Глава 6. Заперты. Поиск и находки

Глава 6

Заперты

Черноводский аэродром в окружении сугробов походил на гигантскую суповую тарелку. Дорога к аэропорту превратилась в тоннель – снежные отвалы достигали крыши автобуса. Глядя на них, Нина тревожно поджала губы и покачала головой. «Надеюсь, дорогу в город расчистили», – пробормотала она.

Лиза ее не слышала. Прилипнув к оконному стеклу, она нетерпеливо притопывала ногой – еще пять минут... три... всего пара минут! Автобус въехал в ангар, весь залитый сумрачным зеленым светом, льющимся сквозь пластиковую крышу. Довольно зашипели двери, и Лиза рванула к выходу, едва не запутавшись в поводке дратхаара – пес тоже стремился как можно быстрее выбраться на волю.

– Папа! – завопила Лиза и бросилась к ограде, за которой переминались немногочисленные встречающие. Она с хохотом прыгнула на шею отцу, чувствуя, как его сильные руки подхватывают ее, уносят вверх, и со всхлипом уткнулась лицом в колючую бороду, пахнущую табачным дымом. Все было хорошо. Все как раньше... Лиза изо всех сил обняла отца за шею.

– Ну, ну, хватит, – пробормотал, наконец, Дмитрий и поставил дочку на пол. – Как долетели, Нина?

– Ой, Дима, не спрашивай, – ответила она, закатывая глаза.

– Ну, главное, проскочили, – ответил он. – Надо поторапливаться, штормовое предупреждение опять было... Лиза, – окликнул он. Девочка заглянула в его лицо, и ее улыбка увяла: отец почему-то отвел глаза. – Заросла-то как, стричься давно пора... – пробормотал он. – Лиза, я хочу тебя познакомить кое с кем.

Он оглянулся. Только теперь Лиза заметила, что за отцовской спиной все время маячит какая-то женщина. Теперь она подошла поближе, и Лиза окинула ее подозрительным взглядом. Красивая, решила она. Черные волосы волнами и такая блестящая перламутровая помада... а красный пуховик такой же, как у Нины и у стюардессы, но смотрится совсем по-другому – талия туго обхвачена поясом, и узорчатая шаль на плечах. Да, красивая, но что-то в ней не так; Лиза поняла, что папина знакомая совсем ей не нравится. Губы женщины растягивала широкая улыбка, но густо подведенные глаза смотрели настороженно, почти зло. Она походила на дворовую кошку, что греется ранним утром на крышке люка: милое, пушистое существо, но попробуй только прикоснуться к ней – и в руку вопьются острые когти. А если ты маленькая, если ты мышь, – то все еще хуже. Тогда она будет играть с тобой, пока не заиграет насмерть...

Внезапно Лиза насупилась.

– А я вас знаю, – сказала она, – вы на институтской елке Снегурочкой были.

– Какая умная девочка! – бурно всплеснула руками женщина. – А как меня зовут, знаешь?

Лиза с досадой мотнула головой, вопросительно посмотрела на отца.

– Это Наталья, – сказал он, – моя... эммм... коллега. Я надеюсь, вы подружитесь...

Лиза мрачно кивнула; ее одолевали сомнения. Она помнила, как во время елки выбежала из зала, чтобы сходить в туалет, – и обнаружила в коридоре папу, который о чем-то шептался с этой самой Снегурочкой. Она тогда так и не добралась до кабинки – вместо этого принялась теребить отца, рассказывая о какой-то замечательной елочной игрушке, на которую он обязательно должен посмотреть, и не отставала, пока рассерженный отец не шлепнул ее. Было больно; зато эта красивая тетя перестала с ним шептаться и ушла в зал одна – пора было раздавать подарки.

А теперь...

– Это ты теперь с ней жить будешь? – зло спросила Лиза. От неожиданности Дмитрий отступил на шаг, потер ладонью щеку.

– Какая умная девочка, – повторила Наталья, как заведенная, и Лизе захотелось ее ударить. – Какая она у тебя сообразительная, Дима!

– Папа...

– Мы с тобой попозже об этом поговорим, – быстро проговорил Дмитрий. – Я тебе все объясню, ты взрослая девочка, ты должна понять...

– Штормовое предупреждение, – буркнула всеми забытая Нина. – Застрянем.

– Ой, застрянем, пап, поехали! – с деланным беспокойством крикнула Лиза.

Она схватила сумку и почти бегом бросилась к выходу. Сзади раздался возмущенный женский вскрик.

– Лиза! – рявкнул Дмитрий. – Как тебя понимать?

Лиза обернулась. Грязное дно сумки ударило по новенькому пуховику Натальи, оставив безобразный след, который она тщетно пыталась стереть платком. Дмитрий суетился рядом со своим платком, и лицо у него было красное.

– Извините я случайно, – протараторила Лиза и, не удержавшись, ухмыльнулась.

Большинство пассажиров уже разъехались; перед аэропортом стоял только небольшой автобус, в который торопливо грузились те, кого некому было встретить. Взрослые подошли к ним поздороваться, а Лиза побрела к отцовской желтой «Ниве», на носу которой уже вырос небольшой снежный сугроб. Подбежал Шмель, задрал ногу на колесо – Лиза фыркнула. Пес шевельнул хвостом и прислонился к ее бедру. Она рассеянно почесала его жесткую холку, глядя, как длинноволосый незнакомец ловко закидывает чемоданы в багажник. Рядом суетился маленький, с оттопыренными ушами водитель.

Лучше бы папа нас не встретил, думала Лиза. Просто не приехал бы – и сейчас они с Ниной грузились бы в автобус вместе со всеми, и можно было бы всю дорогу гладить Шмеля и смотреть на Чингисхана, а не на эту... эту... дрянь. Даже мысленно обозвать взрослую женщину было трудно – но, позволив себе это, Лиза почувствовала злобную радость. Да, дрянь! Именно так называются люди, которые появляются и все ломают...

