Глава вторая

На следующее утро миссис Каррен вышла на веранду с чашкой кофе и пончиком. Дождь немного поутих, но небо было жемчужно-серое, и где-то вдалеке так рокотал гром, как будто сам Бог спятил.

— Думаю, вы хотите съездить на кладбище, — сказала миссис Каррен.

— Да, пожалуй, — говорю я ей.

На самом деле я не знал, хочу или нет. То есть, что-то подсказывало мне, что я должен, но если по правде, то кладбище было последним местом, куда я на самом деле хотел бы поехать.

— Малыша Форреста я уже приготовила, — говорит она. — Он там не был с тех пор, как… В общем, я думаю, будет хорошо, если вы с ним туда съездите. Просто чтобы он немного к этому попривык.

Я заглянул ей за спину, там за сетчатой дверью стоял малыш Форрест. Вид у него был вроде как грустный и озадаченный.

— Ты кто? — спрашивает он.

— Ну, я Форрест. Помнишь, мы как-то с тобой знакомились? Тогда, в Саванне.

— Ты тот, что с такой забавной макакой?

— Да. Его зовут Сью. Только никакая он не макака. Он чистокровный орангутан.

— А где он теперь? Он здесь?

— Не-а. Его здесь нет, — говорю. — Я так прикидываю, у него теперь где-то еще дела.

— Сейчас мы поедем повидаться с моей мамой, — говорит мальчуган, и мне тут же, на месте, помереть захотелось.

— Угу, — говорю. — Я знаю.

Миссис Каррен сажает нас в машину, и мы едем на кладбище. Всю дорогу у меня в животе порхают какие-то жуткие бабочки. А малыш Форрест, тот просто смотрит из окна машины большими грустными глазами, и я все думаю, что же за дьявольщина должна теперь со всеми нами случиться.

Кладбище оказалось по-настоящему прелестное. Такие дела. Огроменная магнолия и дубы, а мы все кружили и кружили, пока не добрались до большого клена и миссис Каррен не остановила машину. Было воскресное утро, и где-то вдали звенели церковные колокола. Когда мы вылезли из машины, малыш Форрест подошел, встал рядом со мной и поднял на меня глаза. Тогда я взял его за руку, и мы пошли к могиле Дженни. Земля все еще была влажная от дождя, и туда намело уйму кленовых листьев, красных и золотых, формой совсем как звезды.

— Так мама здесь? — спрашивает малыш Форрест.

— Да, деточка, — говорит миссис Каррен.

— А могу я ее увидеть?

— Нет, но она там, — говорит мама Дженни. Мальчуган оказался храбрый, ничего такого, не стал реветь, как на его месте сделал бы я. Через несколько минут малыш Форрест нашел себе палку, чтобы поиграть, и отошел в сторонку, погруженный в свои дела.

— Просто не могу поверить, — сказала миссис Каррен.

— Я тоже, — говорю. — Это неправильно.

— Теперь я лучше вернусь к машине, Форрест. Вам, наверное, надо какое-то время побыть одному.

Я просто стоял там. Вроде как онемел и только руки ломал. Мне казалось, все, кого я по-настоящему любил, умерли или еще куда-то делись. Бубба и мама, а теперь бедняжка Дженни. Снова заморосило. Миссис Каррен сходила за малышом Форрестом и посадила его в машину. Я уже собрался было уходить, но вдруг услышал голос:

— Форрест, все хорошо.

Я огляделся, но там никого не было.

— Я сказала, что все хорошо, Форрест, — повторил голос. Это была… нет, этого не могло быть… это была Дженни!

Правда, вокруг по-прежнему никого не было.

— Дженни! — говорю я.

— Да, Форрест, я просто хотела, чтобы ты знал: все будет хорошо.

«Должно быть, я совсем спятил! » — подумал я. Но затем я вроде как ее увидел. Наверное, она была просто у меня в голове, и все же я видел ее перед собой, еще красивей, чем раньше.

— Теперь тебе придется взять на себя малыша Форреста, — говорит она, — и вырастить его сильным, умным и славным. Я знаю, Форрест, ты сможешь. У тебя очень большое сердце.

— Но как? — спрашиваю. — Ведь я идиот.

— Никакой ты не идиот! — говорит Дженни. — Да, ты не самый смышленый парень в округе, но разума у тебя куда больше, чем у большинства людей. Впереди у тебя долгая жизнь, Форрест, так что постарайся извлечь из нее самое лучшее. Я тебе годами это твердила.

— Я знаю, но…

— Всякий раз, как ты будешь попадать в настоящий тупик, я буду рядом, чтобы тебе помогать. Понимаешь?

— Нет.

— Ладно, я все равно буду с тобой. А потому возвращайся домой, займись чем-нибудь и постарайся прикинуть, что ты собираешься делать дальше.

— Но, Дженни, я просто не могу поверить, что это ты.

— Все хорошо, это я. А теперь иди, Форрест, — говорит она. — Порой ты ведешь себя так, как будто у тебя и впрямь не хватает ума от дождя укрыться.

Промокший до нитки, я вернулся к машине.

— Вы там с кем-то разговаривали? — спрашивает миссис Каррен.

