Елена Вячеславовна Черникова 7 страница

А тут все было иначе. А еще Маша вспомнила, что забыла спросить его имя. А сейчас уже поздно. Несмотря на ужасную серьезность ситуации, в которую она внезапно попала, у нее хватило юмора представить себе этот диалог: можно рассмотреть вашу п... у? А как вас зовут? - ответ.

Кстати, сам Гедат нисколько не расстроился бы, если в ответ на просьбу о рассматривании услышал бы вопрос - как вас зовут. Это лишь означало бы, что женщина пока еще в своем уме и вполне контролирует ситуацию. Но вопрос не прозвучал. Маша, хоть и мыслила со скоростью света, - онемела.

В брюках стало невыносимо тесно. Гедат потрогал Машины складки, попытался вызвать на беседу незаметный клитор, погладил пушистую прическу вокруг него и сказал:

- Маша, я слишком одет, а зрелище раздевающегося мужчины, особенно когда костюм и галстук, очень смешно. Я не хочу смешить вас. Но порадовать вас и себя я хочу очень. Поэтому давайте пойдем в спальню: вы войдете первая и задернете шторы, а я догоню вас уже не одетым.

Маша встала и пошла в спальню, не запахивая халат. Медленно подошла к большому вполстены окну и задернула темно-бордовые шторы, фактурой напоминавшие штапель, а на вес - панбархат. Пока уменьшалось расстояние между портьерами, Маша успела осмотреть улицу за окном; ослепительное сияние влажного асфальта встряхнуло ее мысли еще раз - и прекрасное предчувствие необыкновенного приключения охватило ее с ног до корней волос и задрожало в самой глубине сердца.

Руки Гедата легли сначала на ее ребра. Он стоял за спиной Маши и чуть не плакал от восторга бытия. Красноватый столб лежал на ее пояснице и чуть заметно поколачивал кожу.

- Пойдемте, Маша, в постель, - сказал Гедат, - я хочу вас. Так получилось, Маша.

- Пойдемте, - не своим голосом ответила Маша.

Гедат лег на спину, пригласил Машу к себе на плечо и несколько секунд готовился к тому, что сейчас должно было решительно изменить его жизнь. Ли на мгновенье вмешалась и поторопила Гедата. Он глубоко вздохнул, повернулся, приподнялся над Машей, обнял ее за плечи и медленно погрузил в нее свой необученный фаллос, попав в вагину безошибочно и мягко. Маша необыкновенно удивилась: ее муж обычно совершал некие ритуальные действия, да и столб свой вводил рукой, а тут ни действий, ни рук, а приятнее во много раз. И совсем не больно, и не страшно.

- Машенька, - тихо сказал Гедат, - ты моя первая женщина, поэтому не удивляйся, что я сейчас кончу и на минуту успокоюсь. Потом все изменится. Ладно? - сдержанно двигаясь в ней, спросил он.

- Ладно... - окончательно перестала что-либо понимать Маша. Она - первая женщина у этого красавца?

Гедат понял, что все ужасы ухаживания и томления позади. Женщина вполне разумно отдалась ему и теперь внимает - что будет дальше. Он понял, что можно не торопиться - его не прогонят. У Маши была очень нежная кожа и абсолютно девственное влагалище, которое ничего не умело, кроме как чуточку увлажниться.

Машин муж всегда представлялся Ли законченным мужланом, но сейчас она в этом окончательно убедилась. Конечно, он не занимался Машей. Конечно, его банк, где муж вицепрезидентствовал, был его главной вагиной. И это понятно. Такова жизнь.

Гедату стало жаль Машу, она была совсем ребенок, и от последнего умиления он вдруг почувствовал толчки покидающей его спермы, и она вытекла легко, беззлобно, облегчающе. И это все? - спросил Гедат у Ли. Нет, конечно, не все, глупый. Это просто мужское начало. Тебе еще повезло, могло быть вовсе никакое, а тебе все-таки приятно, да?

- Маша, - через голову Ли сказал возмужавший Гедат, - мне очень приятно, спасибо тебе, ты такая хорошая. Но это только начало. Подожди одну минуту и все переменится. Подожди?

