«Пожалуйста, разденьте ваши души» 1 страница

***

И всё-таки они отвалились. Волосы Пэм. Удручённо разглядывая турецкий ковёр, купленный неделю назад в секонд-хенде на мои последние деньги, я отчётливо припомнил разговор с Ником Миллером, который столь соблазнительно расписывал мне преимущества совместной жизни с девушкой. Уют, тепло, ласка и понимание, горячий ужин, порядок и забота. Как я мог повестись на эту чушь? И вот они повсюду. Волосы Пэм. Она буквально со слезами на глазах умоляла меня совершить эту безумную покупку, мотивируя свой очередной каприз тем, что именно ковра-то нам и не достаёт для того, чтобы превратить мою захламлённую квартирку в настоящее «уютное гнёздышко». Ну-ну. Ошеломительный уют. Ненавижу ковры. Два дня назад Пэм просыпала в комнате кофе – к слову, наш последний кофе, – после чего я выбивал этот злосчастный ковёр до самого вечера. До сих пор спина болит. А теперь ещё и волосы. Нет, это было выше моих сил. А ведь я её предупреждал. Сначала она из жгучей брюнетки перекрасилась в пепельную блондинку, после чего сделала химическую завивку, а потом ещё пару раз за месяц меняла цвет волос. А теперь электрическая плойка. Ещё утром я почуял неладное и начал пространственно рассуждать на тему того, как мне нравится Эди Седжвик и Твигги. Надо было подготовить её к неминуемой катастрофе. Я старался изо всех сил. Хотя, если быть честным, несмотря на эту новую моду, я вынужден признаться, что длинные волосы по-прежнему волнуют меня ничуть не меньше обнажённого тела. Но я всё же готов был смириться с неизбежным и разделить свой кров, постель и последнюю банку скумбрии с новой Эди Седжвик. Однако всё вышло куда хуже, чем я мог себе представить. Какая уж тут Твигги? После того, как Пэм попыталась расчесать свои волосы, на её голове остался лишь плешивенький ёжик, ещё более редкий и неприглядный, чем причёска Алана Коллинза, позавчера вернувшегося из армии. Хотя на её затылке неким чудесным образом всё-таки сохранилась пара длинных, замочаленных прядей. Только едва ли это могло утешить Пэм. Воистину это была просто чудовищная картина. А ведь самое неприятное, что её волосы начали отваливаться прямо у меня на глазах, и даже прежде, чем она сама поняла, что произошло, я уже осознал весь ужас случившегося. Но если миг назад мне казалось, что выпадающие волосы Пэм это самое худшее, что мне приходилось видеть, то уже вскоре я понял, что ошибся. Далее меня поджидало не менее душераздирающее зрелище, а именно – пятичасовая истерика оплешивевшей Пэм. Женские слёзы это само по себе чудовищно. Но рыдания Пэм всё же превосходят любую женскую истерику, что я видел прежде. Что уж говорить об облысевшей Пэм. Вообще-то она собиралась стать моделью. Ну, или актрисой. Не по той ли причине она столь неотступно добивалась моего внимания? Пэм была уверена, что именно ей должна достаться главная роль в моём фильме. Однако едва ли я когда-то задумывался об этом всерьёз. Тем более об этом не могло быть и речи после того, как она лишилась волос. Ну, кого она могла сыграть в моём фильме? Жертву ядерной войны? Актуальная, конечно, тема. Но именно это и отличает меня от других современных художников. Мне наплевать на актуальность. Нет, Пэм не