Групповой чат. 4 страница

— Что? Нет! Боже, вы можете хоть на секунду перестать быть таким гребаным сумасшедшим? Вы не гребаный Крестный отец.

— Ты присутствовал при том, как твой босс кого-то убил? — спрашивает он.

Нет, конечно же, нет, Кэм.

Именно это я и собираюсь сказать, но закрываю рот ото лжи, которую собирался озвучить, и быстро отворачиваюсь. Черт возьми, мне больно сжимать челюсть, но это единственное, что удерживает меня от потери моего дерьма прямо сейчас.

Гэри был последним мужчиной, которому я позволил так себя ударить. Когда я был молод и меньше его ростом, мне ничего не оставалось, как позволить ему ударить меня. В тот момент, когда я был достаточно силен, чтобы нанести ответный удар, я наносил удары так сильно, как только мог, и не сдерживался. Меня много раз били в колонии для несовершеннолетних. Ни разу я не позволил кому-то уйти от наказания за это нарушение. Мое тело хочет нанести ответный удар эпических масштабов человеку, сидящему рядом со мной на водительском сиденье... но я не могу этого допустить.

Он отец Сильвер. Он нравится мне больше, чем я думал. И... ну, я вроде как задолжал ему удар в челюсть. Когда дело доходит до Сильвер, я почти не отличаюсь утонченностью. Я неуважительно отнесся к его дому, а он, в свою очередь, к тому дерьму, которое я сделал с его дочерью под его крышей. Я не виню его за то, что он хочет подпалить мою шкуру. Черт возьми, я определенно заслуживаю побоев. Это не останавливает огонь в моих венах от необходимости схватить его за гребаное горло и душить, пока он не перестанет дышать.

— Я больше не работаю на Монти. — Я протискиваю слова сквозь зубы, медный привкус крови покрывает мой язык. — Я бросил работу в «Роквелле». И больше не собираюсь находиться рядом с таким дерьмом.

— О, да? — Похоже, Кэм не очень-то в этом уверен. Похоже, он считает меня чертовски глупым. — А твой приятель Монти просто помахал рукой в воздухе и сказал: «Круто, приятель, увидимся. Приятно было познакомиться». Так все было? Он даже не был слегка обеспокоен тем, что парень, который убирал за ним беспорядок в прошлом, бог знает как долго, просто... больше не хочет этого делать?

Я вообще ничего не говорю. Я не привык, чтобы со мной так разговаривали. Даже Монти. Кэм сердито шипит себе под нос. Он поворачивает ключ в замке зажигания, и фургон с ворчанием оживает. Мужчина слишком быстро выезжает с крошечной парковки, даже не потрудившись остановиться и проверить, нет ли впереди машин, прежде чем вырулить на дорогу.

Он едет по Мейн-стрит, что-то яростно бормоча себе под нос. И только когда мы въезжаем на стоянку Роли Хай и он снова глушит мотор, то перестает что-то бормотать и обращается ко мне как следует.

— Знаешь, я хотел быть крутым папой. Я занимался всяким дерьмом, когда был в возрасте Сильвер, так что решил, что хрен с ним. Пусть лучше я буду знать, что она задумала. Пусть лучше я буду знать, где она и с кем. Я никогда не осуждал тебя, Алекс. Большинство отцов на моем месте сначала бы отстреливались, а потом уже задавали бы вопросы. Но я дал тебе презумпцию невиновности. Я думал... Кэм, все будет хорошо. Они просто дети, разбирающиеся в своем дерьме…

— Боже... вы говорите так, будто я обрюхатил Сильвер и сбежал из штата, Кэмерон. Я люблю ее. Вы же знаете, что я люблю ее. Вы знаете, что мы... занимались сексом, — говорю я, неловко запинаясь на последних двух словах. — Она не просто какая-то там…

— КОНЕЧНО, Я ЗНАЮ, ЧТО ВЫ ЗАНИМАЕТЕСЬ СЕКСОМ! — ревет он.