— Вроде как, — сказал я. — Пожалуй, я сам с собой разговаривал.

В тот день мы с малышом Форрестом сидели в гостиной мамы Дженни и смотрели, как «Новоорлеанские Святые» играют с «Далласскими Ковбоями» — или, вернее, что Даллас с нами проделывает. За одну только первую четверть «Ковбои» совершили четыре приземления в нашей зачетной зоне, а мы — ни одного. Я пытался дозвониться до стадиона, чтобы объяснить, где я, но на телефон в раздевалке никто не отвечал. Наверное, к тому времени, как я собрался позвонить, все уже вышли на поле.

Вторая четверть получилась еще хуже, и к середине матча мы сливали 0: 42, а телекомментаторы все болтали о том, почему это меня нет и куда это я подевался. Наконец мне удалось дозвониться до раздевалки. Внезапно трубку взял тренер Херли.

— Блин, Гамп, ты идиот! — заорал он. — Где тебя черти носят?

Я сказал ему, что Дженни умерла, но Херли, похоже, ничего не понял.

— Какая еще, к дьяволу, Дженни? — завопил он.

Затруднительно было все ему объяснить, и тогда я просто сказал, что она была моей подругой. Затем трубку взял владелец команды.

— Слушай, Гамп, я говорил тебе, что если ты не появишься на игру, я тебя на хрен уволю? И теперь я как раз это и делаю. Все, ты на хрен уволен!

— Понимаете, — говорю я ему, — это все из-за Дженни. Я только вчера узнал…

— Не корми меня этим говном, Гамп! Я знаю все про тебя и про твоего так называемого агента, мистера Баттерфига или как там бишь его. Это просто очередной дешевый трюк, чтобы загрести побольше деньжат. И он у тебя не пройдет. Никогда не пытайся даже близко подойти к моей футбольной команде. Ты слышишь — никогда!

— Вы им все объяснили? — спросила миссис Каррен, когда вернулась в гостиную.

— Угу, — сказал я. — Типа того.

Вот так завершилась моя карьера профессионального футболиста.

Теперь я должен был найти какую-то работу, чтобы поддерживать малыша Форреста. Большую часть денег, которые я ей послал, Дженни положила на счет в банке, и с теми тридцатью тысячами долларов, которые вернула мне в невскрытом письме мама Дженни, там было достаточно, чтобы получать небольшие проценты. Но я точно знал, что этих процентов не хватит для всего, а потому мне обязательно требовалось что-то себе найти.

На следующий день я просмотрел в газете объявления о приеме на работу. И мало что нашел. В основном там требовались секретарши, торговцы подержанными автомобилями и все в таком духе, а я прикидывал, что мне нужно что-то другое, более достойное.

Наконец я заприметил объявление, помещенное в рубрике «Разное».

«Рекламный представитель, — говорилось там. — Опыта работы не требуется! Солидные заработки для усердных тружеников! » Дальше стоял адрес местного мотеля. «Собеседование ровно в 10 утра». А последняя строчка гласила: «Необходима способность общаться с людьми».

— Миссис Каррен, — спрашиваю, — а что значит «рекламный представитель»?

— Честно говоря, Форрест, я не уверена. Думаю, это… В общем, вы видели того парня, который одевается как большой арахис и околачивается возле арахисовой лавки в центре города, раздавая людям на пробу немного орешков? Мне кажется, это что-то в таком роде.

— Гм, — говорю.

Если честно, я ожидал чего-то малость повыше в смысле карьеры. Но я все думал про «солидные заработки», которые упоминались в объявлении. А кроме того, если это и впрямь был человек-арахис или типа того, люди по крайней мере нипочем бы не узнали, что внутри этого костюма — именно я.

Как оказалось, никакого отношения к человеку-арахису это объявление не имело. Там было нечто другое. Совсем другое.

— Знания! — надрывается парень. — Весь мир держится на знаниях!

На объявление о «рекламном представителе» откликнулось человек девять-десять. Мы прибыли в этот дрянной мотельчик, и нас направили в комнату с несколькими рядами откидных сидений, где телефон стоял прямо на полу. Минут через двадцать дверь внезапно распахивается, и туда входит этот высокий, загорелый парнишка в белом костюме и белых ботинках. Он не говорит нам своего имени, ничего такого, просто уверенным шагом проходит в комнату, становится перед нами и начинает читать нам лекцию. Набриолиненные волосы парня аккуратно зачесаны назад, а под носом у него тоненькие усики.

— Знания! — снова орет он. — И вот они где!

Парень разворачивает лист большой бумаги размером с цветной плакат и начинает указывать на самые разные знания, которые там напечатаны. Там есть картинки с динозаврами, кораблями, фермерскими плантациями и большими городами. Там даже есть картинки с изображением открытого космоса и звездолетов, а также телевизоров, радиоприемников и автомобилей, и я не знаю, чего еще.

— Такой шанс выпадает только раз в жизни! — вопит он. — Принести все эти знания людям на дом!

— Погодите минутку, — просит кто-то. — Это не имеет какого-то отношения к продаже энциклопедий?

— Определенно нет, — отвечает парень, и ему вроде как досадно.

— А по-моему, очень похоже, — говорит тот чувак. — Если это не продажа энциклопедий, то что же это за дьявольщина?