- Да, - тихо сказала Маша, чуть не плача от восторга.

Маша впервые в жизни пережила такой половой акт. Без ритуального покусывания ее сосков, бессмысленного и неприятного, без дурацкого массирования сухого влагалища грубым средним пальцем, без хрипов и рыков. Однажды муж принес ей порнографический фильм. Ей было очень странно смотреть на эти суперсерьезные лица участников кошмара: у всех женщин были дебильно приоткрыты губы, у всех мужчин было грозное роковое лицо и взгляды исподлобья; все истошно стонали, а особенно девицы, облизывавшие мужские члены. Маша так и не поняла, чему они так радовались, облизывая и мотая туда-сюда багровые головастые столбы.

Словом, секс для Маши как понятие - размещался где-то в диапазоне от дурацкого фильма до мужественных, по понятиям мужа, ласк мужа. И наоборот. В любом случае - это был непонятный ей, тягостный ритуал, которому все человечество, словно сошло с ума, придавало огромное значение и в который вкладывало колоссальные деньги.

И вдруг. И вдруг... Маша чуть не плакала. Какой кругом обман, думала Маша. И как все договорились! Маша была не глупа, чтобы довольно быстро понять разницу. И в конце концов - Маша была женщина, потому и поняла так быстро. В эту секунду она и услышала:

- Машенька, - сказал Гедат, - постарайся не расстраиваться. Муж есть муж, большинство мужей - такие, как у тебя. Только не у всех муж банкир, чтобы ты сидела дома и холила свою изумительную кожу. Не обижайся на него.

- Откуда вы... - пролепетала Маша... - ты...

- Конечно, ты. Продолжай, - подбодрил Гедат.

- Я не поняла...

- Ну и не надо пока понимать. Вообще пока не думай ни о чем, ведь мы только начали, - сказал Гедат.

Маше казалось, что на этом все кончается. Но он говорит, что только начали! А как же - первая женщина?.. Ничего не понимаю.

- Машенька, не вставай и не беги в ванну, - предупредил ее следующую мысль Гедат. - Влага, наполнившая тебя, не ошибка природы. Не надо ее смывать, отдай мне. - И он опустил лицо к ее вновь разведенным ногам.

Машу бросило в жар невыносимого стыда. Когда он хулиганил с ее халатом на кухне, это было совсем по-другому; но сейчас, когда их влаги перемешались в ее лоне, - когда ее муж опрометью бежит под воду и потом зовет ее тоже мыться, - в этот момент, который уж точно мнился ей общим, канонизированным и обязательным к исполнению, - в этот момент Гедат осторожно раздвинул ее мокрые лепестки и погрузил язык внутрь насколько смог.

На самом деле Гедата интересовал вкус его спермы. Ли, воскликнул Гедат, в чем дело? Моя сперма не похожа на все остальные. Она пахнет весенним ветром, свежей травой, жасмином, она пьянит своим вкусом, который я не в силах описать!.. Что это, Ли? Да-да, задумчиво ответила ему Ли. Это и есть девственность мужчины. Это твоя первая сперма, пролитая в женщину. И если бы случилось чудо, и ты смог бы любить только ее, а она только тебя, ты надолго сохранил бы этот вкус. Он прекрасен так же, как вкус и запах околоплодных вод вовремя рождающегося ребенка здоровой веселой матери. Но она, милая твоя Маша, пойдет к мужу. Ты помнишь, что он банкир, да? А ты завтра пойдешь на свидание к Парадису, помнишь? Делай, делай все сейчас, пока вы еще не расплелись.

Гедата охватило ветром неистовой страстной нежности. Его фаллос упал, спрятался, и все ощущения мировой любви сосредоточились на его пальцах, на губах, на кончике языка. Он все понял.

- Машенька, - глухо позвал он, - сейчас я буду очень любить тебя. Если ты захочешь что-нибудь сказать мне - говори, не молчи, Только не шевелись, пожалуйста, моя хорошая. Подожди немного и все. Слышишь, Машенька?