Ошеломленный, я немедленно затыкаюсь.

Кэм ударяет кулаком по рулю, и клаксон фургона издает удивленный писк — это звучит чертовски смешно.

— Меня не это волнует, — говорит он, задыхаясь. — Я нихрена не в восторге от этого. Не пойми меня неправильно. Ни один отец не будет в восторге от того, что их единственная дочь больше не... неважно. Насчет секса... неважно. Но ты совершил кое-что похуже, Алессандро Моретти.

У меня голова идет кругом. Вскинув руки вверх, я пытаюсь понять, в чем заключается его проблема, но он делает это чертовски невозможным.

— Кэмерон, я не знаю, что, по-вашему, я сделал, но…

— Ты что, думаешь, я совсем дурак? — спрашивает он, сердито качая головой. — Это все из-за очков? Из-за них кажется, что я ни хрена не вижу, Алекс? Потому что мне очень неприятно говорить тебе об этом, но именно для этого они и существуют. Они делают вещи кристально чистыми, даже в среднего размера закусочной. — Он делает паузу. Делает медленный, напряженный вдох. А потом наносит удар, который потрясает меня гораздо сильнее, чем его правый хук. — Ты попросил мою семнадцатилетнюю дочь выйти за тебя замуж, не так ли, маленький засранец?

Как? Как он мог узнать? Сильвер ни за что бы ему не сказала. Она заставила меня пообещать, что я пойду с ней сообщить ему эту новость. Она не отходила от меня с тех пор, как мы сбежали из закусочной…

Я пристально смотрю на мужчину, пытаясь понять, как все это произошло.

Ни с того ни с сего гнев Кэмерона исчезает. Он откидывается на спинку сиденья, уронив руки по бокам.

— Повисшая тишина предала тебя, — бормочет он. — Впрочем, это не имеет значения. Не совсем. Видишь ли, я знаю свою дочь и знаю, каково это-любить кого-то так, как она любит тебя. Я вижу это по ее глазам. То, как она смотрела на тебя после того, как ты прошептал ей на ухо... — он снова качает головой, кажется, не может перестать повторять это движение. — Я понял, что ты сделал, как только увидел это выражение на ее лице.

Кислый, горький нож впивается мне в грудь. Я должен был предвидеть это еще за милю.

— Итак, одно дело позволить своей дочери встречаться с плохим мальчиком некоторое время, когда она молода и необузданна, но совсем другое — позволить ей связать себя с ним на всю оставшуюся жизнь.

Я жду его подтверждения. Это очевидно, черт возьми. Он терпел меня с тех пор, как я прикатил на своем байке, и теперь он перестал играть в «крутого папу», как он так красноречиво выразился. Он собирается настоять на своем и попытается отнять ее у меня. И самое худшее, что я ничего не могу с этим поделать. Я не стану вставать между Сильвер и ее отцом. Я этого не сделаю. Это было бы самым эгоистичным поступком в моей жизни.

Кэмерон тяжело и удрученно вздыхает. Какое-то мгновение он молчит, тупо глядя в лобовое стекло, но потом потирает лицо руками и говорит:

— Неужели ты действительно думаешь, что я вижу все так черно-бело? Это не имеет к тебе никакого отношения, придурок. Это все из-за нее.

Ну, это уже сюрприз. Какое-то время я молча пережевываю эти слова, пытаясь успокоить свое разочарование.

— Вы не думаете, что я сделаю ее счастливой?

Кэм разочарованно смеется.

