«Пожалуйста, разденьте ваши души» 9 страница

– Джереми, ты ублюдок. – холодно констатировал раздражённый Эжен.

– А что я такого сказал? – невинно захлопал тот глазами. – Я же сделал ей комплимент.

– Она ведь уже говорила, чтобы ты не звал её «куколкой». – сердито заметил я. – Мог бы и запомнить. А ты будто специально довёл её до слёз. И всё-таки интересно, – задумчиво протянул я через некоторое время, – почему Хлоэ так ненавидит кукол?

– Вполне возможно, виною какая-нибудь психологическая травма, полученная в детстве. – с умным видом предположил Джереми. – Да, такое частенько случается. А вот Эжен, к примеру, напротив, кукол очень даже любил. Я как-то в детстве помог ему украсть куклу у соседской девчонки…

– Дурак! – неожиданно воскликнул смущённый Эжен, вспыхнув до корней волос, и гневно умчался куда-то за гараж.

– Джереми, ну что ж у тебя за язык такой? – удручённо укорил я его, в растерянности глядя вслед убегающему парню. – Ты хоть иногда думаешь, что говоришь? Мало тебе было Хлоэ, теперь ещё и Эжен. Зачем ты его обидел? Никогда его таким не видел. Даже не думал, что он способен выглядеть настолько сконфуженным. Неужели тебе совсем не стыдно за своё поведение?

– Кто же знал, что вы тут все такие нежные и чувствительные? – печально вздохнул тот с видом человека, который совершенно не раскаивается в своём поведении. – Я и сам не думал, что он так среагирует на мои слова. С виду он такой сильный, но на самом деле раним, как дитя. Вечно я забываю об этом. Ах, мой бедный Эжен!.. Кстати, Леонардо, ты не будешь против, если я закурю? – с этими словами Джереми ловко выхватил сигарету из моей руки и с удовольствием затянулся.

– Джереми! – возмутился я. – Что ты делаешь?! У тебя что, своих сигарет нет?

– Я забыл их в студии. Леонардо, не будь таким жмотом. – бесстыдно упрекнул меня этот прохвост. – Неужели тебе жалко для меня одной-единственной сигаретки? А я-то думал, мы друзья…

– Ничего мне не жалко! Просто мог бы по-человечески попросить. – оскорблённо заметил я. – Я дал бы тебе новую сигарету. А ты её выхватил у меня буквально изо рта.

– На, на, забери свою чёртову сигарету! Ты ноешь, как грудничок, у которого отобрали соску. – обиделся парень.

– Зачем она мне теперь? Оставь себе. – высокомерно фыркнул я, выуживая другую сигарету из пачки. – Ты думаешь, я захочу прикасаться к ней после того, как она побывала у тебя во рту?

– Ой, какие мы щепетильные. – передразнил меня Джереми. – Ты что же, боишься подхватить от меня какую-нибудь заразу? Извини, Леонардо, но иногда ты ведёшь себя, как ребёнок.

Через какое-то время парень отрешённо пробормотал, глядя куда-то за горизонт:

– А как же индейцы?

– Какие ещё индейцы? – озадаченно переспросил я.

– Ну, они же передавали по кругу эту свою чёртову трубку мира, и ничего – все остались живы. Точнее, остались бы живы, если бы проклятые европейцы их не перестреляли подчистую. – пояснил Джереми, никак не желая угомониться. – Да и те же гашишники не брезгуют причащаться от одного косяка. Что ты скажешь на это, мой брезгливый друг?

– Я не индеец, и уж тем более не гашишник. – хмуро откликнулся я.

– Правда? А иногда тебя вполне можно принять за обкуренного – такой у тебя вялый и заторможенный вид. – ехидно хихикнул парень. – Ладно, ладно, Леонардо, хватит смотреть на меня волком. Ну, извини. Доволен? Вернёмся в город, и я куплю тебе целую пачку сигарет. А ещё, если хочешь, я могу в уплату за свою оплошность поведать тебе полностью всю историю про куклу Эжена. Я же по глазам вижу, тебя снедает любопытство, а спросить ты стесняешься. Ну, что скажешь на это?

