Глава седьмая

В общем, прошло не так много времени, прежде чем хороший кусок говна все-таки попал на вентилятор.

Похоже, что на бизнес, который мы провернули с аятоллой, очень косо смотрел народ с Капитолийского холма, который считал, что менять оружие на заложников — не такая уж классная идея. Особенно когда деньги, которые мы получали, уходили невесть каким гориллам в Никарагуа. Причем эти конгрессмены прикинули, что за всей схемой стоит сам президент, и они намеревались это доказать.

Полковник Норт так здорово справился, в первый раз давая показания перед Конгрессом, что его пригласили туда снова, и на этот раз там была уйма хитрожопых юристов из Филадельфии, которые пытались поставить ему подножку. Но полковник теперь уже и сам был дьявольски хитрожопым. Когда он применял свой такт и дипломатию, ему чертовски сложно было поставить подножку.

— Скажите, полковник, — спрашивает один из юристов, — как бы вы поступили, если бы президент Соединенных Штатов приказал вам совершить преступление?

— Ну вы даете, сэр, — говорит полковник. — Я же морской пехотинец. А морские пехотинцы повинуются приказам своих командиров. А потому, даже если бы президент приказал мне совершить преступление, я бы, как полагается, отдал ему честь и пустился вверх по холму.

— По холму? По какому холму? По Капитолийскому?

— Да нет же, мудозвон, — по любому холму! Это просто фигура речи. Мы морские пехотинцы! Мы бросаемся вверх по холму, чтобы на жизнь заработать.

— А, да-да, так вас поэтому «пустоголовыми» зовут?

— Я убью тебя, сукин сын, — оторву тебе башку, а потом туда наплюю!

— Пожалуйста, полковник, давайте не будем вульгарными. Насилие ничего вам не даст. Итак, полковник, вы мне говорите, что все это была не президентская идея?

— Как раз об этом я и говорю, придурок.

— Тогда чья это была идея? Ваша?

— Конечно же нет, пидорас. — (Такт и дипломатия полковника уже набирали полные обороты. )

— Тогда чья она была?

— Ну, она принадлежала массе людей. Она вроде как эволюционировала.

— Эволюционировала? Но там должен был быть «перводвигатель», полковник. Вещи такого масштаба просто так не «эволюционируют».

— Да, сэр, пожалуй, там была персона, которая наиболее тщательно все продумала.

— Таким образом эта персона должна быть «перводвигателем» всех этих незаконных схем, это верно?

— Пожалуй, можно и так сказать.

— А не был ли этой персоной адмирал Пойндекстер, советник президента Соединенных Штатов по вопросам безопасности?

— Эта жопа, из которой песок сыплется? Конечно же нет. У него не хватит мозгов собственную мочу из ботинка вылить. Какой там «перводвигатель»!

— Тогда не можете ли вы сказать нам, сэр, кто это был?

— Почему же нет, сэр, конечно могу. Это был рядовой Форрест Гамп.

— Кто-кто?

— Гамп, сэр. Рядовой первого класса Форрест Гамп, который был особым советником президента по тайным операциям. Все это была его идея.

Тут юристы сгрудились в кучу, принялись перешептываться, махать руками и кивать головами.

Вот так и получилось, что я оказался втянут в эту заваруху.

Следующее, что я понял, это что пара громил в шинелях среди ночи подошла к моей коробке в парке Лафайета и принялась барабанить по верхушке. Когда я выполз, чтобы посмотреть, что там такое творится, один из громил сунул мне в руку документ, где говорилось, что утром я должен предстать перед особым комитетом Сената по расследованию скандала «Иран — контрас».

— И советую вам выгладить форму, прежде чем вы туда прибудете, — говорит один из громил. — Потому что ваша большая жопа уже и без того в кучу проблем влипла.

Честно говоря, я не знал, что мне делать дальше. Уже было слишком поздно будить полковника Норта, который наверняка все прикинул насчет такта и дипломатии, а потому я просто побрел по городу и в конце концов оказался у памятника Линкольну. Прожекторы ярко освещали огроменного старину Линкольна, чья мраморная статуя почему-то навевала тоску. Слегка моросило, и над рекой Потомак вился туман. Мне стало страсть как себя жаль — и тут, ёксель-моксель, я увидел, как из тумана ко мне идет Дженни.

Подойдя ко мне вплотную, она говорит:

— Похоже, Форрест, ты опять в лужу сел.