Лиза зевнула, продувая заложенные уши, – будто она не стояла на земле, а сидела во взлетающем самолете. В голове гудело. Внезапно Лиза поняла, что на улице стало намного теплее. Когда они вышли из самолета, было ясно, и щеки пощипывал заметный морозец, а теперь небо затянуло тяжелыми тучами, тепловатый ветер бросал в лицо пригоршни мокрого, пахнущего солью снега, и никаких штормовых предупреждений не надо было, чтобы понять: на Черноводск с моря идет буран. Тихо заскулил Шмель, выскользнул из-под Лизиной ладони и затрусил к автобусу. Девочка тревожно переступила с ноги на ногу: ну, сколько они еще будут болтать?

Наконец Дмитрий еще раз пожал все руки. Взял Наталью под руку, и, пригибаясь под усиливающимся ветром, быстро зашагал к машине. Та что-то говорила – Лиза видела, как шевелятся ее губы и хмурятся темные брови. Дмитрий виновато кивал, махал рукой.

–... послушная девочка, просто... вот увидишь... – громко ответил отец, перекрикивая ветер, и распахнул дверцы. Лиза привычно протиснулась мимо откинутого переднего сиденья и забилась в угол, стараясь не смотреть на черные локоны усевшейся впереди Натальи.

«Нива» зафыркала, и, взрывая утоптанный снег, выбралась на трассу.

Чтобы не видеть Наталью, Лиза прилипла к наполовину занесенному снегом окну. Ничего интересного за ним не было – второпях расчищенную трассу окружали снежные отвалы, загораживавшие обзор. Ветер усиливался; машина все еще шла легко, бодро выкидывая из-под колес снежные комья, но Лиза знала, что едущему следом автобусу уже приходится туго – все-таки у них был почти вездеход, на котором папа ездил на охоту и рыбалку в самые дальние и дикие места.

– Как бы нам не застрять, – тихо сказала Наталья.

– Чепуха, – ответил Дмитрий. – Доедем спокойно.

Снежные отвалы разошлись в стороны, открывая съезд с трассы. Сквозь пургу едва виднелось красивое белое здание, похожее на помещичий особняк из школьного учебника, – с колоннами у широкого крыльца и двумя низенькими флигелями по бокам. Вокруг мягкими округлыми волнами вставали сопки; Лиза никогда не бывала в этих местах, но слышала, что чуть дальше за домом находится маленькое чистое озеро с песчаными пляжами и большой ручей, в котором водится хариус. Странное здание для Черноводска; в городе его называли «Белым домом». Неизвестно, для чего его строили изначально, но последние двадцать лет в нем помещалась психиатрическая больница – единственная на весь город.

У съезда к Белому дому сейчас стоял огромный черный джип; рядом размахивали руками, отчаянно споря, двое в бараньих полушубках. Лиза с удивлением узнала амбала из самолета; вторым был известный всему Черноводску кооператор по кличке Барин. Кооператором Барин называл себя сам; остальные называли его попросту бандитом – за глаза, конечно. Барину принадлежали оба городских коммерческих магазина, и ходили слухи, что даже старушки, продающие на рынке пресную северную клубнику, платят ему дань. Впрочем, все это было чепухой в сравнении с тоннами икры, которую Барин скупал у браконьеров и переправлял на материк. Лиза вспомнила берег нерестовой реки, где побывали браконьеры. Поросшего ягелем и брусникой берега было не видно под выпотрошенной и брошенной горбушей. Вонь. Обрывки сетей. Бессмысленно разинутые рыбьи рты и мухи, кружащие над выпущенными внутренностями...

– Интересно девки пляшут, – пробормотал Дмитрий.

– Что такое? – насторожилась Нина.

– Да так, ходили слухи, – пожал плечами Дмитрий. – Вроде как больницу закроют и устроят здесь санаторий для шишек. Не верил, а, похоже, зря...

– Совсем они... – начала было говорить Наталья и взвизгнула: в лобовое стекло ударил порыв ветра, залепив его мокрым снегом; машину повело.

– Все нормально, – пробормотал Дмитрий; дворники со скрипом елозили по стеклу, с каждым движением сметая целые горсти снега. – Все нормально, не кричи.

– Сейчас будет съезд на буровую, – вмешалась Нина. – Лучше переждать.

– Я сказал – все нормально! – рявкнул Дмитрий, крепче вцепляясь в руль. – Спокойно доедем...

Наталья судорожно вздохнула и покрепче вцепилась в поручень. Лиза еще глубже забилась в угол сиденья. В зеркале она видела отцовские глаза, и их выражение пугало. Буран усиливался; еще немного – и машина встанет посреди трассы, и ее начнет заносить. Или, руля вслепую, отец съедет с расчищенного участка и застрянет. Сколько придется ждать, пока буран кончится? В такую погоду они не смогут дойти до города пешком. Лиза представила, как они сидят в темноте и ждут, а снега вокруг «Нивы» все больше и больше... Они будут сидеть часами, сутками, и слушать бесконечный, сводящий с ума вой ветра. У них кончится бензин, и обогреватель выключится. У них кончится еда... Через неделю, две – буран закончится, и бульдозер сбросит машину на обочину вместе с тоннами снега – но они, все четверо, к тому времени будут уже мертвы. И, может быть, это будет не самое худшее из того, что с ними произойдет за это время...