Я неопределённо пожал плечами с предельно безразличным видом, не желая признавать, что Джереми прав. Парень криво усмехнулся и, со смаком затянувшись, начал свой рассказ:

– Нам, наверное, было лет по девять, когда это произошло. У девочки, что жила по соседству, была очень красивая фарфоровая кукла с длинными локонами пшеничного цвета и огромными тёмными глазами на бледном личике. Она постоянно гуляла с ней у себя во дворе. Бедный Эжен потерял покой и сон от любви к этой кукле. Я даже боялся, что он ненароком свихнётся с горя. Старшая сестра Эжена тем временем уже училась в колледже, и все её детские игрушки отнесли на свалку. Да и к тому же, у неё никогда не было настолько прекрасных кукол. Тогда-то я и согласился помочь ему в этом благородном… то есть, пардон, в абсолютно неблагородном деле, и мы общими усилиями исхитрились обокрасть нашу беспечную соседку. Девчушка была безутешна и рыдала навзрыд. Но, к счастью, никто не догадался, что мы были как-то замешаны в этом деле. Мама девочки отругала её за то, что она выносила дорогие игрушки из дома, и вскоре ей купили другую куклу, которую та любила ничуть не меньше…

– Ну, и зачем Эжену понадобилась кукла? Что он с ней сделал? – растерянно поинтересовался я.

– Он её распял. – с сумрачной улыбкой ответил Джереми.

– Он… что?! – закашлялся я от изумления и едва не выронил сигарету из рук.

– Распял. – спокойно повторил парень. – Прежде всего, он снял с неё всю одежду, ведь платья его никогда не интересовали. У этой куколки было чудесное фарфоровое тельце – на диво утончённое и грациозное, это была фигурка бесполого ребёнка, которого можно было принять и за девочку, и за мальчика. Но в воображении Эжена это, конечно же, был мальчик. Для начала он проделал очень аккуратные дырочки в ладошках куклы, – до сих пор не понимаю, как ему это удалось, ведь хрупкий фарфор было очень легко повредить. Однако он уже с детства был талантливым, чутким художником, так что вопреки моим опасениям, на кукле не оказалось ни трещинки. В эти дырочки он вставил миниатюрные гвоздики и приколотил её тело к небольшому алтарному кресту, что мы однажды нашли в разрушенной часовне неподалёку от наших домов. Так же он вогнал гвозди ещё в некоторые части кукольного тельца, но я не буду вдаваться в подробности, чтобы не смущать тебя ещё сильнее. Эти воображаемые раны Эжен покрасил алой краской, однако этого ему показалось недостаточным, и он, уколов мне палец иголкой, окропил моей кровью свою куклу. Не то, чтобы мне это сильно понравилось, но я не смел перечить своему экзальтированному другу, ведь, признаться, меня всегда зачаровывала эта его творческая лихорадка. Потом он сплёл некое подобие тернового венца и украсил её волосы цветами. Эта кукла стала идолом нашего маленького храма греха, нашим прекрасным тайным божком. Мы преклоняли колени перед этим импровизированным алтарём и сжигали для своего божества окроплённые нашей кровью лилии, которые эженова мамаша выращивала у себя в саду. Ах, детство, что за славная пора… Я был немного удивлён, узнав, что он до сих пор всё ещё хранит эту куклу. Эжена весьма смутило, когда я увидел её среди его вещей. Поразительно, что она сохранилась по сей день. Я боялся, что наше милое божество давным-давно потеряно. Если бы мамаша Эжена добралась до этого сокровища, то нам бы пришлось крайне туго. Чердак в их доме был нашим убежищем, где мы прятали свой алтарь и всякие прочие бесхитростные драгоценности детства. Там мы провели множество часов в беседах, мечтах и удивительных, ни на что не похожих играх… Может, пора вернуться к остальным? – неожиданно прервал юноша сам себя, будто выведя меня из транса, в который я погрузился, околдованный его певучей интонацией и этой странной, отчасти даже пугающей историей.