— В этом я как раз и не сомневаюсь. Но это не та жизнь, которую я представлял для нее, Алекс. Жениться в семнадцать лет? Поверь мне это вы сейчас говорите, что вы умные. Вы закончите с детьми, прежде чем поймете это, прежде чем кто-либо из вас действительно поймет, как, черт возьми, быть взрослыми, и это будет конец. В конечном итоге она получит практическую квалификацию в вечерней школе, потому что это поможет ей получить стабильную, надежную работу. Ты тоже сделаешь все, что в твоих силах. Я знаю, что ты это сделаешь. Но черт... — Кэм замолкает, закрывая глаза, и вспышка боли, которая пересекает его черты, оглушает меня до чертиков. — Это сделает жизнь незначительной, Алекс. Что-то делать. Как-то справляться. Делать ровно столько, сколько нужно. Я хочу для нее гораздо большего. Она заслуживает самой большой жизни, какую только можно себе представить. Она должна быть астронавтом или гребаным исследователем на Амазонке, а не чертовым администратором.

Сделав ровный вдох, я скрещиваю руки на груди, положив подбородок на грудь.

— Я хочу, чтобы она летала, Кэм. Я никогда не буду подрезать ей крылья. Быть замужем... — Черт, почему это так трудно сказать ему вслух? —... это не значит, что она не может преследовать свои мечты. Я никогда не буду стоять на пути того, что она хочет.

— Легко сказать. Но через двадцать лет, когда вам обоим стукнет по сорок, а вы только и делаете, что сводите концы с концами, что тогда? Ты собираешься сделать какую-нибудь глупость и завести гребаный роман? И что тогда?

О…

Черт.

Это не касается нас с Сильвером. Зачеркните это. Я полагаю, что это касается нас... но это больше о Кэме. Он женился на маме Сильвер сразу после окончания школы. Они сами были детьми, когда у них появилась Сильвер. Он сам сказал мне, когда я жил в трейлере, что собрал свои вещи и почти переехал через всю страну в тот же день, когда она родилась. Но, в конце концов, остался. Они были счастливы. И после всего этого мама Сильвер разрушила их брак, переспав с другим мужчиной. Ей наскучила ее безопасная, удобная, предсказуемая жизнь, и она сделала что-то, что причинило Кэмерону боль самым ужасным образом. С его точки зрения, это происходит снова и снова, только на этот раз Сильвер слишком быстро и в слишком юном возрасте отказывается от своей свободы. Это Сильвер пострадает в будущем, когда я буду разочарован нашей безопасной, комфортной, предсказуемой жизнью, и он не может просто так на это смотреть.

Так что вместо этого Кэм кое-что сделал. Он посадил меня в свою машину, ударил кулаком по лицу, а теперь почему-то держит в заложниках на школьной парковке.

— Кэм. Ну же. Я не собираюсь так поступать с Сильвер. Никогда.

— Тебе только семнадцать, Алекс. Ты не знаешь, что будешь делать через год, не говоря уже через двадцать.

Да пошел он к черту за это. Мне не нравится слышать обвинение или осуждение в его голосе, но оправдание ему ничего не докажет. Вместо этого мне удается сохранять хладнокровие.

— Вы совершенно правы. Я не знаю, что буду делать в следующем году. Я не знаю, поступлю ли я в колледж, или найду работу, или... не знаю. Но в чем я уверен, так это в Сильвер. Если она уедет в Дартмут, я буду сидеть в машине рядом с ней со всем своим барахлом. Она захочет исчезнуть в Амазонке? Я приму свои таблетки от малярии, как хороший мальчик, и прослежу, чтобы ее не съели. И, черт возьми. Если она решит, что хочет стать гребаным астронавтом и отправиться в космос, я тоже как-нибудь разберусь. В каком бы направлении она ни направилась, и пока она хочет, чтобы я был рядом с ней, я буду там, делая каждый шаг вместе с ней. И наша жизнь все равно не будет ни безопасной, ни комфортной. Она будет полна музыки, смеха и света, Кэм. Как вообще можно что-то предсказать, когда рядом Сильвер?

Внутри школы в главном коридоре загорается свет. Кэмерон сжимает ключи от фургона в кулаке, ослабляет хватку и снова сжимает ее. Мы оба сидим некоторое время, глядя на прямоугольник света, идущий из школы, прорезающий темноту, и я жду, что мужчина скажет что-нибудь.

Это занимает очень много времени.

