Елена — моя. 12 страница

Ее дыхание было теплым, зловонным и тошнотворным, как запах тухлых яиц.

Изабель высунула розовый язычок. Нет, он не был проколот. С ним произошло кое-что похуже. Каким-то острым инструментом Изабель разрезала эту длинную мышцу вдоль, так что он стал раздвоенным, как у змеи.

Розовый раздвоенный язык лизнул Бонни в лоб.

Бонни потеряла сознание.

Мэтт медленно вел машину по почти неразличимой полосе. Он заметил, что на дороге не было никаких знаков, которые бы на нее указывали. Машина миновала пологий подъем, после которого был крутой спуск, ведущий к небольшому расчищенному участку.

— Держись подальше от колдовских кругов, — сказала Елена нараспев, как будто что-то цитировала. — И от старых дубов.

— Ты о чем?

— Останови машину.

Мэтт остановил машину, Елена вышла и встала в середине поляны.

— У тебя нет ощущения, что мы оказались в колдовском мире?

— Не знаю. Куда побежал этот рыжий зверь?

— Куда-то сюда. Я его видела!

— Я тоже — и ты заметила, что он крупнее лисы?

— Да. И меньше волка.

Мэтт с облегчением вздохнул.

— Бонни мне не поверила бы. А заметила, как быстро он бежал?

— Ни одно существо в нашем мире не может двигаться с такой скоростью.

— То есть ты все-таки считаешь, что нам примерещилось? — едва не заорал Мэтт.

— Нет, я говорю, что мы видели существо не из нашего мира. Вроде того жука, который на тебя напал. Или тех деревьев. Существо, не подчиняющееся законам нашего мира.

Они так и не смогли найти этого зверя, как ни старались. Между деревьями плотной стеной стояли заросли кустарника, но там не было ни просвета, ни убежища, ни следов того, что кто-то там проскочил.

Солнце медленно клонилось к закату. На поляне было красиво, но она не представляла для них никакого интереса.

Мэтт собрался повернуться к Елене и сказать ей об этом, как вдруг увидел, что она быстро выпрямилась, словно ее что-то встревожило.

— Что слу... — Он проследил за ее взглядом и осекся.

Обратный путь перегородил желтый «феррари».

По дороге сюда им не попадался желтый «феррари». На полосе вообще хватило бы места только для одной машины

И все-таки тут стоял «феррари».

За спиной Мэтта хрустнула ветки. Он обернулся:

— Дамон!

— Вы ждали кого-то другого? — Круглые рей-бэпы полностью закрывали его глаза.

— Мы не ждали никого, — раздраженно ответил Мэтт. — Мы просто повернули сюда.

Елена вспомнила: последний раз Мэтт видел Дамона, когда того выгнали из комнаты Стефана, как побитую собаку. Тогда Мэтт хотел дать ему кулаком по физиономии. Она буквально ощущала, что сейчас он хочет того же самого.

Но сейчас Дамон явно был не таким, как тогда, когда уходил от Стефана. Елена чуть ли не кожей ощущала, как от него, подобно тепловым волнам, исходит ощущение угрозы.

— Я понял. Это — твой частный утолок земли, и возделывать его ты будешь сам, — перевел Дамон, и в его голосе послышались заговорщические нотки, что очень не понравилось Елене.

— Нет! — рявкнул Мэтт. Елена поняла, что ей придется позаботиться о том, чтобы он не наговорил лишнего. — Как у тебя вообще язык повернулся? Елена принадлежит Стефану.

— Я бы сказала — мы принадлежим друг другу, — уточнила Елена.

— Ну конечно, конечно, — сказал Дамон. — Одно тело, одно сердце, одна душа. — Елене показалось, что на мгновение там, за рей-бэнами, промелькнуло какое то... убийственное выражение.

Впрочем, внезапно Дамон заговорил совсем другим голосом — ровным, мурлыкающим:

— Но тогда почему вы здесь вдвоем? — Он говорил, повернув голову к Мэтту и следя за каждым его движением, как хищник, выслеживающий жертву. Все его поведение было гораздо подозрительнее, чем обычно.