– А ты не боишься, что Хлоэ захочет вновь тебя убить? – усмехнулся я, потихоньку приходя в себя.

– Я, как и положено всякому джентльмену, элегантно принесу ей свои извинения, и она обязательно меня простит. – убеждённо заявил тот.

– Ты? Джентльмен? – невольно расхохотался я.

Парень одарил меня своей блистательной улыбкой, и мы отправились обратно в гараж. Признаться, вся эта история про куклу оставила у меня достаточно тяжёлое впечатление, так что я и сам уже пожалел о своём чрезмерном любопытстве. Когда мы вернулись в студию, Эжен уже находился там. Почему-то избегая сталкиваться с ним взглядом, я поискал глазами Хлоэ и вдруг узрел такое, что заставило меня возопить в праведном гневе:

– Что вы творите?!

Девушка сидела перед зеркалом, а Линда с невозмутимым лицом стригла её длинные локоны. К тому времени, когда я вернулся от её изумительных волос уже почти ничего не осталось. Лаура со слегка виноватым видом попыталась объясниться передо мной:

– Леонардо, не злись, пожалуйста. Просто мы решили, раз уж Хлоэ так не нравится её нынешний образ, то почему бы ей не сменить стиль? Ей очень понравилась эта идея. Она сразу перестала плакать. Зато теперь Хлоэ совсем не похожа на… на куколку. – шёпотом договорила она, опасливо косясь на нашу визгливую принцессу, видимо, боясь, чтобы та не расслышала этого запретного слова и не устроила нам очередной концерт на бис.

– Ну, ещё бы! Теперь она вообще похожа черти на кого! – вспылил я. – Что это ещё за самодеятельность? Почему никто не додумался посоветоваться со мной? Вы вечно творите всё, что вам вздумается, даже не беря во внимание мой сценарий! Кто я, по-вашему? Для чего я тут вообще нахожусь? Когда вы уже начнёте со мной считаться? А это ведь было так важно! Неужели вы не понимаете? У девушки должны быть длинные волосы! Это ведь так соблазни… я хотел сказать, красиво. Красиво, чёрт побери! А вы что из неё сотворили? Что это ещё за Питер Пэн такой?

– Леонардо, что с тобой? – осторожно осведомился Эжен в гробовой тишине, ошарашенно глядя на внезапный припадок моего бешенства.

– По-научному это называется фетишизм. – воздев палец вверх, с умным видом изрёк Джереми. – Серьёзной опасности для окружающих эта болезнь почти не несёт, по крайней мере, на ранних своих стадиях. Однако в запущенном состоянии данная склонность может привести к тому, что больной докатится до душегубства с целью приобретения столь вожделенного для него скальпа своего возлюбленного…

– Какой к чёрту фетишизм?! Джереми, не выводи меня! – взбеленился я, весь покраснев до ушей от глумливой лекции этого умника.

– Не спорьте, больной. – продолжил подтрунивать надо мной парень с предельно серьёзным и озабоченным выражением лица. – Я собаку съел на этом фетишизме. В студенческие годы я посвятил данному вопросу три страницы в своём сочинении на тему эротомании…

– А-а, это то самое легендарное сочинение, за которое тебя отчислили из университета? – ехидно уточнил Эжен.

– Ничего подобного! Меня отчислили исключительно за политические убеждения. – высокомерно возразил тот.

– А они у тебя есть? – скептически фыркнул его друг.

– Ну, конечно! Я убеждённый анархист. – приосанившись, ослепительно сверкнул Джереми своей фирменной улыбкой.

– Всё, вы меня окончательно довели. Иди вы все к чёрту. – устало простонал я и в раздражении покинул студию.

Следом за мною вприскочку помчался Владлен. Догнав меня уже на улице, юноша обхватил меня руками за торс и, вкрадчиво заглянув в мои глаза, страстно прошептал:

– Леонардо, не расстраивайся! Я с тобой абсолютно согласен! Мне тоже очень нравятся девушки с длинными волосами! Наверное, я тоже этот… ну… как там оно называется? Шовинист?.. Ой, или я опять что-то напутал… Ну, ты меня понял, да?..

