Рождество 1529 6 страница

Анна сунула мне в руки недошитую рубашку и села рядом, поставила каблучок на подол моего платья — мне не встать, пока она не поднимется.

— Оставь меня в покое, — чуть слышно прошептала я.

— Чтобы я этого дурацкого выражения лица больше не видела, — зашипела сестра. — Шей и улыбайся, как все остальные, будто всем довольна. Надулась как сыч — кому ты такая нужна.

— Провести с ней рождественскую ночь…

— Хочешь знать, почему?

— Хочу.

— Какая-то нищая попрошайка, гадалка, ему сказала, что сегодня он зачнет сына. Вот он и надеется к осени получить наследничка. Боже, какие же мужчины идиоты.

— Гадалка?

— Да. Предсказала — будет сын, если он откажется от других женщин. Нечего и спрашивать, кто за это платит.

— Что ты имеешь в виду?

— Сдается мне, что в карманах этой гадалки найдется немало золота, заплаченного Сеймуром, стоит только перевернуть ее и потрясти как следует. Но теперь поздно, ничего не попишешь, зло уже сделано. Он будет в постели королевы эту ночь и все остальные двенадцать ночей. Ты уж постарайся попадаться ему на глаза каждый раз, когда он направляется в ее спальню, — пусть помнит, что теряет.

Я склонилась над шитьем. Анна заметила слезинку, упавшую на подол рубашки, я попыталась стереть ее пальцем.

— Вот дуреха, вернется он к тебе, никуда не денется.

— Думать не могу — он с ней в постели, — шепнула я. — Он ее тоже зовет “красавица моя”?

— Наверно, — грубо оборвала меня Анна. — Редко найдешь мужчину, у которого бы хватило сообразительности время от времени менять напев. Он исполнит свой долг с королевой, а потом снова оглянется вокруг, так ты уж не забудь попасться ему на глаза и улыбнуться, тогда ты снова в деле.

— Как же улыбаться, когда сердце разбито?

Анна хихикнула:

— Тоже мне, королева трагедии! Улыбаться с разбитым сердцем — это мы, женщины, умеем, а ты женщина, придворная дама и Говард — вот тебе три причины, чтобы быть наиковарнейшим созданием во всем Господнем мире. Ш-ш-ш, он идет.

Первым вошел Георг, улыбнулся мне, опустился на одно колено подле королевы. Чуть покраснев, она протянула ему руку для поцелуя, королева просто сияла от удовольствия при мысли, что король придет к ней. Следом вошел Генрих, положив лорду Перси руку на плечо, рядом мой муж Уильям. Прошел мимо меня, едва кивнув, хотя и я, и Анна встали, когда он появился на пороге, и присели в глубоком реверансе. Король направился прямо к жене. Поцеловал ее в губы и повел в опочивальню. Горничная прошла вслед за королевой и спустя минуту-другую вышла, плотно притворив дверь. Все мы ожидали снаружи в молчанье.

Уильям глянул на меня, улыбнулся:

— Рад повидаться, дорогая женушка. Долго ли еще вы собираетесь оставаться в вашем теперешнем обиталище? Может, мне уже пора снова стать вашим компаньоном в постели?

— Все зависит от распоряжений королевы и воли нашего дядюшки, — спокойным тоном ответил ему Георг, дотронувшись до эфеса шпаги. — Марианне выбирать не приходится, ты же знаешь.

Уильям не стал затевать ссору. Горько улыбнулся, сказал:

— Мир, Георг. Не нужно мне все заново объяснять. Я уже и так понял.

Я отвернулась. Лорд Перси утащил Анну в альков, до меня доносились ее соблазнительные смешки. Она заметила мой взгляд и сказала громко:

— Лорд Перси пишет мне сонет, Мария. Подтверди, у его строфы нарушен размер.

— О, прекрасная дама грозит мне презреньем…

— Неплохое начало. — Я решила помочь бедняге. — А что будет дальше, лорд Перси?