- Да, - прошептала Маша.

Гедат разыскал ее слабенький, незаметный клитор, погладил его пальцами, всеми по очереди, поцеловал губами, потрогал языком и - ощутил его тихое первое напряжение. Маша застыла от изумления.

- Нет-нет, Маша, не замирай, - попросил Гедат. Маша чуть-чуть оттаяла.

Гедат подумал, что никто, кроме Ли, не подскажет, как лучше сделать это. Но Ли приумолкла. Ли? Что, Гедат? Ли... Гедат, сейчас тебе покажется, что через эту точку к тебе устремится Машенькина душа. Если ты уловишь это чувство, ты сделаешь все правильно. Тут нету никаких секретов. Все просто. Втяни в себя ее душу.

Гедат прислушался к бешеному стуку своего сердца. Он медленно гладил и целовал крошечную Машенькину точку, которая все росла, твердела и заявляла себя, и когда его сердце коснулось этой точки, она растаяла, исчезла, сровнялась, - а Маша выгнулась и закричала, страшно дрожа, - Гедат опять уловил зов проснувшегося фаллоса. Он ворвался в Машу и подхватил ее затухающие спазмы, и забился в ней лютующим зверем, и захотел еще глубже, за пределы возможного, и пределы расступались перед его силой, вся Маша превратилась в огромную немыслимую вагину, обхватившую его со всех сторон и поглотившую без остатка, и это было невыносимое горькое счастье...

- Ли, вы слушаете? - спросил ночной попутчик, заметив, что она непрерывно смотрит в мороженное окно.

- Конечно, слушаю, и очень внимательно, - отозвалась Ли, поворачиваясь к нему лицом.

- Мне показалось, что вы задумались о чем-то, и я остановился. Извините, если я ошибся.

- Я думала о вас, об этом троллейбусе, о людях за окном, которые спят сейчас в своих домах и видят последние сны... - сказала Ли.

- Почему же последние? До утра еще далеко, и не все еще спят.

- Да? Зима... - машинально сказала Ли.

Алфавит: Г

- Вы простите, голубчик, но у нас с вами ненароком сложилась некая традиция. Вот сейчас мы подошли к букве Г.

Но в русском языке это буква нарицательная, если можно так выразиться. Вот за это и простите. Право, не знаю, кого занести в эту букву. Если идти строго по хронологии, то был там один темпераментный мерзавец, но наши отношения кончились через несколько минут после начала, а после окончания дали обществу страшный скандал. Он развелся с женой, я поссорилась с любимым. Все выглядело безнадежно, грязно и бессмысленно.

А вышло все из-за дурацкого каламбура.

Еще утром ничего не было. Мы с подругой курили на подоконнике возле нашей аудитории. Этот самый Г шел мимо. Подруга моя на что-то отвлеклась. А этот Г остановился возле меня и спрашивает нагло:

- Ты такая красивая. Тебя, наверное, голыми руками не возьмешь?

- Только голыми, - сдуру отвечаю я, - и возьмешь.

Врасплох.

- Хорошо, - говорит он, - я к вечеру оголю руки, и ты, пожалуйста, будь в р а с п л о х е... Ха-ха, - он сам себе очень понравился. И пошел, вихляясь. Походочка была у него вихляющаяся.

А вечером понес меня леший по коридору что-то искать. Стучу в некую дверь - жилье было общежитейское - и вижу Г.

- А, - говорит он, - ты в этом самом расплохе?

- Нет, - говорю, - мне нужно найти то-то и то-то.

- О, - веселится он, - у меня это как раз и есть.

И началась у нас с ним форменная драка. По ходу битвы он пытается меня раздеть, а я пытаюсь вырваться и молочу его по спине, по бокам, куда попало, а он, полагая, что это у меня такие экзотичные сексуальные манеры, ухитряется раздеться и расстегнуть штаны. Хлюпик с вихляющейся походочкой оказался чудовищно силен, а нешуточное возбуждение еще и утроило его силы. И чем больше я вырываюсь и царапаюсь, тем более уверяется он в правильности избранного пути.