Почему папа не понимает? «Ему очень нужно быть правым сейчас, – вмешался Никита. – Очень-очень надо. Любой ценой. Он готов убить вас всех, лишь бы быть правым, иначе он с ума сойдет». – «Не верю, – Лиза спрятала лицо в ладонях, чтобы никто не заметил мысленного разговора, – ты, Никита, совсем чушь несешь! » – «Не верь, – равнодушно ответил друг. – Вот увидишь... »

Завывая и взревывая, машина подползла к очередному съезду и двинулась дальше, мимо расчищенной от лесотундры площадки. За завесой бурана мелькнули нефтяные качалки, похожие на призрачных чудовищ с длинными шеями и тяжелыми челюстями. Крыша желтоватого общежития едва выступала из сугробов, но к входу все еще была протоптана тропинка-ущелье.

– Сворачивай! – заорала Нина. – Черт бы тебя подрал, сворачивай, угробить нас решил?

– Все нормально, не ори...

– Дима, – умоляюще проговорила Наталья, – может, правда лучше подождать? Ну, пожалуйста...

– Ты еще, – пробормотал тот, – все в порядке, говорю же...

– Тогда останови машину, – ответила Нина. – Мать твою, останови машину, я сама дойду до дежурки! Я тут не собираюсь...

Дмитрий прижал машину к обочине и остановился.

– Прошу, – желчно проговорил он. Наталья встала, чтобы освободить проход; Нина откинула сиденье, выбралась наружу и, проваливаясь в сугробы, побрела к повороту. Наталья стояла, придерживая дверцу, и не торопилась садиться обратно.

– Ну? – спросил Дмитрий. – Долго нас вымораживать будешь?

– Дима, – смущенно проговорила она, – давай переждем, а? Пожалуйста...

– Еще постоим – и точно придется. Садись давай! – Наталья медленно покачала головой. – Садись! Ты мне не веришь, что ли?

– Нет, – ответила Наталья и всхлипнула. – Нет, я верю, – торопливо поправилась она, увидев, как гнев искажает его лицо, – просто... ну... мне страшно...

– Ну и вали тогда, – пробормотал Дмитрий

– Нет, я поеду, – испуганно проговорила Наталья и быстро уселась на свое место. Дмитрий, перегнувшись через нее, захлопнул дверцу.

– Истерички, – проговорил он, – нашли время...

Дворники надрывно скрипели, не справляясь с работой; в машине уже было темно – свет попадал только через расчищенный кусочек стекла, остальное уже плотно облепил снег. Как в пещере, подумала Лиза. Как будто мы играли, рыли пещеру, – но вход обрушился, и теперь непонятно, как выбраться наружу...

Отец неподвижно сидел, уронив голову на руль.

– О ребенке подумай, – тихо сказала Наталья. – Смотри, она белая вся от ужаса.

Дмитрий поднял голову и хмуро ухмыльнулся:

– Ты вроде говорила, что видеть ее не можешь? Что она маленькая невоспитанная дрянь? Скорей бы, говорила, сдать с рук на руки и больше не встречаться? А теперь хочешь с ней весело время провести на буровой?

Наталья порозовела и отвернулась, машинально отряхивая испачканный пуховик.

– Я не боюсь ехать, – проговорила Лиза. – Пап, давай дальше поедем, я домой хочу...

Застрять было страшно, но пережидать буран – еще страшнее: теперь Лизе казалось, что Никита прав и папа действительно вот-вот сойдет с ума. Не удержавшись, она всхлипнула.

– Чего сопли развела? – заорал Дмитрий и в ярости грохнул ладонями по рулю. – Ладно, давай, вылезай! Будем здесь сидеть до посинения!

Наталья, пожав плечами, торопливо выскочила из машины, откинула сиденье. Лиза выбралась наружу и тут же пошатнулась под порывом ветра. Пригибаясь и проваливаясь, они побрели по следам Нины. Лизе приходилось изо всех сил цепляться за руку отца – иначе она не смогла бы сделать ни шагу; она ослепла и оглохла, и когда ветер внезапно стих – от неожиданности потеряла равновесие и села в сугроб.

Общежитие нефтяников стояло в низине, и к нему вел настоящий ров глубиной больше человеческого роста – но настолько узкий, что Дмитрий задевал стены плечами. Кое-где виднелись следы лопаты; однако тропу уже начало заносить – даже следы Нины были присыпаны снегом. Крыльцо тоже было занесено; зато вдоль стен дома шла узкая, сантиметров в тридцать, полоса почти голой земли – кое-где даже пробивались сухие травинки. Это была зона затишья, почти недоступная снегу и ветру – такие же ущелья вдоль стен домов позволяли черноводским детям гулять даже в самую плохую погоду. Лиза стерла с ресниц налипшие снежинки и моргнула. Под тонким налетом поземки проступали темные пятна – снег в этих местах просел, будто на него пролили что-то горячее. Горячее и темное. От пятен куда-то за дом тянулись две длинные борозды.

– Что ты замерла? – недовольно спросила Наталья и подтолкнула Лизу вперед, ко входу. Дмитрий уже барабанил в дверь кулаком. Ждать пришлось недолго – на пороге появилась Нина.

– Давайте скорее, – проговорила она, пятясь в тамбур между двойными дверями.

Перед тем, как войти, Лиза оглянулась. Порыв снега на мгновение отбросил снежную пелену, открыв вид на буровую; и девочке показалось, что железные чудища-качалки довольно кивают головами.

В доме пахло старым табачным дымом, потом, несвежими носками. Еще пахло тушенкой и чуть-чуть – нефтью. Воздух был спертый, какой-то застоявшийся, – будто в доме давно уже никто не жил. Гаснущий дневной свет едва попадал в коридор сквозь длинные узкие окошки, расположенные под самым потолком, – снаружи их загораживали сугробы. Тусклая голая лампочка, включенная Ниной, света не добавляла – лишь придавала унылый желтоватый оттенок выкрашенным масляной краской стенам и дощатому полу. Вешалка у входа оседала под тяжестью ватников, драных тулупов и синих комбинезонов в пятнах мазута; под ней в кучу были свалены огромные валенки, в каждый из которых Лиза поместилась бы целиком. Маленькая кладовка – папа называл такие темнушками – была приоткрыта; в ней виднелись лыжи, ящики с инструментами, какие-то невнятные тряпки. Рядом висел ободранный телефон. Наталья с заранее скептическим лицом сняла трубку, послушала пару секунд и, пожав плечами, повесила ее на место.