— Ясное дело, ужасное начало, — вмешался Георг. — Ухаживание и презрение — хуже не придумаешь. Податливость — куда более многообещающее начало.

— Податливость меня бы сильно удивила, особенно в девицах Болейн, — не без ядовитости в голосе заявил Уильям. — Хотя все, конечно, зависит от просителя. Сдается мне, Перси Нортумберленд может рассчитывать на податливость.

Анна бросила на него взгляд, весьма далекий от сестринской нежности, но Генрих Перси, полностью погруженный в сочинительство, ничего не заметил.

— Потом будет еще одна строка, я ее не сочинил, а затем что-нибудь вроде — та-та-та та-та-та та-та-та-та забвеньем.

— Рифмуется с “презреньем”, — с открытой насмешкой перебил его Георг. — Теперь до меня дошло.

— В поэме нужен какой-нибудь образ, — объясняла Анна Генриху Перси. — Если собираетесь писать сонет возлюбленной, необходимо сравнить ее с чем-то, а затем повернуть это сравнение так, чтобы получилось остроумное заключение.

— Как это? — переспросил он. — Я не могу вас ни с чем сравнивать. Вы это вы. С чем мне вас сравнить?

— Вот это звучит хорошо, — одобрил Георг. — Скажу по чести, Перси, лучше будь оратором, а не поэтом. На твоем месте я бы встал на одно колено и прошептал ей кое-что на ушко. Добьешься победы — только придерживайся прозы.

Перси хмыкнул и взял Анну за руку:

— Звездные ночи.

— Та-та-та та-та-та нежные очи, — немедленно откликнулась Анна.

— Не пора ли нам выпить вина? — предложил Уильям. — А то никак не поспеть за таким сверкающим остроумием. Кто сыграет со мной в кости?

— Я сыграю, — ответил Георг прежде, чем Уильям успел бросить вызов мне. — Что на кону?

— Пара монет, не хотел бы я такого противника за игорным столом, боюсь проиграться в пух, Болейн.

— Ни за игорным столом, ни в каком другом месте, — сладко пропел мой братец. — Особенно если Перси нам напишет поэму о сражении.

— Не похоже, что та-та-та та-та-та та-та-та-та может кому-то сильно угрожать, — отозвалась Анна. — А пока у нас больше ничего нет.

— Я еще ученик, — с достоинством произнес Перси. — Ученик в любви и ученик в поэзии, а вы со мной так плохо обращаетесь. “О, прекрасная дама грозит мне презреньем”, похоже, я написал правду.

Анна рассмеялась и протянула ему руку для поцелуя. Уильям достал кости из кармана, бросил на стол. Я налила ему вина, поставила рядом. Мне почему-то нравилось прислуживать ему в то время, пока тот, кого я люблю, делит в соседней комнате ложе со своей женой. Меня будто отодвинули в угол, может, там мне и придется остаться.

Мы играли до полуночи, а король все не появлялся.

— Как ты считаешь, — спросил Уильям у Георга, — если он собирается провести с ней всю ночь, может, и нам пора по постелям?

— Мы идем спать, — решительно заявила Анна, властно взяла меня за руку.

— Уже? — умоляюще протянул Перси. — Звезды же появляются на небосклоне ночью.

— И исчезают с рассветом, — ответила Анна. — Звезда нуждается в вуали темноты.

Я поднялась на ноги. Мой муж взглянул на меня.

— А поцелуй на ночь, добрая женушка, — потребовал он.

После минутного колебания я подошла к нему. Он думал, я просто чмокну его в щеку, но я наклонилась, поцеловала в губы, почувствовала, как он потянулся ко мне.

— Спокойной ночи, муженек. Веселого Рождества.

— Доброй ночи, женушка. С тобой моя постель была бы теплее.

Я кивнула. Что тут можно сказать? Невольно бросила взгляд на дверь в опочивальню королевы, где тот, кого я обожала, спал в объятьях жены.

— Может, все мы в конце концов окажемся рядом с собственными женами? — негромко произнес Уильям.