Наконец Кэм лезет во внутренний карман пиджака и что-то достает оттуда. Он вертит ее в руках — маленькую темно-бордовую коробочку с золотым тиснением геральдической лилии на крышке, а потом надувает щеки и шлепает меня ей по груди.

— И что это такое? — спрашиваю я, хотя точно знаю, что это такое; коробка кажется мне раскаленным углем в моих руках.

— Оно принадлежало моей бабушке.

— Знаете, я могу позволить себе купить ей кольцо. У меня много…

— Да, да, я в этом не сомневаюсь, — ворчливо вставляет Кэм. — Но оно должно было перейти к Сильвер, когда она обручится. Оно особенное. Во время войны мой дед помогал передавать сообщения через Доломиты союзным войскам. Он купил это кольцо в Швейцарии и носил его с собой три года, пока не смог вернуться к моей бабушке. У него хорошая история. К нему прилагается счастливый конец. Именно такое кольцо и следует носить. Лучше, чем какое-то бездушное новое украшение от Zales.

— У меня вкус лучше, чем Zales. — Это оскорбительно, что он вообще предположил такое. Я могу быть парнем, и у меня могут быть татуировки на шее, и я могу выглядеть так, как будто мне наплевать на женские украшения, но я никогда не пойду в сетевой магазин и не куплю обычное кольцо для женщины, на которой я хочу жениться. Я бы купил Сильвер вещь, которая отражала бы ее — нечто уникальное и единственное в своем роде.

Когда я открываю коробку, которую Кэмерон сунул мне, кольцо внутри оказывается именно таким. Этот камень — не бриллиант. Цвет ярко-розовый, чистый и яркий, и он ловит тот немногий свет, что есть в фургоне, прекрасно преломляя его. Дизайн не такой традиционный, как я предполагал. Он женственный и действительно особенный, и...

— Серебро?

Кэм хмыкает.

— Шла война. Драгоценные металлы и камни были нормированы точно так же, как и все остальное. Даже в Швейцарии. Моя мать предлагала изменить его для моей бабушки в семидесятых годах, но эта идея провалилась, как Гинденбург. Моя бабушка повернулась к ней и сказала... — Кэм поворачивается ко мне, повторяя слова женщины — Это кольцо, которому я сказала «да». Я бы ни за что на свете не стала его менять. Насколько я понимаю, серебро гораздо дороже золота.

Ха. Слишком уж это не похоже на совпадение. Сильвер — необычное имя для человека. У меня такое чувство, что маленький кусочек истории ее прабабушки был передан дочери Кэма, когда она была одарена этим именем. Я киваю и захлопываю коробку.

Серебро гораздо дороже золота.

— Значит, вы не собираетесь нас останавливать? — Возможно, это недавняя травма головы, но я совершенно запутался.

Кэм смеется себе под нос — один печальный, покорный смешок.

— Ты никогда не причинишь ей вреда. Ты никогда не причинишь ей боли. Даже на одну минуту.

Это утверждения, а не вопросы. Тем не менее, я отвечаю на это.

— Я лучше умру, черт возьми.

— Тогда нет. Я не собираюсь пытаться остановить тебя. Да и какой в этом смысл? Для всего этого уже слишком поздно. Я поклялся, что всегда буду давать Сильвер ту жизнь, которую она хочет, и она приняла свое решение. Она выбрала жизнь с тобой. И, в конце концов... песня не может быть неспетой, не так ли, Алессандро?

Я гримасничаю, глядя на коробку, слегка скрючившись внутри от звука этого имени, исходящего из его рта. Он сделал это, чтобы немного разозлить меня. Он знает, что только Сильвер может называть меня Алесс…

— Алекс.

— Все в порядке. Мне все равно. Вы можете называть меня как угодно…

— Нет, Алекс! — Кэм бьет меня в верхнюю часть руки, и низкий рык нарастает глубоко в стволе моей груди.

— Клянусь тебе, старик. Это был ваш последний свободный удар. Если вы ударите меня еще раз, я …

Мужчина хватает меня за руку и трясет.

