5. Переход

Катарину я нашёл в библиотеке. Бледная, как прежде, и отчего-то разом осунувшаяся, она забилась в угол между тяжёлой портьерой и пыльным шкафом, точно давешний чёрный зверёк.

— Мне нужно сказать вам кое о чём, — прошептала она, — насчёт исчезновения матери.

— Не надо. Не сейчас.

Я боялся, что печальная тема ещё более повредит её резко ухудшевшемуся состоянию. Будь проклят упрямый граф, из прихоти отрицающий музыку, гостей, вояжи! Теперь я совершенно ясно понимал, что его визит в дом Кристиана обуславливался лишь желанием познакомиться с будущим врачом, то есть мной — мнение дочери, её возможное желание выходить в свет ему было безразлично. Мысленно я уже пришёл к дерзкому похищению Катарины.

В этот момент фройляйн заметила ключ, что я теребил в левой руке.

— Откуда это у вас?!

— Не подумайте дурного, случайно нашёл…

— Идёмте!

Удивившись воодушевлению девушки, я последовал за ней. Мы подошли к деревянному барельефу на дальней стене библиотеки, изображающему сказочный лес с мирными животными. На секунду замерев, будто припоминая что-то, Катарина нащупала и повернула несколько его элементов. В стене что-то заскрипело, послышался стук механизма, и панель с барельефом сдвинулась, открыв взору неприметную дверь. Не дожидаясь просьбы, я сам вставил и три раза провернул ключ. Дверь тяжело поддалась. Поспешно, боясь быть застигнутыми хозяином, мы проскользнули внутрь.

За коротким потайным ходом, ведущим вниз метров на десять, оказалось просторное помещение, никак не видимое с улицы. Стены украшали барельефы весьма тонкого исполнения, развивающие тему библиотечного, только уже из камня. Могучие медведи, тонконогие лани, совы, духи ночи, и даже совсем маленькие звери выглядели как живые. Немногочисленные, но широкие витражные окна были заложены снаружи. В глубине виднелись другие двери. Со смешанным чувством изумления и ужаса я признал тот самый зал из снов.

Однако спутницу мою привлекали не украшения, а старинный рояль в центре зала, сантиметровый слой пыли на котором не мог скрыть искусной работы мастера. В наше время коммерции и быстрого темпа жизни сложно отыскать такой инстумент. Сдаётся мне, его братья сохранились разве что в храмах. Обнажённые клавиши и брошенные на табурет ноты намекали, что рояль, а вместе с ним и великолепный зал бросили в один день, будто бежав от чего-то.

Тем временем Катарина, ничуть не смущаясь, погладила пыльный инструмент и взяла пару аккордов.

— Не бойтесь, никто не услышит, зал специально сконструирован так, чтобы не пропускать звук.

— Раз вы так уверены…

Угадав, какую мелодию наигрывала барышня, я подстроился вторым голосом, и вскоре мы отдались музыке. Спустя неизмеримое количество времени я осторожно взглянул на Катарину. Огонёк жизни снова зажёгся в её глазах. Словно прочитав мой мысленный вопрос, она пояснила:

— Отец закрыл зал, когда я была совсем маленькая. Прежде мы часто устраивали приёмы, балы… мама очень любила играть. И танцевала она превосходно. Обещала научить.

С усмешкой она добавила:

— Теперь, видно, уже некому.

— Вы ошибаетесь, фройляйн, - возразил я.

Заброшенный зал странно подействовал на меня. В каком-то безумстве, в самонадеянном забытьи я поднялся и протянул руку. Катарина, разгадав моё намерение, смущённо склонила голову. Вспомнив времена ранней юности, когда любое событие было поводом для танцев, я повёл девушку в вальсе, которому меня научила ещё покойная няня-фрейлина. Катарина двигалась неуверенно, но явно обладала чувством ритма. Мы ускорились. Стены зала с их барельефами и витражами мелькали всё быстрее. Я снова чувствовал себя погружённым в тот сон, сам радовался в обществе многочисленных гостей. Сквозь окна лился лунный свет, переливаясь в витражных стёклах.

Слишком поздно я очнулся и осознал, что, закружив в танце Катарину, я оставил инструмент, и тот просто не имел возможности…

Хлопнула дверь, прервав наше веселье. В ужасе я понял, что забыл закрыть дверь на ключ. Но ведь панель захлопнулась сама собой! И почему именно сейчас?..

— Думала, я не узнаю?! Сколько раз я твердил о музыке, о треклятых романах?! Всё должно быть рационально и разумно!

Гневный голос графа напоминал скорее рык, открывая другую трактовку фамилии*.

— А вы! Тоже мне врач. Вы должны быть практичны и тверды, как скала, а вы поддались на эти девичьи бредни! Ах да, как я не додумался: когда богатая наследница бормочет что-то о выдуманных мирах и прочих романтических материях, сметливый кавалер будет кивать чему угодно, только бы войти в доверие к ней и её легковерному папаше. Но не на того напали!