— Мы увидели какого-то рыжего зверя, — сказал Мэтт быстрее, чем Елена успела его остановить. — Примерно такого же, как я видел перед аварией.

По рукам Елены вверх-вниз бегали мурашки. Почему-то ей показалось, что Мэтт зря это сказал. Они стояли в полумраке тихой поляны посреди хвойного леса, и ей вдруг стало очень страшно.

Она до предела напрягла свои недавно обретенные органы чувств, напрягла до того, что они, словно газовое платье, раздались вокруг нее, — и почувствовала, что и здесь творится что-то неладное, только ей никак не удается понять, что именно. И одновременно она заметила, что по большому диаметру вокруг них умолкли птицы.

А больше всего ей стало не по себе после того, как она обернулась, обернулась именно в тот момент, когда перестали петь птицы, и увидела, что Дамон тоже обернулся, чтобы посмотреть на нее. Темные очки не давали ей понять, о чем он думает. Остальная часть его лица превратилась в непроницаемую маску.

«Стефан», — тоскливо подумала она, чувствуя себя совершенно беспомощной.

Как он мог покинуть ее — покинуть, когда кругом творится такое? Не предупредив, не рассказав, куда он собирается, не оставив никаких способов связаться с ним... Может быть, ему это и казалось правильным — ведь он так боялся превратить Елену в существо которое ненавидел в самом себе. Но оставлять ее с Дамоном, когда Дамон в таком настроении, а от ее прежних сил не осталось и следа...

«Сама виновата, — подумала она, запретив себе жалеть себя. — Кто вечно нудил: „Вы же братья, вы же братья"? Кто убеждал Стефана, что Дамону можно доверять? Сама заварила кашу, сама ее и расхлебывай».

— Дамон, — сказала она, — я искала тебя. Хотела кое-что узнать... про Стефана. Ты знаешь, что он ушел от меня?

— Конечно. Я так понял, для твоего же блага. Поручил мне охранять тебя.

— Значит, ты видел его позавчера ночью?

— Конечно,

И — конечно — даже не попытался его остановить. Разумеется — ведь для тебя это такое везение, подумала Елена. Как же ей хотелось, чтобы к ней вернулись способности, которыми она обладала, когда была духом! Она не хотела этого сильнее, даже когда поняла, что Стефан действительно бросил ее, и она, став человеком, не может его найти.

— Ясно. Просто я не разрешала ему уходить от меня, — сказала она ровным голосом, — ни для моего собственного блага, ни почему-либо еще. Я собираюсь вернуть его — но сначала мне надо знать, куда он ушел.

— Ты спрашиваешь меня?

— Да. Прошу тебя, Дамон. Я должна его найти. Он мне нужен. Я... — Ее голос стал прерываться, и она подумала, что надо быть построже к себе.

И именно в этот момент она услышала, что Мэтт едва слышно шепчет ей:

— Елена, перестань. По-моему, мы только злим его еще больше. Посмотри на небо.

Елена и сама почувствовала то, о чем он говорит. Деревья вокруг, казалось, наклоняются к ним, они потемнели, стали угрожающими. Елена медленно подняла голову и посмотрела вверх. Над головой собирались серые облака, они громоздились друг на друга, перистые уступали место кучевым, они превращались в грозовые — и все это происходило прямо над той точкой, в которой они стояли.

А на земле стали образовываться маленькие вихри, которые поднимали вверх горстки сосновых игл и свежие зеленые летние листья, сорванные с молодых деревьев. Елена никогда раньше не видела ничего подобного. Поляна заполнилась сладким и одновременно чувственным ароматом — ароматом экзотических масел и долгих, темных зимних ночей.

Эти вихри поднимались выше, и сладкий аромат окружал ее, смолистый и душистый, все плотнее и плотнее, пока она не почувствовала, что он пропитывает всю ее одежду и впечатывается в самую ее плоть. Она смотрела на Дамона и думала о том, что ввязалась в дело, оказавшееся ей не по зубам.