— Это уж точно, — весело воскликнул Георг, сгребая выигрыш со стола и запихивая его в карман. — Мы все в конце концов окажемся похороненными рядом друг с другом, что бы ни делали при жизни. Подумайте обо мне, рассыпающимся в прах рядом с Джейн Паркер.

Даже Уильям расхохотался.

— А когда он придет, — спросил Перси, — этот счастливый брачный день?

— В середине лета. Но я могу потерпеть и подольше.

— У нее недурное приданое, — заметил Уильям.

— Кого это волнует, — воскликнул Перси. — Любовь — вот что важно.

— И такое произносит один из богатейших людей в королевстве, — с кривой ухмылкой пробормотал мой братец.

Анна подала Перси руку:

— Не обращайте внимания, милорд. Я полностью с вами согласна. Любовь — вот что важно. По крайней мере, я так считаю.

— Нет, ты и гроша ломаного не дашь за любовь, — воскликнула я, как только за нами закрылась дверь.

Анна тонко улыбнулась:

— Когда ты научишься смотреть, с кем я разговариваю, а не слушать, что я говорю?

— Перси Нортумберленд? Ты рассуждаешь о браке по любви с Перси Нортумберлендом?

— Вот именно. Вольно тебе хныкать над своим мужем. Мое замужество, уж поверь, будет не чета твоему.

Весна 1523

В первые недели нового года к королеве, казалось, вернулась весенняя пора. Она цвела словно роза в парнике, настроение приподнятое, губы сами собой улыбаются. Власяница, которую она всегда носила под одеждой, отложена в сторону, предательская дряблость шеи и плеч вдруг исчезла, будто радость разгладила все изъяны. Она ни с кем не обсуждала причины подобных изменений, но одна служанка шепнула другой, что у королевы в этом месяце не было обыкновенного женского, и, похоже, гадалка сказала правду — ожидается дитя.

Памятуя о том, сколько раз ей не удавалось доносить до полного срока, для коленопреклоненных молитв было немало причин, поэтому лицо королевы нередко обращалось в тот угол спальни, где стояла статуя Девы Марии, а перед ней молитвенная скамеечка. Каждое утро заставало королеву на коленях, одна рука прижата к животу, другая лежит на молитвеннике, глаза закрыты, лицо озарено молитвенным экстазом. Чудеса случаются. Вдруг одно чудо случится с ней, с королевой.

Служанки болтали между собой, что и в феврале на простынях не оказалось пятен, мы все думали — скоро она скажет королю. У него был вид, будто он готов к радостным вестям, и мимо меня Генрих проходил так, словно я — пустое место. Танцуй перед ним, прислуживай его жене, терпи насмешливые взгляды остальных фрейлин, но понимай — теперь ты снова всего лишь одна из сестер Болейн, а вовсе не фаворитка.

— Вынести этого не могу, — сказала я Анне. Мы сидели у камина в покоях королевы. Остальные отправились прогуливать собак, но мы с сестрой отказались выходить. От реки поднялся туман, холод стоял невыносимый, я дрожала, несмотря на подбитую мехом одежду. Начиная с той рождественской ночи, когда Генрих прошел мимо, не замечая меня, в спальню королевы, мне все время нездоровилось. Он с тех пор ни разу за мной не посылал.

— Ты что-то уж больно переживаешь, — не без удовольствия заметила сестра. — Вот оно каково — любить короля.

— А что еще мне остается делать? — Я была так несчастна. Пересела к окну — там все же побольше света для шитья. Я перешивала рубашки королевы для раздачи бедным, и то, что они пойдут рабочему люду, отнюдь не означает — можно работать кое-как. Королева проверит все швы, и если они вкривь и вкось, она ласковым тоном прикажет мне все перешить заново.

— Роди она ребенка, и к тому же сына, тебе лучше возвращаться прямо к мужу и заводить собственную семью. Король будет полностью у нее под каблуком, и ждать нечего. Станешь одной из многих, бывших.