— Мы не продаем энциклопедий! — отвечает парень. — Мы размещаем энциклопедии в домах у людей!

— Значит, это все-таки продажа энциклопедий! — орет тот чувак.

— Раз у вас такое отношение, не думаю, что вам следует здесь оставаться, — говорит белый костюм. — Прошу вас немедленно уйти, чтобы я смог проинформировать остальных.

— Я буду чертовски прав, если уйду, — говорит тот чувак, проходя к двери. — Меня как-то раз уже заарканили торговать энциклопедиями, и это мудня сплошная.

— И тем не менее! — вопит белый костюм. — Вы пожалеете, когда все, кто здесь остался, станут богатыми и знаменитыми. — Тут он так резко захлопывает дверь, что вся комната сотрясается, а я пугаюсь, что шишковатая дверная ручка с той стороны вполне могла войти тому чуваку точно в задний проход.

На период «обучения» нам потребовалась примерно неделя. Обучение заключалось в том, чтобы заучивать наизусть длинные речуги насчет того, какие славные энциклопедии мы продаем. «Книга всемирной информации» — так они назывались. Нашим инструктором был тот самый парень в белом костюме, который одновременно занимал должность местного завотделом сбыта компании по производству энциклопедий. Фамилия его была Трассвелл, но он попросил нас звать его просто Вазелином.

Как Вазелин уже сказал, мы не должны были продавать энциклопедии. Мы должны были размещать их в домах у людей. На самом деле сделка заключалась в следующем: мы даем людям энциклопедии за бесплатно, но с тем условием, что они подпишут контракт, соглашаясь всю оставшуюся жизнь покупать за двести пятьдесят долларов новый ежегодник. Таким образом люди получали бесплатный комплект энциклопедий, а компания имела порядка десяти тысяч долларов за продажу ежегодников, напечатать каждый из которых стоило от силы долларов пять. Я должен был получать пятнадцать процентов от каждого заключенного мной контракта. А Вазелин получал от этого пять процентов. В общем, кто мог проиграть от такой сделки?

В понедельник нам раздали наши первые задания. Нам велели носить пиджаки с галстуками, всегда быть как следует выбритыми, а также вовремя стричь и чистить ногти. И чтобы никакой выпивки на работе. Мы прибыли в мотель, а там нас ждал большой старый грузовик с платформой. Вазелин загнал нас на борт, точно стадо коров, и мы поехали.

— Теперь слушайте, — говорит Вазелин. — Каждого из вас мы высадим где-то в округе. Прежде всего вы должны высматривать во дворах детские игрушки — качели, песочницы, трехколесные велосипеды — короче, всякое такое дерьмо. Мы хотим продавать эту ерундистику молодым родителям! А почему? А потому, что молодым дольше придется оплачивать ежегодники! Если вы не видите у дома никаких детей или детских игрушек, не тратьте времени даром.

Этим мы и стали заниматься. Всех, в том числе и меня, ссадили в каком-то районе — кого где. Районы были так себе, но Вазелин сказал, что так и надо, потому как люди в богатых районах обычно слишком умны, чтобы купиться на то жульничество, которым мы собираемся заняться. Короче говоря, заприметив первый же дом с детскими качелями во дворике, я подхожу к двери и стучу. На стук отвечает женщина и открывает дверь. Я тут же сую туда ногу, как мне было сказано.

— Мэм, — говорю, — есть у вас лишняя минутка?

— Неужто похоже, будто у меня есть лишняя минутка? — отвечает женщина.

На ней одна лишь ночная рубашка, а в волосах бигуди. За спиной у нее слышен всякий разный шум от играющих детишек.

— Я бы хотел поговорить с вами о будущем ваших малышей, — начинаю я выдавать заранее заготовленную речугу.

— А почему это вас мои дети интересуют? — спрашивает женщина вроде как с подозрением.

— Они очень нуждаются в знаниях, — отвечаю.

— Вы, часом, не из тех религиозных придурков? — интересуется она.

— Нет, мэм, я здесь, чтобы сделать вашему дому бесплатный дар в виде лучших в мире энциклопедий.

— Энциклопедий? Ха! — говорит женщина. — Неужто похоже, будто я могу позволить себе энциклопедии покупать?

Я понял, куда она клонит, но все равно продолжил заранее заготовленную речугу.

— Как я уже сказал, мэм, я вовсе не прошу вас покупать энциклопедии. Я собираюсь разместить их у вас дома.

— О чем вы говорите — вы что, хотите мне их одолжить?

— Не совсем, — говорю. — Если бы я только мог на минутку зайти в дом…

Тут она впускает меня и предлагает сесть в гостиной. Вазелин уже предупреждал нас, что если мы зайдем так далеко, можно считать, что мы почти справились с задачей! Я открыл свою сумку и начал все объяснять — именно так, как Вазелин нас учил. На всю речугу ушло минут пятнадцать, а женщина просто смотрела и слушала. Три маленьких ребятенка в возрасте малыша Форреста вошли и принялись по ней ползать. Когда я закончил, женщина разразилась слезами.