Она не сможет защитить Мэтта.

Стефан написал в моем дневнике, чтобы я доверяла Дамону. Стефан знает его лучше, чем я, в отчаянии думала она. Но мы оба знаем, чего Дамон на самом деле хочет. Чего он хотел всегда. Меня. Мою кровь...

— Дамон, — начала она мягко — и осеклась. Глядя в сторону, он вытянул по направлению к ней руку ладонью вперед.

Подожди.

— Я должен кое-что сделать, — сказал Дамон вполголоса. Он наклонился, двигаясь с непринужденной и экономной грацией пантеры, и поднял обломок какой-то ветки, на вид — ветки виргинской сосны. Он покачал ею в воздухе, словно стараясь оценить ее вес и то, насколько удобно ею управлять. Она стала больше похожа на веер, чем на ветку.

Теперь Елена смотрела на Мэтта, стараясь вложить и этот взгляд все свои чувства, главным из которых было чувство вины — вины за то, что она втянула его это, вины за то, что она не выпускала его из круга самых близких друзей, чья жизнь оказалась так тесно связанной со сверхъестественным.

«Теперь я, кажется, начинаю понимать, что чувствовала Бонни весь последний год», — подумала Елена, которая видела, что происходит, и могла предсказать, что случится дальше, но не имела ни малейшей возможности на что-либо повлиять.

Мэтт, вертя головой, украдкой пробирался к деревьям.

Не надо, Мэтт. Не надо. Не надо!

Он не понял, в чем дело. Впрочем, она тоже ничего не поняла — она лишь чувствовала, что деревья держатся поодаль только потому, что здесь стоит Дамон. Если бы они с Мэттом попробовали углубиться в лес, если бы они шагнули за пределы поляны или просто пробыли бы на ней подольше... Мэтт увидит у нее на лице страх, и на его лице отразилось мрачное понимание. Они в ловушке.

Разве что...

— Поздно, — отрезал Дамон. — Я уже сказал: мне надо кое-что сделать.

Он явно нашел то, что искал. Он поднял палку вверх, немного покачал ею и резким движением опустил вниз и в сторону.

Скорчившись от боли, Мэтт упал на землю.

Он и представить себе не мог, что на свете бывает такая боль: она шла словно бы изнутри его собственного тела, но отовсюду — от каждого органа, каждой мышцы, каждого нерва, каждой кости, и всюду боль была разной. Мышцы болели и были охвачены спазмами, как будто были напряжены до предела, но что-то заставляло их напрягаться еще сильнее. Внутренние органы пылали. В животе орудовали ножи. Кости болели так, как болела его рука, когда он ее сломал, — ему было девять лет, и машину, которую вел его отец, ударила в бок другая машина. А нервы... Если бы на нервах стоял переключатель с отметками «удовольствие» и «боль» — в его случае выключатель был повернут на «адскую мужу». Прикосновение одежды к коже было невыносимым. Циркуляция воздуха вызывала агонию. Мэтта хватило на пятнадцать секунд — потом он потерял сознание.

— Мэтт!

А Елена тем временем словно окаменела: все ее мышцы были блокированы и не могли пошевелиться, как ей казалось, целую вечность. Потом они внезапно снова стали ее слушаться, и она побежала к Мэтту, приподняла его голову, положила ее себе на колени, посмотрела ему в глаза.

Потом она подняла взгляд.

— Зачем, Дамон? Зачем? — Вдруг она поняла, что Мэтт без сознания, но все еще продолжает корчиться от боли. Кричать нельзя — надо говорить, но говорить веско: — Зачем ты это делаешь? Дамон! Прекрати.

Она оглядела фигуру молодого человека в черном — черные джинсы с черным поясом, черные ботинки, черная кожаная куртка, черные волосы — и эти чертовы рей-бэны.

— Я уже сказал, — небрежно ответил Дамон. — Мне надо кое-что сделать. Полюбоваться. Мучительной смертью.