– Не работает, – утвердительно произнесла Нина.

– Естественно, – откликнулась Наталья и задумчиво прикусила губу.

– В дежурке должна быть рация... – задумчиво проговорила Нина.

– Ну и что? – хмыкнул Дмитрий.

Наталья снова пожала плечами. Смысла пробираться в вагончик у качалок и связываться с кем-то по рации не было: в доме им ничего не грозит, а по трассе сейчас никому не пробиться. Лиза поглядела на телефон и вздохнула. Хорошо было бы, конечно, позвонить маме – она наверняка волнуется... но ничего не поделаешь.

Они огляделись. В коридор выходило около десятка комнат, и еще две двери находились с торцов, – левая вела на кухню, правая – в туалет и душевую. Одна из комнат была приоткрыта – сквозь проем виднелась незастеленная койка, наполовину заваленная каким-то тяжелым, темным тряпьем.

– Повезло нам, – сказала Нина, пока все выбирались из шарфов и пуховиков, – генератор включен, отопление работает. Я боялась, что вахтовики поселились в дежурке – месторождение-то законсервировано давно, сидят тут по двое...

– А где они, кстати? – спросил Дмитрий, озираясь. – Поздороваться бы с хозяевами.

Нина пожала плечами.

– Никого, – сказала она, – странно...

– В дежурке? – Дмитрий взглянул на окно, будто и правда, мог увидеть в него вагончик рядом с качалками.

– Света в окне не было, – сказала Наталья, – я видела.

– Странно, – повторил Дмитрий. С кухни донеслось шипение, и все вздрогнули от неожиданности.

– Чайник, – нервно усмехнулась Нина. – Я успела поставить.

Кухня была такой же неуютной, как и коридор. Было видно, что ее пытаются содержать хоть в каком-то порядке, – но получается плохо; руки тех, кто пытался здесь прибираться, явно были привычны совсем к другим делам. Большой стол покрывали газеты, на которых виднелись круги от стаканов. Сахарницу с отбитым краем покрывали липкие потеки. У раковины – корзина с эмалированными кружками и приборами. В отдельном ящике – груда ножей: от бессмысленных здесь столовых и мелких складных – до охотничьих, с опасно изогнутыми лезвиями и зазубринами у потемневших рукояток.

Нина с сомнением понюхала заварочный чайник. Дмитрий выдвинул табуретку; по полу загрохотало, и из-под стола выкатилась пустая водочная бутылка. Трое взрослых проследили ее взглядом.

– Может, они в город за добавкой умотали? – высказала Наталья общую мысль.

– Что, оба?

Наталья пожала плечами. Все смотрели на бутылку, будто именно в ней кроется разгадка исчезновения дежурных. Никто не говорил ни слова, но Лизе вдруг стало понятно: то, что на буровой, пусть и законсервированной, нет ни единого человека, – не просто странно. Это значит – случилось что-то нехорошее.

Пятна у входа.

– Пап, там на крыльце...

Под новым порыв ветра загрохотало окно, и Лиза замолчала. Что будет, если она скажет, что видела на крыльце кровь? Наверное, тогда папе придется выходить наружу. В лучшем случае она ошиблась и темные пятна в снегу – это следы солярки или машинного масла. А в худшем... Отцу придется идти в буран и искать неведомо кого...

– Так что у входа? – спросил Дмитрий.

– Ничего, – прошептала она.

– Ты есть хочешь? – вмешалась Наталья. Лиза замотала головой. Спать хотелось так, что, казалось, даже жевать нет сил.

– Иди-ка ты тогда спать. Топай в любую комнату и ложись.

– Хорошо...

Лиза встала, пошатываясь, и широко зевнула. Глаза слипались, и, когда девочка вышла в коридор, ее качало, как пьяную. Но дойти до комнаты она не успела – стоило выйти из кухни, как в дверь загрохотали в несколько кулаков.

Коридор наполнился гулом голосов и топотом множества ног, – приехавшие сбивали с обуви остатки снега, шумно встряхивали куртки. Выскочив из кухни, Лиза с мимолетным удивлением узнала пассажиров самолета. Не надо долго думать, чтобы сообразить: раз уж им пришлось остановиться, то аэропортовому «пазику» тем более никак не пробиться в город. Удивительнее оказалось появление братков. Оба были взмыленные – похоже, им пришлось довольно долго брести по сугробам. Недовольные физиономии заливал багрянец – присмотревшись, Лиза решила, что красные они, скорее от злости, а не от ветра со снегом. У приезжего был такой вид, будто он вот-вот лопнет от ярости. Хихикнув про себя, Лиза отвернулась, ища глазами Чингисхана.

В ладонь сунулся мокрый и холодный собачий нос. Вильнув хвостом, Шмель энергично отряхнулся, обрызгав Лизу с головы до ног – та едва успела прикрыть лицо – и громко чихнул.

– Ну, Дима, буду помирать – пса вам отдам, – засмеялся Вячеслав Иванович. – Он в твою дочку прямо влюбился с первого взгляда.

Дмитрий неловко улыбнулся в ответ, кивнул. Один из геологов, маленький, круглолицый, с такими же, как у Нины, хитрыми узкими глазами, устремился к нему, затряс руку.

– Слава богу, – воскликнул он, – я боялся, что ты попробуешь пробиться дальше.

– Ты что, Лешка, я, по-твоему, совсем дурак? – усмехнулся Дмитрий. Подошла Наталья, взяла его под руку.

