14 февраля 1944 г.

— Как у стадиона «Янки» 101 перед началом матча, — сказал сержант Петтигрю.

Рев моторов и грохот грузовиков и бронетехники заглушал тонкий голос молодого радиста. Зычные команды старшего сержанта в плоской каске Второй новозеландской дивизии, безуспешно пытавшегося упорядочить движение на въезде в городок, только добавляли новые ноты в окружавшую их какофонию.

— Никогда в жизни не был на стадионе «Янки», — прокричал Пол.

— А я ходил часто. Вся наша семья была без ума от бейсбола. Понимаете, если ты родом из Нью-Йорка… «Янки» против «Гигантов»… — Он тяжело вздохнул. — Я им не завидую. Провести дивизию там, где двум навьюченным мулам не разминуться…

Пол посмотрел вокруг: сплошное царство грязи. Грязи вездесущей, липкой, кое-где присыпанной грязным снегом, делавшим ее похожей на запачканный пластырь. Грязи не было только на девственно-белых тюрбанах сикхов, набившихся в стоявшие без движения «доджи». Дождь усилился, и, несмотря на то что на нем была куртка, Пол почувствовал, что промок.

— Прежде всего нам надо выбраться из этого дерьма, — сказал он нетерпеливо, — и разыскать наконец этот чертов дом.

— Обычно жители знают, где находится дом дантиста!

Пол обернулся к сержанту:

— А где вы видите жителей?

— Бедняги, их так здорово накрыло из минометов, что они, наверное, забыли о зубной боли…

— Петтигрю, избавьте меня от своих замечаний, — нетерпеливо воскликнул Пол. — Мне казалось, вы знаете, где что находится. Отчасти поэтому вас и попросили меня сопровождать.

— Господин капитан, на вашем месте я свернул бы влево. Чтобы выбраться отсюда, придется немного отступить.

Пол решительно направил машину по идущей под гору улочке, вившейся между разрушенных домов с зияющими проемами окон. Джип скользил по мокрой дороге, и Пол, изо всех сил выжимая сцепление, на полной скорости въехал на гору в центр деревушки — или, скорее, в то, что от него осталось. Прямо перед ними, на окраине изуродованной снарядами оливковой рощи, стоял грузовик двадцатых годов, утопавший в грязи по самую ось. На хлопавшем на ветру брезенте виднелись полустершиеся буквы: «Светл…».

— Я подумал о солнце, — вздохнул Петтигрю. — Не помню, когда видел его в последний раз… Хотите кофе, господин капитан? У меня есть горячий в термосе.

— Нет, спасибо, я ненавижу эту бурду, — ответил Пол.

— Когда мы только высадились в Италии, я думал, что нас ждет неспешное и веселое путешествие в Рим, пинии, цветы и красивые девушки…

— Где вы высадились, сержант?

— В Пестуме, господин капитан, там же, где остальные.

— Наверное, поэтому. Когда сходишь на берег среди античных храмов, это вводит в заблуждение. Ладно, старина, надо двигаться.

— В сообщении, полученном мной в семь часов из Презенцано, говорилось, что нам нужен последний дом, стоящий на дороге, ведущей в Валлеротонду, в сторону Венафро.

При слове «Венафро» у Пола дрогнуло сердце.

— Мы что, уже во французском секторе?

— На их левом фланге, господин капитан, — уточнил Петтигрю. — Я это знаю, потому что с января месяца слежу за исправностью связи между Пятой армией и экспедиционным корпусом. Скажу вам по секрету, Кларк и Жюэн не всегда могут договориться. Жюэн оказался прав, доказывая, что не стоило очертя голову бросаться в это ущелье. Вы же видели, что стало с бедными техасцами из Тридцать четвертой и Тридцать шестой! Никогда больше не бывать им на бейсбольном матче!

Пол молча кивнул. Он медленно и осторожно вел машину по узкой дороге, усеянной воронками и изрезанной глубокими колеями, словно какая-то часть уже пыталась проехать здесь, но вынуждена была вернуться обратно. Не зная, куда поворачивать, он снова остановился. Пробка из танков и грузовиков внизу начала понемногу рассасываться. Сверху он мог видеть обгоревшие и наполовину обрушившиеся стены домов и сверкание вышедшей из берегов Рапидо, превратившейся в широкий свинцово-серый, волнующийся и клубящейся поток. Неожиданно на передатчике, лежавшем на заднем сиденье, зажглась контрольная лампочка. Петтигрю ловко и быстро выскочил из машины, покрутил ручку настройки, развернул антенну и взял трубку.

— «Невеста», — произнес он, прослушал, что ему сказали, и сказал: — Конец связи.

— Вы ничего им не сообщили, — удивился Пол.

— Это метеорологи, — объяснил Петтигрю. — Может быть, это плохая новость для вас, господин капитан, но они предупреждают, что завтра утром, часов в девять, погода прояснится.

Пол поморщился от досады, вылез из джипа и прошел несколько шагов, двигаясь на запад. Снежная крошка обжигала щеки. Он достал бинокль и направил его на тяжелые тучи, закрывавшие гору до половины. Изрезанные оврагами склоны с языками льда и снега, возвышавшиеся над разлившейся рекой, были похожи на скалистые берега неприступного острова.