суждено было стать моей Галатеей. Нам пришла пора расстаться. Поймите меня правильно, дело, конечно же, не в волосах. Как бы грубо это ни прозвучало, но я уже давно подумывал о том, как бы от неё отделаться. Пэм принесла в мою жизнь хаос, что губительно для художника. Где тот уют и покой, что обещал мне Ник? Если все девушки такие, не лучше ли уйти в монастырь? Проблема была даже не в том, что мне приходилось самостоятельно вести домашнее хозяйство, зарабатывать на жизнь и при всём этом терпеть многочисленные капризы Пэм, беспомощно взирая на то, как она спускает заработанные мною деньги на тряпки, краску для волос и турецкие ковры. Возможно, я бы всё это ей простил, если бы она хоть самую малость меня понимала. Но Пэм абсолютно не умела слушать людей. Оглядываясь назад, я никак не мог понять, что заставило меня связаться с этой девушкой. Быть может, всё дело было в том, что меня попросту очаровало её настойчивое внимание, которое не могло не льстить столь наивному и неискушённому ребёнку, каким я тогда был. Вероятно, я с не меньшим пылом влюбился бы в любую другую девушку, которая попалась бы мне на пути в тот непростой для меня период. По мере развития нашего романа, я с ужасом осознал, что присутствие Пэм не только ничуть не скрашивает мою жизнь, но даже напротив оказывает на меня столь гнетущее и разрушительное воздействие, что я уже второй месяц не мог взяться ни за какую работу, и лишь целыми днями валялся без дела и курил. По крайней мере, спасибо Майку за то, что он снабдил меня сигаретами на несколько месяцев вперёд. Хотя я был бы куда больше ему благодарен, если бы он расплатился со мною деньгами. Бросив колледж и поссорившись с родителями, я принял твёрдое решение стать художником и, сняв себе небольшую мансарду, оборудовал там творческую студию. Я был очень рад, когда Пэм согласилась разделить со мной все тяготы моих творческих скитаний и перебралась ко мне. По правде, я тешил себя бледной надеждой, что мы будем вместе платить за жильё, но, как показало время, это были пустые грёзы. Однако мне, вероятно, стоило начать свой рассказ не с этого. Ведь моя история вовсе не о Пэм и не о тех материальных затруднениях, что мне приходилось тогда претерпевать. Вероятно, вы и сами уже догадались о роде моей деятельности. Стоит лишь оглянуться вокруг, и вы сразу всё поймёте. Жить в подобном беспорядке сможет лишь художник. Но я сразу хочу уточнить, чтобы вы не обманывались на мой счёт. Нет, я не из тех несчастных, что ютятся по выходным на бульварах, пытаясь продать свои жалкие пейзажики и натюрмортики. Удивляюсь, что по сей день находятся чудаки, надеющиеся прокормиться подобным образом. Быть может, это было актуально для прошлого века, но художник новой эры скорее подобен хирургу, что извлекает из глубин людских сердец то, что было скрыто даже от них самих. Искусство не даёт ответов, зато оно задаёт самые правильные и точные вопросы. А чтобы найти ответ, вам придётся заглянуть внутрь себя. Это и есть моя профессия – выводить на свет вашу внутреннюю тьму. А что насчёт моей собственной тьмы?.. Ну, недаром же я затеял эту исповедь. Устраивайтесь поудобнее и приготовьтесь услышать самую чистую-чистую правду. А также не менее чистую ложь.