В конце концов он ухитряется как-то пролезть в меня и в два движения кончить; потом отвалился с возгласом " Ух! " и заявляет:

- Да-а-а, не ожидал, что " голыми руками" означает именно это.

Я уношу ноги восвояси, буквально отплевываясь и костеря себя на чем свет, а через несколько дней начинается скандал.

Его жена, медик с незаконченным высшим, обнаруживает у него какую-то бяку и начинает назло колоть жгучими антибиотиками. Сама она при этом беременна на пятом месяце. Он взвивается под потолок, разыскивает моего любимого и говорит, что ты, мол, дружище, поостерегись спать со своей возлюбленной, а то я тут днями имел счастье, а теперь мне беременная жена антибиотики колет...

Мой любимый, не разговаривая со мной, прекращает нашу совместную жизнь. Беременная жена Г - а она одна знала, что он здоров как бык, и просто взяла его на пушку и мстила за интуитивно вычисленную ею измену, - продолжает колоть ему что-то страшно жгучее. У него болит весь зад, но она колет и колет. А потом идет к врачу сама и делает криминальный аборт на пятом месяце беременности. Короче, африканские страсти, мумбо-юмбо, все трещит по швам из-за патологических проявлений совершенно бездарного блядства, и никакого выхода. Все ходят драматичные, заплеванные и - что особо весело - совершенно здоровые с венерической точки зрения, как показали непредвзятые научные исследования.

И зачем я все это вам рассказала? Видимо, буква вынудила. Или, может быть, первый Г, или первое в жизни Г, - это тоже история?

- Я надеюсь, вы не хотели показаться мне ангелом

в этой истории? - озабоченно спросил ночной попутчик.

- Ну что вы, какие ангелы... - горестно усмехнулась Ли. - Противно вспоминать. Таких противных историй, после которых некоторое время просто недоумеваешь, откуда? ведь не за то боролись! ведь мы все хорошие и умные! но почему такие идиоты! - таких историй было очень мало. А эта запомнилась только из-за попутной ссоры с любимым. Который А. Он у меня и так был уже напуганный не на шутку, а тут еще подкинули. Он и зажался. Месяца на три.

- Я его понимаю. Ведь он тоже любил вас, и ему хотелось чистоты, - сказал ночной попутчик.

- Издеваетесь, сударь? Валяйте, издевайтесь.

- Я не издеваюсь, но очень прошу вас: когда перейдете к букве Д, пощадите мои седины...

- Нет, вы определенно встали во враждебную позу. Даже менторскую, я бы сказала. Вы моралист? - удивилась Ли.

- Немного и нечасто. Когда я принимал исповеди раскаявшихся ведьм...

- О! - воскликнула Ли. - Откровенность за откровенность? Да неужто я дождалась?

- Да, мадам. Выбирайте: или я продолжу предыдущее повествование, или мы с вами прогуляемся...

- Просто глаза разбегаются! Я доверяю вам...

- А вам ничего больше и не остается. Как вы, надеюсь, помните, в начале нашего пути я упоминал свой багаж - разумеется, отвечая на ваш вопрос.

- Помню. Вы еще подшутили над моим багажом, - кивнула Ли.

- Я могу подозвать его сюда, к нам, чего вы, например, не можете сделать со своим багажом.

- Я в своем не очень нуждаюсь. Он, скорее всего, уже в моей квартире.

- Нет, он потерял ключи.

- Где? - испугалась Ли.

- Возле машины, у служебного входа в театр.

- И все ищет? - Ли ужасала мысль о любых потерянных предметах, а уж о ключах от собственной квартиры! - И не может найти?

- И не найдет, пока мы с вами не разрешим ему.

- А... И зачем вы это сделали? - поинтересовалась успокоившаяся Ли.

- Мне захотелось попробовать принять активное участие в вашей судьбе.

- Еще более активное? - рассмеялась Ли.

- Да я еще и палец о палец не ударил, - заметил ночной попутчик.