— Заткнись, мать твою. Смотри!

Шокированный настойчивостью его тона, я поднимаю голову, как приказано, проследив за его широко раскрытыми глазами, устремленными в сторону школы. В холле все еще горит свет, как и раньше, но... теперь на ступенях, ведущих к главному входу, стоят три человека — фигуры трех мужчин.

Я наклоняюсь вперед, щурясь в темноте. Личности трех мужчин становятся очевидными сразу, и холодное, мерзкое чувство опускается на меня.

— Что это, черт возьми, такое? Можно мне одолжить ваши очки?

Глубокий, гортанный рокот наполняет машину; на водительском сиденье Кэмерон рычит, как дикая собака, которую только что загнали в клетку.

— Они должно быть сломаны, — отвечает он. — Так и должно быть. Потому что того, что я вижу, не может быть. Это директор Дархауэр. И тот ублюдок из УБН. И… — говорит Кэм, задыхаясь от слов, — тот, кто не должен дышать гребаным воздухом свободы.

Глава 25.

Даже если готовить Орандж Чикен дома с нуля, то это займет полтора часа. Я знаю из многих, многих опытов (нет, я не горжусь собой), что требуется меньше двадцати минут, чтобы заказать, дождаться и забрать упомянутое блюдо в «Императорском Драконе», поэтому я начинаю немного волноваться. Я пытаюсь дозвониться до Алекса, но его телефон лежит мертвым на прикроватном столике. Он же собирался выйти за зарядным устройством, как вдруг вернулся в квартиру, заговорил о припасах и китайской еде, а потом ушел, даже не включив его в розетку.

Я уже собираюсь звонить в закусочную к Гарри — может быть, Алекс пошел туда, чтобы забрать гитары и все оборудование, которое мы оставили там после нашего выступления — когда он прокрадывается в дверь квартиры, как преступник, пытающийся проскользнуть мимо сторожевой собаки.

Скрестив руки на груди, я выглядываю в коридор из кухни.

— Алекс, что ты делаешь?

— Figlio di puttana (прим. с итал. - «Твою ж мать! »)! — Парень протягивает руку и прижимается к стене. Его темные волнистые волосы выглядят так, словно он провел по ним руками тысячу раз, а глаза...

Подождите…

— Алекс, какого черта у тебя синяк? — Я бросаюсь к нему, пытаясь дотянуться до распухшего синяка на его скуле. — О боже, у тебя бровь рассечена. Что, черт возьми, произошло? — Меньше двух часов. Его не было меньше двух часов, а он умудрился найти неприятности.

Алекс морщится, когда я касаюсь кончиками пальцев пореза чуть выше его левого глаза, резко втягивая воздух.

— Ну, синяк — это любезность от твоего отца.

Я не могла его правильно расслышать.

— Что? От моего отца?

— Оказывается, он чертовски хорошо складывает два и два вместе. Ты знала об этом?

— Я провела большую часть своего детства, безуспешно пытаясь вешать ему лапшу на уши. Да, я это знаю. О чем ты говоришь?

— Он понял, что я просил тебя выйти за меня замуж. И он не очень-то этому обрадовался.

Я делаю шаг назад, прикрывая рот обеими руками.

— Вот дерьмо.

— Дааааа.

Быстро оглядев его с ног до головы, я проверяю, нет ли других повреждений. Если папа понял, что мы сделали, то он не остановился бы только на синяке. Он наверняка решился бы на кастрацию.

— Ты в порядке?

— В порядке.

— Тогда... что же это за тайное проникновение? И что это за странное выражение у тебя на лице? — Он действительно выглядит странно, как будто держит во рту рой пчел, и они постоянно жалят его, но он не может их выпустить.

— Я думал, может быть, ты спишь. Не хотел тебя будить.

— Сейчас половина десятого, а ты обещал мне китайскую еду. Какого черта я буду спать? Алекс? Эй, что происходит? Что? Что ты мне не договариваешь?