Как и следовало ожидать, мой отец не разделил этой посвящённости искусству и попытался всячески воспрепятствовать мне осуществить свои планы. Итогом этого непонимания стал наш грандиозный скандал и разбитое окно в гостиной, после чего я был изгнан из дома и наконец-то обрёл долгожданную свободу. Мама, хоть ей было очень тяжело смириться с моим уходом, не посмела перечить отцу. Втайне от него она частенько навещала меня и, зная о моём бедственном положении, приносила кое-какие продукты или покупала мне дорогие шёлковые рубашки по последней моде. И хоть я сразу твёрдо отказался брать у неё деньги, устоять перед этим искушением я не смог. К тому же я понимал, что мама сильно огорчится, если я отвергну её щедрые подарки, поэтому мне приходилось смирять свою гордость и смущённо благодарить её за эту весьма своевременную помощь. Но я принял бесповоротное решение не оглядываться назад, поэтому о примирении с отцом не могло быть и речи. Моим первым шагом на поприще художника стала отчаянно-безрассудная попытка покорить Голливуд. Кинематограф – вот, что способно затронуть самые глубокие чувства людей и завладеть их душами. Для начала я в возрасте шестнадцати лет всеми правдами и в большей степени – неправдами пристроился статистом на фабрику грёз. Почти до самого моего вылета из киностудии никто так и не догадался о моём возрасте. Природа не обделила меня ростом и что важнее – мозгами, так что едва ли кто-то мог заподозрить во мне подростка. Поначалу всё шло довольно-таки неплохо, и уже через полгода я стал правой рукой одного из второсортных режиссёров, что с трудом держался на самой окаёмке нашей фабрики грёз. Не слишком-то завидная роль, не так ли? Но у меня был план, и я ничуть не сомневался, что мне достаточно сделать лишь пару шагов, чтобы вознестись на самую вершину мира. Постепенно окружающие стали замечать мои незаурядные способности, и даже тот ворчливый, бездарный режиссёр, у которого я был на побегушках, вскоре осознал, сколько выгоды он может извлечь для себя из нашего с ним сотрудничества. Поэтому не стоит удивляться, что он охотно вцепился в мой сценарий и моментально подписал его своим именем, даже не давая мне надежду на то, что публике когда-либо станет известен настоящий автор этой истории. Вы слышали о «Лунных садах»? Ну, конечно, слышали. Уже который год этот фильм остаётся у всех на устах, как наиболее бездарная и несуразная киноработа ХХ века. Это одна из самых глубоких ран, что нанесла мне жизнь. Как можно было загубить такой шедевр? Ощущая во мне сильного противника, режиссёр начал придираться к моему сценарию и потребовал вырезать все непристойные, по его ханжескому мнению, сцены, которые он окрестил «порнографией». Помимо этой, так называемой, «порнографии» он начисто убрал из моего сценария весь здравый смысл и глубину. Это привело меня в такую ярость, что я высказал этому ничтожеству всё, что думаю о его жалких потугах в мире искусства. Не стоит удивляться, что меня сей же час выставили за врата сего заповедного парадиза, обвинив в аморальности и пропаганде насилия. Врата Голливуда захлопнулись передо мной навсегда. Теперь моё имя если и упоминалось в творческом обществе, то только в связи с порнографией и безбожием. А ведь причиной всему была обыкновенная зависть. Но это не сломило мой дух. Золотой век Голливуда давно миновал. Искусство вышло в массы. Я решил, что сам сниму свой собственный фильм, который затмит все убогие мелодрамы былой фабрики грёз. Превосходная цель, не так ли? Но у меня не было ни денег, ни связей, ни какой бы то ни было опоры в жизни, чтобы достичь желаемого. Природная робость и неуклюжесть лишь усложняли моё положение и, казалось бы, легче было отказаться от этой затеи, чем пытаться одолеть весь мир и что самое сложное – одолеть себя. Тогда-то мне и пришлось навсегда отказаться от своей скромности, от всех былых моральных ценностей и убеждений. Только смелые побеждают в этом мире. Моя стратегия до смешного проста: наглость и ложь – вот всё, что помогло мне остаться на плаву и не уйти в небытие вместе с прочими талантливыми мальчишками, что тщетно пытались покорить этот мир своей наивной верой в добро. Пожалуй, на тот момент я достиг не так уж и многого. Но у меня было предостаточно друзей, готовых помочь мне найти хотя бы временную подработку, что не позволяла мне умереть от голода. Мне удалось зарабатывать на жизнь мелкими заказами. Я рисовал, занимался фотографией и участвовал в съёмках рекламы. Но моя заветная мечта – снять свой собственный фильм так и оставалась волшебной грёзой, до которой я никак не мог дотянуться рукой даже во сне. Однако главнейшая моя проблема заключалась даже не в отсутствии денег и необходимого оборудования. Моей бедой было отсутствие мотивации. Для чего я это делал? Чтобы доказать собственную правоту своему отцу? Чтобы потягаться с гигантами Голливуда? Чтобы, в конце концов, заработать денег и прославиться? Нет, я желал другого. Донести людям голос своего сердца, сжать ладонью их души и выжать оттуда гроздья боли, которая приведёт их к великому познанию, к революции, озарению или, напротив, к изначальной тьме. Но что именно я хочу им сказать? В чём он – крик моей души? Всё померкло. Я оказался всего лишь глупым мальчишкой, который в ходе этой борьбы за выживание потерял самое главное – себя. Осталась только депрессия, сигареты, шумная Пэм и мои многочисленные кредиторы. Согласитесь, не самая лучшая компания для художника. Я отчаянно ожидал свою музу, всюду искал какой-то источник вдохновения, но лишь сильнее утопал в этом бескрайнем болоте. А тут ещё и волосы Пэм. Спустя пару дней она всё же сумела утешиться в своём горе и нашла новый способ тратить мои деньги, накупив такое огромное количество всевозможных париков, что наша и без того захламлённая квартирка превратилась в настоящий будуар Марии-Антуанетты. Учитывая, что наличных денег у нас фактически не осталось, мудрая Пэм наловчилась делать покупки в кредит, приводя наш совместный бюджет в такое состояние, что я уже начал хоть и в шутку, но всё же задумываться о самоубийстве, как о единственном способе спасения от кредиторов. Впрочем, спорить с ней у меня не было сил, так что я пустил всё на самотёк и продолжал дымить в потолок, удручённо наблюдая за зеленоватым пятном плесени, что день за днём всё сильнее расползалось по штукатурке. Казалось бы, я потерпел полнейшее фиаско в своём деле, и ничто уже не могло исцелить меня от этого усугубляющегося с каждым мигом сплина. Но именно в тот момент, когда я абсолютно отчаялся, пришло спасение, и вся моя жизнь изменилась раз и навсегда. А начиналось всё, как это обычно и бывает, с сущего пустяка.