— Похоже, — говорю.

— У тебя что, было мало бед, когда ты в прошлый раз вступил в армию?

— Немало.

— Так в чем же дело? Ты возомнил, что это надо сделать ради малыша Форреста?

— Угу.

Она отбрасывает назад свои роскошные волосы и запрокидывает голову, как она обычно это делала, а я просто стою, ломая руки.

— Тебе вроде как себя жаль?

— Угу.

— Ты не хочешь пойти в Конгресс и сказать правду?

— Угу.

— Знаешь, лучше бы тебе сказать правду, потому что это серьезное дело — продавать оружие в обмен на заложников… По крайней мере, большие шишки так думают.

— Мне говорили.

— Так что ты будешь делать?

— Не знаю.

— Мой совет таков, что я рассказала бы все как есть. И никого бы не прикрывала. Ну как, годится?

— Да вроде бы, — сказал я, а затем еще одно огроменное облако белого тумана приплывает с реки, и Дженни вроде как в нем исчезает. Какой-то миг мне страшно захотелось за ней побежать — быть может, поймать ее и вернуть. Но я все-таки не настолько тупой. А потому я просто развернулся и отправился обратно к своей коробке. Так или иначе, я снова остался на собственном попечении. И как выяснилось, это был последний раз, когда я не послушался Дженни насчет того, чтобы сказать правду.

— Итак, рядовой Гамп, скажите нам, когда у вас впервые возникла идея менять оружие на заложников.

Я сидел за огроменным столом лицом ко всем сенаторам, юристам и прочей шушере в зале для слушаний Конгресса. Телекамеры так и скользили туда-сюда, а у меня на лице сияли огни. Моложавый, блондинистый юристик задает мне вопросы.

— А кто говорит, что она у меня возникла?

— Вопросы здесь задаю я, рядовой Гамп. А вы просто на них отвечаете.

— Не знаю, как мне на это ответить, — говорю. — То есть, вы ведь даже не спросили, у меня или не у меня… вы спросили, когда…

— Вот именно, рядовой Гамп. Так когда все-таки?

Я посмотрел на полковника Норта. Его парадная форма была сплошь в медалях, и он не спускал с меня огненного взора, медленно кивая головой, как будто мне предполагалось что-то ответить.

— По-моему, это было когда я впервые встретился с президентом.

— Да-да, и разве не вы рассказали президенту о том, что разработали схему обмена оружия на заложников?

— Никак нет, сэр.

— Что же вы тогда сказали президенту?

— Я сказал ему, что, когда я в прошлый раз встречался с президентом, тот хотел смотреть по телевизору «Сказать правду».

— Совершенно верно! И что сказал президент?

— Он сказал, что скорее бы посмотрел «Кто хочет стать миллионером? ».

— Рядовой Гамп! Напоминаю вам, что вы здесь под присягой!

— Вообще-то он сначала смотрел «Концентрацию», но потом сказал, что она его с толку сбивает.

— Рядовой Гамп! Вы уклоняетесь от моего вопроса — и при этом находитесь под присягой. Вы что, пытаетесь выставить на посмешище Сенат Соединенных Штатов? Мы можем обвинить вас в неуважении.

— По-моему, вы уже это сделали.

— Сукин сын! Вы их всех прикрываете — президента, полковника Норта, Пойндекстера — и я не знаю, кого еще! Мы намерены добраться до самой подноготной, даже если это займет целый год. Вам это понятно?

— Так точно, сэр.

— Итак, Гамп, полковник Норт уже рассказал нам, что именно вы измыслили весь этот гнусный план по поставке оружия аятолле в обмен на заложников и по последующей передаче денег «контрас» в Центральной Америке. Это так?

— Ни про какого Контраса я ничего не знаю. Я думал, деньги шли каким-то гориллам.

— Ага — вот оно, признание! Так вы все-таки знали об этой ужасной схеме!

— Так точно, сэр. Я так понял, что гориллам нужны деньги. Так мне сказали. У меня есть друг — орангутан. Ему бы тоже немного денег не помешало.

— Ха-ха-ха! Очень смешно! Думаю, вы лжете, рядовой Гамп. А еще я думаю, что именно вы разработали всю эту операцию — с президентом в качестве соучастника! Нечего тут дурака разыгрывать!

— Простите, сэр, я вас не разыгрываю.