— Он меня любит, — неуверенным тоном произнесла я. — Я не одна из многих.

Я повернулась, посмотрела в окно. Клочья тумана клубились над рекой, точно пыль под кроватью.

— Ты всегда одна из многих, — жестоко рассмеялась в ответ Анна. — Нас немало, девушек из семейства Говардов, прекрасно воспитаны, всему научены, хорошенькие, молоденькие, способные рожать. Можно бросать на стол по одной, как кости, пока кому-то не повезет. И ничего особенного не случится, бери одну за другой, а потом отбрасывай за ненадобностью. Всегда найдется наготове следующая, еще одна шлюшка из выводка. Ты еще не родилась, а уже была одной из многих. Не прилепится он к тебе — отправишься обратно к Уильяму, а они найдут еще одну ему в искушение, и представление начнется с самого начала. Они ничего не теряют.

— Но мне есть что терять! — воскликнула я.

Сестра склонила голову набок и взглянула на меня, словно советуя вернуться к реальности, забыть нетерпеливую детскую страстность.

— Конечно, тебе есть что терять. Невинность, первую любовь, доверие. Может быть, даже разбитое сердце. Бедная глупышка Марианна, — мягко сказала она. — Один пытается тобой задобрить другого, а тебе достается только разбитое сердечко.

— Так кто же будет следующей? — Моя боль обратилась в насмешку. — Кого еще из семейства Говардов уложат в его постель? Я, кажется, догадываюсь — другую сестру Болейн!

Она бросила на меня быстрый взгляд — глаза, черные как ночь, затем темные ресницы снова прикрыли пылающий взор.

— Ну нет, не меня, у меня свои планы. Мне ни к чему рисковать взлетами и падениями.

— Ты мне сама велела рисковать, — напомнила я ей.

— Тебе это подходит. Я не буду жить такой жизнью, как ты. Ты всегда делаешь, что прикажут, выходишь замуж, за кого велят, спишь в той постели, где велят. Я не такая, у меня своя дорога.

— Я тоже могу пойти своей дорогой.

Анна недоверчиво улыбнулась.

— Уеду в Гевер и буду жить там, — начала я. — Не останусь при дворе. Если я больше не у дел, отправлюсь в Гевер. Этого у меня не отнять.

Дверь опочивальни открылась, я заметила, оттуда вышли горничные, груженные простынями с кровати королевы.

— Второй раз за неделю приказывает поменять белье, — раздраженно проговорила одна.

Мы с Анной быстро переглянулись.

— А простыни запачканы? — тут же спросила Анна.

Горничная ответила дерзким взглядом:

— Королевские простыни! Вы что, хотите, чтобы я вам показала королевские простыни?

Длинные пальцы Анны скользнули в кошелечек и выудили серебряную монету. Пряча монету, служанка торжествующе улыбнулась:

— Вовсе и не запачканные!

Анна отступила назад, а я придержала дверь для обеих женщин.

— Спасибо, — сказала вторая, изумленная моей вежливостью по отношению к прислуге, а потом кивнула мне и тихо пробормотала: — Вся в поту, бедняжка.

— Что? — переспросила я, с трудом веря, она сообщает мне информацию, за которую французский посол не пожалел бы королевского выкупа, а каждый придворный в стране только и жаждал, что знать. — Ты говоришь, у королевы приступы ночного пота? Входит в возраст, да?

— Если еще не вошла, то уже недалеко, — ответила служанка. — Бедная госпожа.

Я обнаружила отца и брата в большой зале, беседующих о чем-то, пока слуги вокруг них накрывают к обеду огромный, установленный на козлах стол. Отец поманил меня к себе.

— Отец. — Я опустилась в реверансе.

Он без особой нежности поцеловал меня в лоб и сказал:

— Дочь моя, ты хотела меня видеть?

На секунду меня пронзила холодная дрожь — вдруг он забыл мое имя.

— Королева не беременна, — начала я. — Сегодня у нее началось обыкновенное женское. В прошлые месяцы ничего не было — ясное дело, входит в возраст.

