Роберт Лоу Белый ворон Одина 3 страница

Я застонал еще громче, поскольку догадывался, кто такие эти люди и чего им от меня надо. Слишком длинный язык у Торкеля! Наверняка это очередные желающие сесть на весла на нашем «Сохатом».

Я сделал слабую попытку улизнуть от предстоящего разговора.

– Пусть Финн с ними потолкует. – Зевнул и добавил: – А насчет солнца я тебе не верю… Не может быть, чтобы оно взошло.

– Финна нет, – язвительным тоном сообщила Торгунна. – Они с Хегом ушли еще затемно: отправились за бревнами – как ты вчера распорядился… господин!

Говоря это, она издали швырнула мне чистую рубаху. Я поймал, принюхался – та пахла свежестью и полевыми цветами.

– Что же касается солнца, то должна тебя огорчить, Орм… Оно действительно давно уже встало, хоть, может, за облаками этого и не заметно.

Что тут скажешь? Надо одеваться и выходить к посетителям. Однако Торгунна не дала мне просто натянуть рубаху и теплые штаны. Она потребовала, чтобы сначала я ополоснулся ледяной водой.

– От тебя бы так не воняло по утрам, – выговаривала она, – если б ты всю ночь не кувыркался со своей Ивой.

– Мы что, не давали тебе спать, Торгунна? – поинтересовался я, натягивая сапоги. – Помнится, вы с Квасиром тоже поначалу сильно шумели. Настолько, что я даже решил было выстроить вам отдельный дом. Дабы все остальные могли спокойно высыпаться.

На ее щеках проступил легкий румянец, однако Торгунна не относилась к числу тех женщин, кого легко смутить. Уверенным движением она развернула меня спиной и принялась расчесывать мои волосы. Как будто я был несмышленым мальцом, а она приходилась мне мамашей. И это при том, что она всего на полгода старше меня! Я сердито оглянулся и замер – Торгунна улыбалась. И, клянусь, это была не та улыбка, которой можно долго противиться…

Однако мне сразу же расхотелось улыбаться, едва я выглянул во двор. Там, под стеной дровяного сарая, сидел Торкель, а с ним четверо незнакомцев. В руках они держали деревянные кубки с элем, на тарелке перед ними покоился рисмал – первая утренняя еда (сегодня это были хлеб и соленая рыба). Да уж, Торгунна понимала толк в гостеприимстве. Не желая будить домочадцев, она не впустила мужчин в дом, но отказать им в угощении не могла.

День выдался холодный. Последние желтые листья облетали с деревьев и, кружась, ложились на мерзлую землю. Торкель поприветствовал меня дружеским кивком и стал представлять своих приятелей, попеременно тыча в них своей мятой, перепачканной шляпой.

– Познакомься, Финнлейт из Дюффлина, – рассказывал он, – а это Оспак, Торвир и Трост Сильфра. Все они пришли узнать, не нужны ли тебе люди на новый драккар. Они хотели бы отправиться с тобой в поход, ярл. Так же, как и я.

Я рассматривал вновь прибывших. Все они выглядели бывалыми викингами. Финнлейт наверняка наполовину ирландец, остальные чистых кровей свеи. Я заметил, что у всех костяшки пальцев на левой руке отмечены старыми загрубевшими мозолями, которые образуются от постоянного трения о внутреннюю поверхность щита. Уверен, если посмотреть на их правые руки, там обнаружится множество боевых шрамов. Не говоря уж о ладонях, которые выдавали близкое знакомство с мечами и боевыми топорами. Скорее всего, в недавнем прошлом эти люди сражались против нас. Но те времена прошли, а сегодня все мы служим одному конунгу: совсем недавно он короновался в Уппсале, объявив себя повелителем свеев и гетов.

– Значит, тебя кличут Сильфрой? – обратился я к парню по имени Трост. – Для чего же ты тогда пришел ко мне?

