девчонки, может, вы это... – промямлил Лешка, – в одной кабинке, а?

– Еще чего! – разозлилась Нина.

– Не, Леха дело говорит, – оживился Барин, нагло разглядывая всех троих по очереди, – помогите друг другу, мочалочками потрите...

– Хватит, – негромко сказал Тофик.

Женщины ушли. Лиза зевнула, попыталась примостить голову на отцовское плечо. Дмитрий, явно не сознавая, что делает, дернул рукой и отодвинулся – будто согнал муху. Лиза поспешно выпрямилась и уставилась в пространство, будто и не пыталась только что прислониться к отцу; ее губы мелко задрожали. Тимуру захотелось дать ее папаше по морде или хотя бы сказать пару ласковых. Не поможет, конечно, но вдруг полегчает. В памяти всплыл рассказ Вячеслава Ивановича, и Тимур взял себя в руки. Что бы он ни думал о Дмитрии – помочь Лизе он не может, если полезет – только испортит отношения с девочкой.

– А собака-то нассыт сейчас, – прервал молчание Барин. Шмель поскуливал и характерно приседал, переминаясь с лапы на лапу. Тимура охватила бессильная жалость.

– Я выведу, – сказал он. – Ствол дашь?

– Конечно, нет, – удивленно ответил Барин.

Стюардесса молча заперлась в душевой, и оттуда сразу донесся шум воды. Аля с Ниной переглянулись у единственной незанятой кабинки.

– Ну, уж нет, – невесело хохотнула Аля. – Безопасность безопасностью, но мыться вместе на двух квадратных метрах – это уже перебор. Давай ты первая, у меня живот крутит...

Нина пожала плечами и вошла в душевую.

Аля заперлась в кабинке туалета и с брезгливой гримаской присела на сомнительной чистоты унитаз. Шум воды напрягал, не давал расслабиться, будто скрывал что-то. Але показалось, что она слышит шаги, тихий треск. Что-то легко звякнуло. По ногам вдруг потянуло холодом. Не выдержав напряжения, Аля вскочила и быстро натянула штаны. Приложила ухо к двери кабинки. Теперь она действительно слышала тихие, крадущиеся шаги. Они приближались и вот – замерли напротив. Сквозь широкий зазор под дверью Аля увидела тень.

– Кто здесь? – спросила она. Голос звучал слабо и испуганно. Шум воды вроде бы стал тише – или ей чудится? – Нина? Анна?

Нет ответа. Тени под дверью были неподвижны, но Аля знала, что их отбрасывает живое существо. Живое... или ожившее. Перед внутренним взором встал Вова, голый, с пустыми глазами, с чудовищной дырой посреди живота, которую он пытается заткнуть окровавленными руками. Аля дышала часто, как загнанная; со лба скатилась крупная капля пота, проползла по виску, как мокрый палец, и скатилась к уголку рта. Аля машинально убрала ее языком. Соленый привкус во рту почему-то отрезвил ее. Аля задержала дыхание и рванула дверцу кабинки.

Что-то огромное, черное, бесформенное стояло перед ней, вместо лица у существа было отвратительное, волосатое пурпурное пятно, а в руках оно держало веревку. Воздух со свистом вышел из легких, и свет начал гаснуть. Мир плавно поплыл куда-то вперед и вверх, что-то страшно ударило Алю по затылку. Сумерки вспыхнули оранжевыми искрами и погасли.

– Выключила воду, – невыразительным голосом принялась рассказывать Анна. – Услышала, как кто-то бежит. Увидела ноги.

– Ноги?! Что ж ты молчала! Что на ногах?

– Валенки.

Все растерянно поглядели на свои ноги, всунутые в одинаковые, очевидно оптом закупленные валенки, подобранные у входа. Тофик не удержался и хихикнул.

– На психе вроде лыжные ботинки были, – неуверенно проговорила Нина.

– А вот и нет! – раздраженно ответил Лешка. – Ботинки были ему малы, и он тоже взял себе пару! Сразу после того, как мы вернулись из дежурки, я сам видел! Да черт бы побрал этого...

– Не кричи ради бога, – простонала Аля, и Лешка осекся.