– Хорошо, что меня не послушал, – сказала она, – я-то не поняла сначала, что дело серьезное, просила дальше ехать...

Лешка недоверчиво хмыкнул и принялся отряхивать гигантскую меховую шапку.

– На «Ниве» можно было попытаться, – пробормотал он. – А у Барина-то японец... – Лешка ухмыльнулся и перешел на шепот, – завяз намертво. Джип, как же! Они там друг друга чуть не поубивали рядом с этим джипом...

Наталья все висла на руке Дмитрия, прижималась к нему боком. Насупившись, Лиза подошла к отцу с другой стороны и подергала его за рукав.

– Пап, а ты меня спать уложишь? – спросила она.

– Ну что ты как маленькая, – засмеялся Дмитрий, – сама не можешь?

– Ну, пап...

Дмитрий переглянулся с Натальей и с досадой пожал плечами.

В комнате стояли две койки, застеленные шерстяными одеялами; на таком же высоком, как в коридоре, окошке нелепо висел клочок серого от старости тюля. Дмитрий заглянул в тумбочку, в шкаф, пожал плечами.

– Не знаю, где постельное белье, – сказал он.

– Я так...

Лиза с наслаждением скинула сапожки и забралась на кровать; Дмитрий, все еще досадливо морщась, присел рядом. От колючего одеяла пахло пылью. Лиза подложила ладошку под щеку, а другую руку подсунула под отцовскую ладонь.

– Ну что тебе, сказку? – насмешливо спросил Дмитрий. Лиза покачала головой, вздохнула.

– Ты больше не любишь маму? – спросила она.

Дмитрий мрачно вздохнул.

– Лиза, ты должна понять, – сказал он, – иногда люди... ну, расходятся... понимаешь...

– А меня? – перебила Лиза.

– Что?

– Меня ты любишь?

– Конечно! Перестань спрашивать глупости!

Лиза вздохнула.

– А кого больше – меня или... ее?

– Я вас по-разному люблю, – буркнул Дмитрий, – ты уже большая девочка и должна это сама понимать.

– Я понимаю, – уныло кивнула Лиза, стараясь не заплакать. – Просто я так скучала по тебе и по маме, а теперь ты от нас уходишь, так нечестно, пап! Давай ты останешься? Давай ты останешься с нами, папа, ну пожалуйста, она же плохая...

Она говорила все громче и быстрее, голос дрожал от слез; сама того не замечая, Лиза уже почти кричала.

– Прекрати орать, – прошипел Дмитрий, оглядываясь на дверь, – тебе не стыдно? Что про тебя подумают?

– Она... дрянь! – выкрикнула Лиза.

– Еще одно слово, и я тебя выпорю.

Лиза медленно покачала головой. Что-то рушилось у нее внутри; с гудением лопались какие-то перетянутые струны, и поток гнева разбухал, готовый снести все на своем пути.

– Она дрянь, дрянь! – выкрикнула Лиза. – Знаешь, кто она? – Лиза уже визжала, зажмурившись и до боли сжимая кулаки. – Она... сука, вот кто! Чтоб она сдохла!

Она опустошенно замолчала и открыла глаза, дыша часто, как запаленная. Такого она не говорила еще никогда. Такого она даже про Ленку не могла подумать... В ушах звенело. От слез все плыло перед глазами, и окаменевшее лицо отца казалось белым пятном.

Скрипнула дверь, и они, одновременно вздрогнув, обернулись на звук. В проеме мелькнула серая шерстяная юбка Натальи. Дмитрий хрипло перевел дух. Несколько секунд он смотрел на Лизу, не отрываясь, а потом неторопливо поднял руку – и щеку девочки ожгло ударом. Лиза в ужасе отшатнулась.

– Папа...

Дмитрий, не оглядываясь, грохнул дверью. Медленно, как во сне, Лиза опустилась на кровать. «Наташенька, ну куда ты собралась, покури на кухне», – донесся из коридора голос отца. «Надо проветриться... успокоюсь немножко и приду, не переживай». «Прости, она совсем не это хотела сказать! Просто устала очень, вот и капризничает... Вот увидишь, выспится и сама прибежит извиняться, она же хорошая девочка! » Из коридора донесся зевок. «Ты сам еле на ногах стоишь, – послышался голос Натальи, – иди, подремли... а я перекурю, чаю выпью и приду». «Ладно»... Лиза подняла голову, ожидая, что сейчас отец войдет, чтобы устроиться на соседней койке, может, даже заговорит с ней, – но вместо этого лишь услышала, как хлопнула дверь в соседнюю комнату.

Лиза свернулась в клубок, зарываясь под одеяло, как загнанный в нору зверек. В стены с воем и грохотом бился буран, пытаясь добраться до горстки запертых среди сопок людей. Последним, что Лиза услышала перед тем, как заснуть, – скрип двери и тихий женский вскрик, а потом – дробный стук, будто от упавших на пол лыжных палок.

Глава 7

Поиск и находки

Лиза проснулась, как от толчка. Во сне Никита пытался объяснить ей что-то про отца, что-то очень важное, но настолько страшное, что Лиза не могла этого выдержать. Чтобы не слышать его, она зажала уши руками, и тогда Никита схватил ее за локти, стремясь силой убрать руки от головы. У него были неподвижные глаза, а изо рта воняло, как из сломанного холодильника. «Ты должна меня послушать», – сказал он, но Лиза изо всех сил оттолкнула его обеими руками. Никита упал, запутавшись в ветвях стланика; к волосам, склеенным смолой в серый колтун, прилипла хвоя. Гнилая черная ветка придавила ему горло, он захрипел, и Лиза вдруг поняла, что это не ветка, а кусок резиновой ленты, сорванной с «гигантских шагов»... Никита забился и замер, вытянувшись в ветвях. Лиза бросилась его тормошить, но Никита не шевелился, и она поняла, что он умер. Она попятилась; слезы подступили к глазам; и тогда Никита открыл блестящие, как новые монетки, глаза и сказал: «Все из-за тебя».