***

– У Чакки сегодня вечеринка. Мы идём туда вместе с тобой. – тоном не терпящим возражения заявил мне Пэм однажды вечером, примеряя перед зеркалом свои парики.

– Опять эти вечеринки. – поморщился я, не отводя взгляда от уже полюбившегося мне пятна плесени на потолке, в котором я начал узнавать некоторое сходство с самим собой. – Детка, только не сегодня. У меня же работа.

– Какая ещё работа? Ты уже второй месяц лежишь тут и пялишься на пустой холст. Может, мне самой там что-нибудь нарисовать? Нет, тебя надо спасать. Ты скоро свихнёшься от своих дум. Что там творится у тебя в голове? Именно так люди и становятся маньяками. Вставай немедленно. Мне надоело смотреть на твою унылую рожу. Ну, Луи, милый! Ну, пойдём, повеселимся!

– Лео, а не Луи. – едва не скрежеща зубами, выцедил я. – Меня зовут Леонардо. Пэм, мы встречаемся уже восемь месяцев, а ты никак не можешь запомнить, как меня зовут.

– Восемь месяцев! Надо же! Уже скоро год. Ты придумал, как мы будем это отмечать? Ой, я же ещё не решила, что хочу в подарок! Знаешь, я видела в одном журнале такую сумку!.. Хотя, нет. Дейзи уже купила такую, не хочу повторяться. А что насчёт новых сапожек? У Фанни такие милые сапоги! Эд привёз из Парижа. Почему ты ничего мне не привёз из Сан-Франциско? Зачем ты вообще куда-то ездишь, если не привозишь мне подарки? Луи, ты меня слышишь?..

Перевернувшись на другой бок, я попытался сделать вид, что сплю, но с Пэм такой приём явно не прошёл, так что уже через мгновение она меня грубо растолкала и бескомпромиссно потребовала:

– Ну же, посмотри на меня! Котик, милый, скажи, только честно, очень заметно, что это парик? Не хочу, чтобы девочки смеялись.

– Никто ни о чём не догадается. Мне бы в жизни не пришло в голову, что это парик. – как можно искреннее соврал я, осчастливив этим Пэм настолько, что она вручила мне целую дюжину абсолютно безрадостных для меня поцелуев.

Иногда я задумываюсь о том, сколько бы продержались наши с ней отношения, если бы я не врал ей круглые сутки напролёт.