Прозвище его переводилось как «Человек, владеющий серебром», но, как выяснилось, было не более чем шуткой. Ибо, как объяснил мне Трост, никогда у него не получалось владеть серебром – по крайней мере, надолго. Слишком уж он любил играть в кости. А пришел он ко мне, потому что слышал от Торкеля (да и от других тоже), будто этого серебра у меня видимо-невидимо. Я метнул быстрый взгляд на Торкеля, но тот лишь пожал плечами (хотя вид у него был пристыженный).

– Ступайте пока в дом, – распорядился я, – и отыщите там Квасира. Торкель вам покажет. Делайте то, что Квасир скажет… ну, и чувствуйте себя как дома. Мы действительно достраиваем корабль, и вполне возможно, что нам понадобятся люди в команду. Хотя, возможно, и нет…

Я произнес эти слова и тут же почувствовал, как ухнуло в пятки мое сердце. Впрочем, сказанного не воротишь. Да и поздно уже отмалчиваться. По всей округе шла молва, будто Орм Убийца Медведя – любимчик Одина, ведающий, где спрятана целая куча серебра – готовит корабль к походу. Уж не знаю, кто первый пустил такие слухи, но только распространялись они с той же неотвратимостью, с какой обычно вши переползают с головы на голову.

Вот с этого самого дня все и началось. Со всех сторон – даже из самых глухих углов – ко мне потянулись люди. Как, собственно, и предсказывал Квасир. Крепкие мужчины, бывалые воины, они приходили поодиночке и небольшими группами, и все хотели только одного – получить место на палубе «Сохатого». В нашем доме поселилась целая толпа малознакомых людей, и все они шумели, требовали еды и распространяли запах несвежей одежды. Немудрено, что Торгунна постоянно пребывала в дурном расположении духа. Она все реже улыбалась и все чаще устраивала выволочки рабам.

А затем настал день, которого я заранее боялся. Как-то поутру заявились Ботольв с Гизуром – оба сияли, точно начищенные горшки – и объявили, что всё: сегодня они установили ростру на носу «Сохатого». Строительство завершено!

На память мне пришел первый драккар с таким именем. Тот самый, на палубу которого меня, пятнадцатилетнего подростка, когда-то бесцеремонно втащили вместе с моими скудными пожитками. В тот миг закончилась моя жизнь среди скал и лугов Бьорнсхавена и началась новая – на фоне звона мечей и стонов умирающих. Я честно пытался воссоздать прежнюю жизнь – тихую и размеренную – в дарованном мне Гестеринге. Нарочно почти не появлялся на верфи, не желая видеть, как растет и обрастает плотью драккар. Я боялся раньше времени услышать его властный зов, который (уж я-то знал наверняка! ) сорвет с места и погонит в морскую даль. И вот теперь, ощущая, как сладко заныло в груди, я четко осознал: к былому возврата нет! Все мои мечты об оседлой жизни оказались вмиг похороненными, едва только я бросил взгляд на готовое детище Хоскунда и Гизура. Зрелище это ударило меня в сердце не хуже молота Тора.

Он действительно выглядел великолепно – наш новый «Сохатый фьордов». Как и полагается настоящему драккару, он был длинным и узким, с изящными обтекаемыми линиями. От него исходил пьянящий аромат, в котором смешивались запахи горячей смолы, свежеструганой древесины и морской соли. Я стоял на деревянной пристани, специально построенной по такому случаю, и смотрел, как горделиво покачивается на волнах наш корабль. На палубе суетились люди; они натягивали на рангоутное дерево парус – огромное красно-белое полотнище, ради которого безостановочно трудились наши ткацкие станки на протяжении последних двух лет. Драккар этот съел последние остатки моего состояния, ведь за его постройку мне пришлось заплатить Хоскунду чистым серебром.