— Смертью? — Елена посмотрела на него, не веря своим ушам. Она стала собирать всю свою Силу — это так легко и получалось само собой еще несколько дней назад, когда она не умела говорить, и на нее ее действовал закон всемирного тяготения, — и стало так трудно и непривычно сейчас.

— Если ты, — сказала она, чеканя каждое слово, — не отпустишь его немедленно, я ударю тебя всем, что у меня есть.

Оп засмеялся. Никогда раньше Елена не видела, чтобы Дамон смеялся по-настоящему — по крайней мере так.

— Думаешь, я замечу то, что у тебя есть?

— У меня есть не так уж и мало. — Елена мрачно оценила ситуацию. Силы у нее было не больше, чем у одного человеческого существа, — это была та Сила, которые вампиры забирают у людей вместе с кровью, — но, побыв духом, она научилась ее использовать. Теперь она знала, как правильно ею бить. — Думаю, ты это почувствуешь. А теперь — я сказала, ОТПУСТИ ЕГО!

— Почему люди всегда считают, что, когда не работает логика, надо громко орать? — промурлыкал Дамон.

Тогда Елена нанесла удар.

Точнее сказать, приготовилась нанести. Она глубоко вдохнула, успокоила свое внутренне «я», представила себе, что держит в руках шар белого огня, и тут...

Мэтт стоял на ногах. Ощущение было такое, словно его подняли силком и заставляли стоять, как куклу, и на глазах у него невольно выступили слезы, но это все равно было гораздо лучше, чем когда он лежал, корчась от боли.

— Ты у меня в долгу, — бросил Дамон Елене. Я стребую с тебя долг. Потом.

Потом он сказал, обращаясь к Мэтту тоном заботливого дядюшки, на секунду сверкнув одной из своих мгновенных улыбок, относительно которых никогда нельзя было точно сказать, видел ты их или нет:

— Похоже, мне повезло, что ты крепкий орешек, да?

— Дамон, — Елене уже доводилось видеть его увлеченным игрой в кошки-мышки с теми, кто был заведомо слабее его, и эта его ипостась нравилось ей меньше всего. — Чего ты на самом деле хочешь?

Его ответ ее удивил:

— На меня были возложены обязанности твоего опекуна. Я обязан тебя опекать. И я как минимум считаю неправильным, чтобы ты находилась без моего присмотра, пока моего младшего брата нет рядом.

— Я могу сама позаботиться о себе, — строго сказала Елена и махнула рукой — это был знак того, что они могут перейти к существу дела.

— Ты очень миловидная девушка. И можешь оказаться потенциальным объектом угрозы со стороны опасных и... — улыбка-вспышка, — сомнительных элементов. Я настаиваю на том, чтобы у тебя был телохранитель.

— Дамон, в данный момент меня надо охранять только от тебя, и ты сам это знаешь. Что ты на самом деле имеешь в виду?

Поляна... пульсировала. Так, словно она была живым существом и дышала. Елена чувствовала, как у нее под ногами — под подошвами старых, потертых походных ботинок Мередит — земля слабо шевелилась, как огромное спящее животное, — а деревья были как большое бьющееся сердце.

Сердце чего? Леса? Мертвых деревьев здесь было больше, чем живых. Кроме того, Елена достаточно хорошо знала Дамона, чтобы поручиться: он не любит ни лес ни деревья.

Именно в такие моменты Елена начинала жалеть, что у нее больше нет крыльев. Крыльев и знаний — о движениях рук, о Словах Белой Магии, о горящем изнутри белом огне, позволяющем ей не догадываться о правде, а просто знать ее либо же просто отсылать источник раздражения обратно к Стоунхенджу.

Похоже, у нее осталась только способность быть большим, чем когда-либо раньше, искушением для вампиров, и смекалка.

Пока что смекалка помогала. Если она не подаст виду, как сильно напугана, — может быть, он перестанет их пытать.

— Спасибо за заботу, Дамон. А теперь не мог бы ты на минутку оставить меня с Мэттом? Хочу проверить, дышит ли он.

Ей показалось, что за рей-бэнами на миг мелькнуло что-то красное.

