Глава V. Глава VI. Глава VII

Глава V

Жизнь города Ньюпорта замирала очень рано. Жители его довели до крайности умеренность и аккуратность. В десять часов не осталось в городе ни одного дома, дверь которого была бы открыта, и очень возможно, что часом позже сон сомкнул бы все глаза, которые целый день так зорко следили не только за личными делами, но и за делами соседей.

Хозяин гостиницы «Опущенный Якорь» (так называлась гостиница, где Фид и Найтингель чуть было не вступили в рукопашную схватку) тщательно запер двери в восемь часов.

В десять часов улицы Ньюпорта были пусты, словно в городе не было ни одной живой души. Не было видно и караульных по той простой причине, что не было воров. Бродяжничество оставалось еще неизвестным в провинциях. Когда Уильдер с двумя своими спутниками пробегал в этот час по пустынным улицам, нигде не было видно ни одного огонька, ничего, указывающего на обитаемость города. Вместо того, чтобы постучаться в двери гостиниц, преследователи направились прямо к берегу моря. Уильдер шел впереди, за ним Фид, а Сципион со своим обычным смиренным видом замыкал шествие.

Подойдя к воде, они нашли несколько лодок, привязанных у набережной. Уильдер отдал приказания своим товарищам и направился к месту, куда они должны были причалить лодку. Прождав необходимое время, он увидел, что приближаются сразу две лодки: одну вел Фид, другую — негр.

— Что это значит? — спросил Уильдер.

Фид опустил весло и ответил, повидимому, чрезвычайно довольный:

— Гвинея в той лодке, которую вы наняли; но вы, по-моему, заключили дурную сделку. И если я не веду вам лучшей лодки из всех, пусть скажут, что я ничего в этом не понимаю. Наш приходский священник, если бы он был здесь, мог бы вам сказать, что я сын лодочного мастера, и даже, если бы вы хорошо заплатили ему за это, поклялся бы в этом.

— Негодяй! — вскричал Уильдер с гневом. — Ты заставишь меня когда-нибудь выбросить тебя на берег. Отведи чужую лодку туда, где она была, и прикрепи ее!

— Меня выбросить на берег? — повторил с решительным видом Фид. — Это значило бы перерубить одним ударом все ваши снасти, хозяин Гарри! С вашего позволения, хозяин Гарри, я не могу этому поверить. Вот Гвинея не больше, как негр, и, следовательно, далеко не подходящий товарищ для белого; но вот уже двадцать четыре года, как я привык видеть его черное лицо, и теперь, видите ли, оно нравится мне так же, как и всякое другое; и притом в море, когда ночь темна, не легко заметить разницу. Нет, нет, мне не надоело еще видеть вас, хозяин Гарри!

— Тогда оставь свою скверную привычку без церемонии присваивать то, что принадлежит другим.

— Видите ли, вы дали лентяю-рыбаку хорошую серебряную монету, чтобы он приготовил вам лодку на ночь или на несколько часов завтра утром. Ну, что же сделал Дик? Он просто сказал себе: «Это слишком! » — и пошел посмотреть по сторонам, нельзя ли что-либо предпринять. Деньги можно проесть или, что гораздо лучше, пропить; не нужно выкидывать их за борт вместе с кухонным сором. Я готов держать пари, что мать владельца этой шлюпки и мать владельца того ялика — двоюродные сестры, и что ваш доллар пойдет на табак и на выпивку для всего семейства. Таким образом, в конце концов, я никому не сделал вреда.

Уильдер сделал нетерпеливый и повелительный жест и, чтобы дать Дику время исполнить его приказание, стал прогуливаться по берегу. Фид никогда не прекословил ясному и решительному приказанию. И сейчас он немедленно, хотя и не без ропота, отвел лодку на место.

После этого Уильдер вошел в другую лодку и, видя своих товарищей на месте, приказал им грести к бухте, по возможности, без шума.

— В ночь, когда я вел вашу лодку в Луисбург, — сказал Фид, — мы убрали все, даже наши языки. Когда надо молчать, я не такой человек, чтобы произнести хоть звук. Но так как я из тех людей, которые думают, что язык создан для того, чтобы говорить, как море — для того, чтобы жить на нем, то и поддерживаю разумный разговор в хорошем обществе.

— Налегай на весла! — прервал его Уильдер. — Правьте к этому кораблю.

Они проплыли около судна, на котором мистрис Уиллис и молодая Гертруда должны были отправиться на другой день утром в отдаленную провинцию Каролину.

Когда лодка подошла ближе, Уильдер при мерцании звезд осмотрел корабль взором моряка. Мачты, реи, снасти, — ничего не ускользнуло из его наблюдений. Когда же расстояние уже не позволяло различать очертания, и виднелась только одна темная и бесформенная масса, он долго еще всматривался в нее, наклонившись из своей лодочки, и, казалось, был погружен в глубокие размышления. На этот раз Фид не пытался прерывать его мыслей, относящихся, как он думал, к их профессии; а все то, что имело к ней отношение, было в глазах матроса священным. Спицион молчал по привычке. Через несколько минут Уильдер поднял голову и отрывисто произнес:

— Это корабль большой, корабль, который может долго выдерживать преследование.

— Да, — сказал Фид. — Если он поставит все паруса, едва ли королевский крейсер сможет приблизиться к нему и…

— Друзья, — сказал Уильдер, перебивая его, — теперь, кстати, я сообщу вам мои планы. Вот уже больше двадцати лет, как мы вместе на одном корабле и, можно сказать, за одним столом. Я был ребенком, Фид, когда ты принес меня на руках к командиру своего судна. Я обязан тебе не только жизнью, но, благодаря твоим заботам, и своей карьерой.

— Ах! Это правда, хозяин Гарри! Вы занимали в то время немного места, и вам не надо было большой койки.

— Да, Фид, я многим тебе обязан за этот великодушный поступок и, могу сказать, за твою непоколебимую преданность.