— Эти чертовы минометы стоят там, наверху, — объяснял Петтигрю. — Когда видишь все это, лучше понимаешь, что могло бы произойти. Знаете, нам повезло, что сегодня они не могут стрелять по нас прямой наводкой. Уверяю вас, они ни за что не отказали бы себе в таком удовольствии!

— Но их позиция находится вне стен аббатства, и я попробую ему это объяснить…

— Вы думаете, он станет вас слушать?

Пол пожал плечами и спросил:

— Вы его знаете?

— Так, немного… Я видел его на КП Кейеса (102). Это здоровенный тип, знаете, из тех, что ходят вразвалку, словно демонстрируя всем свою силу. Впрочем, при такой комплекции они и не могут передвигаться по-другому. Он скорее раздавит вас, чем выслушает!

— Я не обольщаюсь, сержант, — вздохнул Пол.

— Тогда зачем?.. — начал было Петтигрю.

— Как всегда, для того, чтобы потом иметь возможность сказать, что я сделал все, что мог. Скажите, «Невеста» — это наш позывной?

— Да, господин капитан. Его сообщили мне в последний момент и специально для этой поездки. Моему командиру известно, что я помолвлен. Или, может быть, он захотел подшутить над нами, потому что знает, что мы с вами хорошо ладим друг с другом.

Пол не ответил на шутку.

— Когда вы вызываете штаб Французского экспедиционного корпуса в Венафро, то вызываете офицера, ответственного за связь между армиями?

— Само собой, господин капитан. Я работал с лейтенантом Вуазаром из штаба генерала, потом с лейтенантом Обрио, женщиной-офицером, прекрасно говорящей по-английски, у которой еще такой приятный голос, а теперь снова дежурит лейтенант Вуазар.

— Когда он сменил женщину?

— Как минимум две недели назад, но никогда нельзя знать заранее, кто будет у аппарата Венафро. Я хочу сказать, что французы очень мобильны. Ездят по очереди на передовую и аванпосты, а генерал Жюэн передвигается по всему фронту, и не всегда возможно за ним угнаться. Поэтому нельзя попросить к телефону кого-нибудь конкретно. Чувствуется, что они воюют, а не рассуждают о том, почему топчутся на месте, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Молодой сержант в выражениях не стеснялся, и в его искренности, в его гнусавом голосе нью-йоркского кокни было что-то, что интриговало и забавляло Пола. Тонкое безбородое лицо, усыпанное веснушками, делало его похожим на Перри Уинкля, любимого героя комиксов, которые Пол читал, когда гостил у дедушки в Балтиморе.

— Жюэн — это человек, — продолжал Петтигрю. — Он рыжий, как Беби Рут (103), самый великий игрок, какого я знаю.

— Генералу будет приятно, что его сравнивают с Беби Рутом, — ответил Пол убежденно.

— Когда Беби подписал контракт с «Нью-йоркскими янки», родители праздновали это всю ночь! Но мы ходили не только на стадион «Янки», мы ходили смотреть, как играют «Гиганты», а иногда и на «Бруклин доджерс». Но редко. У моего отца есть автографы всех «Босых»: Джо Джексона, Лу Герига, Джо Димаджио, но больше всех он любил Беби. Отец обещал, когда я вернусь домой, подарить мне бейсбольную биту с его автографом. Так вот, у Жюэна почти такая же реакция и дар предвидения, как у Беби Рута.

— Бейсбол немного похож на крокет?

— Ну что вы, господин капитан! — оскорбился Петтигрю.

— Ну, ведь и там и там есть подающий, бита, мяч… Ладно, ладно, молчу.

Дождь кончился, вокруг журчали ручейки. Дорога резко сворачивала и круто шла вниз.

— Скажите, не этот ли отдельно стоящий дом мы ищем? Там, чуть ниже, в стороне от дороги? Кажется, над дверью сохранилась табличка.

Петтигрю, прикрыв глаза рукой, вглядывался в ту сторону, куда показывал Пол.

— На ограде сада написано: «Вперед, Бартали! » Кто такой Бартали?

— Нет, я говорил о табличке над входной дверью!

Пол снова взял в руки бинокль.

— «Зубоврачебный кабинет», — прочел он громко. — Поехали, у нас мало времени.

Они медленно спустились по склону и припарковались на узкой площадке, отделявшей дом от дороги. Дом был совершенно цел и, несмотря на скромное крыльцо, казался более солидным и богатым, чем остальные дома деревни.

— Эти ребята всегда забирают себе самые удобные помещения, — заметил Петтигрю.

— Его защищает склон, поэтому генерал его и выбрал. Устанавливайте вашу технику, сержант. Сразу после разговора с генералом мне надо будет связаться с Презенцано. Постарайтесь, чтобы немцы вас не укокошили!

— Я немного рискую, только когда устанавливаю антенну на крыше, но сегодня, чтобы меня задело, мне должно очень уж не повезти! — ответил Петтигрю, разматывая провода.

Пол смотрел, как юный любитель бейсбола входит в дом. Оставшись один, он прошелся по площадке, старательно обходя лужи. Горизонт на юге по-прежнему закрывали плотные тучи.

— Мой бедный монастырь, — прошептал он. — Я все сделаю для того, чтобы попытаться тебя спасти, но, может статься, так тебя и не увижу.