— Я так и знал, что ты это скажешь, — сказал Дамон. — Естественно, у тебя есть право на то, чтобы тебя утешили, особенно после такого подлого предательства. Искусственное дыхание рот в рот — вполне себе вариант.

Елене захотелось выругаться.

— Дамон, — сказала она, тщательно подбирая слова, — Стефан назначил тебя моим телохранителем, а это не называется «подло предать». Либо одно, либо другое...

— Пообещай мне, что сделаешь одну вещь, — произнес Дамон таким голосом, который заставляет ждать продолжения вроде: «Пообещай, что будешь беречь себя» или «Не делай того, чего не стал бы делать я».

Но потом наступила тишина. Пыльные вихри перестали крутиться. От запаха разогретых на солнце сосновых иголок и сосновой смолы в полумраке ее дурманило, и кружилась голова. От земли тоже исходило тепло, а сосновые иголки легли так, будто на поляне спало животное, у которого вместо шерсти были эти иглы. Елена видела, как в солнечном свете поворачиваются, блестя молочно-белым, пылинки. Она отдавала себе отчет в том, что находится не в лучшей форме. Стараясь, чтобы ее голос не дрожал, она спросила:

— Чего ты хочешь?

— Поцелуя.

Бонни было не по себе, и она не понимала, что происходит. Вокруг было темно.

— Так, — говорил голос, резкий и успокаивающий одновременно, — Похоже, тут два ушиба, одна колотая рана — надо будет сделать прививку против столбняка, и, гм, — к сожалению, мне пришлось дать твоей девушке снотворного, Джим. И еще — мне понадобится помощь, но тебе шевелиться нельзя вообще. Ляг и не открывай глаза.

Бонни открыла глаза. У нее было смутное воспоминание о том, что, кажется, она упала на свою кровать. Но при этом она была не дома — это по-прежнему был дом Сэйту, и она лежала на диване.

Как всегда, оказавшись в замешательстве или страхе, она стала искать глазами Мередит. Та как раз вернулась с кухни, держа в руках пакетик льда. Она приложила его к и без того мокрому лбу Бонни.

— Я просто упала в обморок, — объяснила Бонни то, о чем только что догадалась сама. — Ничего страшного.

— Я знаю, что ты упала в обморок. Ты довольно сильно треснулась головой об пол, — ответила Мередит, и на этот раз на ее лице все читалось ясно: там были беспокойство, любовь и облегчение. Бонни, заметила, что в глазах у нее стоят слезы. — Уф, Бонни. Я не успела тебя подхватить. На дороге стояла Изабель, а эти татами не очень-то мягкие — в общем, ты была в отключке целых полчаса. Как же я перепугалась!

— Извини, — Бонни высунула слабую руку из-под одеяла, в которое, судя по всему, была завернута, и сжала руку Мередит. Это означало: команда боевых динозаврих снова в строю. Еще это означало: спасибо.

Джим распростерся на соседнем диване. Он прикладывал пакетик льда к затылку. Лицо у него было зеленовато-белым. Он попытался сесть, но доктор Альперт — это ей принадлежал грубый и одновременно добрый голос — опять толкнула его на диван.

— С тебя пока хватит, — сказала она. — Хотя без помощи мне не обойтись. Мередит, ты поможешь мне с Изабель? Я так понимаю, что придется нелегко.

— Она ударила меня по голове лампой. Не поворачивайтесь к ней спиной, — предупредил Джим.

— Мы будем осторожны, — сказала доктор Альперт.

— А вы оба лежите здесь, — сурово добавила Мередит.

Бонни посмотрела в глаза Мередит. Да, ей очень хотелось встать и помочь им с Изабель. Но в глазах у Мередит было особое выражение, которое означало: лучше не спорить.

Едва они вышли, Бонни попыталась подняться. Но перед глазами у нее тут же запульсировало серое ничто, и это означало, что сейчас она опять потеряет сознание.

Бонни стиснула зубы и снова легла.