Выражение его лица действительно начинает выводить меня из себя. Он улыбался, когда выходил из квартиры, но сейчас у него такой вид, будто весь мир перевернулся. Мои нервы просто разрываются на части, когда он протягивает руку и ведет меня в спальню.

— Алекс?

— Садись, Argento.

— Зачем? Боже, просто скажи это. У меня вот-вот случится чертов нервный срыв.

— Просто присядь на секунду. Мне нужно подумать.

Он выглядит так, словно у него сдали нервы. Расхаживая взад и вперед по спальне, он грызет ноготь большого пальца, тяжело дыша. Я сажусь на кровать, убирая ноги с ковра, с его пути, подтягивая колени под подбородок. Ожидание чертовски убивает меня, но торопить его — это не вариант.

Я провожаю его взглядом из одного конца комнаты в другой, и мой разум лихорадочно работает. Что-то случилось. Нечто ужасное. Но я не могу понять, что именно. К сожалению, самое худшее, что могло случиться с Алексом, уже произошло недавно. Его брат умер. Он не может пытаться придумать способ порвать со мной, он только четыре часа назад сделал мне предложение. Надеюсь, что ему понадобится гораздо больше времени, чтобы переболеть мной. А это значит, что речь не может идти о нем. Так что это значит…

О.

Должно быть, дело во мне.

За правым глазом начинает пульсировать острая боль — предвестие грандиозной головной боли. Чтобы Алекс был так взвинчен, что бы это ни было, это должно быть плохо.

— Это из-за папы? — тихо спрашиваю я. — Ты был с ним. Он ранен или что-то еще? Заболел?

Алекс качает головой, на мгновение встречаясь со мной взглядом, прежде чем снова отвернуться.

— Нет. Нет, с Кэмом все в порядке. Ну... он очень взвинчен, но...

— Насчет нас? По поводу женитьбы?

— Нет. Христос. — Алекс резко останавливается и опускается на корточки передо мной в конце кровати. Его руки, словно ледышки, когда он тянется ко мне и переплетает свои пальцы с моими. У него такой взгляд, какой бывает у людей, когда они знают, что вот-вот скажут что-то такое, что разобьет чей-то мир на куски. — Кэм расстроен, потому что... он отвез меня в школу. Ему хотелось поговорить. Когда мы закончили, то поняли, что на ступеньках снаружи стоят люди.

— Окей. Иногда они проводят обучение для учителей после того, как ученики уходят, верно? Или это могла быть бригада уборщиков…

— Это был Дархауэр, — вмешивается Алекс. — Этот ублюдок из УБН был с ним. И там был... — он тяжело выдыхает.

— Если ты не скажешь, я закричу. Серьезно. Я больше не могу этого выносить.

— Джейкоб. — Его голос срывается на этом имени. — С ними был Джейкоб.

Я моргаю, а потом снова моргаю. Алекс не в фокусе. Мое зрение колеблется и искажается, как будто кто-то только что накачал меня наркотой.

— Прости. Ты только что сказал, что Джейкоб был у школы? Джейкоб Уивинг?

Алекс кивает, беспокойство волнами пульсирует в нем.

— Мне пришлось силой затащить твоего отца обратно в машину и отвезти домой. Вот почему меня так долго не было.

— Папа вышел из машины?

— Да. Думаю, что он попытался бы убить его, если бы я не перехватил.

Все вокруг так приглушенно, словно комки ваты закрывают мне слуховые проходы. Я кажется… не совсем... понимаю…

Нахмурившись, я прищуриваюсь и смотрю на Алекса.

— Но это же невозможно. Джейкоб в тюрьме. Они забрали его. У них много доказательств. Наши свидетельские показания. Фотографии Зен. Все обвинения, которые они ему предъявили за то, что он помогал отцу. Это не мог быть он. Должно быть, это был кто-то другой.

Алекс вздрагивает.