— И это правда, хозяин Гарри! Я был непоколебим в своем поведении, хотя вы часто и клялись выбросить меня на берег. Что касается Гвинеи, то дует ли ветер спереди или сзади, ему всегда хорошо около вас, хотя ежеминутно между нами вспыхивают маленькие ссоры, чему свидетель хотя бы вот та лодка.

— Не будем об этом больше говорить, — прервал его Уильдер с видимым волнением, вызванным воспоминаниями, одновременно приятными и грустными, которые пробудились в нем под влиянием слов Фида. — Вы знаете, что только одна смерть разлучит меня с вами; по крайней мере, если вы сами не предпочтете оставить меня теперь. Я нахожу необходимым открыть мои планы и познакомить вас с предстоящими опасностями.

— Разве мне надо что-нибудь знать? Разве я для того так часто плавал с вами, не спрашивая, откуда дует ветер, чтобы теперь отказаться вверить вам мой старый остов и изменить своим обязанностям? Что скажешь на это, Гвинея?

— Я всюду пойду за хозяином! — ответил негр, согласный на все.

— Ну, помните, что я предупредил вас, — сказал Уильдер, — а теперь налегайте на весла и правьте к тому кораблю в наружной бухте.

Фид и негр повиновались, и лодка быстро понеслась вперед. Приблизившись к кораблю, они стали работать веслами осторожнее и, наконец, совсем опустили их.

— Тише! — произнес Уильдер. — На палубе шум.

— Без сомнения, шум; это повар рубит дрова, и капитан требует «ночной колпак»^[9].

Голос Фида был заглушён ревом, раздавшимся с корабля. Можно было подумать, что то был рев какого-то морского чудовища, вдруг высунувшего из воды свою голову. Но опытный слух смельчаков тотчас распознал обычный способ окликать лодки. Уильдер, не слыша шума другой приближающейся лодки, сейчас же приподнялся и ответил.

— Какого чорта? — закричал тот же голос. — В нашем экипаже нет никого, кто бы говорил так. Откуда вы? Что вы делаете под моим носом?

— Я рассекаю волны моею кормой! — крикнул Уильдер после некоторого колебания.

— Что за сумасшедший путается тут около нас? — проворчал спрашивающий. — Дайте-ка мне мушкет, я посмотрю, нельзя ли получить лучший ответ от этого негодяя!

— Стой! — произнес спокойный, но повелительный голос. — Все обстоит благополучно. Подпустить их!

Человек, стоявший на палубе, велел им подойти к судну, и разговор прекратился. Тут Уильдер убедился, что окликали другую лодку, и что он поторопился отвечать. Но отступать было поздно, и он приказал своим спутникам повиноваться.

Уильдер взошел на корабль среди глубокого молчания, в котором ему почудилось что-то зловещее. Оказавшись на мостике, он бросил вокруг себя быстрый, испытующий взгляд, словно этот первый осмотр должен был разрешить все сомнения, так долго его волновавшие. За исключением человека, закутанного в плащ, повидимому, офицера, на палубе не было ни души. С обеих сторон темнели мрачные силуэты грозных батарей, но нигде не было видно ни матросов, ни солдат, которые обыкновенно толпятся на борту вооруженного корабля, и которые необходимы около орудий. Находясь лицом к лицу с человеком в плаще, Уильдер почувствовал всю неловкость своего положения и счел необходимым вступить в разговор.

— Вы, конечно, удивлены, сударь, — сказал он, — что мною выбран такой поздний час для визита?

— Конечно, мы вас ждали раньше! — последовал лаконический ответ.

— Меня ждали?!

— Да, вас ждали! Разве я не видел, как вы с двумя товарищами, которые остались в лодке, полдня рассматривали нас то с берега, то с высоты башни? Что могло означать это любопытство, если не желание взойти на борт?

— Странно, должен вам признаться! — вскричал Уильдер, невольно ощущая тревогу. — Так вы знали мои намерения?

— Послушайте, приятель, — прервал его собеседник с тихим смехом, — надеюсь, я не ошибаюсь, принимая вас по вашим манерам и костюму за моряка. Вы думаете, что на корабле нет подзорной трубы? Или вы предполагаете, что мы не умеем ею пользоваться?

— Должно-быть, у вас есть важные причины, которые заставляют вас следить с таким вниманием за тем, что делают незнакомые вам люди на твердой земле?

— Гм!.. Может-быть, мы ждем груза, но я полагаю, что вы ночью приехали сюда не для того, чтобы полюбоваться оснасткой. Вы желаете видеть капитана?

— Разве я вижу не его?

— Где? — спросил собеседник Уильдера, делая невольное движение, исполненное страха и почтения.

— В лице вас!

— В моем лице? Нет, нет, я не достиг еще такого почетного положения на корабле, хотя мое время еще может притти в один прекрасный день. Скажите, приятель, вы прошли под кормой вон того корабля?

— Конечно; он, как видите, находится на линии моего переезда.

— Это судно, кажется, в хорошем состоянии и совершенно готово к отходу, как мне говорили?

— Да, паруса готовы, и он держится на воде, как корабль, уже нагруженный.

— Нагруженный чем? — быстро спросил его собеседник.

— Грузом, отмеченным в его журнале, без сомнения; но вы, кажется, еще не грузились. Если вам надо взять груз в этом порту, то пройдет еще несколько дней, прежде чем вы будете в состоянии поставить паруса.

— Гм! Я не думаю, что мы останемся долго после нашего соседа, — возразил моряк несколько сухо. Потом, как бы боясь, что сказал лишнее, он поспешно прибавил: - мы, негроторговцы, имеем на борту лишь ручные цепи да несколько боченков рису; а для пополнения балласта у нас есть пушки и ядра, чтобы их заряжать.

Их разговор был прерван тем же ревом, какой встретил Уильдера. Повидимому, окликали новую лодку.

Ответ, произнесенный тихо и осторожно, был быстр, краток и выразителен. Этот внезапный перерыв, повидимому, очень смутил собеседника Уильдера. Дав Уильдеру знак оставаться на месте, он побежал к средней части корабля, чтобы принять прибывших.