– Неправда! – крикнула Лиза и села на кровати.

Сердце билось, как сумасшедшее, свитер промок от пота, и Лизу охватил озноб. В комнате было темно и пусто; за заснеженным окном в черноте по-прежнему выл буран. Особенно сильный порыв ветра грохнул об стену. Лиза вздрогнула и тихо всхлипнула от страха. Ей показалось, что она одна во всем доме: все уехали в город, а ее забыли... или оставили нарочно, за то, что она так плохо себя вела. Или ни за что, просто так, потому что она никому не нужна... Едва дыша, Лиза сползла с кровати. Ей хотелось закричать, звать отца, маму, Нину, хоть кого-нибудь, но от ужаса она не могла издать ни звука.

Наощупь натянув сапожки, Лиза выглянула в безлюдный коридор. У входа по-прежнему висела груда одежды; Лиза узнала пуховик Нины, отцовскую куртку, и страх отступил. Никто никуда не уехал, это глупость – думать, что ее могли оставить одну. Где-то шипела сковорода. Потянув носом, Лиза учуяла запах разогретой тушенки и двинулась к кухне, стараясь ступать как можно тише. За одной из дверей кто-то громко всхрапнул, и Лиза вздрогнула от неожиданности.

У плиты колдовал длинноволосый. Увидев его, Лиза застыла, не зная, войти ей или сбежать. Она уже хотела тихо исчезнуть, когда длинноволосый оглянулся и кивнул.

– Заходи, не стесняйся, – сказал он. Лиза неуверенно подошла к столу и присела на краешек табуретки. Газета на столе вся была в крошках и пятнах от кружек, по заголовку – «Черноводский нефтяник» – расплывалось большое коричневое пятно: видимо, кто-то пролил чай. Очертания пятна напоминали динозавра с тяжелыми челюстями – или нефтяную качалку.

– А где все? – робко спросила Лиза.

– Разбрелись по комнатам и спят. Час ночи все-таки.

– А вы, почему не спите?

– А я сова.

Длинноволосый помешал в сковороде, поглядывая на девочку.

– Тебя зовут Лиза, я знаю. А меня – Тимур, – он поймал вопросительный взгляд и добавил: – Я не учитель, так что обойдемся без отчества. Просто Тимур.

– Темучин, – выпалила Лиза.

Тимур рассмеялся.

– А ты много читаешь, да? Тимур тоже был крутой, не огорчайся.

Лиза застенчиво улыбнулась.

– Есть хочешь?

– Ужасно!

Лиза сглотнула. Только сейчас она сообразила, что последний раз она ела в Хабаровске – сжевала принесенный Ниной пирожок из буфета. В желудке заурчало, и запах тушенки показался ей самым прекрасным ароматом в мире.

Тимур нырнул в небольшую дверь в торце кухни. Мелькнули стеллажи, уставленные консервами и пакетами, – очевидно, это был склад. Хлопнула дверца холодильника, и Тимур появился, прижимая к груди полдесятка яиц.

– А вы в командировку приехали? – спросила Лиза, глядя, как он ловко разбивает яйца в сковороду. Скрестила под столом пальцы: хоть бы нет! Но Тимур кивнул.

– Жаль...

Тимур поставил на газету сковородку и вручил девочке вилку; другую он взял себе. Лиза очень старалась не торопиться, ведь это было бы невежливо, – но яичница с тушенкой исчезала с удивительной быстротой. Увлекшись едой, Лиза не замечала, что Тимур не столько ест, сколько рассматривает ее.

На вид – самая обычная девочка, думал Тимур, разве что совсем измученная долгой дорогой – вон, даже синие круги под глазами появились. Что-то от лисички в чертах лица – видимо, ее предки жили на юге России, там это довольно распространенный типаж. Симпатичная и довольно умненькая. И, наверное, очень упрямая, – иначе родители давным-давно бы ее подстригли, не в силах терпеть такое безобразие: отросшую до носа челку, за которой девочка упорно прятала разноцветные глаза. Или они все знают? Вряд ли, судя по всему, Лизин отец вообще плохо понимает сейчас, на каком свете находится, – и девочка прячется в первую очередь от взрослых.

Тимур не верил в слепую удачу. А вот в совпадения – верил, с тех пор как провалил одно из своих первых дел, погнавшись за носителем редкой, но вовсе не уникальной генетической мутации, – в то время как тот, кто был ему нужен, улизнул из-под носа. С тех пор Тимур стал осторожнее и в омут с головой не бросался, всегда держа в уме несколько вариантов. Девочка с разноцветными глазами, так удачно встреченная в самолете, могла вообще ничего не знать о предметах...

... Заказчик с грохотом захлопнул дверцу сейфа – пламя камина бросило блик на стальную дверцу, которую тут же скрыла картина в тяжелой раме. Старик повернулся и бросил на колени Тимуру прозрачный конверт. Внутри лежала пожелтевшая от старости гравюра – Тимур с первого взгляда узнал знакомые, чуть граненые очертания; граверу удалось даже передать холодный серебристый блеск. А вот сам предмет был незнаком. Тимур аккуратно отложил гравюру на журнальный столик, откинулся на спинку кресла и вопросительно взглянул на заказчика.

– Медуза, – сказал тот. – Очень, очень неприятный предмет. Вызывает полный паралич воли. Есть версия, что сейчас находится на территории Союза, хотя гарантий, сам понимаешь, никаких... Здесь все, что мы знаем, – он добавил к гравюре тонкую папку.

– М-да, – пробормотал Тимур, двумя пальцами приподнял рисунок и снова всмотрелся в очертания предмета. – Последний установленный владелец?