— Кэм сделал пару звонков, пока я отвозил его к тебе домой. Шериф Хейнсворт сказал, что не может обсуждать этот вопрос, но через пару минут ему перезвонил один из его помощников. Она услышала шерифа и сказала, что это неправильно, что происходит, и что мы... что ты заслуживаешь знать, что происходит. Очевидно... — Алекс смотрит куда-то влево, его рот слегка приоткрыт, как будто он действительно не знает, как продолжить. — Очевидно, УБН снимает обвинения с Джейка. Его отец заключил сделку с этим ублюдком Лоуэллом и сказал, что даст им имена пяти крупных наркоконтрабандистов, если они смягчат ему наказание. Джейк не будет нести ответственности за все, что он сделал, работая на Калеба. Обвинение в изнасиловании все еще остается в силе, но его выпустили под залог до слушания дела.

Невольно моя рука движется к основанию шеи. Черт, веревка все еще там, сжимается вокруг моего горла, перекрывая доступ воздуха.

— А как насчет обвинения в покушении на убийство?

Алекс издает жесткий, язвительный звук.

— Сняты. Вместо этого они заменили его обвинением в нападении, что является абсолютным гребаным дерьмом. Твой отец думает, что они снизили это обвинение как часть сделки Калеба с УБН.

Я обхватываю колени еще крепче, уставившись в пол.

— Значит... вот как. Они просто выпустили его?

Алекс пыхтит, низко опустив голову.

— Да.

— И... если он был в школе, то что это значит? Они просто позволят ему вернуться? Как будто ничего, бл*дь, не случилось?

— Я не знаю. Дархауэр кричал через всю парковку, но у меня не было возможности остановиться и поговорить с ним. Я был слишком занят, пытаясь заставить твоего отца успокоиться.

— Я не могу себе представить, как ты пытаешься его успокоить, — тупо говорю я. — Я бы подумала, что все будет наоборот.

— Поверь мне, Argento. Мне захотелось оторвать чертовому ублюдку голову, как только я его увидел. Однако Дархауэр и Лоуэлл были там. Если бы я даже плюнул в их сторону, для меня это был бы билет в тюрьму в один конец. Но они не могут присматривать за ним двадцать четыре часа в сутки. В какой-то момент он останется один, и когда он это сделает, я буду готов и, черт возьми, буду ждать его.

Это плохо, очень-очень плохо. Ярость Алекса не имеет себе равных. Он кипит от этого — ему не потребуется много времени, чтобы выплеснуть все наружу. Мы это уже проходили. Если он причинит вред Джейку, это будет конец его жизни. И на этот раз он не просто причинит ему боль. Он его убьет. А что потом? Я смогу видеться с ним только пару часов в неделю? На ближайшие тридцать гребаных лет? К тому времени, как его выпустят из тюрьмы, ему будет уже пятьдесят, и лучшие годы нашей совместной жизни уйдут в прошлое. Джейкоб все равно победит, черт возьми.

Но я не настолько глупа, чтобы сказать Алексу, чтобы он не охотился за ним. Это было бы пустой тратой времени. Он видел, как я висела на стропилах с веревкой на шее, и я видела страх и боль на его лице, когда он думал, что потеряет меня. Джейкоб должен заплатить за то, что он сделал, и Алекс не успокоится, пока не увидит, как это происходит. Но должен быть и другой способ.

Медленно поднимаясь на ноги, я шмыгаю носом и с удивлением обнаруживаю, что плачу.

— Сильвер? — шепчет Алекс.

Я обхожу его и поднимаю свою сумку с пола у двери его спальни. Внутри отыскиваю маленькую карточку, все еще засунутую во внутренний карман на молнии. Она немного помята и потрепана на одном углу, но номер все равно отлично читается. Я отдаю его Алексу, зная, что отдаю вместе с ним частичку своей души — частичку, которой я с радостью пожертвую, если это будет означать, что Джейк, наконец, получит по заслугам.

Алекс быстро просматривает карточку оценивающим взглядом.

— И что это?