Довольно долго из комнаты Изабель слышался грохот и крики. Бонни услышала, как возвышается голос доктора Альперт, потом — голос Изабель, а потом — третий, но не голос Мередит, которая никогда не кричала, если без этого можно было обойтись, — он был похож на голос Изабель, только замедленный и искаженный.

Потом наступила тишина, и в комнате появились доктор Альперт и Мередит, которые несли под мышки обмякшую Изабель. Из носа Мередит текла кровь, а короткосложенные седеющие волосы доктора Альперт торчком стояли на затылке, но им удалось обмотать футболкой израненное тело Изабель. Доктор Альперт свободной рукой держала свою черную сумку.

— Легкораненые остаются на своих местах. Сейчас мы вернемся, и вам будет оказана помощь, — сказала доктор Альперт в своей жесткой манере.

Они с Мередит совершили еще один поход, чтобы взять с собой бабушку Изабель.

— Мне не нравится цвет ее лица, — коротко сказала доктор Альперт, — и стук ее сердечка. Впрочем, нам всем не повредит осмотр.

Через минуту они вернулись, чтобы отвести Джима и Бонни в фургон доктора Альперт. Небо было затянуто тучами, а красный шар солнца был уже неподалеку от горизонта.

— Хочешь, чтобы я дала тебе болеутоляющего? — спросила доктор, заметившая, что Бонни разглядывает черную сумку. Изабель была в самой дальней части фургона; сиденья там были опущены.

Мередит и Джим сели за два ряда перед ней; между ними сидела бабушка Сэйту, а Бонни, по требованию Мередит, устроилась впереди, рядом с доктором.

— Э-э-э, нет. Я в порядке, — ответила Бонни. На самом деле она задумалась о том, сумеют ли в больнице помочь Изабель с ее заражением лучше, чем помогли бы травяные компрессы миссис Флауэрс.

И хотя голова болела и раскалывалась, а на лбу уже набухала шишка размером с вареное яйцо, Бонни не хотела принимать лекарств, от которых она стала бы хуже соображать. Что-то не давало ей покоя — не то сон, не то что-то другое, что она видела, когда, по словам Мередит, была в отключке.

Что там было?

— Как скажешь. Пристегнулись? Поехали, — Фургон тронулся и отъехал от дома Сэйту. — Джим, ты сказал, что наверху спит трехлетняя сестра Изабель. Я позвонила своей внучке Джейниле и сказала, чтобы она приехала сюда. Пускай в доме подежурит хоть кто-нибудь.

Бонни развернулась и посмотрела на Мередит. Потом обе заговорили одновременно:

— Нет! Ей нельзя туда заходить. Особенно в комнату Изабель! Пожалуйста, послушайте, надо как можно быстрее... — тараторила Бонни.

— Я тоже не уверена, что это правильное решение, доктор Альперт, — говорила Мередит, не менее настойчиво, но намного более связно. — По крайней мере пусть держится подальше от этой комнаты и возьмет кого-нибудь с собой. Желательно парня.

— Парня? — Доктор Альперт явно удивилась, но паника Бонни в сочетании с искренностью Мередит, казалось, убедили ее. — Ладно. Когда я уезжала, мой внук Тайрон, смотрел телевизор. Попробую вызвонить и его.

— Ого! — невольно вырвалось у Бонни. — Тайрон, который играл в прошлом году нападающим тэклом? Я слышала, что ему дали прозвище Тайминатор.

— Скажу так: мне кажется, он в случае чего сможет защитить Джейнилу, — сказала доктор Альперт после того, как позвонила Тайрону. — Впрочем, именно мы сидим здесь с этой девочкой, хм, в перевозбужденном состоянии. Судя по тому, как она сопротивлялась действию успокоительного, я бы сказала, что это ее надо назвать Терминатором.

Мобильник Мередит зазвонил — это была мелодия, установленная для неизвестных номеров, — после чего провозгласил: «Вам звонит миссис Флауэрс. Желаете ли вы... » Мередит торопливо нажала на кнопку приема вызова.

— Здравствуйте, миссис Флауэрс, — сказала она.