Заказчик нехорошо ухмыльнулся.

– Джек-Потрошитель, – сказал он.

Тимур присвистнул. Джек-Потрошитель... понятно, почему жертвы не сопротивлялись. Неприятный предмет? Умеют же некоторые смягчать выражения! Тимур покосился на заказчика. Тот с каменным лицом шуровал кочергой в камине. А зачем вам? Зачем вам этот предмет, хотел спросить Тимур, – но прикусил язык. Такие вопросы заказчикам не задают. Из-за таких вопросов можно не только работы лишиться...

– Гонорар?

– Вдвое от обычного.

Тимур скептически хмыкнул.

Едва начав изучать дело, он пожалел, что не потребовал больше. След, что тянулся за медузой, вызывал ужас и омерзение даже у него, человека много повидавшего. Тимур погрузился в бесконечные криминальные сводки. Информация по Черноводску попала к нему далеко не сразу. События в далеком городке, запертом между сопками и морем, заметно отличались от того, что происходило в Лондоне, но Тимур сразу понял: в этом что-то есть.

Убийства в Черноводске начались едва ли не в год его основания и продолжались по нарастающей. Задушенные и выпотрошенные собаки. Задушенные и выпотрошенные женщины. Дети. Чаще всего – дети. Тела, до неузнаваемости обглоданные чайками. Одно ритуальное убийство в три-четыре года в тридцатые – и полтора десятка убитых за один только девяностый... и это не считая тех, кто пропал без вести. Регулярно кого-то ловили, кому-то давали высшую меру или пожизненно запирали на принудительное лечение, – на какое-то время все затихало, но потом начиналось снова.

Тимур еще сомневался, но его интуиция, необъяснимый нюх на предметы, благодаря которым он и получил свою странную работу, подсказывал: оно. За этими, бессмысленными на первый взгляд, убийствами скрывается человек, сжимающий в руке маленькую серебристую фигурку. На другой день Тимур вылетел в Хабаровск.

... Лиза, наконец, заметила пристальный взгляд Тимура и смущенно отложила вилку. Стук железа в тишине спящего общежития показался ей оглушительным.

– Спасибо, – пробормотала она.

Тимур ей нравился. Чем-то неуловимым он отличался от большинства взрослых, с которыми была знакома Лиза. Почему-то казалось, что ему можно было бы рассказать про Никиту; что он не стал бы требовать, чтобы она подарила фигурку воробушка Ленке; не нудил бы «ты же взрослая», чтобы заставить ее сидеть тихо.

А еще Тимур был красивый. Рассматривать его прямо Лиза стеснялась и лишь изредка бросала быстрые взгляды исподлобья. Тушенка давно была съедена, и на кухне повисло немного смущенное, но дружелюбное молчание. Лиза рассеянно вслушивалась в звуки, наполняющие общежитие. Чей-то храп. Капанье воды. Свист ветра на улице и едва уловимый гул сквозняков. Иногда особенно сильный порыв заставлял вздрагивать двери, и они хлопали, будто кто-то бродил из комнаты в комнату. Это всего лишь ветер, думала Лиза, всего лишь затянувшийся буран – один из многих, обрушивающихся на Черноводск каждую зиму. Всего лишь ветер.

За стеной тихо, настойчиво скулил пес. Заскрипели пружины койки, и хриплый со сна голос Вячеслава Ивановича произнес:

– Тише, Шмель, тише... ну что пристал?

Скулеж стал громче. Старик завздыхал; скрипнула дверь, и из коридора послышалась возня. Нетерпеливо зацокали по доскам собачьи когти; кто-то всхрапнул особенно громко, и Лиза тихо рассмеялась. «Вот приспичило тебе, как же не вовремя», – пробормотал Вячеслав Иванович, и по кухне пробежал порыв холодного ветра.

– Гулять пошли... – проговорила Лиза.

Тимур кивнул, размышляя, как бы половчее разузнать о предмете. Конечно, девочка не может быть убийцей, это исключено; но она может знать что-то, и главная задача сейчас – не спугнуть ее. Тимуру редко приходилось сталкиваться с детьми, и он не знал, с какой стороны лучше начать разговор, как поступить, чтобы девочка не замкнулась. К опасениям усложнить себе работу примешивалась еще и обычная человеческая жалость: перед тем, как все разбрелись по кроватям, Тимур вдоволь наслушался сплетен о романе Дмитрия с Натальей и вызванном им разводе. О скорой свадьбе говорили, как о деле решенном. Да, девочке приходится нелегко, и надо бы с ней как-нибудь помягче.

Тимур уже открыл рот, чтобы сказать что-то непринужденное о ее разноцветных глазах, когда с улицы донесся бешеный лай, тут же перешедший в низкий хриплый вой. Тимур вскочил, невольно взяв Лизу за плечо и отодвинув за себя. Они замерли, прислушиваясь. Некоторое время был слышен лишь вой. Потом грохнула входная дверь; ветер взревел, будто пытаясь перекричать отчаянный собачий плач.

– Что...

– Сиди здесь, – бросил Тимур и кинулся к выходу.

Далеко убежать он не успел, уже в кухонных дверях наткнувшись на Вячеслава Ивановича и едва не сбив его с ног. Увидев старика, Лиза испуганно вскрикнула: он был расхристан, из-под распахнутого тулупа неопрятно лез развязанный шарф и полы клетчатой байковой рубашки, а перекошенное, поросшее щетиной лицо было серым, будто присыпанным пылью. Запавший распахнутый рот походил на черный провал; нижняя челюсть прыгала от ужаса – старик пытался что-то сказать, но не мог. С улицы снова донесся вой Шмеля. Тимур взял старика под локоть, и Вячеслав Иванович с неожиданной силой вцепился в его руку.

– Идем со мной, сынок, – прохрипел он, – идем, поможешь...