— Никогда я не покушался ни на ваши, ни вообще на чьи-либо деньги. Существуют вещи поважнее. Хотя, может, вам этого не понять!

Моя робость перед ним превратилась в отчаянную храбрость.

— Я неразумен, по-вашему? А мне кажется, это вам изменяет разум, граф. Почему вы покинули родину? — произнёс я на русском, коий имел удовольствие учить в давние годы.

Фон Ерс вздрогнул, но более никак не показал удивления.

— А вы бы не уехали? Я человек здравого мышления, практик, учёный-любитель. Кто стал бы на моём месте терпеть суеверных друзей и начальство? Эти дикари порицали моё презрение к религиозному вранью,

Разумеется, мы бежали из отсталой страны, как только выдалась возможность.

— Но матушка была против, — тихо вступила в разговор Катарина.

— Ха! Конечно, она была против, блаженная любительница помечтать! И ты, ты вся в нёе! — он ополчился на дочь, — но ничего, я выбью из тебя эти глупости. Она тоже начала с этого. С богохульных снов и музыки!

Продолжения не требовалось. Я уже сопоставил образ ночного убийцы в маске и графа фон Ерса.

— И тогда вы убили её, страшась неизвестного.

— Как вы смеете выдумывать такие дерзости?!

— Я не выдумываю. Я видел. Она сама показала мне. Признайте, граф, что в своей борьбе с неведомым вы проиграли.

— Неведомым? Скажите лучше, невежеством! Но я больше не допущу этого, клянусь.

Молниеносным движением он выхватил что-то из-за спины — глупец, как я не подумал о возможном оружии! — и кинулся на меня. Ясное дело, сперва он рассчитывал избавиться от более сильного противника, что потом — что? Погубить Катарину? Отдать её в приют, выкинуть на улицу? Я не мог допустить ничего из этого и приготовился отчаянно сражаться, путь даже голыми руками — но помощь пришла, откуда не ждали.

Сперва я услышал глухое дыхание, и только потом стук лап о каменный пол. Гигантский медведь с барельефа непостижимым образом ожил и теперь надвигался на убийцу. Тот издал душераздирающий крик, как любой на его месте, и попытался бежать — но куда там…

Кровь жестокого хозяина имения брызнула на мраморный пол. В тот момент я едва соображал от страха, а потому поразительная подробность облика животного пришла мне в голову лишь постфактум: шкура слегка просвечивала, источая едва уловимое сияние! Пока медведь расправлялся с графом, я подбежал к Катарине в намерении увести её из этого страшного места. Девушка лишилась чувств, — что неудивительно! — я без труда взял её на руки, но опоздал. Зверь повернулся, сжимая в могучих челюстях добычу. В оцепенении я ждал, что он займётся нами. Но что это? Вероятно, это искажение восприятия, и дело в охваченном паникой рассудке, но мне привиделось, что медведь кивнул, глядя мне прямо в глаза. Не отпуская тело фон Ерса, он прыгнул с удивительной для такого веса лёгкостью — и исчез без следа, как и появился.

Узнав о кончине хозяина, слуги не задавали лишних вопросов. Прожив многие лета в том доме, рассудил я, они неизбежно должны были столкнуться с его чудесами. Забегая вперёд, скажу, что Ильзу и фрау Берн я пристроил в услужение сестре, а конюха Хенрика отпустил к семье на отдых, где он занялся любимым делом, резьбой по дереву.

Но юную дочь фон Ерса мы проводили вчетвером. Она так полностью и не пришла в себя. Ночью, ближе к полуночи, началась лихорадка. Девушка бормотала что-то, совершенно не связанное с реальностью, то улыбаясь, то плача от испуга. Единожды узнав меня, она прошептала, что не имеет возможности далее оставаться здесь, но боится окончательного перехода.

Совладав с дрожью в голосе, я ответил:

— Там вовсе не страшно, напротив, я даже завидую вам. Это прекрасное место, и вы встретите вашу мать.

Я один слышал последние слова фройляйн Катарины, слова, навсегда лишившие меня спокойствия и веры в устойчивый, постигаемый наукой мир — «Я приглашу и вас тоже».

А ныне, просыпаясь по ночам от смутного предчувствия (что случается все чаще), я слышу звериное фырканье и скрежет о деревянные двери. Я нахожу отпечатки лап на снегу, появляющиеся ниоткуда и уходящие в никуда. Но бояться нечего: старик Альбрехт, мой верный слуга и товарищ, сказал, что уже позаботился о капканах и круглосуточном освещении.

——

* «Ерс» - от «медведь», имя немецкого происхождения.

⇐ Предыдущая 1 23