Когда он переступил порог дома, в тишине звякнул дверной колокольчик. Тесная прихожая вела в комнату, которая когда-то скорее всего служила приемной: на полу в беспорядке валялись связки старых номеров газет «Маттино» и «Рома». Казалось, хозяева оставили дом в спешке, а уже потом он был разграблен. В комнатах совсем не было мебели, как в квартире Амброджио Сальваро в Неаполе. На стенах висела только одна гравюра в рамочке с разбитым стеклом, на которой были изображены два ангелочка с «Сикстинской мадонны». Они не соответствовали мрачной атмосфере заброшенной комнаты и словно хотели улететь за тучи, спустившиеся в долину. Пол несколько минут в задумчивости рассматривал их. В каком темном погребе сейчас сама «Сикстинская мадонна»? В каких заброшенных катакомбах замурованы лукавые ангелочки Рафаэля? В какой ледяной крипте, в какой шахте в Курляндии или Тюрингии? Можно было быть уверенным в одном: немцы не стали, как некоторые, тянуть до последнего, чтобы подумать об укрытиях, в которых можно спрятать в случае чего сокровища музеев. Увидят ли еще когда-нибудь свет эти знаменитые произведения, которые, восстав из небытия, покажутся благодарному зрителю еще более трогательными и великолепными? Он слышал, как на втором этаже суетится Петтигрю, устанавливая свои антенны. На низком столике еще лежал старательно заполненный журнал посещений. Он был открыт на 14 декабря. Странно, именно в этот день он встретил Сабину. Страницы покоробились от влаги и запылились.

«2 часа. Де Сантис Пеппино.

3 часа. Бартолини Эмма.

4 часа. Поммероне Эдижио (зуб мудрости)»

Следующая запись была сделана карандашом:

«5 часов.

Петтигрю Мэтью (кариес, непрекращающиеся боли, пожалуйста, веселящий газ)».

Он невольно улыбнулся.

— Надо же, неужели бейсбол способствует чувству юмора? Никогда бы не подумал, — сказал он себе, входя в соседнюю комнату.

Должно быть, здесь находился кабинет дантиста. На середине комнаты возвышалось зубоврачебное кресло, похожее на дыбу. Он подошел ближе и отшатнулся: в кресле сидел изможденный молодой офицер, мертвенную бледность которого подчеркивала многодневная щетина. Не решаясь приблизиться, Пол наклонился к нему. Кровь, сочившаяся из страшной раны, пропитала тяжелую ткань шинели с нашивками сто тридцать пятого пехотного полка и расползлась, став похожей на черного осьминога, казалось, пожиравшего внутренности офицера.

— Петтигрю! — позвал Пол.

Ответа не последовало, но из приемной послышался странный звук, словно кто-то что-то жевал. Пол поспешил туда. Навьюченный мул с длинной, заляпанной грязью и мокрым снегом шерстью мусолил журнал, и его загустевшая от мороза слюна стекала на разорванную тетрадь. Струйка ледяного воздуха проникала сквозь приоткрытую дверь с улицы, откуда, собственно, и явилось животное. Он услышал голоса и решил, что приехал генерал, но это оказался Петтигрю. Он вошел, тяжело шагая и поддерживая обессилевшего американского солдата.

— Я увидел его, как только вошел, господин капитан, он лежал на полу за лестницей. Он говорит, что привез своего командира взвода, но я не вижу, куда он его…

Пол показал на дверь в соседнюю комнату.

— Он там, рядом.

— Надо ему помочь и…

Пол взглядом остановил его.

— Займемся лучше этим парнишкой, ему это нужнее.

Они помогли солдату сесть и попытались согреть его, но он дрожал и не мог остановиться.

— У нас есть спиртное? — спросил Пол. — Ему бы не мешало выпить.

— Есть кофе в термосе, но вы сказали, что это бурда…

— Все лучше, чем ничего.

Петтигрю поспешил к джипу, вернулся и сунул в руки рядового картонный стаканчик. Тот с трудом сделал несколько глотков.

— Достаточно горячо? — спросил сержант. Солдат кивнул.

— Лейтенант… лейтенант Харрингтон был еще жив, когда мы переходили через реку, — начал объяснять он еле слышным голосом.

— Вы перешли Рапидо вброд? — спросил Пол с восхищением и любопытством.

— Это… это сделал мул. Я только… шел за ним, — ответил солдат. — Вода доходила нам до самых плеч, но животное как будто знало, куда идти. Я еще слышал, как лейтенант говорил мне: «Не утопи меня, Картер, я не умею плавать». Я ответил ему, что тоже не умею. Больше он ничего не говорил.

— Снимаю перед вами шляпу, старина, — сказал Пол. — Вынести командира взвода в таких обстоятельствах… Вы могли бы его спасти. Он просто обязан был выжить. А сами вы не ранены?

— Не думаю. Во всяком случае, я ничего не чувствую…

Тут его внезапно стошнило, и весь выпитый кофе оказался на кителе Пола.

— Простите, — по-детски виновато сказал солдат.

Пол почувствовал на плече какую-то тяжесть. Он обернулся и уткнулся носом в морду мула, который жадно принюхивался, словно почуяв съестное. Эта сцена заставила рядового Картера слабо улыбнуться.

— Если бы у нас было несколько сотен таких животных, мы бы не были сейчас в таком положении, — прошептал он.

После рвоты ему полегчало, и он немного порозовел.

— Вы из Тридцать шестой дивизии? — спросил Петтигрю, вытирая китель своего командира.