— Хвала Господу, — торжествующе воскликнул Георг. — Я сам с собой поспорил на один золотой. Она уже сказала королю?

Я покачала головой:

— Дамские дела начались у нее сегодня утром, она еще короля не видела.

Отец кивнул:

— Значит, мы узнали раньше него. А кто еще знает?

— Горничные, которые меняют белье, и любой, кто им заплатит. Уолси, наверно. Может, этот француз, если подкупил всех служанок.

— Тогда следует поторопиться, если хотим оказаться первыми, кто принесет ему эту новость. Мне самому сказать?

— Нет, — покачал головой Георг, — дело слишком интимное. Может, лучше Мария?

— Ей не стоит сообщать известия, которые его разочаруют, — возразил отец. — Лучше не она.

— Тогда остается Анна, — предложил брат. — Это должен быть кто-то из нашей семейки, напомнить ему о Марии.

— Да, у Анны получится, — согласился отец. — Она всякому сумеет заморочить голову.

— Она в саду, — подала я голос. — Там, где стрельбище лучников.

Мы втроем вышли из большой залы на яркое весеннее солнце. Дул холодный ветер, и желтые нарциссы кивали, залитые светом. У стрельбища толпилась группка придворных, среди них и Анна. Мы увидели, как она шагнула вперед, вгляделась в мишень, натянула лук — до нас донеслось позвякивание тетивы и глухой удар, сообщивший — стрела попала в самое яблочко. Раздались аплодисменты. Генрих Перси поспешил к мишени, выдернул стрелу и сунул было в свой колчан, явно намереваясь оставить себе.

Анна рассмеялась и протянула руку за стрелой, но заметила нас. Сестра немедленно оторвалась от компании и направилась в нашу сторону.

— Отец.

— Анна. — Ее он поцеловал с большей теплотой, чем меня до того.

— У королевы начались дамские дела, — прямо переходя к делу, бросил Георг. — Мы считаем, что ты должна сообщить об этом королю.

— А почему не Мария?

— Это бросит на нее тень, — объяснил отец. — Ей не пристало судачить со служанками, заглядывать в содержимое ночного горшка.

В первый момент мне подумалось, что Анне тоже не захочется мараться подобными делами, но она только пожала плечами. Она-то знала — за величие Говардов приходится иногда платить подобной монетой.

— И не забудь, Мария должна снова попасться ему на глаза, — добавил отец. — Когда он отвернется от королевы, пусть Мария будет тут как тут, наготове.

— Конечно, — кивнула Анна, и только я расслышала, как дрогнул ее голос. — Мария будет первой.

В этот вечер король, как обычно, вошел в покои королевы посидеть с ней у камина. Мы трое пристально следили за ним — король, верно, уже устал от этой домашней жизни. Но королеве не было равных в умении развлечь короля. Что-нибудь всегда находилось — карточная игра или кости, самая новая книга, которую она читала, высказывая необычные суждения, отстаивая свое мнение. Часто появлялись интересные гости, образованные люди, бывалые путешественники, поддерживающие приятную беседу с королем, не говоря уже об отменнейших музыкантах, а король страстно любил хорошую музыку. Одним из ее фаворитов был Томас Мор, и нередко они втроем вели беседы на плоской крыше замка под вечереющими небесами. Король и Мор обсуждали различные толкования Библии, спорили о том, настало ли уже время разрешить Библию на английском языке, чтобы и простые люди могли ее читать. И конечно же в покоях королевы было полно хорошеньких женщин. У нее хватало ума заполнить свои комнаты самими смазливыми личиками королевства.

Тот вечер отнюдь не был исключением. Она развлекала его, будто он посол иностранной державы и необходимо добиться его благосклонности. Сначала они с королевой просто беседовали, а потом кто-то попросил его спеть, и он вышел в центр комнаты исполнить одну из песен собственного сочинения. Король попросил кого-нибудь из дам поддержать его сопрановой партией, Анна с притворной скромностью выступила вперед и объявила, что попытается. Сомнений нет, все ноты были взяты с верхом совершенства. Их заставили спеть на бис, они были в восторге от самих себя, Генрих поцеловал руку Анны, а королева приказала подать им, двум певцам, вина.