Из за шума в фургоне Бонни и все остальные не слышали слов собеседницы, поэтому Бонни сосредоточилась на двух вопросах: что ей известно о «жертвах» салемских «ведьм» и что это за мысль, которая явилась к ней, когда она лежала без сознания, и которую она никак не могла вспомнить.

Впрочем, оба эти вопроса испарились из ее головы, когда Мередит повесила трубку.

— Что она сказала? Что? Что? — В полумраке Бонни не могла как следует разглядеть лицо Мередит, но оно побледнело, а когда Мередит заговорила, голос ее тоже как будто побледнел:

— Миссис Флауэрс работала в саду и уже собралась вернуться в дом, как вдруг заметила что-то в кустах бегонии. Она говорит — такое ощущение, что что-то пытались спрятались между кустами и стеной, но только кусочек ткани все-таки торчал.

У Бонни словно не осталось воздуха в легких.

— Что это было?

— Большая спортивная сумка, набитая одеждой и обувью. Ботинки. Рубашки. Брюки. Все — Стефана.

Бонни завизжала так, что доктор Альперт резко мотнула фургон в сторону, а потом выровняла его.

— О господи. О господи. Он никуда не уезжал!

— Да нет; думаю, уехать-то он уехал. Только не но своей воле, — мрачно сказала Мередит.

— Дамон, — выдохнула Бонни и сползла на своем сиденье; слезы заполнили ее глаза и покатились по щекам. — Я все время не хотелось верить...

— Как голова — не хуже? — спросила доктор Альперт, деликатно пропустив мимо ушей разговор, который ее не касался.

— Нет... хотя вообще-то да, — призналась Бонни.

— Открой-ка сумку, чтобы я посмотрела, что внутри. Есть у меня там кое-что... ага, вот то, что надо. Кто-нибудь видит сзади бутылку с водой?

Джим с апатичным видом протянул ей бутылку.

— Спасибо, — сказала Бонни и сделала большой глоток. Ей хотелось, чтобы с головой все было в порядке. Если Дамон похитил Стефана, значит, она должна послать Стефану Зов, разве не так? Одному Богу известно, где он сейчас. Почему же никому из них такой вариант даже не пришел в голову?

Ясно почему. Во-первых, новый Стефан казался невероятно сильным, а во-вторых — письмо в дневнике Бонни.

— Есть! — сказала она, удивив саму себя. Она вспомнила все-все, о чем они говорили с Мэттом...

— Мередит! — сказала она, не замечая косого взгляда, который бросила на нее доктор Альперт. — Когда я лежала без сознания, я говорила с Мэттом. Он тоже был без сознания...

— Ему было плохо?

— Не то слово. Кажется, Дамон сделал с ним что-то ужасное. Но потом Мэтт сказал: это неважно, важно то, что в записке Стефана Елене было что-то, что беспокоило его все это время. Он вспомнил разговор Стефана с преподавателем английского языка в прошлом году, они говорили о том, как писать слово «рассудительность». И еще Мэтт все время повторял: проверь резервную копию. Проверь резервную копию. Пока ее не проверил Дамон.

Бонни смотрела на скрытое полумраком лицо Мередит и понимала, что, пока фургон медленно останавливается на перекрестке, и доктор Альперт, и Мередит смотрят на нее. Такт тактом, но всему есть предел.

Тишину нарушил голос Мередит.

— Доктор, — сказала она, — у меня есть одна просьба. Если вы сейчас повернете налево, а потом на Лорел-стрит повернете налево еще раз, а потом минут пять будете ехать прямо в сторону Старого леса, это будет не очень большой крюк. Но вы меня подбросите, а я смогу попасть в общежитие, где стоит компьютер, о котором сейчас говорит Бонни. Я знаю: вы решите, что я сумасшедшая, но мне очень надо добраться до него.

— Я знаю, что ты не сумасшедшая — я в этом успела убедиться. — Доктор Альперт невесело рассмеялась. — Кроме того, мне довелось кое-что слышать юной Бонни... ничего плохого, честное слово, просто кое-что, во что трудно поверить, — она резко свернула плево и пробормотала: — Так, с этой улицы тоже убрали знак «Стоп», — потом она продолжала, обращаясь к Мередит: — А твою просьбу я могу выполнить. Я подвезу тебя прямо к зданию старого общежития.