Зато уж теперь было на что посмотреть! Борта «Сохатого», равно как и гребные банки, украшал резной орнамент в виде сплошных завитков. Флюгер был посеребрен, а мегинхуф – этот толстый, сверхпрочный пояс, что крепится чуть ниже ватерлинии – позолочен. Руки моих траллов до сих пор перепачканы голубой и желтой краской, которые использовались при постройке драккара. Вот вам, кстати, и еще одна статья расходов… Знали бы вы, сколько звонкого серебра я выложил за ляпис-лазурь для голубой краски, а также охру и мышьяковую обманку для желтой. Не говоря уж о драгоценном масле, которым их разбавляли…

А посему меня не удивляли широкие улыбки, игравшие на довольных физиономиях Хоскунда и Гизура. Что касается торговца, он сможет два года безбедно существовать на те денежки, которые выманил у меня в связи с постройкой корабля. Радость Гизура была другого рода: он явно гордился результатами своего труда. Хотя, сказать по чести, так гордиться должен бы был Онунд – ведь фактически это он построил «Сохатого». Однако горбун оставался верен себе: в ответ на все похвалы он лишь издал невнятное ворчание – словно медведь, ворочающийся в берлоге.

Торгунна тоже признала, что драккар у нас вышел отменный, хоть и ворчала по поводу его бесполезности. За такие-то деньги, говорила она, можно построить новенький кнорр или вполне приличную рыбацкую лодку. Все больше пользы было бы… А уж сколько времени угрохали! Мол, за те часы, что вы ползали вокруг своего драккара, можно было вспахать не одно поле и вычистить не одну конюшню.

Торгунна много чего еще говорила, да только никто ее не слушал. Потому что ведь, в конце концов, это был не какой-то там пузатый кнорр, а «Сохатый фьордов» – с гладкими, обтекаемыми боками и носовой фигурой, увенчанной парой великолепных рогов.

Гизур смотрел на меня выжидательно, но мне не хотелось возвращаться. Сердце мое неслось по волнам, словно кораблик, подгоняемый ветром. Я ведь прекрасно понимал смысл его взгляда: настало время для проведения блота – освящения корабля с помощью ритуального жертвоприношения. Для этого обычно сводили двух жеребцов и заставляли их сражаться. Победитель схватки приносился в жертву, вслед за чем все викинги – члены будущей команды – давали священную клятву. Древний обет, который до сих пор связывает меня с оставшимися побратимами.

Мы клянемся быть братьями друг другу на кости, крови и железе. Гугниром, копьем Одина, мы клянемся, – да падет на нас его проклятие во всех Девяти мирах и за их пределами, если мы нарушим свою клятву.

Да, это суровый обет. Единожды принятый, он остается при тебе до самой смерти… или же до тех пор, пока кто-нибудь добровольно не заменит тебя в рядах Братства. Мена эта происходит либо через полюбовное соглашение – если оба согласны, – либо через честный поединок. Я и раньше не соглашался с теми, кто думал, будто Один вспоминает о нас, лишь когда приляжет чуток вздремнуть. Однако мне следовало бы знать: Одноглазый Всеотец вообще никогда не спит. А если даже и спит… то своим единственным глазом все равно наблюдает за нами.

Итак, я – хоть и с тяжелым сердцем – пообещал товарищам провести обряд блота, как только мы с Финном и Квасиром определимся со сроками похода.

На самом деле я отчаянно надеялся на чудо. Например, на то, что погода в ближайшем будущем изменится к худшему. Вот если б солнце окончательно спряталось за тучами, а ветер, все эти дни нагонявший с фьорда мелкую морось, усилился! Да так, чтобы все ощутили в нем зловещее дыхание Тора. Возможно, тогда мои побратимы отказались бы от своей затеи… или хотя бы отложили ее до лета. Мне оставалось только надеяться, ибо я понимал: если ярл Бранд узнает, что его подданные – да к тому же не просто подданные, а ближайшие соседи – не спросясь отправились в поход, всем нам не поздоровится. Не знаю, какую кару он для нас изберет, но уж беззаботной жизни в Гестеринге точно придет конец.

И, как всегда, я выпустил из вида одно важное обстоятельство. Забыл, что если Тор обычно метает свой молот из грозового неба, то Один, напротив, предпочитает наносить удары при ясной погоде.