– Ты в любом случае пойдёшь со мной. – с какой-то прямо-таки кровожадной убеждённостью заявила Пэм, торжествующе глядя на меня сверху вниз. – Ведь мне известно нечто такое, что мигом развеет твою хандру. Знаешь, кто будет у Чакки? Сказать? Ну же, вредина, прекрати дуться. А не то я так и не открою тебе тайну. Ну да, ладно. Я над тобой сжалюсь. Представь себе, что он тоже будет там. – многозначительно прошептала Пэм с таинственным видом.

– И который «он»? – скептически фыркнул я, зная, как она любит дразнить меня рассказами про своих бывших, надеясь этим вызвать у меня хоть капельку ревности.

– Ты не понял. – пожала она плечами. – Я имела в виду сына твоей богини.

Моментально встрепенувшись, я привстал на локте и возвёл на хитро улыбающуюся Пэм недоверчивый взгляд. Мне не верилось, что это наконец-то случится. А сколько было разговоров и пустых обещаний. Не потому ли я всё это время встречался с Пэм? Как бы это подло ни звучало, но, наверное, я и вправду до сих пор не бросил её лишь по причине того, что надеялся с её помощью познакомиться с сыном Авроры Рамболд. Она не раз хвасталась, что знакома с ним, и выражение «знакома» в случае с Пэм обычно означает столь близкую связь, что благодаря ей я точно мог рассчитывать попасть в самый узкий круг его знакомых. Вы, конечно же, знаете Аврору Рамболд. Она была неповторимой кинодивой 40-х. Я помню все её фильмы наизусть. Она была моим кумиром с детства. Однажды я обменял альбом с отцовскими марками на фотокарточку с её автографом у Билли Стоуна. До сих пор жутко вспомнить, какую трёпку учинил мне за это отец. Над моей детской влюблённостью посмеивались все прочие мальчишки, но меня мало заботило их мнение. У меня была огромная коллекция афиш с изображением моей богини, которую я собирал с детства. Фильмы с её участием были особенно популярны во время войны и в первые годы после её окончания. Но к середине 50-х слава Авроры Рамболд потихоньку стала сходить на нет. Она рано вышла замуж за Артура Шнайдера, известного на всю страну адвоката, а в 47-ом году у них родился их единственный ребёнок. После этого Аврора почти перестала появляться в обществе, ей на смену пришли новые звёзды. Говорили, что муж запрещал ей сниматься в кино, другие утверждали, что она попросту перестала быть востребованной актрисой. Новое десятилетие принесло иные идеалы, и гламурная дива, что услаждала взоры измученных солдат и людей, истерзанных войной, канула в небытие. По слухам она сильно опустилась после рождения ребёнка, начала пить и частенько лежала в психиатрической клинике. Аврора Рамболд трагически погибла, так и не дожив до тридцати лет. Её образ, овеянный драматичным флёром очарования, я лелеял всю юность, и хоть она уже давно вышла из моды, фильмы с её участием затрагивали мою душу сильнее, чем многие работы современников. Поэтому меня очень взволновало известие о том, что её сын – мой ровесник частенько бывает в клубах, которые посещаю я сам. Однако судьба постоянно разводила нас, и я никак не мог встретиться с ним. Не знаю, чего именно я желал от этой встречи. Но в тот миг, истомлённый своим творческим бессилием и депрессией, я готов был мчаться хоть на край света, лелея надежду, что это долгожданное знакомство подарит мне вдохновение, которого мне так не хватало. Он и вправду, как сказала Пэм, был сыном моей богини, а это уже делало его хотя бы наполовину божеством. Что ещё могло мне помочь, если не эта встреча?

Зажав сигарету в зубах, я поспешно подскочил с дивана и попытался отыскать среди нагромождения вещей хотя бы одну не мятую рубашку.

– Луи, осторожнее! Ты что, не видишь? Пепел сыпется на ковёр! – истерично взвизгнула Пэм, заставив меня вздрогнуть своим пронзительным вскриком.

Опустив взгляд на злосчастный ковёр, я обнаружил в нём свежую прожжённую дыру размером с монетку. Что ж, это судьба. Пора бы отнести это барахло на свалку. А сколько банок скумбрии можно было купить на эти деньги!

– Ковру в любом случае конец. – пожал я плечами, немного стыдливо затушив сигарету.