— Да, вторая рота Сто тридцать пятого полка…

— Сто тридцать пятого? Некоторое время назад я встречался с заместителем вашего командира, — сказал Пол, вспомнив вдруг ветреную ноябрьскую ночь и набитые соломой чучела. — Вашу дивизию только что сменили. На самом деле это просто отступление.

Солдат на миг прикрыл глаза.

— Некого менять, — прошептал он. — Нет больше Сто тридцать пятого полка. Нет Тридцать четвертой дивизии. Нет Второго корпуса. Ничего нет.

Петтигрю прислушался.

— Господин капитан, вот он, — встревоженно произнес сержант. — Он не похудел. Помните, о чем я вам говорил?

Пол выпрямился. Группа военных в касках вошла в комнату. Их силуэты были четко видны на фоне открытой двери. Он двинулся навстречу высокому крупному мужчине, к которому было приковано все его внимание.

— Приветствую вас, господин генерал, — сказал он, встав против света.

— Что это? Что это такое? Кто вы? — пробасил Макинтайр. — Это оперативный командный пункт, и я требую, чтобы меня оставили в покое! Что здесь делает этот мальчик?

Солдат посмотрел снизу вверх на огромную фигуру, заполнившую собой всю комнату, и не разобрал, кто перед ним.

— Я пришел сюда подыхать, мистер. А лейтенант — тот уже…

— Сэр, — шепнул ему на ухо Петтигрю. — Это генерал, парень, а не унтер-офицер, как тебе показалось.

— Рядовой Картер вывез на муле своего раненого командира взвода, — пояснил Пол, показывая на соседнюю комнату, куда направился Картер. — К несчастью, для лейтенанта Харрингтона было уже слишком поздно.

Пол чувствовал на себе пристальный, неприязненный и удивленный взгляд, словно генерал пытался вспомнить, где он мог видеть своего нынешнего собеседника.

— Прескот, офицер Службы охраны памятников при Пятой армии, — представился он, стараясь казаться равнодушным.

— Театр, — шепотом напомнил генералу сопровождавший его капитан.

Пол сразу узнал адъютанта, с которым сцепился в фойе два месяца назад. Все такой же заносчивый! Пол сделал вид, что не видит его, но напрягся еще больше.

— Я вспомнил, — сказал Макинтайр. — Господи, Прескот, вы по-прежнему суетитесь впустую и надоедаете людям?

— Вы хотите сказать: выполняю задание, порученное мне верховным командованием, господин генерал? В соответствии с полученными мной инструкциями я могу передвигаться куда хочу и не должен никому давать объяснений. А люди, как мне кажется, скоро утонут в грязи.

— Не умничайте, Прескот, мы не в опере! Декорации сменились, и будьте любезны, выметайтесь отсюда, и как можно скорее. У меня остались не очень приятные воспоминания о нашей последней встрече, и я не хочу, чтобы меня беспокоили на моем КП. Посторонних я здесь не потерплю.

Пол собрался было ответить, как генерал указал на Петтигрю:

— Почему вас сопровождает связист, капитан?

— Я никогда никуда не езжу без передатчика, — объяснил Пол загадочно. — Со мной в любой момент могут связаться.

— Кто, черт возьми? — спросил маленький капитан насмешливо.

Пол смерил его взглядом:

— Почему это тебя так интересует, Бродвей?

— Брэдшоу, — сухо поправил его капитан.

— Например, штаб Второго корпуса, — снизошел до ответа Пол.

— Но Второго корпуса больше нет, мой бедный друг! — бросил генерал. — Нет ни Тридцать четвертой, ни Тридцать шестой дивизий, спросите у генерала Кейеса, что он об этом думает! Вы, американцы, должны были выиграть это сражение, выиграть, а не потерять тут две дивизии! Было безумием пытаться взломать этот замок без массированной поддержки авиации. Теперь здесь будут стоять мои части, и, уверяю вас, если бы не погода, мы уже были бы в крепости. Ведь так, Харрис? Надо бы поприветствовать несчастного мальчишку, внушающий жалость символ этой катастрофы.

Сопровождавший генерала полковник, ни слова не говоря, последовал за ним.

Петтигрю, встревоженный таким вниманием к своей персоне, поспешил скрыться. Пол остался с капитаном Брэдшоу.

— Ты не долго будешь нам надоедать, — заржал новозеландец. — Выметайся, пока его тут нет, иначе будет плохо!

— Твой хозяин сказал: крепость. Досадная неточность: напоминаю тебе, что это аббатство, ты, обезьяна южных морей! Самое древнее и знаменитое аббатство во всем христианском мире! Я утверждаю, что вы не тронете ни одного камня этого священного здания. Предложи лучше своему доморощенному стратегу обойти его и помни, что мы живем не в четырнадцатом веке, когда было модно таранить стены.

Пнув ногой остатки журнала, Брэдшоу с самодовольным видом уселся на низенький столик.

— Узнаю слова этой французской идиотки, которая тогда попыталась нас учить…

Пол что было силы ударил капитана ногой в челюсть. Удар был таким сильным, что офицер упал на колени, после чего медленно завалился на пол, закрыв лицо руками. Пол наклонился. Брэдшоу с исказившимся от боли лицом лежал у его ног и едва слышно стонал. После того как он перекатился на бок, стоны прекратились.

— Петтигрю! — тихо окликнул Пол. Сержант появился с сумкой через плечо.

— Где вас черти носят? Вы мне нужны! — сказал Пол, показывая на лежащего на полу офицера.