- А зачем же все-таки активничать? Вам-то,

с вашим огромным опытом, с вашей осведомленностью, что случайностей не бывает, с вашим...

- Не сочиняйте. Вы, если всерьез, ничего про меня не знаете. Душу не продавали, даже в мыслях

не держали. Ваше самомнение - если и сопоставимо, то разве что с моим, извините за неприятный комплимент... Я к вам в троллейбус не садился, в конце-то концов.

- Ах, простите, было плохо видно. Я не разглядела ни номера, ни маршрута, - лукаво оправдалась Ли. - Вот вы: пообещали мне разобраться во всем моем, а сами - все читаете и читаете. Да я в глаза б не видела эту вашу книжонку! Мне там всякая запятая известна, как свои пять пальцев.

- Ничего, ничего, послушайте, не вредно. Вы,

в отличие от меня, не знаете, чем все это кончится.

А я знаю, как вы, наверное, догадываетесь.

- Я давно догадалась. Мне все равно. То, что я знаю, то, что я играю каждый день, все это, как бы вам сказать, утомило меня, как вечная жизнь.

- Вы хотите умереть?

- Уже нет. Это тоже уже было. Я хочу применить данное от Него. А Он, видите, посылает вас, а я - опять думай и думай...

- В этой жизни у вас нет выбора. Ну - кроме как дослушать меня. Тогда, может быть, появится, - объяснил Ли ночной попутчик.

- Пошел ты... - мягко сказала Ли.

- Э-э нет, никогда. Все решено, - твердо сказал он.

- Тогда, пожалуйста, про любовь. Как там их

звали...

Продолжение

седьмого рассказа ночного попутчика

Гедат захотел кофе.

Маша тихо лежала рядом, натянув одеяло до самых глаз, восхищенных и немного испуганных.

- Мне и сейчас нельзя идти в ванную? - робко спросила она.

- Ну что ты, все и всегда можно, я ведь не то хотел сказать... - Гедат почувствовал легкую досаду, но Ли его тут же одернула: это же баба, это нормально. Он вздохнул, погладил Машу по шелковому плечу и поднялся.

Постоял босиком на теплом паркете - и обнаружил, что стоит подбоченясь. И смотрит в занавешенное окно, будто в даль светлую. И видит только себя со стороны: голый мужчина возле большой кровати, на которой съежилась просвещенная им Маша.

Просвещенная Маша, в свою очередь, видела сейчас своего командированного мужа. Она впервые в жизни сравнивала мужчин. Сравнение было страшно. Она пережила наслаждение, которое она ни при какой погоде не сможет получить дома. Даже если ее муж отрастит или купит себе крылья, - такое вот размышление посетило Машу. Почему крылья? Наверное, по ассоциации с полетом, из которого только что вернулась, даже не совсем еще вернулась, Маша. А что чувствует этот?

А этот отрешенно стоял и смотрел на штору. Босиком пошел на кухню.

Маша выбралась из-под одеяла и все-таки пошла в ванную. И стала купаться, поглядывая на полку с парфюмерией Ли. Маша никогда не бывала в ванной Ли. Она была уверена, что там горы косметики. Там не оказалось ничего, только мужские одеколоны, пенки, бритвы... Неужели она все увезла с собой? - продолжала думать свою одноколейную думу Маша.

Гедат варил кофе и любил Машу. Все любил. Очаровательную легкость, закинувшую Машу в постель без сопротивления и разговоров, послушание в игре, отсутствие попыток выглядеть умнее, чем надо, действительно сверхъестественную шелковистость кожи, мягкость и податливость всех видимых и невидимых мест, - словом, совершенный инструмент для воплощения любых затей чувственности. Пока Гедат варил кофе, Ли размышляла над новыми поступлениями. Ли была счастлива за всех троих. Она пережила все и за Машу, и за Гедата, и за себя, она была и наполнена и опустошена одновременно, это было ликование, звучание всех струн и прочая муть. Гедат остыл, успокоился, а Ли все чирикала в его душе. Он был вынужден слушать.

Пришла Маша, голая. Надела халат и села на табуретку. Молчит.