— Доктор, которая лечила меня... думаю, что ее парень может быть из тех, кому платят за то, чтобы люди исчезали. — Эти слова не кажутся мне настоящими, когда я их произношу. Они звучат так, как будто кто-то другой сказал бы, читая сценарий в каком-то фильме. Такие вещи не обсуждаются в реальной гребаной жизни. Я вообще почти не чувствую никакой связи с этим заявлением. Вместо этого безумный смех пузырится в глубине моего горла, вырываясь из меня порывами, как безумная икота.

Алекс хмуро смотрит на карточку.

— Наемный убийца? Ты думаешь, что парень твоего доктора — наемный убийца?

— Да. У него было странное имя. Зевс, или Зейн, или...

Алекс резко вскидывает голову.

— Зет? Парня, который дал тебе это, звали Зет?

— Да. Точно – Зет.

Алекс качает головой и недоверчиво смотрит на меня.

— Это... бл*дь... невозможно.

Глава 26.

— В пятнадцатый раз повторяю, это не обсуждается.

Папа вышел на тропу войны. Он не перестает разглагольствовать о несправедливости и коррупции с тех пор, как я проснулась сегодня утром. Он чуть не сбил старую женщину на дороге в Роли, потому что слишком дико жестикулировал и не заметил, как она вышла на дорогу.

— Я не собираюсь стоять в стороне и позволять ему вернуться в школу, Сильвер. Нет. Э-э-э... ни за что. Их позиция совершенно неприемлема. Ну, я понятия не имею, какова их позиция на самом деле, но этого не будет. Если Джим Дархауэр хочет преклоняться перед семьей, находящейся в опале, тогда ему придется иметь дело со мной. Не говоря уже об остальных родителях, когда они узнают, что директор гребаной школы не против того, чтобы гребаный насильник-убийца общался с их детьми.

— Вообще-то Джейк никого не убивал, — бормочу я себе под нос.

— Мы этого не знаем! Откуда нам это знать? — визжит папа. — Насколько нам известно, Джейк мучил кучу людей, а его подхалимы-родители все это скрывали. Блин, меня чертовски тошнит от того, что Калеб Уивинг все еще может владеть такой силой из-за тюремной решетки. — Папа ударяет ладонью по рулю, обнажая зубы. — Это нихрена не правильно!

Достаточно сказать, что сегодня утром я не хотела, чтобы он отвозил меня в школу. Я не хотела, чтобы он приближался к этой катастрофической ситуации, но уговаривать его было бесполезно. Он поклялся, что сохранит спокойствие, но нарушил свое обещание еще до того, как добрался до конца подъездной дорожки.

— Ты слишком много ругаешься, — говорю я ему. — Дархауэр даже не согласится встретиться с тобой, ты ведь это знаешь, верно? Ты же должен был записаться на прием. И ты выглядишь сумасшедшим, папа. Он только взглянет на тебя и испугается за свою жизнь.

Папа действительно выглядит ужасно. Волосы у него встали дыбом, очки сдвинуты на лоб под странным углом, а под глазами залегли темные круги. Прошлой ночью он не ложился спать. Он ждал меня, когда я вошла незадолго до полуночи, и отказывался спать. Он рыскал по дому, хлопал дверцами шкафов, вообще был занозой в заднице, и когда я спустилась вниз в семь тридцать утра, он уже был готов и ждал меня у двери с ключами от «Новы» в руке, «жажда крови» было написано у него на лице.

По дороге через весь город выражение его лица только ухудшилось.

— Он встретится со мной, — рычит папа сквозь зубы, сворачивая на школьную стоянку. — И ему лучше не говорить мне, что этому маленькому ублюдку будет позволено вернуться и посещать занятия, иначе я сожгу это место дотла. И помоги мне, Господи, я сделаю это.

— Я понимаю ваше беспокойство, честное слово. Знаю, что эта ситуация не идеальна, мистер Париси, но мы должны смотреть фактам в лицо. Роли Хай — единственная школа в радиусе тридцати миль…

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 14 151617 18 Следующая ⇒