Смерив его уничтожающим взглядом, я с трудом удержался, чтобы не стукнуть парня по макушке. Но едва ли этот дурачок уразумел смысл моего испепеляющего взора. Бессильно вздохнув, я зарыл пальцы в его распушившиеся от быстрого бега золотисто-солнечные локоны и ответил ласковой усмешкой на эту искренне любящую улыбку. Уж он-то, по крайней мере, никогда не подтрунивал надо мной и был единственным из всех, кто относился с благоговейным восторгом ко всему, что я говорю или делаю. Признаться, это чудовищно льстило моему раздутому самодовольству.

Как бы я ни бесился, в итоге мне пришлось смиренно признать, – хоть и втайне от всех, – что новая причёска Хлоэ заметно подчеркнула её привлекательность и даже, пожалуй, придала ей некоторую сексуальность. В эпоху Эди Седжвик и Твигги подобное было в моде, и многие девушки охотно приносили в жертву свои длинные локоны, чтобы уподобиться кумирам, однако ни одну из них короткая стрижка не сделала столь же обольстительной, как нашу капризную принцессу. Теперь её тонкая шея и угловатые плечики смотрелись ещё беззащитнее и хрупче, а крупные глаза и вовсе казались лунатическими, так что от взгляда на неё внутри меня всё замирало. Впрочем, к чему я вам это рассказываю? Вы и сами помните эту девочку-инопланетянку, что гипнотизировала вас своими воспалёнными зрачками, читая Бодлера и Шекспира под шум дождя. Ещё одна жемчужина моего фильма. Ещё одна моя случайная находка, щедрый подарок этой обычно скупой жизни, который я, каюсь, принял, как должное. Невольно любуясь обновлённой Хлоэ, я примечал, что теперь в её болезненной грации и нервозной трепетности сквозило нечто мальчишечье, что, однако ужасно волновало и соблазняло наши души. Проказливый эльф с недобрыми глазами, лукавый Ариэль, дразнящий нас своей непорочной растленностью. С удивлением я отметил про себя, что теперь даже Эжен, обычно столь холодный со всеми девушками, изредка обращает на неё своё внимание. Она и вправду стала чересчур сильно походить на изящного мальчика, которые так сильно заставляли трепетать его развращённое сердце. Я буду честен и со стыдом признаюсь вам, что в моей голове даже мелькнула воистину подлая мысль, что было бы неплохо, чтобы он каким-то волшебным образом изменил своим пристрастиям и увлёкся этой девочкой. Да-да, знаю, это низко с моей стороны. Но я и вправду готов был толкнуть в руки Эжена кого угодно, лишь бы отвлечь его внимание от Владлена. Однако вопреки всем моим чаяниям, хоть он порою и останавливал свой изумлённо-заинтересованный взгляд на Хлоэ, всё же всякий раз его одержимые глаза вновь отвлекались от неё и с прежней неистовостью обращались к Владлену. У этого отчаянного идолопоклонника могло быть лишь одно божество, которому он вовсе не собирался изменять.

Невзирая на все эти мелкие неприятности и недоразумения, что порою сбивали меня с толку, я всё же уверенно шёл к своей цели. Следующей своей победой над неуступчивой Линдой я счёл тот раз, когда мне после долгих споров, хоть и не без содействия Лауры и Владлена, удалось уговорить её спеть для нас. Девушка всё же поддалась нашим мольбам и на другой вечер сыграла для нас на гитаре, исполнив какую-то старую французскую песню. Каково же было моё удивление, когда к ней вдруг присоединился удивительно мелодичный голос Эжена. Я ещё ни разу в жизни не слышал, как он поёт, и был весьма ошеломлён этим. Их дуэт звучал на изумление слажено, словно они всю жизнь пели вместе. Когда они закончили, а мы, всё ещё оглушённые этим чудом не смели проронить и слова, Джереми вдруг воскликнул:

– Вот, что нам нужно! Песня! Никто же до сих пор не подумал о музыке к нашему фильму. Эжен и Линда напишут песню, и это станет нашей главной музыкальной темой. Безусловно, мы не будем брать чужое произведение. Нам нужно нечто неповторимое, чтобы наши зрители рыдали от восторга.