— Ах, мистер Гамп, — говорит она, — хотела бы я иметь возможность обеспечить их энциклопедиями. Но я просто не могу себе этого позволить. — А затем она начинает рассказывать мне свою печальную историю. Ее муж сбежал с женщиной помоложе и не оставил им ни цента. Она потеряла работу поварихи после того, как заснула от усталости над яичницей и испортила сковородку. Энергетическая компания отключила ей электричество, а телефонная компания собирается проделать то же самое с телефоном. Сегодня вечером хозяйка дома должна прийти за арендной платой в пятьдесят долларов, а у нее ничего нет, так что ее вот-вот выкинут на улицу.

— И еще есть много всего, — говорит женщина, — но суть вы уловили.

Короче, я одолжил ей пятьдесят долларов и поскорее оттуда убрался. Черт, мне было ее так жаль!

Весь тот день я только и делал, что стучал в двери. Большинство людей просто меня не впускало. Примерно половина из них говорила, что их уже охмурил другой торговец энциклопедиями, и теперь они самые несчастные люди на свете. Четверо или пятеро захлопнули дверь прямо у меня перед носом, а один спустил на меня здоровенную дворнягу. К тому времени, как грузовик Вазелина подкатил, чтобы нас забрать, я был совсем измотан и обескуражен.

— Ничего-ничего, пусть никто из вас не расстраивается из-за этого первого дня, — говорит Вазелин. — Первый день всегда самый тяжелый. Лучше подумайте о том, что, если бы кто-то из вас подписал хотя бы один контракт, он стал бы на целую тысячу долларов богаче. Для начала достаточно хотя бы одного, а я вам гарантирую, что лохов там еще хватает. — Затем он поворачивается ко мне.

— А знаешь, Гамп, — говорит он, — я за тобой следил. У тебя, парень, и впрямь есть энергия! И обаяние тоже. Тебе только надо немного практики с опытным человеком! И я — тот эксперт, который покажет тебе, как это делается. Завтра утром ты пойдешь со мной!

Вечером, когда я вернулся домой к миссис Каррен, мне даже ужинать не хотелось. Вот он я, тот же самый «рекламный представитель», что и утром, только на пятьдесят долларов беднее. И показать мне нечего, кроме стершихся подошв и дыры в штанах, там, куда меня хватанула дворняга.

Малыш Форрест играл на полу в гостиной и спросил меня, где я был.

— Энциклопедии продавал, — сказал я.

— Какие энциклопедии?

И я ему показал. Я просто сделал то, чему меня учили. Выдал ему всю речугу, раскрыл проспект со всеми рисунками, выложил образцы энциклопедий и ежегодников. Когда я закончил, малыш Форрест посмотрел на одну из книжек и говорит:

— Говно собачье.

— Что ты сказал? — говорю. — Кто научил тебя так ругаться?

— Иногда моя мама так выражалась, — ответил он.

— Ну, семилетнему мальчику так ругаться негоже, — говорю. — А потом, почему ты так мои книги назвал?

— Потому что это правда, — сказал малыш Форрест. — Сам посмотри на весь этот мусор. Тут же половина вранья. — Он указывает на ту страницу в энциклопедии, на которой она раскрыта. — Вот, пожалуйста, — говорит он, тыча пальцем в рисунок, под которым написано, что это «бьюик» 1956 года. — Это пятьдесят пятый «бьюик», — заявляет малыш. — У пятьдесят шестого совсем другие стабилизаторы. И вот на это посмотри, — говорит он. — Это истребитель Ф-85 — а никакой не Ф-100! — И малыш Форрест продолжает разбирать уйму всякой всячины, где, по его словам, сплошь наврано.

— Любому дураку ясно, что все это вранье, — говорит он.

«Ну, не совсем любому», — подумал я. Я не знал, прав он или нет, а потому решил на следующее утро спросить об этом у Вазелина.

— Их просто надо ловить в нужный момент, — говорит Вазелин. — Как раз после того, как муж ушел на работу, но пока они еще не отвели детей в школу. Если видишь двор с игрушками для детей, которые еще до школы не доросли, оставь его на потом.

Мы слезли с грузовика в каком-то районе и пошли по улице, а Вазелин тем временем учил меня всяким фокусам этой торговли.

— Следующее лучшее время в списке, — говорит он, — это как раз когда начинают показывать мыльные оперы, но раньше, чем им опять надо идти забирать детей из школы или чем муж вернется с работы.

— Слушай, Вазелин, — говорю, — мне надо кое-что у тебя спросить. Кое-кто мне точно сказал, что уйма всякой всячины в этой энциклопедии — вранье.

— Ха, и кто же тебе такое сказал?

— Этого я тебе лучше не скажу. Вопрос в том, правда это или нет?

— Откуда мне, черт подери, знать? — говорит Вазелин. — Я этого мусора не читаю. Я здесь просто затем, чтобы люди его купили.

— Но как насчет этих самых людей, которые его купят? — спрашиваю. — Я хочу сказать, по-моему, нечестно заставлять их платить столько денег за товар, который на самом деле — сплошное вранье.

— Кому какое дело? — отвечает Вазелин. — Никто из этих людей все равно не поймет разницы. А кроме того, ты ведь не думаешь, что они и впрямь этим дерьмом пользуются? Они покупают его, чтобы поставить на полку, а потом, скорее всего, никогда и не открывают.