Пять или шесть матросов атлетического сложения вышли из лодки и в глубоком молчании поднялись на борт корабля. Офицер поговорил с ними шопотом, и затем с большой мачты в лодку была спущена веревка.

Через минуту тяжесть, предназначенная к переноске на борт, уже болталась в воздухе. Эта черная масса напоминала человеческое тело. Она была подхвачена матросами, которые быстро исчезли за мачтами.

Происшедшее сильно заинтересовало Уильдера и привлекло его внимание, однако, не настолько, чтобы он не заметил дюжины темных фигур, неожиданно появившихся из-за снастей. Но он недолго предавался своим размышлениям. К нему присоединился его собеседник, и, повидимому, они снова остались на палубе только двое.

— Вы знаете, что значит собирать матросов с суши, когда корабль готов ставить паруса? — сказал офицер.

— У вас, кажется, испытанный способ подымать их на борт.

— А! Вы хотите сказать об этом негодяе на большой мачте. У вас хорошее зрение, приятель, если вы различаете на таком расстоянии. Но, — прибавил он, — мы с вами уже долго здесь, а капитан ждет вас в своей каюте. Следуйте за мною, я буду вашим лоцманом.

— Постойте, — сказал Уильдер, — не будет ли удобнее доложить ему обо мне?

— Он уже знает об этом. На корабле не может произойти ничего, что не дошло бы до него прежде, чем это запишут в корабельный журнал.

Уильдер не возражал. Офицер проводил его до коридора, отделяющего главную залу от остальной части корабля, и, указывая ему пальцем на дверь, произнес вполголоса:

— Ударьте два раза; если вам ответят, — войдите.

Уильдер последовал его совету. Он ударил раз, но или его не слышали, или не хотели ответить. Он ударил снова и получил позволение войти.

Молодой моряк открыл дверь и при свете яркой лампы узнал… иностранца в зеленом сюртуке.

Глава VI

Каюта, в которой очутился Уильдер, ясно обрисовывала характер ее обитателя. По форме и размерам она нисколько не отличалась от кают обыкновенных кораблей, но обстановка ее представляла странную смесь роскоши и воинственности. Висячая массивная лампа была серебряной, и, несмотря на попытки приспособить ее к новому назначению, можно было узнать по ее форме и украшениям, что она одаряла когда-то совсем другое место. Два больших канделябра из того же металла также были бы уместнее в церкви. Стол красного дерева, покрытый лаком, с инкрустированными ножками, очевидно, имел первоначально совсем иное назначение. Покрытый бархатом диван и канапе голубого шелка показывали, что сама Азия была данницей богатого обладателя этого помещения. Кроме этой мебели, виднелись зеркала, серебряная утварь, занавесы, ковры.

Среди этой роскоши и богатств бросались в глаза грозные орудия войны. В каюте были четыре пушки. Хотя они находились рядом с предметами роскоши, но не трудно было заметить, что расположение их позволяло воспользоваться ими без промедления, и довольно было бы пяти минут, чтобы расчистить место и выдвинуть грозную батарею. Пистолеты, сабли, полупики, топоры, — одним словом, всевозможное оружие моряка, были расставлены в комнате так, что одновременно служили украшением и находились на всякий случай под рукой.

Вся обстановка показывала, что эта каюта являлась цитаделью корабля.

Незнакомец был в том же костюме, в каком он появился в городе. При входе Уильдера он поднялся с места. Несколько мгновений оба они молчали. Мнимый адвокат первый прервал молчание.

— Какому счастливому обстоятельству этот корабль обязан честью вашего посещения? — спросил он.

— Я думаю, что ответил на приглашение его капитана! — ответил уверенно Уильдер.

— Вы видели его диплом, давая ему это название? Говорят, что на море ни один крейсер не может плавать без диплома. Без сомнения, прежде чем искать здесь места, вы сочли благоразумным собрать сведения насчет нашего корабля?

— В Ньюпорте говорят, что это невольничье судно.

— Это говорят в Ньюпорте! Добрые языки там никогда не ошибаются! Если бы существовали на земле колдуны, то первый из этой банды был бы городской трактирщик, второй — доктор, а третий — священник. Что касается четвертого, то портной и цырюльник могли бы поспорить об этой чести. Родерик!

Капитан сопровождал это восклицание, которым он бесцеремонно прервал себя, легким ударом в висевший у него под рукою китайский гонг.

Резвый и ловкий мальчик появился из соседней каюты.

— Лодка вернулась?

Последовал утвердительный ответ.

— С успехом?

— Генерал у себя, сударь, и может вам ответить лучше меня.

— Ну, пусть генерал придет отдать мне отчет в своей поездке.

Любопытство Уильдера было возбуждено до такой степени, что он сдерживал дыхание, чтобы не потревожить внезапной задумчивости, овладевшей его собеседником. Молчание могло бы продолжаться очень долго, если бы оно не было прервано приходом третьего лица.

Прямое неповоротливое тело медленно показалось, подымаясь по лестнице, подобно призраку на сцене театра. Когда появилась половина этой фигуры и тело перестало подыматься, к капитану повернулось невозмутимое лицо.

— Я жду приказаний, — произнес вновь пришедший глухим голосом, едва шевеля губами.

Уильдер вздрогнул при таком неожиданном появлении.

Это был человек лет пятидесяти. Время скорее закалило, чем изменило его черты. Красное лицо его было покрыто угрями. Голова была лысой, и только около ушей виднелась прядь седоватых волос, покрытых помадою. Эта голова помещалась на длинной, темной шее; плечи, руки и грудь обнаруживали большой рост, и все это было покрыто густыми волосами. Услышав голос, капитан поднял голову и воскликнул:

— А, генерал, вы на своем посту; нашли вы землю?

— Да.

— И место, и человека?

— И то, и другое.

— Что сделали вы?

— Исполнил приказ.