– Я никогда ещё не писала музыку. – сухо обронила Линда, похоже, не слишком воодушевлённая этой идеей.

– Я тоже… но попробовать стоило бы. – задумчиво произнёс Эжен.

– Отлична идея! Джереми, ты просто молодчина! – радостно ударяя в ладони, от души похвалил я парня.

– Кто бы сомневался. – самодовольно ухмыляясь, протянул тот с ослепительным оскалом.

– Джереми, значит, молодчина, а отдуваться придётся нам. – вполголоса заметил угрюмый Эжен.

– Это будет просто грандиозно! – поднявшись на ноги и возбуждённо меряя шагами нашу захламлённую киностудию, воскликнул я. – У вас обязательно всё получится! Я верю в вас! Да, дерзайте! Вы создадите шедевр! Мы ещё заставим их поплакать над нашим фильмом!

– Мне и самому уже скоро плакать захочется. – продолжил бурчать себе под нос Эжен.

– Ну-ну. – скептически фыркнула Линда, раздражённо дымя сигареткой.

Но даже невзирая на свои сомнения, они со всей ответственностью взялись за это дело. Ну, а о результате вы можете судить и сами. Мы все сошлись во мнении, что песня должна быть написана на французском языке, который все мы, даже несмотря на то, что владели им только Линда и Эжен, сочли наиболее сексуальным. Мне было ужасно любопытно смотреть за тем, как эти двое – столь непохожие друг на друга взялись за эту непростую работу. В какие-то моменты у меня всё же возникали сомнения, сумеют ли они создать достаточно гармоничное по своему звучанию произведение, которое бы соответствовало замыслу нашего фильма. Как могли настолько разные люди достичь единства и понимания? Все вечера напролёт они сидели вдвоём в стороне от всех и, тихо о чём-то споря, набрасывали на листке бумаги обрывки нот и фраз. При этом они на пару выкуривали такое количество сигарет, что их овеивало почти непроницаемое облако дыма, в котором они оба неким мистическим образом походили на величественных небожителей, что решали в данный момент судьбу всего человечества. Я не смел вмешаться в это священнодействие. Порою я замечал, как Владлен исподтишка бросает в их сторону почти обиженные взгляды и горько вдыхает. Едва ли он всерьёз ревновал свою Офелию к Эжену, ведь ему и самому было отлично известно, как тот относится ко всему роду Евы, однако полагаю, Владлена задевало, что он будто бы оказался вне игры и вынужден был лишь наблюдать со стороны, как его возлюбленная коротает вечера в обществе того, кто даже не способен оценить всего её великолепия. На что я вообще надеялся, заставив работать вместе людей, которые были чужды друг другу, как две неукротимые стихии, являющиеся полной противоположностью, подобно льду и пламени? Страстный гомосексуалист, презирающий всех женщин на земле, и строгая, как послушница монастыря, бескомпромиссная девушка в строгом чёрном платье. Я прекрасно понимал, что Линда относится к Эжену с настороженной подозрительностью даже не по причине его половой ориентации, а в первую очередь из-за того, что от него исходил вполне откровенный душок опасности, что грозила Владлену. Она нисколько не доверяла этому человеку, но ценила его талант и верность своему творчеству. Он же в свою очередь, пожалуй, уважал Линду сильнее, чем любую женщину на свете за её мужественный, твёрдый характер, но, обладая достаточной проницательностью, Эжен уже успел понять, насколько сильно ею увлёкся Владлен, и, следовательно, не мог питать к ней дружеских чувств. Однажды, уже после того, как они закончили работу над песней, Эжен с очаровательной улыбкой обронил в нашем с ним приватном разговоре то ли в шутку, то ли всерьёз:

– Я бы очень хотел, чтобы эта прекрасная девушка умерла какой-нибудь прекрасной смертью. Как Белоснежка или одна из шекспировских героинь. Вся в цветах. И пусть её могила будет окроплена неистощимыми потоками слёз любящих людей. Она вполне заслуживает этого. А я бы тем временем утешал отчаянно рыдающего Владлена у своей груди.