Петтигрю оцепенел от удивления:

— Господи, что случилось?

— Случилось то, что этот тип дурно отозвался о дорогом для меня человеке и получил удар в челюсть, который, кажется, запомнит надолго.

— Он так хорошо его помнит, что даже не шевелится! — заметил Петтигрю.

— Вы меня поймете, сержант: я рассердился, и у меня вместо ноги словно выросла бейсбольная бита.

Пол показал, как он ударил капитана. На лице сержанта отразилось восхищение, смешанное с удивлением.

— Вам не стоило так сердиться, капитан, — воскликнул он с упреком. — Даже Беби Рут не был так сердит в тот день, когда проиграл «Гигантам»!

— Сожалею, сержант, но я терпеть не могу этого парня.

— Кого, Беби?

— Да нет, вот этого болвана. Я его уже бил за то же самое и думал, что он понял.

— Мне казалось… что между офицерами… даже разных национальностей…

Пол обреченно махнул рукой:

— Мне тоже так казалось.

Из соседней комнаты доносились голоса.

— Эти двое, кажется, тоже не согласны друг с другом, — заметил Пол.

— По-моему, он приходит в сознание… — опасливо произнес Петтигрю.

— Он не в себе, воспользуемся этим, чтобы отправить его подальше. Представьте себе физиономию Мака, если он узнает, что я побил его адъютанта.

— Он может арестовать вас?

— Не имеет права; к счастью, у нас разная юрисдикция. А потом, этот юнец дважды оскорбил офицера, к тому же женщину! Но я не хочу из-за него ссориться с генералом: для этого мне хватит аббатства! Помогите-ка лучше вывести его за дверь.

Брэдшоу, вперив в них затуманенный взор, попытался встать. Они подхватили его под руки и буквально перетащили на площадку перед крыльцом.

— Куда подевался мул? — спросил Пол, когда они вышли на улицу.

— Привязан к столбу у ворот, прямо перед вами! — ответил Петтигрю смущенно.

При их приближении животное встряхнулось.

— Бедняга, он думает, что мы принесли ему торбу с овсом. Ему кажется, что он уже в своей конюшне.

— Поверьте, сержант, как только его отвяжут, он быстро найдет туда дорогу, — ответил Пол, усмехнувшись.

— Ему не придется далеко идти. Тыловая конюшня расположена прямо под Рокка-Янула, — пояснил Петтигрю и уточнил: — Понимаете, связисты всегда все знают. Например, что конюхам нечем кормить животных.

Брэдшоу всхлипнул.

— Помогите мне привязать его к седлу прежде, чем он придет в себя, — сказал Пол.

— Как! — воскликнул Петтигрю. — Вы же не станете…

— На этот раз бедной скотине не придется демонстрировать свой героизм, а потом ее накормят. Ну, давайте!

Они подняли капитана, перекинули его через седло и старательно привязали. Адъютант слабо застонал в забытьи, протестуя против подобного обращения. Пол отвязал мула и хлопнул его по крупу, подгоняя, пощелкивая языком. Повинуясь условному рефлексу, животное поскакало по искореженной снарядами наклонной дороге, ведущей в Кассино. Они смотрели, как мул удалялся ровной рысью, лавируя между воронками, а груз подпрыгивал у него на спине.

— Он скачет не так быстро, как Мазепа, но мы сделали все, что могли, — тихо проговорил Пол.

— Парень скорее всего скоро очухается и вернется на КП. Тогда берегись! — заметил Петтигрю со своей обычной иронией.

— Поверьте, сейчас он в обмороке, а после, со своим неуемным тщеславием, не захочет выставлять себя на посмешище и рассказывать всем, как его везли, словно мешок с сеном!

Они уже подходили к дому, когда услышали властный голос Макинтайра.

— Брэдшоу! — позвал он. Пол выступил вперед:

— Кажется, он отлучился, господин генерал.

Макинтайр смотрел на Пола так, словно не верил, что от все еще здесь.

— Отлучился?! Куда это?

— Капитан Брэдшоу не доверяет мне, считая себя выше меня, и не снисходит до разговоров со мной, господин генерал. Я слышал, что он собирался отвести мула в конюшню.

Генерал не мог скрыть своего удивления:

— Мой адъютант повел мула в конюшню?

— Я счел себя не вправе вмешиваться, господин генерал. Я здесь не из-за мула, а из-за аббатства.

Макинтайр молча повернулся к Полу спиной. Пол упрямо шел следом за ним.

— Харрис, — обратился Макинтайр к полковнику, когда они вошли в приемную. — Позовите рядового Картера, чтобы тот наконец объяснил капитану Прескоту, иначе тот так никогда ничего и не поймет.

При этих словах в комнату вошел солдат, словно вся сцена была отрепетирована заранее. Через открытую дверь Пол увидел, что тело лейтенанта унесли и только под креслом оставалась розоватая лужица. Картер немного пришел в себя. К удивлению Пола, Макинтайр, не обращая внимания на его присутствие, прямо обратился к сержанту Петтигрю, стоявшему у него за спиной.

— Сержант, — приказал он, — вы с рядовым Картером отвезете останки лейтенанта Харрингтона на КП Второго корпуса. Возьмете мою машину. Мой шофер пригонит ее обратно, а я позвоню генералу Кейесу и договорюсь о том, чтобы этим бравым парням была вынесена благодарность в приказе.