А потом настал день, когда мы решили испытать драккар. В тот день весь мир, казалось, был вылеплен из серебра и олова. Северный ветер гонял барашки по зеленовато-серой глади залива, над ними с криками носились чайки. Как сказал Гизур, удачный денек для того, чтоб выяснить, насколько хорош наш парус. И действительно, ветер был достаточно силен, чтобы большую часть пути идти под парусом и таким образом избавить команду от изнурительной гребли.

Люди втаскивали на палубу свои морские сундуки и устраивали их возле уключин. Наши «ирландцы», очевидно, были не слишком опытными мореходами. Они с любопытством вертели головами, разглядывая развешенные по бортам щиты и копья.

– Мы, что, собираемся на кого-то нападать? – спросил Оспак.

Его наивный вопрос развеселил проходившего мимо Рыжего Ньяля, и тот издал короткий хриплый смешок. Остальные побратимы к нему присоединились. Уж им-то опыта не занимать, достаточно поплавали, чтобы знать: уважающий себя викинг – если он, конечно, не полный дурак – даже в нужник не пойдет без оружия.

– Вовремя сказанное доброе слово предохраняет от ненужных ран, – наставительно заметил Рыжий Ньяль. – Однако для тех, кто доброго слова не понимает, лучше припасти добрый клинок… как говаривала моя бабушка.

Я стоял на носу драккара. Свежий ветер бесцеремонно трепал мои косы, но я этого не замечал. Взгляд мой был прикован к великолепному красно-белому парусу, который постепенно надувался и натягивался у меня над головой. Наш корабль мягко взлетал на каждую встречную волну, а затем со всего размаха ухал вниз. Было слышно, как Онунд и Гизур смеются от удовольствия. Я же украдкой посматривал на Финна, который, стоя неподалеку, вертел в руках потрепанную широкополую шляпу и что-то над ней нашептывал. Поймав мой взгляд, он дернул плечом и заявил с вызовом:

– Да, я верю, будто эта шляпа скрывает целый мешок с ветрами! Знать бы еще, как с ней обращаться… Нам следовало бы разыскать старого Ивара и все у него вызнать.

Старый Ивар, лишившийся после знакомства с нами своей знаменитой шляпы – как, впрочем, и всего остального имущества, – вынужден был бежать на Готланд. И я сильно сомневался, что ему захочется делиться своими секретами с такой публикой, как мы. Я не стал говорить этого Финну. Зачем? Он и сам все понимал… Мы еще некоторое время постояли рядом. Финн продолжал поворачивать шляпу то так, то эдак и бормотал рунные заклинания, которым его научил Клепп. Я ощущал, как кожа у меня на лице натягивается и дубеет от оседавшей на ней морской соли.

Мы шли достаточно долго под парусом, дабы Гизур и Гаук убедились, что выявили все недочеты шпринтов, гафелей и прочего корабельного снаряжения. Затем мы развернулись против ветра и двинулись в сторону берега. Люди заняли свои места на веслах и принялись за работу.

Вскоре мы поймали прибрежный ветер, и грести стало легче. Корабль отлично слушался руля. Команда громкими криками «хейя! » выражала свое одобрение Онунду, построившему такое замечательное судно. Тот же, нимало не обращая внимания на бурные восторги, расхаживал по палубе и измерял уровень воды, плескавшейся под ногами у гребцов.

Довольный тем, что на сей раз мне не надо сидеть на веслах, я стоял у борта драккара и всматривался в размытые очертания далекого берега.

– Не доверяй спокойному и тихому морю, – раздался у меня над ухом гулкий голос, – ибо как раз через него ты и обретешь погибель.

Я аж подпрыгнул от испуга – словно услышал зловещий глас невидимого рифа. Но, обернувшись, увидел лишь простодушное лицо Рыжего Ньяля (тот на минутку бросил весло и отошел помочиться).

– Так моя бабка говаривала, – пояснил он, направляя за борт горячую струю.