Да не будет этого. Да не сбудется это проклятье. Эту молитву я твержу про себя и по сей день. Даже теперь, когда от неё уже нет никакого толку.

Джереми, имеющий связи буквально везде и всюду, договорился со своими приятелями, чтобы мы могли снять их студию звукозаписи за достаточно скромные деньги. Конечно, они не имели возможности заниматься благотворительностью в пользу всяких начинающих гениев, которым я себя тогда мнил, и им пришлось взять с нас хотя бы такую, чисто символическую плату, которая позволяла им самим не умереть с голоду. Мы были благодарны и за такую помощь. Впервые услышав законченную версию песни, я потерял дар речи от шока. Это превзошло все мои ожидания. В чём была тайна их созвучия? Разве было хоть что-то общее у этих людей? Да, было. Это любовь. Та самая любовь, которую каждый из них понимал абсолютно по-разному. Быть может, ещё больше их сближало именно то, что являлось основной причиной для их взаимной неприязни – чувства к Владлену. И если любовь Линды – такая на первый взгляд холодная и сдержанная могла стать для этого измученного мальчика надёжным убежищем и залогом спасения его больной души, то обжигающая страсть Эжена, напротив стремилась разрушить его, истерзать в клочья и испепелить в своём пламени. Но всё же каждый из них любил – самозабвенно и искренне. Этой любовью пропитана вся их песня, что по-прежнему заставляет ваши сердца сжиматься от боли.

Успех, как вам всем отлично известно, окрыляет. И хоть мой успех на тот момент был весьма незначительным и состоял лишь в том, что я мелкими шажочками неспешно карабкался на вершину, теряющуюся в далёких облаках, всё же это достаточно опьянило мой разум и лишило меня на некоторое время чувства реальности. Но жизнь быстро поставила меня на место и надавала парочку злорадных щелчков по моему гордо вздёрнутому носу. Нет, это ещё были не те настоящие трудности, или, говоря более откровенно, – трагедии, что поджидали нас впереди, но всё же и этих маленьких бед хватило, чтобы сбить с меня спесь и наполнить мою душу сумрачным предчувствием неких грядущих проблем. На этот раз моя верная муза, мой заветный талисман, на который я уповал с непоколебимой пылкостью и истовым обожанием, впервые меня подвёл и вместо удачи принёс мне разочарование и боль. Все дни, что мы работали до этого, Владлен пребывал в приподнятом настроении и сиял беспечным жизнелюбием, так что мне стало казаться, будто это вполне обыденное для него состояние, которое никогда его больше не покинет. Я перестал испытывать ту мистическую, благоговейную благодарность к неведомо кому или чему за то, что мне был подарен этот чуткий ребёнок, и в своём высокомерии воспринимал его присутствие в моей жизни, как нечто естественное и вполне заслуженное. Единственный раз, в который мне пришлось столкнуться с откровенным проявлением его истинной сущности, с всплеском его боли, случился в день, когда он вскрыл вены у меня в ванной, – и тот уже почти начал стираться из моей памяти. После этого Владлен вёл себя столь непринуждённо и беззаботно, даже в мгновения своей, казалось бы, беспричинной грусти, что я счёл, будто у него и вовсе не может быть никаких проблем. Немного избалованный, но всё же очаровательный ребёнок, что целыми днями дурачится и умело играет роль дерзкого Арлекина. В шутку любит. В шутку печалится. Всё делает и говорит не всерьёз. Так мне казалось. Жестокое заблуждение, не так ли? Разве я сам не изобразил его в первый же вечер после нашего знакомства распятым на лилии? Разве полюбил его не за это выражение нескончаемого страдания и отчаянья, что порою тенью проскальзывало на его тонком лице? Так как же я мог столь старательно обманывать сам себя?