Пол выступил вперед:

— Господин генерал, приказы сержанту могу отдавать только я. Вы весьма яростно отстаиваете независимость новозеландских частей, независимость, позвольте заметить, которой не пользуются другие подразделения союзной армии, так что вы должны меня понять…

Впервые Макинтайр не знал, что ответить. «Ну так приказывайте» — таким образом можно было истолковать кивок, адресованный Полу. После чего он уставился на дверь, словно важнее всего для него было увидеть своего адъютанта. Пол подошел к Петтигрю.

— Сержант, вы исполните приказ генерала и вернетесь в Презенцано на попутной машине. Вы, Картер, — сказал Пол, обращаясь к рядовому, — отвезете тело лейтенанта и доложите командиру полка и командиру батальона о том, как вы пытались его спасти.

— Они погибли, — ответил Картер.

Пол вдруг как наяву услышал уставший и безнадежный голос майора Карлсена: «Меня убьют раньше, чем вы напишете свой рапорт».

— Погибли оба? — спросил Пол дрогнувшим голосом.

Картер кивнул:

— Лейтенант был последним офицером, который у нас оставался, мы его очень любили. Он не орал на нас, разговаривал с нами, объяснял положение, показывал, куда идти, но, к несчастью, там, куда он нас вел, были только изрезанные оврагами обледенелые склоны, и нам никак не удавалось окопаться, а над ними — непроходимые минные поля и пулеметные гнезда. Лезть туда в этот ветер и мороз было совершенно невозможно. Только я да еще несколько человек в дивизии не были техасцами. Я из Миннесоты, и мне казалось, я знаю, что такое холод… Может быть, если бы у нас было несколько сотен мулов, таких, как тот, что стоит во дворе, мы бы выбрались оттуда. Нам нужна была переносная печка. Ее очень не хватало, мы несколько недель не видели ничего горячего. А вместо этого нам прислали танки, которые даже не смогли переправиться через реку. Но хуже всего… хуже всего этот чертов монастырь…

Макинтайр согласно кивал.

— Нам обрыдли его нависавшие над нами бесконечные фасады с тысячами окон, из которых следили за нами… — отрывисто продолжал солдат. — Казалось, в каждом окне притаился немец и корректирует огонь их минометов. С третьего раза попадали наверняка. Я не буду плакать, когда это сооружение разнесут к чертовой матери. Я буду аплодировать, и все, кто выжил, тоже.

— Замолчите, Картер, — прервал его Пол, не повышая голоса. — Я понимаю ваше состояние, ваши гнев и отчаяние, но вы должны знать: мы уверены, что в монастыре нет ни одного немецкого солдата. Слышите? Ни одного. Наблюдатели и снайперы, о которых вы говорите, сидят вдоль укреплений на «линии Густава», а не в аббатстве. Меня же заботит именно судьба аббатства.

— Откуда вы это знаете? — спросил Макинтайр резко.

— Монахи-бенедиктинцы выехали из аббатства в ноябре, когда началось строительство немецких батарей. Они прибыли в Сан-Лоренцо и поставили в известность Ватикан.

— А вы не думаете, что после того, как союзники перешли в наступление, немцы сменили тактику?!

— Нам известно, что там, наверху, осталось человек двадцать насельников во главе с аббатом и что они поддерживают связь с Римом. Кроме того, в монастыре, спасаясь от бомбежек, укрылась большая часть населения городка. Не будете же вы стрелять по мирным жителям!

— Не ваше дело! — прорычал Макинтайр. — Где шляется Брэдшоу, черт возьми?

Он резко встал и вышел на улицу, словно его ничто больше не заботило. Полковник Харрис смотрел ему вслед, и Полу показалось, что он не одобрял поведения своего начальника. Этот полковник был, казалось, полной противоположностью своему начальнику: невысокого роста, тонкий и любезный.

— Мирные жители, господин полковник, — не унимался Пол. — Вы же не станете бомбить мирных жителей и монахов?

— Разве об этом кто-нибудь говорит? Мы их предупредим в свое время.

— Что вы имеете в виду, говоря «в свое время»?

— За несколько часов до начала операции над монастырем пролетит самолет и сбросит листовки.

Макинтайр вернулся. Полу показалось, что тот не одобряет откровенности своего подчиненного, и он решил воспользоваться своим временным преимуществом.

— Какое благородство! А если подует ветер? Если самолет будет сбит? Неужели вы думаете, что части фон Зингера пропустят беженцев? Там старики, дети… Сотни людей… Как, скажите на милость, будут они пробираться по заснеженным и непроходимым горным тропам?

— Решение принято, — отрезал Макинтайр, не повышая голоса, что сильно встревожило Пола — настолько твердо и сухо прозвучали эти слова. — Сейчас мои люди уже воюют, потому что срочно пришлось сменить янки на передовой. А я не позволю им пережить то, что пережил этот мальчик и его товарищи! Я получил согласие генерала Александера и генерала Кларка!

— Полагаю, что генерал Александер дал «добро», потому что он проигрывает сражение, — ответил Пол. — Но мы с вами знаем, что генерала Кларка принудили, что он не возражал против этого, с позволения сказать, стратегического решения только потому, что на него было оказано сильное давление со стороны англичан.

— Всегда одно и то же! — ответил генерал. — Вы, американцы, ненавидите британцев! Вы считаете себя какими-то сверхчеловеками, и если не можете захватить позицию, то ни за что не допустите, чтобы ее захватили другие!