Гедат налил ей кофе и спросил:

- Тебе понравилось, шелковая Маша?

- А что - так у всех, кроме меня? - задала она самый серьезный вопрос из новейших.

- Этого никто не знает. Врачи говорят, что так у четверти женщин, а у остальных трех четвертей - так, как у тебя с мужем. Я, правда, не верю в четверть. Так понравилось или нет? - спокойно переспросил Гедат, усаживаясь за стол спиной к окну, лицом к Маше.

Свет яркого, уже разгоревшегося дня бил в стекло и беспощадно озарял Машу. Она не мигая смотрела перед собой, сквозь голову Гедата. В ее памяти синкопированно вспыхивало свежее воспоминание о губах Гедата, погруженных в ее губы между ее ног. Маша не могла отделаться от недоумения: вот этот рот, который сейчас с нею разговаривает, только что был там, он и сейчас там, но - уже здесь, пьет кофе. Эти пальцы - они еще там, но они уже держат чашку. Он сидит на кухне голый, а уже кажется абсолютно одетым. Она сидит в халате, а раздета...

- Да, - ответила Маша. - Но мне немного страшно.

- Я понимаю, - сказал Гедат, благодарный Маше за незаданные ею вопросы. Даже Ли, отдыхая за кофе, удивлялась Маше. Раньше, когда эта женщина заходила к ней за кофе, который у нее неизменно заканчивался за два-три дня до приобретения следующей пачки, и они принимались болтать, Ли отмечала только, что Маша не раздражает ее. Маша никогда не жаловалась ни на что и ни на кого. Ничем не хвасталась. Никого не порицала; о муже своем отзывалась с теплом и корректным пиететом; кофейный долг обязательно возвращала. Пребывала в ровном расположении духа. Ли сейчас подумала, что машин муж, обладая таким удобством и будучи чудовищно занятым человеком, уже привык, словно к чистому воздуху и родниковой воде, к своей беспроблемной семейной доле.

Гедату захотелось обнять Машу и погладить. Не надо, одёрнула его Ли. Ревнуешь? - усмехнулся Гедат.

А Маша думала. Поначалу этому очень мешали воспоминания тела, однако через несколько минут Маша заметила что-то еще, очень новое. Мужчина с кофейной чашкой, застегнутый на все пуговицы своей наготы, был все же здесь; он не провалился в себя, а продолжал спокойно и ласково общаться с Машей, немногословно, даже почти молча, - но он не оставил ее. Она почувствовала, что попроси она его сделать все это еще раз, он сделает. Маша вдруг поняла, что уже хочет повторения.

Гедат прекрасно видел это тоже, не говоря уж о Ли.

" Моя маленькая глупышка", - подумал Гедат.

" Сладкоежка!.. " - ухмыльнулась Ли.

Маша не курила. Ли курила непрерывно. Гедат еще не решил, надо ли кузену Ли курить. Пока он решал, Ли потянулась к сигарете и взяла ее. Маша ничего не заметила, она все думала. Гедат спросил ее разрешения курить. Маша от удивления очнулась и пробормотала " конечно". Вспомнила об оставленном доме. На образе дивана возник образ мужа. Захотелось домой, в понятную систему координат. Внизу живота резко и сладко сжались все клетки, на один миг, но очень ощутимо.

- Что это? - вздрогнула Маша.

- Послевкусие, - небрежно уронила Ли вежливым голосом Гедата.

Маша вспомнила, что она женщина. И неожиданно игриво взглянула на Гедата. Он чуть было не уронил чашку, но Ли была на месте. Милый, толкнула она его, девочка искренне желает знать, что делать дальше. Она впервые изменила мужу, а он, как я тебе уже говорила, банкир. Крутой. В нашем деле крепок, но не одарен. Она все поняла, решает, считает. Тебе рассказать, какими путями идут женские мысли, - или ты рассчитываешь на следующий сеанс? Если рассчитываешь, я помолчу.