— Господин председатель! — говорит юрист. — Очевидно, что вот этот самый рядовой Гамп, «особый помощник президента Соединенных Штатов по тайным операциям», жулик и мошенник, а также что он намеренно пытается выставить всех членов Конгресса Соединенных Штатов круглыми дураками! Его следует обвинить в неуважении к Конгрессу!

Председатель, тот вроде как весь подтягивается и смотрит на меня как на чудо-юдо какое-нибудь.

— Да, похоже, что случай именно таков. Гм, рядовой Гамп, вы осознаете всю тяжесть наказания за выставление членов Конгресса Соединенных Штатов дураками?

— Никак нет, сэр.

— Короче, мы можем бросить вашу жопу в тюрьму — чтобы долго на этом не задерживаться.

— Это точно, — говорю я, стараясь имитировать стратегию такта и дипломатии полковника Норта. — Тогда валяйте. Начинайте бросать.

Так я опять оказался в тюрьме.

На следующий день заголовок в «Вашингтон Пост» гласил: «ДЕБИЛА ДЕРЖАТ ПОД СТРАЖЕЙ ЗА НЕУВАЖЕНИЕ К КОНГРЕССУ».

Человек из Алабамы, который, согласно источникам, близким к «Пост», идентифицируется как официально признанный идиот, был обвинен в неуважении к Конгрессу и в прямой причастности к скандалу «Иран — контрас», который наша газета уже обстоятельнейшим образом излагала.

Форрест Гамп, не имеющий постоянного адреса, был вчера приговорен к неопределенному тюремному сроку, после того как он начал выставлять на смех членов особого комитета Сената, выбранных для расследования определенных обвинений. Обвинения эти были предъявлены некоторым ключевым членам администрации президента Рейгана, которые сговорились вытягивать наличность у иранского аятоллы Хомейни в процессе грязного обмена заложников на оружие.

Гамп, который, судя по всему, был вовлечен в бесчисленные теневые инициативы правительства Соединенных Штатов включая его космическую программу, был описан источниками как «представитель психованных экстремистов в американской разведке». «Он один из тех парней, которые обтяпывают свои грязные делишки по ночам», — уточнил один из источников.

Сенатор особого комитета, пожелавший остаться неизвестным, сказал «Пост», что Гамп «будет гнить в тюряге, пока не покается за выставление членов Конгресса США дураками. Только самим членам Конгресса США, а не какому-то говнюку из Алабамы, такое позволено», — сказал сенатор, если точно его цитировать.

Короче, дают мне робу в черно-белую полоску и суют в тюремную камеру, которую мне приходится разделить с фальшивомонетчиком, насильником малолеток, динамитным бомбистом, а также каким-то психом по фамилии Хинкли, который вечно болтает про актрису Джоди Фостер.

Самым приятным чуваком из всей этой компании был фальшивомонетчик.

Дальше, после изучения моей трудовой биографии, меня посадили делать номерные знаки для машин, и жизнь моя превратилась в сплошную рутину. Было уже почти Рождество — сочельник, если точнее, — и на улице валил снег. В какой-то момент охранник подходит к камере и говорит, что ко мне есть посетитель.

Я спрашиваю его, кто это, но он просто говорит:

— Послушай, Гамп, тебе страшно повезло, что к тебе вообще кто-то пришел, учитывая совершенное тобой преступление. Люди, которые делают дураков из членов Конгресса США, обычно счастливы уже от того, что их не бросили в карцер, а потому выволакивай отсюда свою большую жопу и лишних вопросов не задавай.

Я прошел вместе с ним в помещение для свиданий. Снаружи компания христославов из Армии Спасения распевает гимны, и я слышу, как Санта-Клаус звонит в свой колокольчик, прося подаяний. Когда я усаживаюсь в кабинку с проволочной сеткой спереди, то чуть не падаю на пол, потому как передо мной сидит малыш Форрест.

— Ну что, с Рождеством? — только и говорит он.

Я не знаю, что мне сказать, а потому мямлю:

— Спасибо.

Примерно с минуту мы просто друг на друга глядим. Хотя малыш Форрест на самом деле в основном смотрит на стол, пристыженный, как я понимаю, тем, что его папашу опять в тюрягу упаковали.

— Как это ты сюда попал? — спрашиваю.

— Меня бабушка послала. Ты был во всех газетах, и по телевизору тоже. Она сказала, что тебя, может быть, порадует, если я приду.