Аля полулежала на единственном стуле со спинкой и прижимала к затылку набитый снегом платок. Ее подташнивало – то ли давал знать о себе все еще не пережитый ужас, то ли она все-таки заработала сотрясение мозга. Потеряв сознание, она сильно ударилась затылком о край унитаза. Но стремительно набухающий желвак казался сущей мелочью на фоне осознания того, что ее жизнь спасла только случайность. Ее горло горело, будто исколотое тысячью раскаленных иголок. Алю нашли без сознания, с фиолетовым шарфом, обернутым вокруг горла. К счастью – только обернутым, но не затянутым. Стюардесса спугнула убийцу, выключив воду, и он бежал, не успев закончить начатое.

Мохнатый шарф из фиолетового мохера принадлежал Дмитрию.

– Неужели ты больше ничего не можешь сказать? – с болью и досадой выкрикнул Тофик. – Ни единой приметы?

Аля перевернула согревшийся платок и снова приложила его к затылку.

– Говорю же – тулуп, ушанка. Лицо замотано шарфом. Да пойми же, я так испугалась, что не могла ничего разглядеть, сразу вырубилась. Я даже не поняла, что это шарф, думала – такая морда... – она нервно рассмеялась и задумалась. – Я не уверена, но, кажется, я видела волосы, – наконец проговорила она. – Длинные черные волосы.

Лиза придавлено пискнула. «Ну вот», – успел подумать Тимур еще до того, как все обернулись к нему.

Барин надвинулся на него потной громадиной, но тут Тофик оттер его в сторону, загораживая Тимура.

– Чего? – просипел Барин. Глаза у него были белые.

– Он тебе психиатра не дал бить, – твердо ответил Тофик.

Лиза снова сидела на кухне и думала о том, что, наверное, вот так и сходят с ума. Когда у тебя в голове много-много мыслей, и они все перепутываются, и противоречат одна другой, а ты все пытаешься их распутать, но так устала, что нет сил. И все это бежит, бежит по кругу, вертится все сильнее, склеивается в гудящую черную воронку, похожую на центр тайфуна, и не удержать, не остановить... Ей бы поговорить. Ей бы рассказать свои мысли кому-нибудь, кому можно признаться в чем угодно, кто никогда не выдаст... потому что не существует на свете. Но, оказывается, воображаемые друзья тоже умирают. Как она ни силилась представить себе живого Никиту – перед глазами вставала лишь кошмарная картина, увиденная когда-то в стланиках рядом с детской площадкой.

Наверное, вот так и становятся взрослыми – когда оказывается не с кем поделиться тем, о чем не можешь перестать думать. Как же они умудряются справляться с этим в одиночку? Лизе вдруг пришла в голову страшная мысль: а что, если они НЕ справляются? Что, если поток противоречивых мыслей невозможно разобрать в одиночку? Может, именно поэтому взрослые такие... глухие? Потому что знают, что если впустят себе в голову лишние мысли – то их затянет в черную, бешено вращающуюся воронку и утянет на дно?

Она слушает разговоры взрослых, и они ее пугают. Особенно пугает Барин – Нина и Аля все время одергивают его, требуют, чтобы он придержал язык при ребенке, но он не обращает на них внимания. Ему не нравится, что Тимура просто связали и заперли. Он хочет, чтобы Тимур был наказан, и тюрьмы ему кажется мало. Он хочет, чтобы Тимур подробно рассказал, как именно происходили убийства, и собирается заставить его. Барин бубнит и бубнит, как именно это собирается делать – монотонно и ровно, через каждое слово вставляя мат, и половины этого нескончаемого монолога Лиза не понимает. Но и доступного ее разуму достаточно для того, чтобы умирать от ужаса и стыда.

Ей нравится Тимур – но взрослые считают, что он убийца, и с чего бы ей думать, что они не правы? Отцу теперь есть, кого ненавидеть за потерю Натальи, ведь он верит, что это сделал Тимур... но он по-прежнему не глядя отодвигается, как только Лиза пытается оказаться поближе. В том, что Тимур попался, нет ее заслуги, она не заработала прощение. А может, папа догадывается, что на самом деле это сделал кто-то другой. Правда, он все равно будет считать ее виноватой в том, что Наталья оказалась в плохом месте в плохое время. Так же как Никита оказался один... Но об этом она думать не будет. Просто не будет, и все. Надо найти настоящего убийцу. Лиза должна это сделать сама. И тогда она выручит Тимура и заслужит прощение отца.