Пол пожал плечами:

— На этом участке была возможность обойтись без штурма и обойти препятствие. Французы все время показывали нам, как надо действовать, и довольно успешно, по-моему… А если бы им еще дали подкрепление, которого они простили, чтобы удержаться на позициях, занятых ими по ту сторону «линии Густава»!

Макинтайр с насмешкой смотрел на Пола.

— Теперь вы изображаете из себя начальника штаба? Надо было сразу меня предупредить, я бы выставил почетный караул!

Пол старался сохранять спокойствие.

— Не надо быть Клаузевицем (104), чтобы понять, что, если вы не начнете атаку в первые же несколько минут после того, как прекратится бомбардировка аббатства, — он вздрогнул, произнося эти слова, — развалины займут немецкие танки и десант. Там их будет достать значительно труднее, чем на открытом месте! Их просто невозможно будет выкурить оттуда.

Макинтайр тряхнул головой и ничего не ответил.

— Это если не считать той пропаганды, которую развернет Кессельринг! — настаивал Пол. — Вспомните, как они отреагировали на бомбардировки Рима в июле и на разрушение Сан-Лоренцо! Поверьте, они объявят всему миру, что мы бомбим безо всякого на то основания величайший исторический памятник, что мы ведем себя как варвары на древней земле.

Речь Пола, кажется, задела генерала за живое.

— Варвары! С меня довольно! Они — святые, защищающие монахов, а мы — безжалостные и свирепые дикари! Все, с меня довольно! Хуже всего то, что я не уверен, что вы не будете петь с ними в унисон! Это уж слишком, капитан. Вы выходите за рамки ваших полномочий.

Разговор шел на повышенных тонах.

— Я не выхожу ни за какие рамки, — ответил Пол. — Я выполняю директиву союзного командования, подписанную высшими должностными лицами антигитлеровской коалиции, цель которой — сохранение исторических памятников в зоне военных действий, когда не существует объективной необходимости в их разрушении. А сейчас как раз тот самый случай, как мне кажется.

— Плевать я хотел на этот ваш циркуляр! — заорал Макинтайр, потеряв над собой всякий контроль. — Наступление провалилось или нет? Вы что, не слышали, что говорил несчастный парнишка? Повторяю, что не поведу своих людей в атаку без мощной поддержки с воздуха, которая послужит мне тараном, пока я буду пытаться взломать эту преграду! От этого несчастного сооружения не останется ничего, а пока его спасает только плохая погода! Если я этого не сделаю, зашатается весь фронт, поймите вы это! Я связался с генералом Сэвиллом, возглавляющим тактическое командование ВВС, — он готов к операции. А вы, вы и знать не должны были, где находится мой КП, а не то что являться сюда и надоедать мне! Это все янки, которые нас ненавидят, — добавил он, поворачиваясь к Харрису.

В комнату ворвался капитан в сбившейся набок каске, с нашивками новозеландских войск связи на униформе. Следом за ним шел солдат-гурка и разматывал провод. Увидев генерала, он стал по стойке «смирно».

— Да, Фицсаймонс? — спросил Макинтайр, явно обрадованный посторонним вмешательством.

— Господин генерал, я установил наконец связь с генералом Ловеттом на КП седьмой индийской дивизии.

— Прежде всего мне нужна связь с моим адъютантом, — сказал Макинтайр. — Где этот болван? Ведь этот-то, — он указал на Пола, — сумел меня разыскать. — Да, Тед, — произнес он, хватая телефонную трубку, — я уже полчаса пытаюсь с вами связаться, старина.

Голос его собеседника был еле слышен за треском и шумом, несшимся из трубки.

— Бен, у нас проблема. Высота пятьсот девяносто три, как мне говорили, была взята ребятами Райдера. Но кажется, это не совсем так или боши у них ее отобрали. Дело плохо, мы продвигаемся вперед ползком. Кроме того, не видно ни зги, а наводнение не дает нам развернуться по всему фронту. Я не могу идти к Змеиной Голове.

Тревога генерала Ловетта передалась всем. Пол видел в окно склоны горы, исчезавшие в тумане.

— Королевский сассекский полк должен был прикрывать мой правый фланг, но грузовик со снарядами упал в овраг.

— Браво, Тед! Слева от вас все еще стоят войска Тридцать шестой дивизии американцев?

— Ответ утвердительный: стоят.

— Они могут чем-нибудь вам помочь?

— Ответ отрицательный, Бен. Их надо срочно заменить.

На том конце провода послышались взрывы, и связь прервалась. Затем из трубки раздался странный звук, словно вода заливала передатчик. Макинтайр поморщился.

— Ловетт?! — Кричал он. — Тед?

Он ошарашенно положил трубку и несколько минут не мог решить, что делать. Раздался тихий звонок.

— Я пытаюсь зацепиться за скалу, как макака за кокосовую пальму, Бен.

— У вас есть связь с Димолином? Видимость ужасная, и я не могу понять, идет к вам вторая бригада или нет.

— Насколько мне известно, нет.

— Хорошо, бросьте пока эту высотку. Проследите, чтобы гурки подготовили плацдарм для ночной атаки. Вечером к ним должны присоединиться индусы. Потому что высоту эту надо будет взять, Тед, особенно если мы хотим захватить Змеиную Голову!

— Нам нужна поддержка, Бен!

— Вы ее получите!

Связь снова прервалась.

— Видите, — повернулся к Полу Макинтайр.