Не может быть, возразил Гедат. Она не считает. Посмотри, какая она испуганная, взволнованная, довольная, чуточку порочная... Вовсе нет, решительно возразила Ли. Она еще даже чуточку не порочная. И уже не испуганная. Маша не боится тебя. Она сейчас мужа боится.

Из-за его денег? - наивно спросил Гедат. Ну что ты! - возмутилась Ли. Отнюдь не из-за денег. Она знает, что у банкиров звериное чутье на людей. Когда он вернется и своим бревном опустится в нежное Машино лоно, а к его возвращению оно успеет стать избалованным...

Как - избалованным? Мы продолжаем? Гедат, мы продолжаем со страшной силой. Когда я думаю о бревне ее мужа, я сама хочу ее.

Ли, она не заметит? Пока нет.

Пока шли переговоры, Маша допила кофе и встала.

- Прости меня, - сказала Маша, - но я очень хочу знать твое имя.

- Гедат, - не подумав, ответил он.

- Нездешний, - поняла Маша.

- В общем - да, - согласился Гедат, вставая.

Сейчас его беззащитная нагота, всеми нежными подробностями открытая ее взору, впитывалась в Машину память, как симпатические чернила в письмо из подполья. Маша любовалась его красотой, что было совсем уж странно и неожиданно: ей никогда не нравилось зрелище голого мужчины - ни на картинке, ни у себя дома в супружеской спальне.

Троллейбус тряхнуло на повороте, и Ли упала на плечо ночного попутчика, выбив книгу из его рук. Он успел поймать почти у самого пола, резко схватившись за первую обложку. Шуба Ли, уютно окутывавшая всю Ли вместе с ногами, выскочила из пазов, сквозняк мигом пробрался под платье. Туфли на шпильках, мирно стоявшие всю дорогу под диванчиком, покатились невесть куда...

- Что за черт? - недовольно буркнула Ли. - Мне опять холодно, а вы остановились на довольно-таки интересном месте. Маша вообще уйдет когда-нибудь? - и принялась оглядывать пустой салон троллейбуса, ища затерявшиеся туфли.

Ночной попутчик с пониманием поглядывал на суету, внезапно охватившую Ли.

- Вам неуютно, сударыня? - весело спросил он.

- Понимаете ли, голубчик, все это мне известно, но я с интересом внимаю вашей интерпретации...

- Минуточку! Пять минут назад, когда вы ворвались в мой троллейбус, у вас были воистину психиатрические проблемы, душившие вас с самого детства. А сейчас, когда мы уже в половине всей кучи разобрались, вы почему-то бросаетесь туфлями, ворчите, шубу всю растрепали... Закутайтесь-ка по-новой, ноги подберите внутрь, как было. Дорога у нас еще дальняя.

Ли посмотрела по сторонам: стены троллейбуса покрыты ледовыми узорами, будто она смотрит на них с улицы - такие они матовые, с тихим морозным хрустом. Троллейбус явно вышел на ухабистую и извилистую дорогу: его теперь крутило и мотало, и Ли никак

не могла вспомнить ни одной дороги в Москве, на которой любое движущееся механическое транспортное средство могло бы попасть в таковую передрягу. Ли, как велели, опять забралась в шубу. Туфли на шпильках вкатились под ее диванчик, как было, пепельница вспорхнула с колен Ли и самоукрепилась на спинке сиденья непосредственно перед правой рукой Ли.

- Не хотите ли горячего чаю? - как ни в чем не бывало предложил ночной попутчик.

- Представляю себе ваш чаёк! - воскликнула Ли тоном знатока всяческой дьявольщины. - Выпью немного - и куда-нибудь на Лысую Гору... Не правда ли, сударь?

- Не хотите ли горячего чаю? - вежливо повторил ночной попутчик.

- Рассудок мой изнемогает, - пропела Ли в ответ.

- Понятно, - согласно кивнул головой попутчик, - я велел поставить самоварчик. Так что там у вас с рассудком, милая Татьяна?

- Образованный, черт! - продолжала хулиганить Ли в предвкушении самоварчика.

- Один мой друг, в высшей степени уважаемый мною и одарённый человек...