– Ну, ты… рабский выродок! Смотри, куда льешь! – прикрикнул на него снизу Финнлейт. – Обмочишь меня, так тебе не придется выбирать море. Утоплю в каком есть…

– Это я-то рабский выродок?! – вскинулся возмущенный Ньяль.

Он развернулся, невольно направив свой могучий инструмент в сторону гребцов – оттуда немедленно послышались негодующие крики. Ньяль поспешно вернулся на исходную позицию, бормоча сквозь зубы извинения вперемешку с проклятиями Финнлейту.

– Напрасно вы относитесь к рабам с презрением, – мрачно проворчал Онунд. – Да будет вам известно, что самый лучший человек, которого я когда-либо знал, был как раз таки рабом. Из-за него-то я и покинул Исландию.

Гребцы, успевшие уже изрядно запыхаться, зашевелились, расслабились. Да и то сказать – грех было не послушать, коли сам Онунд заговорил. Горбатый исландец вообще редко открывал рот… А уж о причине, заставившей его покинуть родину, и вовсе никогда не упоминал. Так что все присутствующие навострили уши, не спуская, впрочем, взгляда с главного весла.

– История эта приключилась в местечке Гейртиофс-ферт, которое располагалось в моем родном Торснесе. Жил там некий человек по имени Гисли Кислый. Был он в наших краях пришлым – прибыл откуда-то из-за моря, потому как дома его объявили вне закона. Гисли знал, конечно, что на него объявлена охота, но покидать Торснес не собирался. Жил себе и жил… даже корабль строить заладил – меня позвал на помощь. Ну так вот, и был у него тралл по кличке Торд Заячья Душа. Звали его так, потому что был он не слишком храбрым человеком, зато бегал почище любого зайца.

Среди гребцов послышались одобрительные смешки: удачное прозвище ценилось не менее хорошего кеннинга. Финн тем временем ходил с кожаным бурдюком по рядам, предлагая гребцам воду. Желающие могли напиться прямо из его рук, не отрываясь от весел.

– Гисли был умным и осторожным человеком, – продолжал Онунд, – а посему ни на миг не расставался со своим копьем. О копье надо сказать особо. Дело в том, что было оно не простым – Гисли изготовил его из волшебного меча под названием Серый Клинок. Меч этот он самовольно присвоил и возвращать не собирался. За что, естественно, и поплатился… Хотя это отдельная история, и речь сейчас не о том.

И снова – понимающие усмешки: действительно, подобное деяние не должно оставаться безнаказанным. Вообще же, зима обещала выдаться нескучной – у старины Онунда, похоже, в запасе целый ворох исландских баек. Финн тоже заинтересовался историей. Оставив свое занятие, он подошел послушать.

– В тот вечер, о котором я говорю, Гисли с Тордом возвращались домой. Гисли, как всегда, кутался в свой любимый синий плащ. И вдруг, не доходя до усадьбы, он остановился и передал плащ рабу. В знак дружбы, как он сказал… Ну, а Торд и рад-радешенек – ночь-то выдалась темной и холодной. Пошли они дальше, но не успели далеко отойти, как на них напали трое вооруженных мужчин. Торд по своему обыкновению сразу побежал, но только на сей раз ему не повезло. Нападавшие узнали синий плащ Гисли и решили, что это он и есть.

Метнули они в него копья, и одно из них попало траллу в спину – да так, что проткнуло насквозь. Вот тогда-то Гисли – который, оказывается загодя приметил засаду – набросился на врагов и всех их убил. Оно и немудрено, ведь враги-то остались без копий, с одними только саксами.

– По мне, так правильно сделал, – заметил Финн.

Онунд в ответ пожал плечами, что выглядело страшновато – при его горбе за спиной.

– Многие так говорили, – ответил он, – но лично я бы так не поступил. Ведь он купил свою победу ценой жизни слабого и беспомощного раба. Подобные вещи не добавляют чести мужчинам. А у Гисли и так с ней было плоховато, с честью-то… Особенно после того, как он переметнулся к Белому Христу. Так что я не стал достраивать его корабль. Собрался и приехал сюда.