Анна лишь легонько коснулась его руки, и он как будто слегка отгородился от всех остальных придворных. Только королева и мы, Болейны, заметили эту перемену. Королева приказала одному из музыкантов исполнить еще одну песню. Она прекрасно понимала, что ей не к лицу быть уличенной в слежке за мужем, снова флиртующим с женщинами. Она бросила молниеносный взгляд в мою сторону, проверить, каково мне смотреть, как король держит за руку мою сестру, но я ответила ей ласковой, невинной улыбкой.

— Становитесь истинной придворной дамой, моя маленькая женушка, — бросил в мою сторону Уильям Кэри.

— Неужели?

— Помню, как вы впервые появились при дворе, такой свеженький лакомый кусочек, лишь слегка отполированный французскими манерами, а теперь придворная позолота, похоже, уже покрыла душу. Никогда больше не поступаете необдуманно, так ведь?

В первую минуту мне хотелось как-то оправдаться, но я увидела — Анна произнесла пару фраз, и король бросил взгляд в сторону королевы. Анна нежно коснулась его рукава, сказала еще что-то ласковое. Я отвернулась от Уильяма, какое мне до него, в сущности, дело, куда важнее глаз не спускать с человека, которого я люблю. Широкие плечи короля ссутулились, поникли, казалось, его оставила вся сила, лицо беззащитное, как у маленького ребенка. Анна повернулась, чтобы заслонить короля от глаз остальных придворных, а Георг, отвлекая внимание от Анны, льющей горечь в уши короля, выступил вперед и спросил королеву, не разрешит ли она начать танцы.

Я больше не могла этого выносить, проскользнула мимо группы девиц, громогласно восхищающихся перспективой танцев, и направилась, чуть ли не оттолкнув Анну, к Генриху.

Его лицо было бледно, в глазах — тяжкая тоска. Я взяла его руки в свои и вымолвила только:

— Дорогой мой.

Он повернулся ко мне:

— Ты тоже знала? Все придворные дамы знают?

— Думаю, все, — ответила за меня Анна. — Не нужно ее осуждать за то, что она не хотела вам сказать, бедняжка, это была ее последняя надежда. И ваш последний шанс, ваше величество.

Я почувствовала, как его пальцы сильнее сжали мои.

— Но гадалка мне сказала…

— Я знаю, — ласково ответила я, — ее, наверно, подкупили.

Анна как будто растаяла, оставив нас вдвоем.

— И я с ней спал, так старался, надеялся…

— Я молилась за вас, — прошептали мои губы. — За вас обоих. Мечтала о сыне для тебя, Генрих. Бог свидетель, ничего в жизни так не желала, все надеялась, она подарит тебе законного наследника.

— Но теперь надежды нет. — Король стиснул челюсти, в эту минуту он походил на избалованного ребенка, которому не дали любимую игрушку.

— Да, больше нет, — кивнула я. — Все кончено.

Он резко отпустил мою руку и отвернулся. Танцоры расступались, когда он стремительным шагом рассекал их ряды. Король подошел к улыбающейся жене, произнес громко, так, что всем было слышно:

— Мне доложили, вам нездоровится, мадам. Жаль только, вы сами мне об этом не сказали.

Она бросила взгляд на меня, обвиняя в предательстве — разболтать самую что ни на есть личную тайну. Я отрицательно качнула головой. Она взглядом поискала среди танцоров Анну — та танцевала рука об руку с Георгом. Сестра ответила вежливым, ничего не выражающим взглядом.

— Простите, ваше величество, — со всегдашним достоинством ответила королева, — я бы предпочла выбрать более подобающий момент для подобного разговора.