— Отлично! Вы истинное сокровище, генерал, и поэтому я ношу вас в моем сердце. Жаловался негодяй?

— Ему заткнули рот.

— Все чудесно, генерал! Вы заслуживаете, как всегда, моего одобрения.

— Тогда вознаградите меня.

— Чем? Вы уже достигли высшего чина, какой я мог вам дать.

— Ба! Мои люди не в лучшем положении, чем солдаты милиции. Им не хватает одежды.

— Они будут иметь ее. Гвардия короля не будет одета лучше. Генерал, желаю вам доброй ночи!

Фигура исчезла таким же внезапным, неожиданным образом, как и появилась.

— Мой друг, — произнес капитан несколько высокомерно и тоном, показывающим, что он снисходит до объяснений, — мой друг командует здесь теми, которых на регулярных кораблях называют морскими солдатами. Вы могли заметить, что от всей его особы пахнет казармой…

— Больше, чем кораблем, должен признаться в этом. Принято ли, чтобы невольничьи корабли имели такой грозный арсенал? Вы вооружены с ног до головы.

— Вы, без сомнения, желаете поближе узнать нас, прежде чем заключить сделку? — ответил с улыбкой капитан.

Он открыл небольшой ящик, стоявший на столе, вынул из него пергамент и спокойно подал его Уильдеру со словами:

— Вы увидите из этого, что мы имеем охранительные грамоты и уполномочены сражаться, как королевские суда, спокойно обделывая свои делишки.

— Это свидетельство на бриг.

— Правда, правда! Я ошибся бумагою. Вот эту вы, я думаю, найдете более точной.

— Это свидетельство на судно «Семь Сестер», но, конечно, вы несете больше десяти пушек, и притом орудия, находящиеся в вашей каюте, девятидюймовые, а не четырехдюймовые.

— Ах, вы пунктуальны, как адвокат, а я безрассудный моряк. — Затем, поднявшись с кресла, капитан стал шагать взад и вперед по каюте. — Я не имею надобности прибавлять, мистер Уильдер, что наше ремесло имеет свои опасности. Оно, как его называют, незаконно. Но я не очень люблю «духовные споры», и потому оставим этот вопрос. Ведь вы сюда пришли с известными намерениями?

— Я ищу службы.

— Без сомнения, вы обдумали и зрело обсудили шаг, который предприняли. Чтобы не терять времени на слова и установить между нами откровенность, приличествующую двум честным морякам, я вам просто признаюсь, что нуждаюсь в вас. Мужественный и энергичный человек, старше вас, но без больших достоинств, месяц тому назад занимал каюту на бакборте^[10]. Но бедный малый послужил пищей рыбам.

— Он утонул?

— Он? Нет. Он умер в сражении с королевским кораблем.

— С королевским кораблем? Вы так буквально придерживаетесь своего свидетельства, что считаете себя в праве сражаться с крейсерами короля?

— Разве только один на свете король Георг II? Может-быть, корабль носил белый флаг или датский. Этот человек мог бы наследовать мне в командовании кораблем, если бы он не родился под несчастной звездой. Я думаю, что умер бы спокойнее, если бы был уверен, что этот прекрасный корабль попадет в руки человека, который воспользуется им должным образом.

— Без сомнения, арматоры^[11] судна избрали бы вам наследника, если бы произошло подобное несчастье.

— Мои арматоры — люди очень рассудительные! — возразил капитан с многозначительной улыбкой.

— Они сговорчивы. Я вижу, что они, снаряжая судно, не позабыли снабдить его флагами. Они позволили вам выбрать тот, который больше вам нравится?

В момент, когда был сделан этот вопрос, взгляды моряков встретились.

Капитан вынул флаг из полуоткрытого ящика, в котором Уильдер увидел и другие, и, развернув его во всю ширину, ответил:

— Вот лилии Франции, как вы видите, — эмблема, достойная ваших французов. Вот расчетливый голландец, простой, прочный и недорогой. Этот флаг мало в моем вкусе. Вот ваш хвастливый буржуа из Гамбурга. Вот полумесяц Турции; пусть они наслаждаются отдыхом, им редко удается торжествовать на море. А это — маленькие спутники, витающие вокруг могущественной луны, — ваши берберийцы, из Африки; я мало имел сношений с этими господами, потому что они редко возят ценные грузы. Однако, — прибавил он, бросив взгляд на шелковый диван, возле которого сидел Уильдер, — мы иногда встречались и не отказывались от визита. А вот кого я люблю! Пышный, великолепный испанец! Это желтое поле напоминает богатство его рудников. А эта корона? Она кажется вылитой из золота, — так и хочется протянуть руку, чтобы схватить ее. Взгляните теперь на португальца, более скромного, но все еще великолепного. Вот мужественный и доблестный датчанин; вот неутомимый швед; оставим эту мелюзгу, которая старается иметь собственные армии, как великие державы! Вот ваш изнеженный неаполитанец. А! Вот ключи Неба! Под этим флагом я встретился однажды нос к носу с тяжелым корсаром из Алжира.

— Как! Вы напали на него под знаменем церкви?

— Да! Я рисовал себе удивление врага, когда он увидит, что мы не пускаемся в молитвы. Едва мы послали ему один или два залпа, как он решил, что Аллах судил ему сдаться. Потом мы обменялись некоторыми товарами и расстались. Я оставил его в открытом море курить трубку, с немного накренившимся судном, со сломанной фок-мачтой и с шестью или с семью дырами в его скорлупе, в которые вода хлестала с такою же скоростью, с какой ее выкачивали матросы. Но это, по его понятиям, предопределило небо, — и он, по своей глупости, был доволен этим.

— А это что за флаги, о которых вы не говорили? Они богаты, и их много.

— Это флаги Англии. Смотрите, как они дышат чванством. Вот они для всех рангов, для всех положений, как-будто люди созданы не из одного материала, и как-будто жители одной земли не могут плавать под одинаковым флагом! Вот лорд великий адмирал, вот поле красное и голубое, следующее за начальником, которого дает вам каприз минуты; вот Индия и сам королевский штандарт!