– Ну, и что тут такого? – заспорил Финн. – Многие перешли на сторону Белого Христа.

Онунд знал, что Финн и сам в числе этих «многих» – ему тоже довелось в прошлом числиться среди поклонников новой веры.

– Ты, наверное, толкуешь про англов и других… тех, кто живет к западу от Ютландии, – кивнул исландец. – Я слыхал, что почти все они заделались христианами и теперь не желают торговать с нами. Все это не иначе, как происки Локи. Нет ничего хорошего в том, чтобы отворачиваться от своих богов. Даже на время… даже во имя серебра.

– Вот это правильно, – поддержал его Рыжий Ньяль. – Лучше остаться без серебра, чем лишиться чести.

Он натянул штаны и с самым серьезным видом вернулся к своему веслу. Финн, хоть и чувствовал себя неуютно в этом споре, смолчать не мог.

– Прежде чем ты снова помянешь свою бабку, – прорычал он, – позволь напомнить тебе старую пословицу: отрезанный язык не злословит. Твоей бабке следовало бы научить внука этой премудрости.

Рыжий Ньяль обиженно покачал головой.

– А я-то думал: хорошему другу, что только хочешь, правдиво поведай. Но все равно, мне приятно, что ты ценишь мудрость моей бабки… и мое долготерпение.

– Не доверяй ни девы речам, ни жены разговорам, – нараспев продекламировал Финн, – на колесе их слеплено сердце.

– Чутко слушать и зорко смотреть мудрый стремится, – тут же парировал Рыжий Ньяль.

– Заткнитесь вы оба, наконец! – прикрикнул на спорщиков Квасир, и слова его вызвали взрыв хриплого смеха среди гребцов.

Я тоже невольно улыбнулся. Как приятно находиться на палубе прекрасного новенького драккара, да еще в обществе побратимов – единственной семьи, которую я знал в своей жизни. Но в тот самый миг, когда я, согретый удовольствием от удачного плавания и близостью единомышленников, готов был размякнуть, забыться и возлюбить весь белый свет… Вот тогда-то меня и настигло холодное дыхание Одина! Оно обожгло меня адским холодом и швырнуло на самый нос драккара, к величественной деревянной фигуре, увенчанной парой роскошных рогов.

Я смотрел и не мог понять. Передо мной по-прежнему лежала безбрежная зеленовато-серая гладь залива, а на горизонте виднелась голубоватая полоска берега. Но теперь в этой голубизне обозначилось отвратительное темное пятно, внутри которого зловеще подмигивал красный глаз.

И пока я тупо глядел вдаль, безуспешно пытаясь постигнуть смысл увиденного, рядом возник Финн и сделал это за меня. Сначала я заметил его мокрую бороду возле своего виска, а затем услышал хриплый, надсаженный голос:

– Дым и огонь… Это Гестеринг!

Я все еще пытался собрать воедино свои разбегавшиеся мысли, когда Финн обернулся и гаркнул во все горло:

– Гребите сильнее, мать вашу! Наш дом горит!

Они и гребли – гребли, как сумасшедшие. Облепленный пеной «Сохатый» стрелой несся к берегу, попеременно то взлетая на гребне волны, то устремляясь вниз. Те, кто не был занят на веслах, готовились к предстоящему сражению. Люди надевали шлемы, подтягивали ремни, придирчиво изучали лезвия мечей.

Поднявшаяся внутри меня паника не давала спокойно стоять на месте. Подобно пойманному зверю, метался я по палубе драккара – от «рыбы» мачты до носовой фигуры, и обратно – до тех пор, пока Квасир в сердцах не шмякнул меня своим мечом по шлему. Удар, хоть и нанесенный вполсилы, отозвался оглушительным звоном в голове. Зато он чудесным образом прочистил мне мозги и хоть отчасти вернул спокойствие.