Вот так и становятся взрослыми – просто берут и прогоняют лишние мысли, а взамен подсовывают другие... удобные.

И сразу становится понятно, что делать. Как, оказывается, хорошо, когда ты знаешь, что делать...

– Я возьму шоколадку? – громко спросила Лиза, но никто не ответил – лишь отец раздраженно дернул плечом: бери, мол, что хочешь, только не приставай. На что-то подобное она и рассчитывала.

В кладовой все еще сильно пахло порохом, и на досках явственно выделялось бурое пятно крови. Лиза обошла его, прижимаясь спиной к стеллажам, и оглядела полки. Как она и надеялась, здесь было все, что надо. Пачку печенья и шоколадку Лиза положила карман; еще пару коробок засунула под резинку штанов, прикрыв свитером. Оставалось надеяться, что никто не обратит внимания на ее внезапно выпятившийся живот. Схватив еще одну плитку «Особого», она вернулась за стол.

Следующая часть плана была посложнее. Лиза вяло ковыряла шоколад, потом подошла к раковине, чтобы вымыть кружку. На ее счастье, лоток с ножами был полон; она выбрала поострее на вид и быстро сунула его за пояс. Холодное лезвие неприятно кольнуло живот. Лиза подумала, что, если сейчас сядет и ссутулится, сталь войдет ей прямо в потроха. Тогда она сама узнает, что почувствовали те, кто сейчас лежит мертвым. Лиза настороженно поглядела на Барина – тот уже не грозился. Его руки мертво лежали на столе, будто огораживая пистолет. Голова ушла в плечи, кожа на коротко стриженом затылке собралась складками. Лицо сложилось в гримасу тяжелой сосредоточенности, щека то и дело подергивалась – будто Барин вел с кем-то мысленный спор. Если он в этом споре победит – Тимуру конец. Больше тянуть было нельзя. Лиза от души, с привизгом зевнула – раз, и еще раз, и еще. От зевков ей действительно жутко захотелось спать – но расслабляться было нельзя.

Когда Лиза зевнула в пятый раз, издав при этом невнятный скулеж, Дмитрий не выдержал.

– Да пойди уже поспи, – буркнул он. Лиза благодарно взглянула на него мутными с недосыпа глазами.

– Дима, не стоит... – вмешалась Нина. – Мало ли. Не стоит ей сейчас оставаться одной.

Лиза скрестила пальцы: если кто-нибудь из взрослых решит пойти с ней – все пропало.

– Но мы же его поймали, так? Думаешь, он развяжется и побежит ее душить?

Нина раздраженно повела плечами.

– Так я пойду, – пискнула Лиза, – вы не волнуйтесь, мне не страшно, просто очень спать хочется.

Она качнулась для убедительности – пусть все видят, что ребенок засыпает на ходу, прямо валится с ног. На самом деле ей было страшно, до одури страшно. Что, если она ошиблась насчет Тимура и теперь сама идет в руки убийце? А что, если не ошиблась, маньяк бродит по коридору прямо сейчас и не позволит ей дойти?

Комната, где спали Тимур и Вячеслав Иванович. Комната первого дежурного. Комната второго дежурного. Лиза трясущимися руками достала запасную связку ключей, замеченную в кладовой во время первой вылазки за шоколадом. На ее счастье, к головкам были приклеены подписанные куски пластыря. Чернила расплылись, и несколько драгоценных секунд Лиза потратила на то, чтобы разобраться, где тройка, а где восьмерка. Она понятия не имела, что скажет, если кто-нибудь выйдет из кухни и застанет ее у дверей.

Наконец ключ повернулся в замке. Язычок щелкнул, Лиза похолодела от страха, но тут же сообразила, что такие звуки раздаются в доме постоянно, каждый раз, когда порыв сквозняка сотрясает какую-нибудь дверь. Едва дыша, она скользнула в комнату и торопливо защелкнула засов. «Только бы не начал ругаться», – подумала она и бросилась к сидящему на кровати Тимуру. На ее счастье, тот только смотрел на нее удивленными блестящими глазами, но не произносил ни слова – видно, ждал объяснений.