— Королевский штандарт?

— Королевский штандарт, который, кроме того, был выкинут в присутствии адмирала.

— Это требует объяснения! — вскричал молодой моряк.

— Я люблю бравировать перед негодяями, — прервал его капитан с горькой улыбкой. — В этом есть наслаждение. Притом, чтобы делать это, надо быть достаточно сильным.

— Но которым из всех этих флагов вы пользуетесь чаще всего? — спросил Уильдер после глубокого раздумья.

— В обычном плавании я капризнее, чем пятнадцатилетняя девушка в выборе лент. Я меняю их часто, раз по двенадцати в день. Сколько почтенных купеческих кораблей вошли в порт, рассказывая, что встретили: одни — голландское, другие — датское судно; и те, и другие были правы! Но когда готовится сражение, тогдя другое дело. Хотя и в этих случаях я иногда позволяю себе следовать капризу. Но есть знамя, которое я люблю особенно.

— Какое?

Одно мгновение капитан оставался неподвижным, положив руку на лежавший в ящике свернутый флаг, и можно было подумать, что его живой и проницательный взгляд старался прочесть мысли молодого моряка. Потом, взяв флаг, он вдруг развернул его и, показывая красное поле без каймы и украшения, произнес твердо:

— Вот он!

— Это цвет Корсара!

— Да, он красен! Я люблю его больше, чем ваши черные поля с мертвыми головами и прочими глупостями, годными только для того, чтобы пугать детей. Он не угрожает, он только говорит: вот цена, которою можно меня купить! Мистер Уильдер, мы понимаем друг друга. Пора, чтобы каждый из нас плавал под собственным флагом. Мне не надо говорить вам, кто я.

— Я думаю, что это, в самом деле, бесполезно, — сказал Уильдер; - по этим ясным приметам я не могу сомневаться, что нахожусь в присутствии…

— Красного Корсара, — сказал капитан, замечая, что Уильдер колеблется произвести это имя. — Это правда! Надеюсь, что это свидание будет началом прочной и долгой дружбы. Я не могу объяснить причины, но с той минуты, как я увидел вас, меня влекло к вам сильное, необъяснимое чувство. Я ощутил, быть-может, ту пустоту, которую образует вокруг меня мое положение. Как бы там ни было, я принимаю вас от чистого сердца и с распростертыми объятиями.

— Вы не ошибаетесь ни насчет моих намерений, ни насчет моих решений, — ответил Уильдер. — Я признаюсь вам, что я искал именно это самое судно. Я принимаю ваши предложения, и с этой минуты вы можете располагать мною и назначить меня на какой вам угодно пост, где, по вашем/ мнению, я могу исполнять с честью мои обязанности.

— Вы будете первым после меня. Завтра утром я объявлю об этом, и, если я не ошибаюсь в своем выборе, вы будете наследовать мне в случае моей смерти. Это доверие может показаться вам странным. Оно действительно странно, по крайней мере, отчасти, сознаюсь в этом. У молодых людей в вашем возрасте сердце — как на ладони. Но, несмотря на эту симпатию, зародившуюся между нами сейчас, я должен сказать вам (чтобы вы не были слишком низкого мнения о благоразумии вашего начальника), что мы уже виделись. Я знал, что вы хотите искать меня, и предложил свои услуги.

— Это невозможно! — вскричал Уильдер. — Никогда никто…

— Не может быть уверен в сохранности своих секретов, — прервал Корсар, — когда имеет такое открытое лицо, как ваше. Только двадцать четыре часа тому назад вы были в добром городе Бостоне.

— Я согласен с этим, но…

— Вы сейчас согласитесь и с остальным. Вы выказывали слишком живое любопытство, слишком страстное желание расспрашивать дурака, который рассказывал, что мы ограбили у него паруса и провизию. Наглый лжец!

— Так это неправда? — спросил Уильдер с удивлением, которого не старался скрыть.

— Правда! Разве я таков, как говорит молва? Посмотрите же хорошенько на чудовище, — возразил с горькой улыбкой Корсар, как-будто презрение подавляло в нем чувство оскорбленной гордости. — Где рога и копыта? Понюхайте воздух: пахнет ли серой? Но довольно этой болтовни! Я подозревал ваши планы, и ваше лицо мне понравилось. Я решил изучить вас. Вы нравитесь мне, Уильдер, и я надеюсь, что это чувство будет взаимным.

Новый корсар наклонил голову и, казалось, затруднялся что-либо ответить. Как-будто для того, чтобы удалиться и положить конец разговору, он поспешно сказал:

— Теперь, когда все решено, я не буду вас больше беспокоить. Я ухожу и вернусь сюда к своим обязанностям завтра утром.

— Вам уйти? — повторил Корсар, сразу останавливаясь и пристально смотря на молодого человека. — У нас не принято, чтобы мои офицеры оставляли меня в такой час. Моряк должен любить свой корабль и всегда должен ночевать на нем, по крайней мере, если его не удержали на земле силою.

— Поймем же друг друга, — с жаром сказал Уильдер; - если это рабство, то между нами не может быть ничего общего.

— Гм! Я удивляюсь вашей живости больше, чем вашему благоразумию. Вы найдете во мне преданного друга, но друга, который не любит разлуки, как бы коротка она ни была.

— Мне необходимо вернуться на берег, — сказал решительно Уильдер, — хотя бы для того, чтобы убедиться, что мне доверяют, и что я не пленник.

— Во всем этом или благородство чувств, или глубокое коварство, — промолвил Корсар после долгого раздумья; -я предпочитаю верить в первое. Обещайте мне, что во все время, пока вы будете в Ньюпорте, вы не скажете ни одной живой душе о том, чем является в действительности это судно.

— Я готов поклясться в этом! — пылко прервал его Уильдер.