— Да, меня это радует. Я очень это ценю.

— Это была не моя идея, — сказал малыш Форрест, и это его замечание не показалось мне очень нужным.

— Послушай, я знаю, что все испортил, и прямо сейчас я не тот, кем ты мог бы гордиться. Но я старался.

— Что ты старался?

— Ничего не испортить.

Малыш Форрест просто продолжает смотреть на стол, а через минуту-другую говорит:

— Я сегодня ходил в зоопарк, чтобы повидать Ванду.

— С ней все в порядке?

— Я два часа ее искал. Похоже, ей было холодно. Я попытался сунуть ей свою куртку, но какой-то здоровенный охранник зоопарка подскочил и наорал на меня.

— Но ведь он тебя не тронул, ведь так?

— Не-а. Я сказал ему, что это моя свинья, а он говорит что-то вроде: «Да, тот псих тоже мне что-то такое говорил». Потом он просто ушел.

— А как в школе?

— Да нормально. Ребята задали мне по всей программе на тот предмет, что тебя в тюрьму упекли.

— Пусть это тебя не тревожит. Это была не твоя вина.

— Насчет этого я не уверен… Если бы я просто продолжал напоминать тебе проверять те клапаны и манометры на свиноферме, может, всего этого бы и не случилось.

— Нельзя оглядываться, — говорю. — Что случилось, то случилось. Я так прикидываю.

Это было единственное лицо, которое я еще мог сохранить.

— А что ты будешь делать на Рождество?

— Ну, нам здесь наверняка классную вечеринку устроят, — соврал я. — С Санта-Клаусом, подарками, большой индейкой и всякой такой ерундой. Знаешь, как бывает в тюрьмах, — охранникам нравится видеть, как заключенные развлекаются. А ты что собираешься делать?

— Думаю, сяду на автобус до дома. По-моему, все достопримечательности я здесь уже повидал. Я, как вернулся из зоопарка, прошел к Белому дому и вверх по Капитолийскому холму, а потом дальше к памятнику Линкольну.

— Ну и как тебе все это?

— Да знаешь, странно как-то. Пошел снег, все было во мгле и… и…

Малыш Форрест помотал головой, а по его голосу я понял, что он вот-вот заплачет.

— И что…

— Просто я по маме скучаю, вот и все…

— Твоя мама, она… Ты ведь ее не видел, правда?

— Не совсем.

— Но типа того?

— Угу, типа того. Всего на минутку. Но это была только фантазия. Я точно это знаю! Я не такой дурак, чтобы и впрямь в это поверить.

— Она тебе что-нибудь сказала?

— Угу. Она говорит, я не должен тебя забывать. Говорит, ты — это все, что у меня есть, не считая бабушки. И прямо сейчас тебе нужна моя помощь.

— Она тебе это сказала?

— Послушай, это просто фантазия. Я уже сказал. Такого не бывает.

— Как знать, — говорю. — Когда уходит твой автобус?

— Где-то через час. Пожалуй, мне лучше идти.

— Тогда желаю тебе славной поездки домой. Жаль, что тебе пришлось вот так со мной повидаться. Но, может статься, не пройдет много времени, прежде чем я отсюда выберусь.

— Тебя что, отпустить собираются?

— Может быть. Приходит тут один мужик для благотворительных бесед с заключенными. Проповедник. Он говорит, что пытается нас «реабилитировать». Еще он говорит, что наверняка сможет вызволить меня через несколько месяцев по «государственной программе рабочей амнистии» или еще по чему-то такому. Говорит, у него есть огроменный религиозный тематический парк в Каролине и чуваки вроде меня ему там ох как требуются.

— А как его зовут?

— Преподобный Джим Беккер.

Вот так и получилось, что я стал работать у преподобного Джима Беккера.

Беккер купил себе участок в Каролине, который он назвал «Святой землей», и там был самый охрененный тематический парк, какой я в своей жизни видел. У преподобного имелась жена, которую звали Тамми Фэй, похожая на куклу-пупсика, с ресницами как стрекозиные крылья и толстым слоем румян на щеках. Болталась там еще и женщина помоложе, которую звали Джессика Хан. Преподобный Беккер называл ее своей «секретаршей».