– И ничего вовсе не конец! – заканючила Пэм. – Когда ты его уже почистишь? Сколько ещё ты будешь валяться в постели без дела? Почисти его!

– Не сейчас. – сердито пробурчал я, отбрасывая в сторону рубаху за рубахой.

– И не забудь побриться. – придирчиво заявила Пэм. – Я никуда не пойду с таким косматым монстром. Ты скоро станешь похож на Кинг-Конга.

Как бы мне ни не хотелось идти у неё на поводу, я всё же отправился в ванную и, с ужасом воззрившись на своё отражение, смиренно согласился с тем, что Пэм права. До чего я докатился? Волосы обросли настолько, что чёлка буквально лезла в рот. Под глазами мешки, щёки ввалились. А уж эта щетина и вправду смотрелась просто ужасающе. Я надеялся, что если перестану бриться, это поможет мне выглядеть хоть чуточку солиднее, но в итоге я всё равно смотрелся восемнадцатилетним мальчишкой с весьма непривлекательной, жиденькой растительностью, неравномерно рассеянной по щекам и подбородку. Наспех приняв душ и побрившись, я сумел-таки отыскать одну более-менее свежую рубашку и свои любимые немнущиеся брюки. Пэм тем временем ещё даже не определилась, какое платье ей надеть. Едва сдерживая ярость при виде того, как она задумчиво перебирает свои многочисленные тряпки, я нетерпеливо прикрикнул на неё:

– Пэм, быстрее! Мы же опоздаем.

– Ну, и что? – равнодушно откликнулась она. – Какой ты педантичный. Это же вечеринка, а не светский приём в Букингемском дворце. Никто не заметит, даже если мы придём к самому концу.

«Да, но в таком случае я могу вновь упустить возможность познакомиться с ним», – подумал я про себя, но не стал произносить это вслух.

Прошло ещё не меньше часа прежде, чем Пэм наконец-то выбрал наряд на грядущий вечер. Потом она села краситься. Подводка, тушь, пудра, накладные ресницы, тени… Раздражённо поглядывая на часы, я буквально физически ощутил, как мимо меня проносятся целые эпохи, покуда я беспомощно созерцаю этот таинственный обряд. Когда я уже почти успел задремать, измаявшись от бесконечного ожидания, Пэм потрепала меня по щеке и кокетливо кивнула:

– Ну, как?

– Ты совершенство. – кисло откликнулся я, потирая переносицу и пытаясь согнать с себя набегающую дремоту.

Вполне удовлетворённая моим ответом, Пэм повисла у меня на руке, и мы наконец-то выпорхнули на улицу. Это был один из тёплых августовских вечеров 66-ого. Женские юбки становились всё короче, а ресницы – длиннее. Я отчаянно пытался выглядеть старше и хоть по-прежнему смотрелся ребёнком, ощущал себя утомлённым жизнью стариком. Безрадостно всматриваясь в попадающиеся у нас на пути парочки, я гадал про себя, любят ли они друг друга на самом деле? Или они такие же, как мы с Пэм?..