— Даже на этом, украшенном бриллиантами кресте? — возразил Корсар с иронической улыбкой. — Нет, милостивый государь, — прибавил он, гордо нахмурив брови и с презрением бросая на стол драгоценную эмблему, — клятвы созданы для людей, нуждающихся в угрозе закона. Мне довольно правдивого, искреннего слова честного человека.

— Со всею правдивостью и искренностью я обещаю вам, что во все время пребывания в Ньюпорте не скажу никому, что это за судно, если только вы не прикажете мне сделать это. Даже больше…

— Нет, ничего больше! Лучше быть скупым на слова и не расточать их бесполезно. Может притти время, когда вам будет выгоднее, без неудобства для меня, не быгь связанным обещанием. Через час вы отправитесь на берег. Этот срок необходим, чтобы вы имели время ознакомиться с условиями вашей службы и подписать их.

— Родерик, — прибавил он, снова ударяя в гонг, — ты нужен мне, дитя! Вот мой будущий лейтенант, — продолжал он, когда на зов его явился тот же мальчик, — и, следовательно, твой офицер и мой друг. Проводи его. Свети лучше по лестнице, Родерик, хотя вы умеете прекрасно сходить и без лестницы, мистер Уильдер! — И при этих словах Корсар лукаво улыбнулся.

Но Уильдер, повидимому, вспомнил происшествие на башне без особенного удовольствия, потому что лицо его потемнело. Корсар заметил эту перемену и, сделав шаг вперед, с изысканностью и достоинством произнес:

— Мистер Уильдер, я должен просить у вас извинения за тот неделикатный способ, при помощи которого я расстался с вами на холме. Хотя я считал вас своим, но все же не был в этом уверен. Вы легко поймете, как было важно для человека в моем положении избавиться в такой момент от собеседника.

Уильдер повернулся к нему с просветлевшим лицом и знаком просил его не продолжать.

— Конечно, довольно неприятно очутиться в таком плену, но я понимаю вас и поступил бы в подобном случае так же, если бы был не менее находчив.

— Добряк, который молол в этих развалинах свое зерно, должно-быть, плохо вел свои дела, потому что все крысы оставляют его мельницу, — весело произнес Корсар, когда Уильдер спускался с лестницы.

На этот раз Уильдер ответил ему искренней и сердечной улыбкой и ушел, оставив наедине своего нового начальника.

Глава VII

Когда вышел Уильдер, Корсар остановился, и в продолжение минуты его лицо сохраняло торжествующее выражение. Было видно, что он радовался своему успеху, но вместе с тем это удовольствие было вызвано скорее мыслью об избавлении от смертельной опасности, чем уверенностью в услугах храброго молодого человека. Может-быть, внимательный наблюдатель заметил бы даже тень сострадания в его торжествующей улыбке и блеске глаз. Но это выражение скоро исчезло, и лицо приняло обычное спокойное выражение.

Дав Родерику необходимое время для того, чтобы провести Уильдера в назначенное ему место, где он мог ознакомиться с уставом корабля, капитан снова ударил в гонг и в третий раз позвал своего юного прислужника. Родерик, войдя, должен был три раза напомнить о своем присутствии, прежде чем Корсар обратил на него внимание.

— Родерик, — произнес он, наконец, после долгой паузы, — ты здесь?

— Да, — ответил тихий, печальный голос.

— Дал ты ему устав?

— Дал.

— Читал он его?

— Да, читал.

— Хорошо. Я хотел бы поговорить с генералом, Родерик! Тебе надо отдохнуть, спокойной ночи! Позови генерала на совет и… прощай, Родерик!

Мальчик наклонил голову, но вместо того, чтобы тотчас же уйти, на мгновение остался у кресла капитана. Однако, он не привлек к себе внимания Корсара и медленно, с грустным видом отошел и спустился с лестницы, которая вела в нижний ярус судна.

Излишне описывать вторичное появление генерала; оно ничем не отличалось от первого. Отдав капитану честь, генерал молча сел на стул. Корсар заметил его и слегка кивнул ему головою, но не счел нужным прерывать своих размышлений. Наконец, он быстро обернулся к генералу и сказал:

— Генерал, кампания не кончена.

— Что остается еще делать? Сражение выиграно, и враг в плену.

— Да, вы сыграли свою роль, но моя еще не кончена. Видели вы молодого человека внизу, в каюте?

— Да.

— Как вы находите его внешность?

— Внешность моряка.

— То-есть то, чего вы не любите.

— Я люблю дисциплину.

— Я очень ошибусь, если он не понравится вам на палубе. Но я жду от вас услуги.

— Я жду от вас приказаний, — лаконически ответил генерал.

Корсар стиснул зубы, и презрительная улыбка скользнула по его губам, но сейчас же лицо его приняло полумягкое, полуповелительное выражение, и он сказал:

— Вы найдете в лодке, у корабля, двух матросов. Один из них белый, другой — негр. Вы приведете этих людей на борт, в одну из кают на носу, и напоите их до бесчувствия.

— Слушаю, — ответил тот, кого называли генералом, поднимаясь и широкими шагами направляясь к двери.

— Постойте минуту! — закричал Корсар. — Кого употребите вы для этой цели?

— Найтингеля, он лучшая голова на корабле.

— Он далеко, я его послал на берег. Кроме того, между ними была ссора, и возможно, что они тотчас же побросают стаканы, чтобы схватиться в рукопашную.

— В таком случае, я беру это на себя. Мой «ночной колпак» ждет меня. Нужно будет немножко больше пожать его.

— Еще одно слово, генерал. Пленник здесь?

— Его тоже надо напоить?

— Нисколько. Привести его сюда.

Генерал сделал утвердительный жест и оставил каюту.

«Это слабость, — думал Корсар, снова принимаясь шагать взад и вперед, — слишком доверяться откровенному виду и энтузиазму молодого человека. Я сильно ошибаюсь, если молодой человек не имеет достаточных причин, чтобы избегать людей и бросаться в первое предприятие, которое кажется ему романическим. Но малейшая измена будет роковою. Он особенно привязан к этим двум матросам. Я хотел бы знать его историю. Пусть эти люди останутся заложниками и отвечают мне за его возвращение и за его верность».