Так или иначе, очень скоро Вазелин заприметил дом, где он вознамерился обтяпать дельце. Дом этот не мешало бы покрасить, но снаружи с ветки дерева там свисала старая шина, а у крыльца стояло несколько детских велосипедов.

— То, что доктор прописал, — сказал Вазелин. — Я нюхом чую. Два пацана, как раз скоро в школу пойдут. Могу поклясться, их мамаша сейчас для меня чековую книжку распахивает.

Вазелин постучал в дверь, и очень скоро там появилась дама, вроде как с грустными глазами и усталая на вид. Вазелин сразу перешел к сути. Пока он болтал, он как-то незаметно пробирался внутрь дома, и следующее, что дама поняла, это что мы с Вазелином уже расположились в ее гостиной.

— Но мне на самом деле больше не нужно никаких энциклопедий, — говорит она. — Вот, смотрите, я уже купила и Британскую энциклопедию, и Американскую энциклопедию. Мы еще десять лет будем за них расплачиваться.

— Вот именно! — говорит Вазелин. — И пользоваться вы ими еще лет десять тоже не будете! Понимаете, эти энциклопедии для более взрослых детей — для старшеклассников и студентов университетов. Но вам нужно что-то такое прямо сейчас, пока ваши детишки еще не выросли — что-то, чем они заинтересуются! И вот оно — именно то, что вам нужно!

Вазелин принялся показывать даме все свои образцы, указывая, как много там повсюду рисунков, и насколько проще и крупнее там шрифт по сравнению с теми энциклопедиями, которые дама уже купила. К тому времени, как он закончил. Вазелин уже вынудил даму подать нам немного лимонаду, а когда мы уходили, в руке у торговца был подписанный контракт.

— Учись, Гамп! Видишь, как это просто? Прикинь, я только что за двадцать минут заработал себе тысячу долларов — проще пареной репы!

Вообще-то он был прав. Если не считать того, что мне это казалось не совсем честным. Я хочу сказать: что теперь той несчастной даме было делать со всеми теми комплектами энциклопедий? Но Вазелин сказал, что как раз такие «клиенты» ему больше всего нравятся.

— Такие в любую белиберду поверят, — сказал он. — Большинство из них благодарно просто за то, что с ними кто-то поговорил.

Так или иначе. Вазелин говорит мне продолжать в том же духе и начинать всучивать энциклопедии самому. Еще он выражает уверенность, что к концу дня я уже один-другой контракт подпишу — теперь, когда он показал мне, как это делается.

Так я и поступил. Но к концу дня я уже постучал в пару дюжин дверей и ни разу даже не был приглашен в дом. Пять-шесть раз люди вообще не открывали дверей — они говорили через щель для почты и предлагали мне убраться подальше. Одна дама мотыжила сорняки на своей подъездной аллее, а когда выяснила, зачем я пришел, то погнала меня оттуда своей мотыгой.

Я уже направлялся к пункту, где нас должен был подобрать грузовик, когда вдруг наткнулся на улицу, которая отличалась от тех, что я до сих пор обрабатывал. Это была по-настоящему чудесная улочка, со славными домами и садами, а также дорогими автомобилями на подъездных аллеях. И в самом конце этой улицы на небольшом холмике стоял действительно огроменный дом — особняк, не иначе. Я подумал — что за черт? Да, Вазелин сказал нам, что этот народ энциклопедий не покупает, но я просто должен был хоть что-то попробовать, а потому поднялся к особняку и позвонил в дверной звонок. Это был первый дверной звонок, который я за весь этот день увидел. Поначалу ничего не случилось, и я подумал, что никого нет дома. Я позвонил еще два-три раза и уже собирался уйти, когда дверь вдруг открылась. Там стояла дама в красном шелковом халате, а между пальцев у нее был длинный мундштук с дымящейся сигаретой. Она была старше меня, но все равно очень красивая, с длинными каштановыми волосами и уймой всякого разного макияжа. Когда дама меня увидела, то два-три раза с ног до головы оглядела, а затем одарила широкой улыбкой. Прежде чем у меня появился шанс что-то сказать, она открыла дверь и пригласила меня войти.

Фамилия дамы была Хопвелл, но она велела мне звать ее просто Элис.

Миссис Хопвелл — Элис — ввела меня в огроменную комнатищу с высокими потолками и уймой роскошной мебели. Затем она спросила, не желаю ли я чего-нибудь выпить. Я кивнул, а она говорит:

— Тогда что — бурбон, джин, скотч?

Но я помнил, что Вазелин говорил нам насчет выпивки на работе, а потому сказал ей, что кока-кола вполне подойдет. Когда миссис Хопвелл вернулась с кока-колой, я пустился в свою речугу. Примерно на середине она говорит:

— Спасибо, Форрест. Я уже слышала достаточно. Я их покупаю.

— Что? — спрашиваю. Я не мог поверить своему счастью.

— Энциклопедии, — говорит она. — Беру весь комплект.