Поначалу я даже не заметил никакой перемены. Вернувшийся домой за полночь, Владлен как всегда о чём-то взахлёб тараторил на протяжении целого часа, не давая мне и слова вставить. Впрочем, в этот раз он пребывал в ещё более возбуждённом состоянии, чем обычно, что должно было меня насторожить, однако я был слишком утомлён тяжёлым днём работы в студии, так что не придал этому особого значения. Поэтому когда парень замолчал буквально на полуслове, я был даже рад и уже было начал готовиться ко сну, как на него вдруг напал совершенно невменяемый приступ удушливого хохота. Он просто сидел на полу и, заторможенно глядя в одну точку на стене, заливался раздражающе звонким смехом. Терзаясь мигренью от усталости, я достаточно грубо потребовал, чтобы он замолчал, но он совершенно никак не среагировал на мои слова. Тогда я подскочил к нему и, хорошенько тряхнув парня за плечи, стал читать ему какие-то гневные нотации, но одного моего взгляда в его опустошённые глаза стало достаточно, чтобы я похолодел от ужаса. Необычайно сузившиеся зрачки, казалось бы, были обращены вглубь себя самих, а их остекленевшее выражение откровенно говорило о том, что юноша сейчас находится в состоянии глубокого наркотического опьянения. Меня ошеломило это открытие, ведь я полагал, что ещё миг назад он вёл себя вполне адекватно, ничем особо не выражая своего состояния. Пока я пытался собраться с мыслями, Владлен резко поднялся на ноги и принялся исступлённо метаться по комнате всё с тем же леденящим душу хохотом. Хоть раньше мне и приходилось видеть его под действием наркотиков, никогда ещё он не представал передо мной таким взвинченным и агрессивно наэлектризованным. Прежде я имел возможность лицезреть его лишь в одурманенном, отрешённо-притихшем состоянии, что в общих чертах не доставляло мне особых хлопот, но на этот раз в него будто бы вселился целый легион бесов. Не успел я понять, что к чему, как его хохот уже перешёл в надрывный плач. На пол полетели мои картины, чистые холсты, краски, посуда, мебель. Пытаясь удержать в своих руках отчаянно вырывающегося юношу, я краем глаза заметил порванный холст на моей лучшей, как я считал на тот момент, картине. Мой распятый был повержен. Прямо посреди картины, пересекая эту тонкую фигурку, образовался разрыв холста, будто свежая рана. Но едва ли в тот миг меня тревожил мой опороченный шедевр, ведь куда сильнее я был тогда озабочен состоянием вдохновителя этой работы. Чуть позже я зашью холст алой нитью, что лишь сильнее подчеркнёт увечную красоту и болезненное очарование этой картины. В таком виде она и будет висеть в моей галерее спустя несколько лет. Но даже за самую большую сумму, я не посмею продать это прославившее меня полотно. Быть может, если цена этой картины не упадёт после моей смерти, это станет недурным вложением в будущее моих детей. Должен же я хоть чем-то искупить мою перед ними вину. Но всё это случится гораздо позже. А на тот момент, оставшись один на один с Владленом и многочисленными бесами, терзающими его бедную душу, я позабыл про все картины на свете. Даже порванный холст можно попытаться зашить, но как починить окончательно сломленного человека?