— Вы хотите сказать, вам следовало выбрать этот момент безотлагательно, — возразил он. — Но, поскольку вам нездоровится, я предложил бы отпустить двор, вам никто не должен мешать.

Те придворные, которые сразу поняли, в чем дело, шепотом пересказывали стоящим рядом, что происходит, но большинство просто во все глаза смотрели на короля, внезапно пришедшего в такое дурное расположение духа, и на побледневшее, но спокойное лицо королевы.

Генрих резко повернулся, щелкнул пальцами, приказывая своим друзьям-приближенным — Георгу, Генриху, Уильяму, Карлу, Франциску — следовать за ним. Словно собакам свистнул и, больше не говоря ни слова, выскочил из комнаты. Меня порадовало, что Георг, мой брат, отвесил самый низкий поклон королеве. Она отпустила их без единого слова, а потом поднялась и скрылась у себя в покоях.

Музыканты, все более лениво извлекающие звуки из своих инструментов, наконец совсем остановились и принялись оглядываться вокруг в ожидании новых приказаний.

— Идите уже, — нетерпеливо сказала я, — видите, теперь не до танцев и не до пения. Никому больше ваша музыка не нужна, никто не хочет танцевать.

Джейн Паркер взглянула на меня с нескрываемым удивлением:

— Я думала, ты обрадуешься. Король поссорился с королевой. Теперь пора подобрать тебя — побитый персик из канавы.

— Мне казалось, ты поумнела и перестала болтать подобные глупости, — резко произнесла Анна. — Такое сказать о будущей золовке! Ты уж постарайся исправиться, а то как бы не иметь неприятностей с новой семьей.

Джейн не желала уступать в споре Анне.

— С помолвкой у нас все в полном порядке, мы с Георгом, считай, уже обвенчаны. Осталось дело за малым — выбрать день, да и только. Любишь ты меня или ненавидишь, мисс Анна, дело твое. Но ты мне не помеха, нас уже сговорили перед свидетелями.

— Какая, в сущности, разница! — закричала я. — О чем вы таком говорите?

Я вскочила и убежала к себе в комнату. Анна поспешила за мной.

— Что с тобой творится? — без обиняков начала она. — Что, король на нас рассердился?

— Нет, хотя ему бы и следовало, мы сделали редкостно гадкое дело, разболтали секрет королевы.

— Ну да, — кивнула Анна, видно было, ее это нисколько не трогает. — Но он на нас не рассердился?

— Нет, он просто ужасно расстроен.

Анна пошла к двери.

— Куда это ты? — спросила я.

— Пойду прикажу принести сюда ванну. Тебе надо помыться.

— Анна, Анна, — раздраженно повторила я. — Король только что узнал ужасную новость, настроение у него — хуже некуда. Да не позовет он меня сегодня. Завтра помоюсь, если нужно будет.

Она покачала головой:

— Не хочу рисковать. Помоешься сегодня.

Она ошиблась, но промахнулась только на один день. На следующий вечер королева сидела одна в своей опочивальне с приближенными придворными дамами, а я пировала в королевских покоях с братом, его друзьями и самим королем. Веселее вечера и придумать нельзя. Музыка, танцы, карты. В ту ночь я снова оказалась в королевской спальне.

Теперь мы с Генрихом были неразлучны. Весь двор знал — мы любовники, королева знала, даже простые люди, приезжавшие из Лондона полюбоваться, как король обедает, знали. Я носила его золотой браслет на запястье, скакала на его лошади во время псовой охоты. В ушах у меня блестели бриллиантовые сережки, мне пошили три новых платья, одно из золототканой парчи. И в одно прекрасное утро он сказал мне в постели:

— Ты так и не спросила, что случилось с тем портретом, который с тебя рисовали на верфи.

— Совсем о нем позабыла.

— Пойди сюда, поцелуй меня, и я тебе скажу, почему приказал его нарисовать, — лениво проговорил Генрих.