Миссис Хопвелл спросила меня, на сколько ей выписать за все это дело чек, но я объяснил ей, что она их на самом деле не покупает, а лишь подписывает контракт, чтобы всю оставшуюся жизнь покупать ежегодники. Но она только от меня отмахнулась.

— Просто покажи мне, где подписать, — сказала миссис Хопвелл, и я показал.

Тем временем я глотнул немного кока-колы. Тьфу! Вкус у нее был просто жуткий. Сперва я подумал, что хозяйка плеснула мне туда чего-то еще, но затем прикинул, что она ничего такого не делала, раз просто оставила банку на боковом столике.

— А теперь, Форрест, я намерена переодеться во что-то более непринужденное, — говорит миссис Хопвелл.

Вообще-то я как раз думал, что она уже выглядит более чем непринужденно, но это, разумеется, было не мое дело.

— Да, мэм, — говорю.

— Зови меня просто Элис, — говорит она и исчезает в соседней комнате, а подол ее халата шуршит позади.

Я сидел там, глядя на банку с кока-колой и чувствуя, как жажда все нарастает и нарастает. Мне страшно хотелось пусть даже кока-колы, но только нормальной. В конце концов я подумал, что миссис Хопвелл вышла на несколько минут, а потому прошел дальше на кухню. В жизни не видел такой кухни! То есть эта кухня была больше, чем весь дом, где выросла Дженни, с отделкой из кафеля, древесины и нержавейки, а свет там светил прямо из потолка! Я открыл холодильник, чтобы посмотреть, нет ли там еще кока-колы, думая, что та банка, может, просто испортилась. К моему удивлению там оказалось с полсотни банок. Я открыл еще одну и от души глотнул. А, тьфу! Мне пришлось сплюнуть. Вкус у нее был совсем как у жидкого говна.

Точнее, на самом деле вкус у нее был не как у говна, какой бы там вкус у говна ни был. Эта кока-кола скорее напоминала смесь скипидара и машинного масла, с небольшой добавкой сахара и шипучки. Я подумал, что кто-то, должно быть, решил с миссис Хопвелл шутку сыграть.

Как раз в этот самый момент миссис Хопвелл тоже входит на кухню.

— Ага, Форрест, кока-колу ты, как я вижу, нашел. Бедный мальчик, я и не знала, что тебя так мучит жажда. — Теперь на ней была розовая ночная рубашка, которая наглядно демонстрировала все ее прелести, очень на мой взгляд внушительные, а также пушистые розовые шлепанцы. Я подумал, что она собирается ложиться спать.

Теперь я оказался определенно в затруднительном положении. Миссис Хопвелл взяла чистый стакан, который искрился как радуга, положила туда немного льда и налила кока-колы. Я слушал, как лед потрескивает в стакане, и мучительно думал о том, что мне теперь предстоит эту отраву пить. Но тут миссис Хопвелл говорит, что сейчас вернется, что ей, мол, нужно «освежиться».

Я уже собрался было выпить еще кока-колы, но затем меня посетила идея. Возможно, я мог как-то ее улучшить. Я припомнил тот раз в университете, когда мне так страшно хотелось лаймеада, что я даже ощущал на языке его вкус, но там не было лаймов, зато моя мама прислала мне несколько персиков, и я сделал себе «персиад», отжав эти самые персики через грязный носок. Какой бы пакостной ни была эта кока-кола, я подумал, что смогу что-то из нее сделать, особенно если учесть, что мой язык был сух, как подошва, и я запросто мог помереть от жажды. Конечно, я мог бы просто раздобыть себе немного простой воды, но в тот момент на уме у меня была одна кока-кола.

Там стоял огроменный буфет, а в нем — банки и бутылки всех сортов, размеров и форм. На одной значилось «тмин», на другой — «табаско», еще на одной — «полынный уксус». Еще там были банки, бутылки и коробочки с другими специями и тому подобным. Я нашел бутылку оливкового масла, которое, как я прикинул, сможет немного приглушить вкус масла машинного, а затем банку шоколадного соуса, которому полагалось частично убрать привкус скипидара. Я смешал двадцать-тридцать разных ингредиентов в выставленной на кухонный стол чаше, а когда закончил, то для верности стал разминать все это пальцами. Затем я положил пару ложек полученной смеси в стакан с кока-колой. Несколько секунд вся эта пакость бурлила и шипела, словно собиралась рвануть. Но чем больше я размешивал ее со льдом, тем лучше она выглядела, и через несколько минут жидкость в стакане снова стала похожа на кока-колу.

В этот момент я стал ощущать себя одним из золотоискателей, которые засыхают в пустыне до смерти под горячим солнцем, а потому поднял стакан и залпом его выпил. На сей раз жидкость прошла чертовски гладко, и если это еще не вполне была кока-кола, то уж во всяком случае и не откровенное говно. По сути, это было так славно, что я налил себе еще стакан.

И как раз тут миссис Хопвелл вернулась на кухню.

— Ну что, Форрест, — говорит она, — как тебе эта кока-кола?

— Отлично, — говорю. — Если честно, я бы еще ее выпил. А вы не хотите?

— Нет уж, нет уж, Форрест, спасибо.

— Но почему? — спрашиваю. — Вас жажда не мучит?