– Они скоро придут, наверное, так что слушайте быстро и пожалуйста, не спорьте, – скороговоркой прошептала она, терзая ножом прочный капрон. Тимур шевельнулся, натягивая веревки – резать сразу стало легче. – Вам надо убежать, потому что Барин... В общем, вам надо убежать. Вы спрячетесь, а я в это время...

– Куда ж я убегу, Лиза? – заговорил, наконец, Тимур. Он уже сумел освободить одну руку и, отобрав у Лизы нож, принялся сам резать веревки. – В такой буран я далеко не уйду.

– Вы не понимаете, – горячо проговорила Лиза. – Я принесла вам свечки, и спички, и еще печенье и шоколадку, – она быстро вытаскивала припасы из карманов и бросала на кровать. – В темнушке у входа валяется такая маленькая лопатка, возьмите ее с собой. И еще тулуп, чтоб подстелить. Вы быстро пробежите вдоль дома на ту сторону, вдоль самой стены, где нет снега. Из этих дурацких окон все равно никто ничего не увидит. А там – выроете пещеру.

Тимур, не удержавшись, рассмеялся.

– Вы не понимаете, – с отчаянной досадой повторила Лиза. – Взрослые вообще не понимают, они забыли, а вы вообще не знаете. Снег сейчас очень рыхлый, вы сможете сделать это быстро, до того, как вас бросятся искать. Если вы зажжете внутри свечки – там станет тепло. Только ройте ближе к земле, чтобы не пробивался свет. Вас никто не сможет засечь. Нас однажды так родители полночи искали, пока нам не надоело и мы сами не пришли – они бегали вокруг нашей пещеры и ничего не видели, понимаете?

Тимур пожал плечами. Он не считал, что в пещере, вырытой в сугробе, можно высидеть хотя бы пару часов, но девочка говорила так убежденно, что он готов был поверить. В конце концов, он ни разу не рыл пещеры в сугробах, а у местных детей это, похоже, любимое зимнее развлечение. Альтернатива же...

– Лиза, если я сбегу, они воспримут это как доказательство вины, понимаешь? А так у меня есть шанс объяснить.

Лиза серьезно кивнула.

– Но вы не сможете ничего объяснить Барину, – сказала она. – Он не станет слушать, потому что очень боится. И того, что здесь, и еще, что друзья Коляна приедут и его убьют. Он там сидит и уговаривает себя, и скоро уговорит. Я не хочу, чтобы он вам... – она покраснела, не в силах повторить угрозы Барина – одновременно страшные и стыдные. – Он хочет с вами очень плохое сделать, – выдавила она.

– Хорошо, предположим, я сбегу... – Тимур нахмурился, размышляя. Если девочка права насчет пещер – пожалуй, удастся пересидеть до конца бурана. Но что потом? Дойти до города... Выбраться из Черноводска можно только самолетом – он тут же попадется. Сдаться ментам и попытаться доказать свое алиби? Да будет ли оно? К тому времени, как тела попадут к экспертам, время смерти уже можно будет определить в лучшем случае с точностью до часа, а на деле – еще более расплывчато. А на часы никто не смотрит, бродят, как зомби, никто ничего толком не вспомнит... Последний случай вообще как на заказ – черти его потащили выгуливать пса, надул бы лужу на пол, ничего страшного... Да и будет ли интересовать здешних следователей такая мелочь, как алиби, когда под рукой есть отличный козел отпущения?

– Вы не дослушали, – прервала Лиза поток мыслей. – Когда вы сбежите, я заставлю Барина, и папу, и всех остальных пойти в комнату, где лежат мертвецы.

Она замолчала. Кожа на скулах побелела и натянулась так, что блестела. Под глазами залегли черные круги. Губы сжались в ниточку – никакая сила не заставит их расслабиться и растянуться в улыбке. Тимур вдруг понял, что задумала Лиза – и насколько тяжело ей далось это решение.

– Этого нельзя делать, – сказал он.

