Глава XXIV

Досадно было смотреть на то, что творилось в городе, а затем и по всей стране, когда распространилась эта новость. Жанне д'Арк пожалован дворянский титул самим королем! У людей вскружились головы, помутился рассудок. Вы не можете себе представить, как на нее пялили глаза, как ей завидовали! Словно на нее свалилось необыкновенное, огромное счастье. Но мы вовсе не считали это событие таким значительным. По нашему мнению, никто не мог прибавить славы Жанне д'Арк. Для нас она была солнцем, сияющим в небе, а ее новоиспеченный титул – тусклой свечкой, мерцание которой незаметно в лучах дневного светила. К своему титулу она и сама была равнодушна и безразлична, как солнце к мерцанию свечки.

Совсем по‑ иному чувствовали себя ее братья. Они были счастливы и гордились своим высоким положением, что вполне понятно. И Жанна искренне радовалась, видя их детский восторг. Король был догадлив. Воспользовавшись ее горячей привязанностью к семье и родным, он ловко обошел ее со стороны и сумел‑ таки навязать ей свою милость.

Жан и Пьер охотно выставляли свой герб напоказ, и всюду они были желанными гостями – и у знатных и у простого народа. Наш знаменосец говорил не без горечи, что только сейчас им дано отведать всех благ жизни, они с таким аппетитом вкушают свою славу, что готовы не спать, ибо кто же во сне помнит, что он дворянин, – поэтому сон для них есть не что иное, как напрасная трата времени. Потом добавил:

– Впрочем, они не могут занимать место впереди меня на военных торжествах и церемониях. Но когда дело коснется гражданских и общественных мероприятий, они, как я полагаю, преспокойненько поплетутся за тобой и рыцарями, а мы с Ноэлем будем шествовать сзади. Не так ли?

– Да, – согласился я, – ты, пожалуй, прав.

– Вот этого‑ то я и боялся, именно этого, – вздохнул знаменосец. – Как это боялся? Болтаю, как дурак. Я знал об этом и раньше. Разве я мог не знать? Болтаю, как дурак…

Ноэль Ренгессон заметил глубокомысленно:

– Я это сразу почувствовал. Мы рассмеялись.

– Почувствовал, говоришь? Видали, какой умник нашелся! Подожди, я сверну тебе шею когда‑ нибудь, Ноэль Ренгессон.

В разговор вмешался сьер де Мец:

– Паладин, твои опасения еще не так велики. В действительности все гораздо хуже. Неужели ты не понимаешь, что на гражданских и общественных церемониях они имеют преимущества над всеми членами штаба, над каждым из нас?

– Неужели? Быть не может.

– Ты убедишься сам. Посмотри на их герб. Главный рисунок на нем – лилии Франции. Не простые лилии, а королевские! Ты представляешь, что это значит? Они начертаны там волею короля. Ты представляешь, что это значит? Правда, лилии изображены не полностью, но тем не менее, занимают четверть герба. Какое великолепие, какая честь! Пойми, оцени, вдумайся! И нас пустят впереди этих парней? Ни за что! В лучшем случае разрешат смотреть им в спину. По‑ моему, во всем королевстве не сыщешь дворянина, который мог бы идти впереди них, кроме, пожалуй, герцога Алансонского, да, именно герцога Алансонского – принца королевской крови.

Теперь Паладин был обезоружен, и его можно было свалить с ног одним ударом гусиного пера. Он побледнел, с минуту беззвучно шевелил губами, потом пробормотал:

– А я‑ то ничего и не знал! Откуда я мог знать об этом? Дурак, дурак, тысячу paз дурак! Встретив их сегодня утром, я крикнул им, как и всегда: «Эй! Здорово, друзья! » Я совершенно забыл о правилах этикета. Но разве я мог знать хотя бы половину того, что вы только что сказали. Вот уж осел! Осел самый настоящий!

– Да, есть некоторые черты сходства, – небрежно заметил Ноэль Ренгессон. – Но мне непонятно, почему ты так удивлен?

– Непонятно! Непонятно! А разве ты не удивлен?

– Нет, для меня это не новость. Есть люди, которым свойственно удивляться. Если же подобное свойство закрепить на все время, то, в конечном счете, оно перейдет в однообразие, а всякое однообразие переходит в монотонность, монотонность же порождает скуку. Вот если бы ты заявил, что твое удивление есть результат привычных свойств осла – это было бы и логично и разумно. Выражать же изумление по этому поводу – это значит наверняка быть ослом, ибо состояние духа, заставляющее человека удивляться и волноваться без особых причин, а только в силу привычки, является…

– Довольно, хватит, Ноэль Ренгессон! Прикуси язык и проглоти свои длинные слова обратно. У меня в ушах трещит. Терпеть не могу твоей болтовни!

– Ого! Мне это нравится! Я ведь не напрашивался на разговор с тобой, а наоборот, пытался уклониться. Если тебе не по вкусу моя болтовня, тогда зачем ты вовлекал меня в разговор?

– Это я‑ то? Вот уж не думал.

– Не думал, а вовлек. Я имею законное право обижаться, и меня обижает твое грубое обращение. Мне кажется, что когда человек пристает, навязывается и силой втягивает другого в разговор, то с его стороны непристойно и нечестно заявлять, что его собеседник занимается болтовней.

– Ах, бедненький, он сейчас расплачется! Дайте‑ ка этому больному мальчику конфетку! Ну, а вы, сьер Жан де Мец, абсолютно уверены в этом?

– В чем?

– В том, что Жан и Пьер теперь займут первое место среди дворянства, конечно, если не считать герцога Алансонского?

– Полагаю, в этом нет никакого сомнения.

Знаменосец погрузился в раздумье и вздохнул так глубоко, что весь шелк и бархат на его мощной груди пришел в движение. Затем он проговорил:

– Да, да, высота недосягаемая! Вот что может сделать счастливый случай. Ну, да мне все равно. Не хотел бы я такого повышения – грош ему цена. Лучше гордиться тем, чего достиг своими личными заслугами, чем очутиться в зените славы и чувствовать, что заброшен туда благодаря капризу судьбы, выстрелом из катапульты. По‑ моему, личная заслуга – это все, остальное – чепуха.

Как раз в этот момент затрубили сбор, и беседа наша оборвалась.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