— Нет! Это слишком опасно!

—... но мне надо отвезти Изабель в больницу как можно быстрее. Не говоря уж о Джиме. Я боюсь, что у него действительно сотрясение. И Бонни...

— Бонни, — произнесла Бонни, отчеканивая каждое слово, — тоже пойдет в общежитие.

— Бонни, это исключено! Я собираюсь бежать, Бонни, ты это понимаешь? Я побегу изо всех сил, и мне не надо, чтобы ты меня задерживала, — голос Мередит был суровым.

— Клянусь, я не будут тебя задерживать. Ты выйдешь первой и побежишь. Я тоже побегу. Голова у меня уже не болит. Если получится так, что я отстану, беги и не останавливайся. Я тебя догоню.

Мередит открыла было рот и тут же закрыла его Видимо, у меня на лице написано нечто, означающее, что спорить бессмысленно, подумала Бонни. Потому что так оно и было.

— Приехали, — сказала доктор Альперт несколько минут спустя. — Угол Лорел-стрит и Старого леса. Она извлекла из черной сумки маленький фонарик и посветила в глаза Бонни, сначала в один, потом в другой. — Ну хорошо. Судя по всему, сотрясения у тебя нет. Впрочем, Бонни, по моему профессиональному мнению, тебе не следует никуда бежать. Просто у меня нет возможности заставить тебя пройти надлежащее лечение, если ты сама этого не хочешь. Однако а могу дать тебе это, — она вручила Бонни фонарик. — Удачи.

— Спасибо вам за все, — сказала Бонни и на секунду положила свою светлую руку на темно-коричневую, с длинными пальцами руку доктора Альперт. — Вы тоже будьте осторожны... и старайтесь держаться подальше от упавших деревьев, от Изабель и от рыжих существ на дороге.

— Бонни, я иду. — Мередит уже вышла из внедорожника.

— И закройте окна! И не выходите из машины, пока не выедете из Старого леса! — говорила Бонни, выбираясь из машины и становясь рядом с Мередит.

И они побежали. Естественно, идея Бонни о том, что Мередит побежит вперед, не дожидаясь Бонни, было бредом, и они обе это понимали. Мередит схватила Бонни за руку в тот самый миг, когда ее ноги коснулись земли, и помчалась, как гончая собака, волоча подругу за собой, время от времени заставляя ее петлять, чтобы обогнуть впадины на дороге.

Бонни не надо было лишний раз напоминать о том, как важна скорость. Как же она хотела, чтобы они ехали в машине! Вообще, она хотела много всего. Например, чтобы мисси Флауэрс жила где-нибудь в центре юрода, а не здесь, в глуши.

Потом она, как и предсказывала Мередит, стала запыхаться, а ее ладонь так вспотела, что выскользнула из руки Мередит. Она согнулась чуть ли не вдвое и уперлась руками в колени, стараясь восстановить дыхание.

— Бонни! Вытри руку! Надо бежать!

— Одну... минутку...

— У нас нет минуты. Ты слышишь это? Вперед!

— Надо... перевести... дух...

— Бонни, оглянись назад. Только не визжи.

Бонни оглянулась, завизжала и внезапно обнаружила, что с дыханием у нее все в порядке. Она схватила Мередит за руку и рванула вперед.

Звук.

Он перекрывал хрипы в ее дыхании и пульсацию в ушах. Это был звук насекомого — не жужжание, нет, но все-таки в ее сознании этот звук относился к рубрике «жуки». Больше всего он походил за звук летящего вертолета — «вжип-вжпп-вжпп> > — только выше, словно у этого вертолета вместо лопастей были щупальца. Бонни хватило одного-единственного взгляда, чтобы увидеть, как эти щупальца встали за ней плотной стеной, впереди которой были головы — и у всех были распахнутые пасти, а в каждой пасти торчало множество белых острых зубов.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