— Вообще-то еще как мучит, — отвечает миссис Хопвелл. — Но я предпочитаю, э-э, небольшое возлияние иного рода. — Она подошла к буфету и налила себе полстакана джина, а затем долила апельсиновым соком.

— Понимаешь, Форрест, — говорит она затем, — меня всегда изумляло, как кто-то может пить это говно. Между прочим, его мой муж изобрел. Они хотят назвать его «нью-кока».

— Да? — спрашиваю. — Честно говоря, на вкус эта «кока» не очень-то «нью».

— Ты мне еще рассказываешь, приятель! Никогда ничего поганей в жизни своей не пила. Вкус у нее вроде — черт, не знаю — вроде скипидара или чего-то такого.

— Угу, — говорю. — Я знаю.

— Понимаешь, боссам компании «Кока-кола» в Атланте захотелось чего-то новенького. Жопа это, если по правде, а не нью-кока, — говорит миссис Хопвелл. — Они вечно с чем-то мухлюют, чтобы прикинуть, как бы им продать свое говно под каким-то новым углом. А по-моему, если эта нью-кока говно, то говном она и останется.

— Вы уверены? — спрашиваю.

— Будь спок. По сути, ты первый человек, который выпил целый стакан этой самой нью-коки и не блеванул. Между прочим, мой муж — вице-президент компании «Кока-кола». Ответственный за исследование и развитие. Какое исследование — такое и развитие, если меня спросить!

— Вообще-то эта нью-кока совсем не такая скверная, если в нее кое-что положить, — говорю. — Просто малость в порядок ее привести.

— Правда? Ну, это не моя проблема. Послушай, — говорит миссис Хопвелл, — на самом деле я тебя сюда затащила совсем не затем, чтобы обсуждать безмозглые схемы моего мужа. Я купила твои чертовы энциклопедии или что там у тебя еще за хренотень, а теперь хочу ответной услуги. Ко мне сегодня днем должен был прийти массажист, но почему-то не пришел. Знаешь, как растирание спины делать?

— Чего?

— Растирание спины. Понимаешь, я ложусь, а ты меня растираешь. Ты так классно разбираешься в книгах о всемирных знаниях, что просто должен знать, как человеку спину растереть, верно? Я хочу сказать, даже идиот может прикинуть, как это делается.

— Да, но…

— Слушай, приятель, — говорит она, — бери свою чертову кока-колу и идем со мной.

Она привела меня в комнату, где все стены были в зеркалах, а прямо посередине стояла старинная высокая кровать. Из динамиков в потолке звучала музыка, а у кровати был установлен здоровенный китайский гонг.

Миссис Хопвелл залезла на кровать, сбросила с себя ночную рубашку и шлепанцы, легла на живот и положила себе на задницу полотенце. Пока она все это проделывала, я старался на нее не смотреть, но поскольку в комнате были сплошь зеркала, это было затруднительно.

— Ну вот, — говорит миссис Хопвелл, — порядок. Давай растирай.

Я встал где-то сбоку от нее и принялся растирать ей плечи. Она начала тихонько постанывать. Чем больше я тер, тем громче она стонала.

— Ниже! Ниже! — говорит миссис Хопвелл. Я стал растирать ниже, и чем ниже я опускался, тем неудобней мне становилось! Уже совсем неловко сделалось. Откровенно говоря, я уже до верха полотенца добрался. Наконец она задышала, запыхтела, а затем протянула руку и ка-ак шарахнет в китайский гонг. Тут вся комната так затряслась, что мне показалось — зеркала вот-вот из стен попадают.

— Возьми меня, Форрест! — стонет миссис Хопвелл.

— А куда бы вам хотелось отправиться? — спрашиваю.

— Просто возьми меня и все! — орет она. — Сейчас же!

В этот момент я вдруг начал думать о Дженни и о массе всякой всячины, а миссис Хопвелл стала меня хватать, корчиться на кровати и шумно дышать. Короче, все это дерьмо вот-вот готово было вырваться на волю, когда вдруг, без всякого объявления войны, дверь в комнате с зеркалами распахивается, и в ней появляется низенький мужичонка в костюме с галстуком. Своей внешностью и очками в стальной оправе он мне немного немецкого фашиста напомнил.

— Элис! — орет он. — Кажется, я придумал, как это сделать! Если мы введем в формулу немного стальных опилок, они уберут скипидарный привкус!

— Черт побери, Альфред! — вопит миссис Хопвелл. — Что ты так рано дома делаешь? — Она села прямо и попыталась натянуть на себя полотенце, чтобы выглядеть мало-мальски пристойно.

— Мои сотрудники, — говорит мужичонка, — нашли это решение!

— Решение? Решение чего? — спрашивает миссис Хопвелл.

— Проблемы с нью-кокой, — говорит он. Затем мужичонка бодро входит в комнату, ведя себя так, будто меня там нет. — Думаю, мы нашли способ добиться, чтобы люди ее пили.

— Ох, бога ради, Альфред. Да кто в любом случае захочет пить это говно? — Вдруг стало похоже, что миссис Хопвелл вот-вот готова разразиться слезами. На ней не было ничего, кроме полотенца, и она отчаянно пыталась прикрыть им сразу и верх, и низ. Это у нее не слишком удачно получалось. Тогда она принялась хватать свою ночную рубашку, которая лежала на полу. Но всякий раз, как она до нее дотягивалась, падало полотенце. Я все время старался отворачиваться, но зеркала никакого другого зрелища мне не предоставляли.