– Да, я знаю, – бесцветным голосом проговорила Лиза, – они могут сойти с ума и все такое. И Вячеслава Ивановича очень жалко... но я могу вернуть душу Наталье, пусть она скажет. Ее мне не жалко.

– А тех, кто это увидит? Ты забыла, что случилось с Коляном?

– Мне не жалко, – повторила Лиза. Ее глаза сухо блестели, как у сумасшедшей. – Мне надо, чтобы папа узнал, понимаете? Что он узнал, что это не я. Чтобы он ненавидел убийцу, а не меня, – она на секунду молчала, и ее лицо еще больше стало похоже на обтянутый кожей череп. – Я все, что угодно, сделаю. Хоть бы и вас ненавидел, мне все равно. Пусть они узнают, кто это был на самом деле.

– Так нельзя поступать с людьми, понимаешь? Тем более со своим отцом. Он ведь тоже может не выдержать.

Тимуру вдруг стало стыдно. Строит из себя гуманиста, а на деле – просто боится, что в итоге весь город узнает о предмете, воскрешающем мертвых. Прекрасная перспектива. Но Лизе об этом лучше не знать. Пусть думает, что он заботится о душевном здоровье ее драгоценного папы.

– Вы не понимаете, – в который раз повторила Лиза. – Барин нашел в темнушке паяльник, – тускло проговорила она, и к горлу Тимура подкатила мгновенная тошнота. К черту. Что делать дальше – он разберется потом.

– Давай сюда свои припасы, – сказал он. – Я просто уйду, понятно? А ты делай вид, что ничего не знаешь, и ни в коем случае не пользуйся предметом. Ни в коем случае, понятно? Забудь про него. – Лиза неопределенно качнула головой. Он предпочел думать, что это согласие. – И вот еще что, – добавил Тимур. – Если тебя что-то напугает. Кто-то напугает. Покажется странным... Разбей окно и ори, понятно? Дотянешься?

– Да.

– Бей кулаком изо всех сил. Ты порежешься, но это чепуха. И ори как можно громче. Обязательно ори. Я услышу. Кто-нибудь услышит.

Если у убийцы медуза, его умные советы можно спустить в унитаз. Если маньяк – наследник Потрошителя, то девочка будет стоять, как покорная кукла, пока вокруг ее шеи будут затягивать удавку. Если...

– И еще, – спохватился он. – Тебе не надо прятать глаза. Перестань носить воробья на шее, припрячь где-нибудь – и они станут, как раньше.

– Вы лучше идите, пока никто не вышел в коридор, – хмуро сказала Лиза.

***

Петр лежал на берегу моря. К ногам с шипением подбиралась серая пена, песок колол щеку. Пахло рыбой, водорослями... свежим мясом. Над головой надрывались чайки, и он подтянул ноги, обхватил себя руками, пытаясь прикрыть нутро. Чайки хотели есть.

Острые птичьи когти оцарапали плечо, сильные крылья забили по щекам. Он попытался отмахнуться, – руки не двигались. Холод серебристого металла изглодал пальцы, объел мясо с костей, искривил гримасой онемевшее лицо. Серое небо наливалось багровым, коричневело, как крыло поморника. Это шел с моря рассвет. Петр хотел прикрыть лицо, чтобы солнце не заглянуло в него, чтобы предки не увидели из Верхнего мира, как он лежит на полу грязной кухни, пуская слюни и вращая глазами. Но тело не слушалось. Не спрятаться, не уйти.

Последним усилием Петр сжал пальцы на ледяной фигурке. Поморник обрушил тяжелый клюв на висок, и воронка тайфуна в голове взорвалась дымными клочьями. Петр еще пытался тянуть руки, пытался собрать буран заново, но мир неумолимо затягивало багровой пеленой.

Ногти заскребли по крашеным доскам пола, и под них забились крошки... нет, это песчинки, бесчисленные частицы кварца и халцедонов, похожие на лед, впитавший в себя кровь. Он слышал рокот кровавого прибоя, заполняющий весь мир, не властный только над довольным криком поморника.

Перед тем, как провалиться во тьму Нижнего мира, Петр успел почувствовать, как чайки рвут его кишки.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