Пэм была моей первой девушкой, и хоть до знакомства с ней я встречался с другими, но никогда прежде у меня ни с кем не было столь близких отношений. Тем обиднее было мне признать, что у Пэм до меня были парни. И, по всей видимости, немало. Очнувшись от этой, как оказалось, весьма мимолётной, краткой страсти, я резко осознал, что совсем не люблю её. Оправданием мне служил тот факт, что и Пэм меня не любила. Так зачем же мы столько времени провели вместе? Больше всего на свете я боялся, что она забеременеет. Ведь в таком случае я попросту не смог бы её бросить. Во избежание подобного я уступил Пэм свою кровать, а сам переехал в другой угол нашей квартирки под предлогом того, что мне нужно работать, и спал на полу под холстами. После этого она, обиженная моей холодностью, начала подозревать меня в измене. Однако всё было совсем наоборот. Буквально за неделю до этого я застал их с Джонни Фишером. Ещё с порога квартиры я понял, что к чему, но сумел сделать вид, что ни о чём не догадываюсь. В глубине души я надеялся, что Джонни уведёт у меня Пэм. Но он всё же решил оставить её мне. Не могу сказать, что я испытывал особую благодарность за это. С кем ещё из моих друзей спала Пэм? Так зачем мы обманывали друг друга и продолжали жить вместе, когда нас ничего не связывало кроме этой жалкой обшарпанной квартирки? Нам уже давно стоило расстаться. Но я просто не находил в себе силы сказать ей всё, как есть. Наверное, всему виною моя бесхарактерность. Мне было достаточно неловко выставлять Пэм за порог теперь, когда мы прожили вместе столько месяцев. Хотя я знал, что ей есть куда пойти – она всегда могла вернуться к родителям или найти приют у своих многочисленных подруг. Такие, как Пэм не пропадают. Но всё же я продолжал молчать и вымученно улыбался в ответ на её навязчивое щебетание. А саму Пэм, похоже, всё вполне устраивало. Может быть, ей было абсолютно не важно любят её или нет. Может, никому из всех этих встречных людей нет никакого дела до любви. Но я ощущал какую-то болезненную неудовлетворённость и потребность в более сильных, истинных чувствах. Разве не в этом заключалась причина моей депрессии? Какой же я художник, если я абсолютно разучился чувствовать?..

– А Летти по секрету рассказала мне, что какой-то протеже Уорхола сделал с ним фотографии очень «интересного» содержания, которые напечатали в ТАКОМ журнале! Ну, ты же понял? Я имею в виду именно ТАКОЙ журнал. – между делом прощебетала Пэм по дороге, подразумевая под «ним» сына Авроры Рамболд.

– Да? – недоуменно брякнул я, не зная, можно ли доверять этим сплетням.

Мне было отлично известно, как Пэм со своими подружками любит перемывать косточки всем знакомым, так что, пожалуй, я сильно сомневался в достоверности этой новости. Остренькие язычки этих миловидных гарпий были способны очернить репутацию самого безукоризненного праведника. Во всяком случае, слухи об этом молодом человеке имели весьма противоречивый характер, так что мне никак не удавалось составить о нём какое-то определённое мнение.