В то время, как он погрузился в раздумье, два матроса вошли в каюту и, поместив на кресле человеческое существо, вышли, не произнеся ни слова. Корсар остановился перед этим существом.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не говоря ни слова.

Корсар молчал, и ужас, казалось, сковал все способности пленника. Наконец, Корсар, насмешливо улыбнувшись, быстро произнес:

— Добро пожаловать, сэр Гектор Гомспэн! Будьте смелее, истинный и верный подданный! Судьба улыбнулась вам. Несколько часов тому назад вы жаловались, что не имеете никакой прибыли от этого корабля. Ну! Теперь вы можете работать на весь экипаж.

— Ах! Досточтимый и великодушный Корсар, — возразил Гомспэн, к которому мало-по-малу возвратилась способность говорить, — я погибший человек, залезший в нищету по шею. Моя жизнь — ряд испытаний и волнений. Пять долгих и кровопролитных войн…

— Довольно! Я сказал вам, что судьба начинает вам улыбаться: одежда так же необходима нам, как и приходскому священнику. Вы не сделаете ни одного шва, который не был бы оплачен. Посмотрите! — прибавил он, нажимая пружину потайного ящика, который сейчас же открылся. Он весь был наполнен золотом, при чем в нем странно перемешались монеты почти всех государств Европы. — Мы имеем деньги для расплаты с теми, кто нам верно служит.

Вид этой кучи золота, которая неизмеримо превосходила не только то, что он видел в жизни, но и все, что он мог вообразить, произвел огромное впечатление на портного.

Насытив свои глаза этим зрелищем в продолжение нескольких мгновений, которые дал ему капитан, он повернулся к счастливому обладателю этих сокровищ и произнес голосом, уверенность которого росла по мере производимого ящиком впечатления:

— Что я должен делать, высокий и могущественный моряк, чтобы получить часть этих сокровищ?

— То, что вы делаете каждый день на суше: резать, кроить и шить. Время от времени можно будет попробовать ваши таланты на каких-нибудь фантастических или маскарадных костюмах.

— А! Это коварные махинации, чтобы вовлечь людей в светские гнусности. Но, достойный командир, я думаю о Дезире, моей неутешной жене. Хотя она стара и с ней довольно трудно жить, но все же она законная подруга моего сердца и мать многочисленного семейства.

— Она ни в чем не будет терпеть недостатка. Я ручаюсь вам своим словом: о ней и о детях позаботятся.

Затем, снова нажав пружину, он взял горсть золота из ящика и, протягивая ее Гомспэну, произнес:

— Хотите наняться и произнести обычную присягу? Тогда это золото — ваше.

— Героический Корсар, я страшусь правосудия! — пробормотал ослепленный портной. — Если с вами произойдет несчастье или по вине королевского крейсера, или по вине бури, которая выкинет вас на берег, я уверен, что вы умолчите о моих скромных заслугах.

— Вот поистине государственный ум! — проговорил сквозь зубы Корсар и, повернувшись, сильно ударил в гонг.

Четыре или пять голосов одновременно послышались с разных сторон, и один голос громко спросил, что прикажет начальник.

— Унеси его на койку! — был быстрый и неожиданный приказ.

Бедный Гомспэн, который из страха или из расчета не мог сделать ни малейшего движения, был тотчас взят и унесен к двери.

— Остановитесь! — закричал он своим бесцеремонным носильщикам. — Я хотел бы, могущественный командир, унести в могилу честное имя! Выйдя здрав и невредим и с честью из пяти долгих и кровопролитных войн…

— Унесите его! — раздались грозные слова, помешавшие ему говорить дальше.

Гомспэн исчез, и Корсар снова остался один. Долго ничто не тревожило его размышлений. Глубокое спокойствие, которое поддерживалось железной дисциплиной, господствовало на корабле. Наконец, Корсар услышал, как чья-то рука нащупывала ручку двери, и перед ним снова явился генерал.

В его походке, лице, во всей его особе было нечто, указывавшее, что если его предприятие и увенчалось успехом, то этот успех не остался без влияния на его собственную личность. Корсар, который быстро поднялся при приближении генерала, тотчас спросил у него, как идут дела.

— Белый совершенно пьян, но у негра железная голова.

— Я надеюсь, что вы отступили не скоро?

— Минутой позже я уже не смог бы отступить.

Корсар пристально посмотрел на генерала и ответил:

— Хорошо! Теперь мы расстанемся до завтра.

Генерал постарался выпрямиться и повернулся к лестнице. Сделав отчаянное усилие, он попытался пройти прямо с высоко поднятой головой, но ноги заметно не слушались его.

Корсар взглянул на часы и, дав генералу время совершить «отступление», тоже направился к лестнице и спустился вниз.

Нижние помещения корабля, не такие элегантные, как каюта капитана, были все же убраны заботливо и с большим порядком. Вообще каюты и все расположение их не многим отличалось от обычного устройства военных кораблей, равных силами и размерами «Корсару».

Уильдер обратил внимание на то, что отделяющие каюты перегородки были прочнее обыкновенного. Двери были необычайно крепки, и орудия, приготовленные для баррикад в случае нужды, свидетельствовали скорее о военных приготовлениях, чем о простых мерах предосторожности. Мушкеты, пистолеты, сабли, полупики были размещены в гнездах у дверей в большом количестве и, очевидно, находились здесь не для украшения.

В главной нижней каюте Корсар нашел своего нового лейтенанта, занятого изучением устава службы, на которую он только-что поступил. Подойдя к молодому моряку, Корсар произнес откровенным, доверчивым и даже дружеским тоном:

— Я надеюсь, что вы находите наши законы достаточно строгими, мистер Уильдер?