— Послушайте, Гамп, если этому невежде Уолту Диснею можно такое делать, почему мне нельзя? Это самая что ни на есть грандиозная схема. Мы привлечем почитателей Библии со всего этого чертова мира! Пятьдесят тысяч в день — а может, и больше! Каждая библейская сцена, каждая притча найдет здесь свое место! И если брать по двадцать долларов с рыла, мы заработаем миллиарды!

В этом преподобный Беккер был исключительно точен.

Там уже было более пятидесяти аттракционов, и он планировал еще больше. Людям, к примеру, приходилось проходить через рощицу, где постоянно торчал парень, одетый как Моисей, и когда они подходили поближе, он нажимал на кнопку. Та открывала клапан, и стальная трубка выстреливала огнем футов на двадцать — получался «Моисей и неопалимая купина». Как только газовый огонь разгорался, все посетители отпрыгивали назад и начинали вопить, а также охать и ахать, как будто это до смерти их напугало!

Еще там была речушка, где младенец Моисей плавал в пластиковой лодке, завернутый в полотенце — «Моисей в тростниках».

Еще там было «Разделение Чермного (ну, то есть Красного) моря», где преподобный Беккер прикинул, как сделать так, чтобы целое озеро высасывалось с обеих сторон по команде и люди шли прямо по дну, совсем как израильтяне. Дальше, когда они выбирались на другую сторону озера, их встречала целая банда уголовников, освобожденных его преподобием по «государственной программе рабочей амнистии». Одетые как армия фараона, уголовники принимались преследовать посетителей, но когда они пытались пересечь море, насосы выбрасывали всю воду назад и армия фараона позорно тонула.

Все у него там было.

Был там «Иаков в разноцветной одежде» и «История Иова». Этот самый Иов расхлебывал столько всяких разных страданий, сколько на моей памяти никто за один день не получал. Как только первая группа проходила «Разделение Чермного моря», вторая группа тут же должна была подойти к озеру, чтобы понаблюдать за тем, как Иисус обращает буханки хлеба в рыбин. Его преподобие решил, что так будет эффектней, а также прикинул способ сэкономить деньги, позволяя рыбинам жрать весь хлеб, пока они не станут достаточно жирными. Потом он продавал их посетителям в жареном виде по пятнадцать долларов за тарелку!

Там также был «Даниил во львином рву» и «Иона во чреве кита». По понедельникам, когда «Святая земля» бывала закрыта, его преподобие отдавал льва в аренду дрессировщику в местный бар за пятьдесят баксов за ночь. Там дрессировщик вместе со львом бились об заклад с людьми на предмет того, что никто не сможет одолеть льва в армрестлинге. Кит был огроменный, механический, и он чертовски славно работал, пока его преподобие не обнаружил, что Иона прячет ящик виски как раз за миндалинами кита. Всякий раз, как кит его пожирал, Иона бежал туда и в темпе наливал себе стаканюгу. К вечеру Иона уже бывал пьян как свинья, а конец наступил, когда он взялся показывать публике средний палец в тот самый момент, когда пасть кита закрывалась. Его преподобию пришлось закрыть этот аттракцион, учитывая жалобы мамаш, чьи малолетние детишки все как один показывали Ионе средний палец в ответ.

Но самым эффектным из всех аттракционов было «Вознесение Иисуса на небо». Это самое вознесение работало на какой-то штуковине, которую его преподобие называл «небесным крюком». По сути это было что-то вроде того эластичного каната, которым в обычных парках аттракционов цепляют людей за ноги, после чего они прыгают вниз. Только здесь было все наоборот. Парень в костюме Иисуса подцеплялся к такому канату, который затем вышвыривал его футов на пятьдесят в облако из напущенного специальной машиной пара — и, сказать по правде, смотрелось все это очень реалистично. Посетители также могли заплатить по десять долларов с носа, если им хотелось проделать это самим.

— Вот что, Гамп, — говорит его преподобие, — у меня на уме есть новехонький аттракцион, и я хочу, чтобы вы в нем поучаствовали. Он называется «Бой Давида с Голиафом»!

Не требовалось особого ума, чтобы понять, какая роль мне там предназначалась.

Я думал, что эта история с игрой в «Давида и Голиафа» станет простой, но она, ясное дело, простой не стала.

Перво-наперво на меня напялили громадную тунику из леопардовой шкуры, дали мне меч и копье, а также приклеили мне большую черную бороду. Все, что от меня требовалось, это реветь, рычать и вообще вести себя как последний мудозвон. И в тот самый момент, когда я принимаю самый свой лютый вид, ко мне подходит этот самый персонаж Давид в полном комплекте подгузников и начинает швыряться в меня камнями из пращи.