Тимур заторопился к выходу. Вячеслав Иванович, пошатываясь, зашаркал следом; на пороге он обернулся к Лизе и прошептал:

– А ты, девочка, здесь посиди, тебе не надо... Не надо тебе на такое смотреть...

Лиза, прикусив кулак, опустилась на табуретку. Коридор постепенно наполнялся шумом – разбуженные люди выглядывали из комнат, тревожно спрашивая друг друга, что случилось. Лиза беспокойно склонила голову набок, вслушиваясь. Вот заскрипела дверь; тяжелые шаги, шорох, будто сквозь тамбур протаскивают что-то тяжелое. Придушенно взвизгнула женщина, и гул голосов стих; в мертвой тишине стало слышно, как капает из не докрученного крана. Потом голос братка сдавленно проговорил:

– Что за беспредел...

Лиза приподнялась, чувствуя, как волосы на затылке становятся дыбом, и тут тишина взорвалась диким криком.

– Папа! – взвизгнула Лиза и пулей выскочила из кухни.

– Наташенька! – это был не крик даже, а вой, вопль существа, раздираемого на части отчаянием. Лиза с разбегу уткнулась в чью-то спину, нырнула под руку, упала, поскользнувшись на мокром грязном полу; на четвереньках побежала сквозь лес ног. Почему все молчат, думала она, почему он кричит, а все молчат...

– Наташенька...

Наконец Лиза ужом вывернулась из-под ног на пустой пятачок пола, где лежало нечто – длинное, темное, неважное, – Лиза не видела ничего, кроме стоящего на коленях отца. Дмитрий, зажмурившись, мерно раскачивал головой, и это было так страшно, что Лиза готова была ударить его, лишь бы он перестал.

– Куда... – окликнул кто-то; Лиза не оглянулась. Она схватила отца за плечо, заглянула в смятое, как газетный лист, лицо, затеребила рукав.

– Папа, что ты, па...

Дмитрий внезапно широко, как сова, распахнул глаза, и Лиза испуганно отшатнулась.

– Посмотри, – сказал он почти спокойно.

И Лиза посмотрела.

Накрашенные глаза Натальи были выпучены; на ресницах еще лежал снег, но по щеке стекал тонкий ручеек потекшей туши; мокрое лицо покрывали снежные островки, и снег лежал в широко раззявленном рту. Красивая шаль была обмотана вокруг горла туго, очень туго... так туго, что ее край вдавился в шею. Лиза перевела взгляд ниже и почувствовала, как знакомо немеет кончик носа. Кто-то выпустил Наталье кишки; заиндевелые петли отливали перламутром, и везде, везде лежали комочки быстро тающего снега...

«Девчонки, идем на мертвеца смотреть? »

«Что вы тут делаете? »

«Атас! »

Что, если я сейчас начну смеяться, подумала Лиза, начну смеяться и не смогу остановиться... Волосы на ее затылке зашевелились.

Дмитрий встал на ноги, склонился над Лизой, глядя сверху вниз и мерно покачиваясь.

– Посмотри, – повторил он, и голос дал петуха. – Полюбуйся, что ты натворила!

Петр с шелестом перевернул страницу местной газеты, мрачно ухмыльнулся – установка еще одной платформы сорвана из-за шторма. Было слышно, как в коридоре тихо капает вода – не хватило сил отряхнуть от снега куртку и лыжи, когда вернулся домой. Едва сумел вернуться домой...

Ему пришлось залечь в ложбину между сугробами, чтобы отдышаться. Буран над головой хлопал в ладони, щедро разбрасывался колючими вихрями, жгучими пощечинами ветра, швырял пригоршнями белую крупу. Пальцы, несмотря на две пары варежек, сводило от холода. Так бывало в детстве, когда зимнее, еще не замерзшее море почему-то непременно требовалось зачерпнуть голыми руками, попытаться поймать изумрудную волну, а потом шипеть и приплясывать, дуя на покрасневшие ладони. От пальцев холод поднимался выше, скользил по венам до локтей, цеплялся за плечи, бился в подреберье тяжелым комком. Амулет жег кожу на груди, дрожал в такт заходящемуся сердцу, но не согревал.

Петр чувствовал, что буран уже взял его в ледяную пасть и пока лишь пробует на вкус, но скоро начнет пережевывать. Это тоже была бы жертва. Пожалуй, справедливая жертва. Но прежде надо накормить Поморника. До отвала, до кровавой отрыжки. Чем сильнее Поморник, тем страшнее тайфун. Чем дольше будет продолжаться буран, тем больше еды получит птица. Кольцо смерти, замыкающееся само на себя.

Он сумел вернуться домой, в свое постыдное убежище посреди города, но знал, что смертельно ослаб. Годы и годы он просил у Поморника слишком многого, но с тех пор, как к нему явился человек, ненавидящий шельф, – стал требовать еще больше. Птица голодна, очень голодна, и тюленятиной ее давно уже не прокормить. Хорошо, что есть, кому помочь. Хорошо, что есть кому, кроме Петра, приготовить угощение для чаек.

Этой ночью Поморник получит вдоволь пищи.

Петр прикрыл глаза. Перед веками поплыли отяжелевшие от еды чайки. Он собрался с силами и снова сжал фигурку из серебристого металла, которую веками передавали друг другу местные шаманы. Запел тихо-тихо, загудел под нос – не надо людям знать, что их сосед еще помнит древние слова. Буран будет продолжаться, а поморник есть, – пока проклятый город не снесет в море, пока шторм не разметает буровые платформы, пока снег не погребет сами воспоминания о Черноводске. Пока глупые дети Поморника не поймут, что погибнут без человека, умеющего просить милости у чаек.

Сегодня Поморник наестся до отвала – и шторм, который обрушится на город, будут вспоминать веками.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