— Достаточно строгими! Конечно, если чего им и недостает, так уж никак не строгости, — ответил лейтенант, поднимаясь, чтобы приветствовать начальника. — Если всегда можно заставить их уважать, — тем лучше. Я никогда не видел более суровых правил даже…

— Даже где? — спросил Корсар, заметив его колебание.

— Я хотел сказать: на королевской службе, — ответил Уильдер, слегка краснея. — Я не знаю, недостаток или рекомендация на ваш взгляд служба на королевском корабле.

— Это рекомендация; по крайней мере, в моих глазах, потому что я учился на той же службе.

— На каком корабле? — с живостью спросил Уильдер.

— На нескольких! — холодно ответил Корсар. — Но по поводу строгости правил находите ли вы мою власть достаточно обширной?

— Да, даже безграничной, — сказал Уильдер с улыбкой, которая могла показаться иронической.

— Надеюсь, у вас не будет случая сказать, что ею злоупотребляют, — ответил Корсар, не замечая или делая вид, что не замечает выражения лица своего собеседника. — Но час вашего отъезда настал. Вы можете уехать. Однако, — прибавил он, — лодка ваша здесь, и ваши матросы могут отвести вас. Кстати, эти два человека входят в наше условие?

— Они не оставляли меня с детства, и я уверен, что им будет тяжело расстаться теперь со мною.

— Странная связь между этими людьми и человеком, так резко отличающимся от них своим воспитанием и манерами!

— Правда, — сказал Уильдер спокойно, — но мы моряки, и разница между нами не так велика, как кажется с первого влгляда. Я пойду сейчас к ним и скажу, чтобы они повиновались вашим приказаниям.

Корсар незаметно последовал за ним и вышел на палубу с таким спокойным видом, словно его целью было подышать чистым воздухом.

Ночь была теплая и темная. Молчание господствовало на мостках. Уильдер различил человеческую фигуру. Это был человек, встретивший его при прибытии. Он прогуливался по палубе, закутанный, как и тогда, в большой плащ. Молодой моряк обратился к нему и сообщил свое намерение тотчас оставить корабль. Он был выслушан с уважением, которое убедило Уильдера, что новое назначение уже известно, хотя его положение не могло заставить забыть высшую власть Корсара.

— Вы знаете, сударь, что никто, какого бы ранга он ни был, не может оставить в этот час корабль без разрешения капитана! — был ответ, сделанный вежливым, но решительным тоном.

— Полагаю; но я получил это разрешение и сообщаю его вам. Я отправляюсь на берег в моей лодке.

Его собеседник, заметив стоявшего вблизи командира, подождал несколько мгновений, чтобы убедиться, верно ли то, что он слышал. Видя, что никакого возражения не последовало, никакого знака не было ему сделано, он ограничился тем, что показал, где находится лодка.

— Мои люди оставили ее! — вскричал готовившийся уже сойти с корабля Уильдер, отшатнувшись в удивлении. — Негодяи убежали? Нужно их поискать.

Офицер сказал, что он поищет их, и направился к носу, оставив Уильдера на палубе одного; но Уильдер был не один. Корсар выступил из темноты и обратился к нему с замечанием насчет корабля.

— Вот прекрасный корабль, мистер Уильдер, — сказал он, — послушный и быстрый. Я называю его «Дельфином», по его ловкости и, может-быть, скажете вы, по цветам. Кроме того, надо же было дать имя, а я ненавижу ваши названия: «Изрыгай огонь», «Убийца».

— Вы счастливы, обладая подобным кораблем. Он построен по вашему приказу?

— Этот корабль был построен для его величества и был предназначен, я думаю, в подарок алжирцам, а может-быть, и для войны с ними; но он переменил хозяина, как вы видите, и судьба подвергала его некоторым изменениям. Как и почему? Это пустяк, которым не стоит смущать свой ум в настоящую минуту. Он был в порту, и благодаря некоторым улучшениям, сделанным по моему распоряжению, чудесно приноровлен к плаванию. Его красота, порядок и стройность всех частей поразили меня с первого взгляда, и это заставило меня постараться узнать, кому он принадлежит.

— Но как вы чините его, — проговорил Уильдер, — если он пострадает во время бури или сражения?

— Гм! Мы ухитряемся чинить его и держать в море в довольно хорошем состоянии.

Он остановился, и Уильдер, заметив, что его еще не считают достойным полного доверия, замолчал. Офицер вскоре возвратился в сопровождении одного негра. Нескольких слов было достаточно, чтобы узнать положение, в котором находился Фид.

Уильдер испытывал сильное огорчение. Открытое искреннее лицо, с каким он обратился к Корсару, чтобы просить его простить матроса, забывшегося до такой степени, убедило Корсара, что Уильдер не подозревал заговора, жертвой которого сделался Фид.

— Вы слишком хорошо знаете матросов, — сказал он Корсару, — чтобы вменить бедному малому в преступление минутную ошибку. Поставьте его на рею или у снастей, и вы никогда не увидите лучшего матроса, чем Дик Фид. Он такой хороший товарищ, что готов не уступать никому со стаканом в руке.

— К счастью, у вас еще остался человек, способный вести лодку, — возразил беззаботно капитан.

— Я отлично поведу ее сам и предпочитаю не разлучать этих двух матросов. Если вы позволите, негр сегодня переночует на корабле.

— Как хотите. После последней стычки у нас нет недостатка в пустых койках.

Уильдер велел Сципиону вернуться к своему товарищу и позаботиться о нем до тех пор, пока Фид не протрезвится. Негр не проявил своего обычного упрямства и охотно повиновался. Молодой лейтенант тотчас же попрощался с новыми друзьями и сошел в лодку. Сильной рукой он оттолкнул ее далеко от корабля, и его глаза снова с удовольствием остановились на оснастке, расположенной в таком совершенном порядке. Потом его взор упал на палубу.

У подножия бушприта рисовалась человеческая фигура и, казалось, следила за движением лодки. Несмотря на темноту ночи, молодому человеку показалось, что он узнает в этом человеке, с таким интересом следящем за малейшим его движением, Красного Корсара.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