И хотя побратим не сказал мне ни слова (да этого и не требовалось), я поймал его взгляд и кивнул в знак благодарности. Квасир усмехнулся, но глаза у него оставались бешеными. И тут я словно бы проснулся – вспомнил о своих домочадцах. В первую очередь я подумал о Торгунне. Ятра Одина! Да ведь там, в Гестеринге, осталась Торгунна, жена Квасира! А с нею вместе Ботольв, Ингрид, Ива и все остальные… Я зарычал от бессильной ярости. В голове билось только одно: кто? Кто посмел?

Ответа на этот вопрос у меня не было. Да и что тут ответишь? Этим подонком мог оказаться кто угодно… У людей, занимающихся нашим промыслом, врагов больше, чем друзей. Но я проклинал себя за то, что сделал наше Братство уязвимым. О чем я только думал, когда создавал наш дом! Место, о котором все знают и на которое любой может напасть…

Гизур рычал на гребцов, которые задыхались, потели, но из последних сил толкали наш корабль вперед. Наконец днище драккара заскребло по отмели, и люди в беспорядке ринулись на берег.

Я тоже спрыгнул. Приземлился не слишком удачно, но тут же вскочил и побежал. В нескольких шагах передо мной маячили спины товарищей, из-под сапог у них фонтанчиками взлетали песок, ракушки и мелкая галька. Люди со всех ног мчались к Гестерингу, их подгоняла мысль о возможных потерях.

– Финн! – заорал я.

Тот все понял и взревел, словно олень в период гона. Сбитые с толку его диким криком, люди остановились. Нас поддержал и Квасир.

– Да погодите же, чертовы ублюдки! – завопил он на пределе своих возможностей. – Мы идем вместе! Все Братство! Как команда!

«Чертовы ублюдки» ответили дружным ревом и грохотом своих мечей о щиты. Квасир, конечно, хорошо сказал… Однако истина заключалась в том, что большинство этих людей еще не успели принести никакой клятвы. И я не был в них уверен. Да, сейчас они бежали рядом со мной… Но станут ли они с таким же рвением сражаться? Надеюсь, что да – хотя бы за свое немудрящее имущество, разбросанное по углам моего дома.

Как только мы поднялись на возвышенность, отделявшую нашу долину от моря, стало ясно: горел не Гестеринг. Наша усадьба вообще осталась в стороне! Мощная горячая волна облегчения окатила меня с головы до ног – да так, что колени задрожали. Слава богам, наш дом не пострадал! Но вслед за облегчением тут же явилось острое чувство вины – перед теми, кому повезло меньше нас.

– Гуннарсгард сгорел! – определил Квасир, поглядев в ту сторону, где поднимался в небо столб дыма. – Тор остался без усадьбы.

С Тором мы никогда особо не дружили – так, соседи… не более того. Тем не менее я собирался осмотреть его сгоревшее подворье, когда увидел Квасира: тот во все лопатки мчался в сторону Гестеринга, увлекая за собой толпу товарищей. Ну, да, конечно, у него же там жена, с запоздалым чувством вины напомнил я себе и поспешил следом.

Еще на подступах к усадьбе я услышал клацанье железа о дерево и высокий, пронзительный звон стали. А к тому времени, как я поравнялся с Квасиром и остальными, звуковой фон пополнился новыми звуками: с заднего двора доносилось молодецкое уханье Ботольва и отчаянные вопли его противников.

Недолго раздумывая, Оспак и Финнлейт бросились туда, на ходу выкрикивая древний клич своего клана: «Уи Нейллы! » Я тоже обогнул угол дома, и глазам моим предстало дивное зрелище. Потный полуголый Ботольв стоял возле навозной кучи – деревяшка, заменявшая ему левую ногу, упиралась в нижний край кучи – и рубил налево-направо своей длинной секирой. Квасир, не останавливаясь, пробежал в дом.

Какой-то тип, облаченный в свалявшуюся меховую куртку, с грозным рыком метнул в меня копье. Я так засмотрелся на Ботольва, что чуть было не пропустил бросок. Спасибо давним боевым навыкам – рука сама вскинулась, ловя чужое копье на щит. Оно воткнулось в ясеневую поверхность с такой силой, что щит едва не вывернуло у меня из рук.