- Простите, одарённый - тоже вами? - уточнила Ли.

- Когда одарен - то уж всеми, поверьте. Так вот

он сказал как-то в сердцах: " Я желал бы критики человеческого рассудка. Было бы истинным благодеянием для человеческого рода, если бы обыденному рассудку могли убедительно показать, как далеко он может простираться, а это и будет как раз столько, сколько ему совершенно достаточно для земной жизни".

- Как приятно перед горячим чаем вернуться в лоно литературных аллюзий! - мечтательно сказала Ли в тон назидательности ночного попутчика.

- А! Вы знаете имя этого человека? - обрадовался ночной попутчик.

- Конечно. Но как мало поняли его при жизни... " Только в самом высоком и самом обыденном идея и явление сходятся вместе. На всех средних ступенях созерцания и опыта они разделяются. " ... Если я правильно вас поняла. - Ли собралась закурить, но он остановил ее, положив ладонь на ее запястье.

- Подождите, сначала чай, а потом покурите.

Ли повиновалась.

В этот момент от передних дверей, внезапно отворившихся с праздничным шумом, с аплодисментами

и оркестром, повалил жар; влетели золотые тарелки, чашки, сверкающий самовар, связка маковых баранок

и мисочка с прозрачным джемом янтарного оттенка. Все это выстроилось перед Ли на невидимом подносе; троллейбус пошел более ровным ходом, не расплескивая чай, не треща замороженными стенами и стеклами. Ночной попутчик куда-то испарился на время, потом появился, потом опять куда-то пропал. И так несколько раз. Ли рассматривала сияние золотых предметов на подносе, любовалась янтарным свечением джема и хотела только одного: закурить.

Когда ночной попутчик исчез в третий раз, она толкнула золотую посуду, стукнула по боку самоварчик, а в янтарную миску всыпала пепел от предыдущих сигарет. Вся композиция для чаепития с возмущенным визгом взлетела под потолок, джем выпрыгнул из миски и принялся отряхиваться мелкими брезгливыми движениями. Самоварчиков носик вытянулся в некое подобие пионерского горна и тревожно прокричал некую какофоническую жуть, от которой Ли зажала уши. Звуки даже человеческих духовых оркестров нечасто вызывали у нее безболезненный отклик, а уж тут...

Интересно, подумала Ли, куда он делся? кто за рулем троллейбуса? и когда последуют репрессии за поруганный сервиз?

- А вот и мы, - возвестил ночной попутчик, входя в задние двери троллейбуса вместе с туманно-белым облаком, отдаленно напоминающим человеческую фигуру. - Разбросали мои гостинцы, сударыня? Разбросали. Ну ладно. - Повернувшись к повизгивающим под потолком посудинкам, он скомандовал: " Вон отсюда! " И они радостно улетели, не оборачиваясь на обидевшую их Ли.

- Я с багажом, дорогая. Частично, конечно. Присаживайся, - пригласил он своего спутника. Или спутницу. Ли не смогла разобрать.

- Спасибо за чаек, - проворковала Ли.

- Пожалуйста, пожалуйста, я не в обиде, - ответил ночной попутчик, оглядывая салон троллейбуса. - Что-то у нас тут слишком казенно, неуютно. Надо пересмотреть интерьер, улучшить дизайн.

Ли заметила, что он переоделся, пока ходил за багажом. Черное пальто вытянулось до пола, волосы черными волнами опустились на плечи, борода на грудь, на смуглых пальцах с узкими ногтями заблестели перстни, - весь облик переменился, а книжка в темно-бордовой обложке получила оклад из черненого серебра.

Ночной попутчик трижды оглядел салон по кругу, и все потемнело. И исчезло. И появилось все другое. Диваны, буфеты с дорогими винами, столик инкрустированный, стекла витражные; просторно, удобно, - кроме диванчика, на котором сидела Ли. Он единственный остался в оригинале.

- Опытный маг, - сказала Ли, глядя на все это, - не применяет ни аравийскую медь, ни мозг обезьяны. Силой мысли он вертит горы...

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