Примерно в это же самое время Альфред — так, насколько я понял, его звали — наконец заметил меня.

— Вы массажист? — спрашивает он.

— Вроде как, — говорю.

— Это ваша кока-кола?

— Угу.

— Вы ее пили?

— Угу.

— Без дураков?

Я кивнул. Я не очень хорошо знал, что мне отвечать, раз это было его новое изобретение.

— И она не показалась вам мерзопакостной? — Его глаза стали большими и круглыми как тарелки.

— Теперь уже нет, — говорю. — Я ее в порядок привел.

— Привели в порядок? Но как?

— Положил в нее малость всякого разного с кухни.

— Дайте-ка мне посмотреть, — говорит Альфред.

Он взял стакан, поднес его к свету и внимательно осмотрел, напоминая при этом человека, который изучает какую-то гадость в лабораторном сосуде. Затем Альфред немного глотнул, и глаза его как-то странно сощурились. Он посмотрел на меня, затем на миссис Хопвелл, затем пропустил очень приличный глоток.

— Мой бог! — говорит он. — Это говно уже почти что и не говно!

Альфред выпил еще немного, и по его физиономии расползлось изумление, как будто ему видение какое явилось или что-то типа того.

— Вы привели ее в порядок! — завопил он. — Как вы, черт вас подери, это сделали?

— Я туда кое-какую ерунду из буфета положил, — говорю.

— Вы? Массажист?

— Он не совсем массажист, — говорит миссис Хопвелл.

— Не совсем? Кто же он тогда?

— Я торговец энциклопедиями, — говорю я.

— Энциклопедиями… Что? — говорит Альфред. — Но что вы тогда здесь делаете? С моей женой?

— Это вроде как длинная история, — сказал я ему.

— Впрочем, это не имеет значения, — говорит он. — К этому мы как-нибудь после вернемся. А прямо сейчас я хочу знать, что вы, черт возьми, сделали с этой кока-колой? Скажите мне! Бога ради, скажите!

— Точно я не знаю, — говорю я. — Сперва эта кока-кола была похожа на… короче, вкус у нее был не очень, и я подумал, что не мешало бы малость ее подлечить, понимаете?

— Вкус был не очень! Господи спаси и помилуй! Вот дебил! Да ведь это было говно! Самое настоящее! Думаете, я этого не знаю? А вы сделали ее как минимум пригодной для питья. Есть у вас хоть малейшее представление, сколько что-то подобное может стоить? Миллионы! Миллиарды! Ну, давайте же, постарайтесь вспомнить. Что там еще было… да, кстати, как вас зовут?

— Гамп, — говорю. — Форрест Гамп.

— Итак, Гамп… ну-ну, давайте же, напрягитесь. Давайте медленно-медленно повторим все то, что вы сделали с этим напитком. Покажите мне, что вы в него положили.

Так я и сделал, только вот не смог вспомнить всего. Я достал какие-то из тех банок, бутылок и тому подобного и попытался снова проделать все то же самое, но так, как надо, у меня уже ни в какую не получалось. Мы пробовали снова и снова — наверное, раз пятьдесят. Было уже далеко за полночь, но всякий раз старина Альфред сплевывал напиток и говорил, что это совсем не как моя первая проба. Миссис Хопвелл тем временем пила свой примерно двадцатый джин с апельсиновым соком.

— Вы кретины, — говорит она как-то раз. — Нет никакого способа сделать это говно хоть чуточку лучше. Черт, почему бы нам всем троим не лечь в постель и не посмотреть, что из этого получится?

— Заткнись, Элис, — говорит Альфред. — Неужели ты не понимаешь — это шанс, который выпадает только раз в жизни!

— То, что я предложила, — вот шанс, который выпадает только раз в жизни, — говорит миссис Хопвелл. Затем она отправляется обратно в комнату с зеркалами и начинает колошматить в гонг. Наконец Альфред прислоняется к холодильнику и хватается руками за голову.

— Знаете, Гамп, — говорит он, — это просто невероятно. Вы вытащили меня из пропасти поражения только затем, чтобы снова туда бросить. Впрочем, я еще не закончил. Я намерен вызвать полицию и опечатать эту кухню. А завтра мы соберем здесь весь персонал, чтобы упаковать каждую мыслимую ерундовину, которую вы могли положить в этот напиток, и отправить все это дело в Атланту.

— В Атланту? — спрашиваю.

— Да, Гамп, клянусь вашей жопой. И самым бесценным пунктом среди прочих будете вы сами.

— Я? — спрашиваю.

— Чертовски верно, Гамп. Ваша большая задница отправится в нашу лабораторию в Атланте, чтобы помочь нам как следует со всем этим разобраться. Только подумайте, Гамп. Сегодня Атланта! Завтра весь мир!

Лицо миссис Хопвелл пьяно улыбалось мне из окна, когда я уходил, и, хорошенько все это обдумав, я почувствовал, что впереди меня как пить дать ждет беда.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