Когда мы пришли к Чакки, вечеринка уже была в самом разгаре. Пэм моментально растворилась в толпе и помчалась обмениваться приветствиями со своими многочисленными «бывшими». Растерянно вертя головой по сторонам, я скользил взглядом по незнакомым лицам и пытался вычислить в толпе сына Авроры Рамболд. Но это было совершенно невозможно, ведь я даже не представлял, как он выглядит. Что, если он вовсе не пришёл сюда? Покуда я разыскивал Пэм, меня окружила пара знакомых девушек, которым удалось-таки уговорить меня потанцевать. Признаться, я всей душой ненавижу танцы. От природы я ужасно неловок и неуклюж, так что всякий раз, танцуя, испытываю ужасное напряжение, отчего у меня потом болит всё тело. Но в угоду девушкам, опасаясь прослыть среди друзей бирюком, я пытался преодолеть себя и посещал эти нелепые вечеринки, старательно делая вид, что я получаю от этого безумия такое же удовольствие, как и все остальные. На этот раз мои мучения, к счастью, продлились недолго. Включили медленную песню, и все присутствующие, разбившись на парочки, погрузились в дремотные танцы в обнимку. Мне пары, конечно же, не нашлось, ведь Пэм уже повисла на шее Дэна Стоунмана – самого главного красавчика из наших ребят. Из другого уголка комнаты сквозь дымный полумрак мне с робкой надеждой улыбнулась какая-то незнакомая девчонка в очках, которой тоже не нашлось партнёра. Однако мой ответный взгляд, по всей видимости, оказался несколько выразительнее, чем я того хотел, так что улыбка моментально угасла на её устах. Утомлённо пристроившись на диванчике в глубине комнаты, я уж было надеялся наконец-то отдохнуть от этой бессмысленной сутолоки, но мне и тут не дали побыть в одиночестве. С обеих сторон меня моментально окружили две особо распалённые парочки, слившиеся в синхронных поцелуях. И как я мог судить, на этом они явно не собирались останавливаться. Неуклюже выкарабкавшись из этой малоприятной для меня компании, я вновь отправился на поиски тихого уголка. Почему-то на вечеринках, среди большого скопления народа я чувствую себя особенно одиноко, чего никогда не случается, когда я нахожусь действительно один. От одиночества меня может спасти только творчество. А общество посторонних людей лишь сильнее подчёркивает мою с ними несхожесть. Протиснувшись между танцующими парами, я покинул комнату и прошёл на кухню, надеясь здесь найти покой. Но даже тут уже примостилась очередная парочка. Скотт Мереди – двухметровый регбист прижал к стене миниатюрную девушку и покрывал её шею жаркими поцелуями. Боюсь, что я задержал свой взгляд на этой сцене гораздо дольше, чем того позволяло приличие. Возможно, от одиночества я начал превращаться в какого-то извращенца, который получает наслаждение, подглядывая за счастливыми влюблёнными. В лиловатом свете, что лился из комнаты, длинные волосы девушки показались мне белыми, а когда она открыла глаза и возвела на меня очень ясный взгляд, я невольно вздрогнул, поражённый их розоватым свечением. Альбиноска – вот, что тогда пронеслось в моей голове. Но тут Скотт обернулся и бросил на меня столь красноречивый взгляд, что я поспешил убраться с кухни. С пылающим лицом вернувшись в зал, я, злясь на себя из-за этой нелепой ситуации, принял решения, как можно скорее убираться с этой проклятой вечеринки. Не хочу я ни с кем знакомиться. Не хочу смотреть на танцующих и целующихся людей. Я желаю запереться в своей каморке на чердаке и наконец-то создать хоть что-то стоящее. Художник я, в конце концов, или нет? Я уже почти успел отыскать в толпе Пэм, чтобы объявить ей о своём уходе, как вдруг всех нас взбудоражил звон разбивающейся посуды, донёсшийся с кухни. В тот же миг оттуда выбежала девушка, за которой следовал разъярённый Скотт Мереди. Девушка ещё что-то разбила об пол, отбиваясь от парня, который грубо хватал её за руки, раздался чей-то вскрик, оборвалась музыка, и включили свет. Тут-то я и понял, как глубоко ошибся. При электрическом свете я увидел, что эти волосы вовсе не белые, а цвета пшеницы со слегка золотистым отливом. А глаза оказались гораздо темнее, чем почудилось мне до этого, и всё же они имели столь странный винно-алый оттенок, загадку которого я не могу постичь по сей день. Но самая главная моя ошибка заключалась в том, что пару мгновений назад Скотт целовал на кухне вовсе не девушку, а парня. Я не ханжа и среди моих приятелей есть немало тех, кто проповедует свободные отношения вне зависимости от пола и возраста, но всё же, признаюсь, я ощутил некоторую неловкость и даже, пожалуй, возбуждение от мысли об этих двоих. Ужасно щуплый, низкого росточка мальчик с узкими плечами и длинными волосами до лопаток стоял, прижавшись к стене, и выкрикивал едва разборчивые, сбивчивые фразы. Увидев, как взбешённый Скотт замахивается на него, я, ещё сам до конца не понимая, что происходит, чисто инстинктивно рванул в их сторону. Однако Чакки – сам хозяин этой полоумной вечеринки успел меня опередить и, перехватив руку Скотта, грубо выпроводил его за дверь. Пожалуй, Чакки единственный, кто смог бы совладать с этакой махиной. По комнате пронёсся ошеломлённый шепоток, а Чакки, вернувшись обратно к тихонько хнычущему мальчику, притянул его к себе за плечи и ласково поцеловал в висок. Эта сцена шокировала меня едва ли не сильнее всего того, что я видел до этого. Грубоватый Чакки никогда не вёл себя так даже с девушками, которых у него были десятки. Тем удивительнее было увидеть подобное проявление нежности в его исполнении. Гомон потихоньку стих, в комнате вновь погасили свет и включили музыку, а белокурый мальчик с понурым лицом уединился в уголке с бутылкой портвейна, хотя, как мне показалось, он и без того был уже достаточно пьян. Изумлённый этим зрелищем, я не сразу заметил, как ко мне подошла Пэм.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