Он откинулся на подушки, было уже далеко не раннее утро, но занавески на кровати еще не отдернули, они защищали нас от нескромных глаз прислуги, вошедшей развести огонь в камине, принести горячей воды, вынести ночной горшок. Я перекатилась в постели поближе, прижалась к нему — круглые грудки против его теплой груди, позволила распущенным волосам пролиться потоком золота и бронзы. Вдохнула теплый, возбуждающий запах бороды, почувствовала мягкое покалывание коротких волосков над верхней губой, прижалась к его губам, впилась в них, слыша, нет, чувствуя, вырвавшийся стон желания.

Подняла голову, улыбнулась, глядя ему прямо в глаза.

— Вот твой поцелуй, — прошептала хрипло, во мне тоже поднималось желание. — Почему ты приказал художнику нарисовать мой портрет?

— Я тебе покажу, — пообещал он. — После мессы. Отправимся вниз по реке на верфи посмотреть новый корабль, а заодно увидишь, что сталось с рисунком.

— А корабль уже готов? — Мне не хотелось отодвигаться от него, но он уж откинул покрывала, намереваясь вставать.

— Да. Будем спускать на воду на следующей неделе. — Он чуть отдернул занавеску и крикнул слуге позвать Георга. Я накинула платье и плащ, Генрих помог мне спуститься с кровати, поцеловал в щеку. — Пожалуй, позавтракаю с королевой, а потом поедем посмотреть на корабль.

Чудесное было утро. Я надела новый желтого бархата костюм для верховой езды, сшитый из подаренной королем материи. Анна была рядом со мной, в одном из моих старых платьев. Что за удовольствие — наблюдать сестру в своих обносках. В то же время, как это обычно бывает у сестер-соперниц, я в восхищении разглядывала, что она сделала с платьем — приказала его укоротить и слегка перешить в модном французском стиле. На голове маленькая французского покроя шапочка из того же материала, сшитая из обрезков укороченной юбки. Генрих Перси глаз от нее отвести не мог. Но она с равным очарованием флиртовала со всеми приятелями короля. Всего нас было девять. Во главе, бок о бок, скачем мы с Генрихом, за нами Анна с Перси и Уильямом Норрисом. Следом Георг и Джейн — унылая молчаливая парочка, последними Франциск Уэстон и Уильям Брертон, хохочут и перебрасываются шуточками. Впереди — пара конюхов, а сзади — четыре вооруженных солдата.

Мы подъехали к реке. Прилив был высоким, волны накатывали на берег, оставляя белую пену. Чаек ветром относило к земле, мы слышали их крики, крылья кувыркающихся в воздухе, борющихся с ветром птиц блестели серебром на ярком весеннем солнце. Зеленая изгородь вдоль дороги сияла свежей порослью, кремово-желтые островки первоцветов сверкали на обочинах солнечными зайчиками. Дорога вдоль реки была неплохо утоптана, и лошади без труда скакали легким галопом. Король, верхом на коне, пел мне любовную песню своего сочинения. А когда принялся исполнять во второй раз, я стала ему подпевать. Он рассмеялся, слушая мои попытки. Нет у меня сестринского таланта к пению, ну да какая разница. В тот день все было прекрасно, ничего не могло испортить нашего настроения, мы с возлюбленным скачем вместе, солнце сияет ярче не придумаешь, чудесное путешествие, он счастлив, и я счастлива его счастьем.

Мы добрались до верфи быстрее, чем мне хотелось, и Генрих, спешившись, снял меня с седла, сорвав быстрый поцелуй прежде, чем поставить на землю.

— Красавица моя, — шепнул на ухо, — у меня для тебя небольшой сюрприз.

Он развернул меня в другую сторону, сам встал рядом, чтобы не загораживать великолепное новое судно, почти готовое выйти в море. С характерной высокой кормой и носом боевого корабля, оно было создано для скорости.

— Гляди. — Генрих понял, что я вижу красоту корабля, но упускаю детали. Он указал на имя судна на украшенном орнаментом носу — изогнутые позолоченные буквы складывались в четкую надпись: “Мария Болейн”.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