Испугаться я не успел. Сказать по чести, в тот миг я вообще ничего не ощущал. Ничего, кроме безумной, всепоглощающей ярости. Злоба застилала мне глаза и толкала вперед. Я даже не стал вытаскивать собственный меч из ножен. Просто оперся ногой о щит и выдернул вражеское копье из деревяшки. С этим копьем я и пошел на «мехового» человека, который теперь остался с одним саксом. Впрочем, если судить по его свирепому виду, он отлично знал, как обращаться с боевым ножом.

Дальше мои воспоминания становятся смутными и отрывочными. Помнится, я взмахнул в воздухе древком копья и выбил сакс из рук противника. Затем сам обрушил удар, заставив его с криком отшатнуться. Слишком поздно!

Наконечник копья легко прошел сквозь грязный мех и вонзился в тело врага, куда-то в область солнечного сплетения. Тот заверещал, задергался – словно рыба, насаженная на вертел. Ноги его беспорядочно молотили в воздухе, однако это не приносило никакой пользы незадачливому воину. Я упрямо продолжал идти вперед и теснить своего противника – до тех пор, пока он не уперся спиной в стену пивоварни. Дальше отступать ему было некуда, и я с силой пришпилил его к плетеной поверхности.

Финн в конце концов оттащил меня от него. Как он позже сказал: чтобы спасти нашу пивоварню. Вид у меня был такой, будто я собирался начисто снести всю постройку. Якобы я орал на незнакомца, требуя сказать, кто он такой и как посмел напасть на Гестеринг.

Скоро появились и остальные побратимы. Выглядели они запыхавшимися, но довольными. Что касается опоздавших – тех, кому не удалось поучаствовать в драке, – то они с досады пинали тела поверженных врагов. Тех было шестеро… и все мертвы, насколько я мог судить.

Приковылял раскрасневшийся Ботольв, на лице его играла широкая улыбка.

– Ублюдки несчастные! – заключил он и смачно сплюнул на ближайшее к нему тело. – Не бери в голову, ярл. Это был обычный страндхог. Думаю, они пришли поживиться лошадьми и цыплятами. Торгунна еще раньше заметила их на лугу – недотепы пытались обхаживать наших кобыл, но делали это так неумело, что сразу было видно: не лошадники.

Я вздрогнул, почувствовав, как внутри у меня все похолодело. Торгунна… Я снова забыл о ней! Однако Ботольв так улыбался, что я сразу успокоился.

– Вот это женщина! – восхищенно проговорил он.

Но в тут к нам подошел Квасир, а с ним и Торгунна собственной персоной. К ней, как всегда, жалась Ингрид. Следом показались Ива с Кормаком на руках и двое наших траллов – Друмба и Хег.

– Они заперлись внутри, – пояснил Квасир.

– Это было вполне разумно, – кивнул Финн, бросив одобрительный взгляд в сторону Торгунны (та стояла, скрестив руки на своей пышной груди, и выглядела очень воинственно).

– Куда как разумно, – отрезала она. – Особенно когда с визитом являются ваши друзья.

– Они мне не друзья, – угрюмо огрызнулся Финн. – Я их впервые вижу. – Носком сапога он перевернул один из трупов и вгляделся в мертвое лицо. – Хотя, погоди-ка… Вот этого я, кажись, где-то видел.

– Ага, твой брат-близнец, – съязвила Игрид, – с которым вас разлучили в детстве.

Домочадцы мои выглядели, скорее, сердитыми, чем напуганными. И все же я ощущал в них какое-то беспокойство и напряжение.

– Моя сестра, – тихим невыразительным голосом напомнила Торгунна, и я снова вынужден был признать, что позабыл все на свете.

Ну, конечно же… Когда начался набег, Тордис, ее сестра, находилась вместе со своим мужем в Гуннарсгарде.

– Финн, возьми несколько надежных парней… – начал я отдавать распоряжения.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