Не находя никакого способа справиться с его истерикой, я и сам едва не впал в отчаянье. От жалких попыток успокоить истошно вопящего парня, меня отвлёк стук в дверь. Быть может, на моём месте было бы более естественно не обратить внимания на некого пришельца, пытающегося нарушить наш покой или точнее – наше адское побоище, но я, измученный своим бессилием пред припадком Владлена, едва ли не бегом рванул к двери, в отчаянной надежде, что на помощь мне явился какой-то незнаемый ангел, могущий спасти нас и от этой беды. Конечно, у меня было подозрение, что там вполне может оказаться кто-то из соседей – даже несмотря, на то, что наш чердак находился в сильном отдалении от других жилых комнат, я предполагал, что чудовищный шум, поднятый Владленом, могли услышать и через пару этажей. Однако признаюсь в своём малодушии, я был уже готов сбежать куда угодно и обрадовался бы любому гостю, лишь бы хоть на миг отвлечься от этого ужасающего зрелища. Я не обманулся в своей надежде. Пусть это был и не ангел, но хотя бы добрая фея, что тоже, согласитесь, было неплохо в нашем бедственном положении. На пороге моей квартиры стояла Лаура и с немного померкшей улыбкой вслушивалась в бесноватые вопли, доносящиеся из глубины комнаты. Стоит пояснить, что в её появлении у нас дома даже посреди ночи не было ничего удивительного, и я прошу, не делайте такие гримасы. По крайней мере, на тот момент в этих кратких свиданиях не было ничего непристойного. Пытаясь выделить как можно больше времени днём для работы над моим фильмом, Лаура устроилась работать на фабрику в ночные часы и частенько забегала к нам перед началом своей смены, чтобы занести гостинцы или деньги, что девушки жертвовали на наш творческий проект. В первое время мы принимали Линду и Лауру лишь на пороге квартиры, соблюдая все приличия, которых от них требовали мудрые наставления их строгих матерей, находящихся теперь от них за множество миль отсюда, чьи заветы они, однако же, вынуждены были исполнять под давлением некого незримого, но явственно ощутимого чувства вины за то, что они всё же вырвались из родительского дома в этот «проклятый большой город, не приносящий людям счастья». Авторитетное мнение этих женщин, годами внушаемое ими в собственных дочерей, состояло в том, что посещать комнаты, где проживают холостые юноши, особенно если речь идёт о всяких, подобных нам, бездельниках-художниках, способны лишь абсолютно падшие создания. Возможно, их матери тревожились недаром. Признаться, я и сам не горел особым желанием приглашать девушек вглубь нашего неприглядного стойла, в котором могли обитать лишь окончательно разлагающиеся паразиты искусства, которыми являлась вся наша неблагонадёжная компания. Но на сей раз подобные мелочи едва ли могли иметь какое-то значение. Я забыл про беспорядок, про «авгиевы конюшни», про бутылки и окурки, которыми были усеяны все полы моей квартиры, и втащил недоумевающую Лауру в комнату, на ходу объясняя ей случившееся. Не знаю, какой помощи я от неё тогда ожидал. Едва ли моя добрая фея умела изгонять бесов из тлеющих душ ополоумевших наркоманов. Жалостливо наблюдая за тем, как я из последних сил тщусь утихомирить беснующегося Владлена, девушка предположила, не будет ли лучше вызвать врача. Но эту идею я почти сразу отмёл. В какой-то миг я и сам об этом задумался, но тут же отчётливо осознал, что вмешательство посторонних может принести огромные проблемы не только ему, но и мне. Тогда-то мне в голову и пришла спасительная мысль вызвать на помощь Джереми, который, как я безошибочно догадался, был более осведомлён в таких вопросах, нежели я. Почти в каждой квартире дома, где мы тогда проживали, был проведён телефон. Исключение составлял лишь, как вы легко можете догадаться, мой неприглядный чердачок. Можно было, конечно, воспользоваться телефоном хозяйки, проживающей этажом ниже, но мне не хотелось, чтобы Лаура лишний раз попадалась ей на глаза, ведь это могло потом вызвать ненужные разговоры среди всех этих местных сплетниц, что и без того провожали меня испепеляющими взглядами, стоило лишь мне очутиться в вестибюле. Поэтому девушка помчалась разыскивать уличный телефонный автомат. Джереми примчался почти мгновенно, едва ли не в одно время с возвратившейся в комнату Лаурой. Уже с порога он смекнул, что к чему, и решительно скомандовал с необычайно собранным видом генерала, отправляющего свою армию в решающий бой:

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