Давида играл тот самый псих Хинкли, который вписался в «государственную программу рабочей амнистии», заявив, что он на самом деле сумасшедший, а потому больше не должен сидеть в тюрьме. Когда он не швырялся в меня камнями, он без конца писал письма Джоди Фостер, которую называл своей «подружкой по переписке».

Вся беда была в том, что швырялся он самыми настоящими камнями, и слишком уж часто они попадали в меня — и вот что я вам скажу: это больно. Нашу сцену мы разыгрывали пять-шесть раз в день, и ко времени закрытия меня, думаю, пару дюжин раз отговаривали камнями. А Хинкли с его Джоди Фостер — ему что? Ему, похоже, это даже нравилось, но через неделю-другую я пожаловался преподобному Беккеру, что это нечестно. Я получаю все синяки и шишки. Мало того, этот мелкий придурок выбивает мне два зуба, а мне даже пальцем тронуть его нельзя.

Однако его преподобие сказал, что все идет как надо, если учитывать библейскую историю. Именно так все и было, а Библию уже не переиначить. Будь я проклят, если бы я ее не переиначил, когда бы мог, но я, понятное дело, ничего такого не сказал, учитывая мнение его преподобия. Он также сказал, что если мне это не по вкусу, то я могу отправляться обратно в тюрьму. Я страшно скучал по малышу Форресту, и по Дженни тоже, а в общем чувствовал, что меня капитально позабыли-позабросили.

Но, так или иначе, пришло время, когда я решил, что с меня довольно. В «Святой земле» как раз был большой праздник, и тематический парк ломился от посетителей. Когда толпа, привлеченная моим видом, собралась, я начал реветь, принимать свирепый вид и грозить Давиду своим копьем. Он принялся швыряться в меня камнями из пращи — и будь я проклят, если один из них не ударил меня по руке, отчего я выронил щит. Я нагнулся его подобрать, а мелкий ублюдок швырнул еще один камень, который угодил мне точно по жопе. Это было уже слишком! Человеку такого унижения просто не снести.

Короче, я заковылял к Давиду, который стоял там как дурак с тупой и самодовольной улыбочкой на физиономии, схватил его за подгузники, несколько раз крутанул, а потом отпустил. Надеюсь, куда-нибудь в сторону Джоди Фостер. Он проплыл по-над деревцами и плюхнулся в самую середину озера, где Иисус как раз мастрячил свой фокус с хлебами и рыбами.

Приводнение Давида, должно быть, вытворило что-то такое с главной приборной панелью, потому как все насосы ни с того ни с сего заработали, и Красное море начало разделяться. Без всякого предупреждения газовые сопла в неопалимой купине включились, и Моисею, который стоял к ним слишком близко, основательно подпалило жопу. Примерно в это же самое время механический кит вдруг снялся со своей стоянки и приплыл к самому берегу озера, до отказа разевая пасть и кусаясь как бешеный. Увидев такое, толпа взбунтовалась: женщины вопили, дети ревели, а мужчины драпали со всех ног. Все это привело в расстройство льва во рву Даниила — он вырвался на волю и явно сбрендил. А тут и я появился на месте событий, что вроде как еще больше добавило суматохи. Парень, который играл возносящегося на небо Иисуса, стоял там у себя, накачиваясь газировкой и ожидая начала своего действа, когда эластичный канат вдруг ухватил его за ноги и швырнул прямиком в небо. Он не был прицеплен к страховке или к чему-то типа того, а потому приземлился в самую середину павильона жареной рыбы, прямиком в большой котел с горячим жиром.

Кто-то вызвал полицию, которая вскоре прибыла и принялась колошматить людей дубинками по головам. Тем временем лев вырвался на волю и заскочил в тростник, где нешуточно удивил преподобного Беккера и Джессику Хан, которые там чем-то таким занимались, но совершенно голые. Они выскочили оттуда в самую гущу общей сумятицы, а лев во весь опор за ними погнался. Когда полиция вдоволь насладилась этим зрелищем, первое, что она сделала, это арестовала его преподобие за «непристойное поведение в общественном месте» и отволокла его в тюрьму. Последним, что он сказал, прежде чем его швырнули в мусоровозку, было:

— Гамп, ты идиот, я тебе за это голову оторву!

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