— Я вижу, что генералу Димолину трудно занять свои позиции при нынешних обстоятельствах, а пятая и седьмая индийские дивизии не смогут начать атаку завтра утром! Поэтому бомбардировки ничего не дадут, и нам лучше отступить и помочь французам. Менее чем через два дня вы войдете в Абате, что по другую сторону «линии Густава». Аббатство будет спасено, а я сделаю так, что все будут считать вас героем.

Макинтайр угрожающе двинулся на молодого человека.

— Мне надоели ваши разглагольствования и ваш гуманистический шантаж, Прескот, — процедил он. — Вы мне глаза намозолили. Встречаться с вами каждый месяц — это слишком много. Не попадайтесь больше у меня на пути, ясно?

— Господин генерал, я буду находиться там, где сочту нужным, — ответил Пол гордо, выходя за дверь.

Он едва не столкнулся с запыхавшимся майором авиации, в руках у которого был тяжелый конверт.

— Сэр, я только что прибыл с аэродрома в Каподичино. Фотографии сделали сегодня утром, когда тучи немного рассеялись. Они еще даже не просохли как следует.

Макинтайр нетерпеливо разорвал конверт, вынул оттуда стопку фотографий и небрежно бросил на низенький столик. Пол заметил, что это аэрофотосъемка фасадов монастыря, к которым самолет подлетал настолько близко, что отбрасывал зловещую тень метров на сто стены.

— Райская лоджия, — пояснил он, схватив одну из фотографий. — Ее построили в пятнадцатом веке. Из этого висящего над пустотой сооружения, незабываемую красоту которого воспевали все, кто ее видел, Ариосто и святой Игнатий любовались закатом и величественным пейзажем.

— Знаете, что завтра останется от вашего рая?

Генерал злобно выхватил у Пола фотографию и мягким толстым карандашом исчеркал весь фасад вплоть до фундамента. Пол в ярости вырвал у него фотографию и встал.

— Генерал, не знаю, как можно квалифицировать ваше поведение, но я расскажу об этом где следует, и вам придется несладко! — крикнул он в бешенстве.

В напряженном молчании, полном ненависти, они уставились друг на друга. Потом Макинтайр тыльной стороной руки, словно нечаянно, сбросил снимки на пол.

— Можете взять их себе для архива, Прескот, — сказал он с презрением.

Пол хотел было собрать фотографии, но только потряс той, что уже держал в руках.

— Эта фотография станет для меня символом вашего преступления, — с горечью бросил он.

В ответ понесся поток обвинений и оскорблений, из которого он понял только, что ему предлагают немедленно сматываться. Пора было достойно отступать, как отступил Второй корпус, питомцем которого он в некотором роде был. Не прощаясь, Пол широкими шагами вышел из комнаты. Петгигрю вытянулся по стойке «смирно», словно приветствуя подвиг своего любимого героя из команды «Нью-йоркские янки». Пол уже забыл, как звали игрока, которым так восхищался сержант, но смешно было думать об этом в такой момент.

Пол под дождем направился к джипу и тяжело плюхнулся за руль. Он чувствовал тяжелую усталость, но сознание выполненного долга не позволяло ему опускать руки. Окоченевшими пальцами он попытался засунуть фотографию в кожаный портфель, когда порыв ветра вырвал ее у него из рук. Он поспешил ее поднять и заметил, что хлопья грязного снега, попав на изображение, размыли следы яростного карандаша Макинтайра. Может быть, подумал он, это знак того, что предсказанного на завтра улучшения погоды не будет и что ненастье защитит затерянное среди туч аббатство. Неожиданно он вздрогнул: под одним из подтеков проступила призрачная фигура, стоявшая посреди лоджии. Пол смочил палец и потер фотографию, пытаясь окончательно смыть следы химического карандаша. Это действительно был человек, стоявший между колоннами. Казалось, он жадно вдыхал горный воздух (если только не рассматривал близко летящий самолет). Изображение было четким, что делало честь оборудованию самолета-разведчика американских ВВС. Лицо скрывала борода, которая мешала разглядеть черты этого человека. Но ему была знакома фигура, согнувшаяся так, словно одни лишь вцепившиеся в балюстраду руки позволяли ей сохранять вертикальное положение. Он уже видел ее однажды, когда они с Ларри стояли вдвоем под самым куполом ротонды Рэдклиффа (105) в Оксфорде. «Помнится, я еще рассказывал ему о Джеймсе Гиббсе, архитекторе, построившем ротонду, а он стоял, повернувшись ко мне спиной и мечтательно глядя на город, но не упускал ни слова из рассказа. Он стоял так же, как на этой фотографии», — подумал Пол. По мере того как он вглядывался в фотографию, догадка превращалась в уверенность. Этот знакомый силуэт он мог узнать среди тысячи других. В сущности, его не особенно удивило, что Ларри удалось добраться наверх; да и где еще он мог быть? Пол так много думал об этом, что одного неожиданно полученного знака, который друг послал ему, сам о том не догадываясь, оказалось достаточно, чтобы подозрения превратились в уверенность.

Он в задумчивости смотрел сквозь ветровое стекло на утопавшую в тумане долину. Там, наверху, Ларри грозила смертельная опасность, о которой он не ведал. Черт возьми, как ему удалось перейти линию фронта? Чтобы решиться на такое рискованное предприятие, он должен был знать то, о чем сам Пол узнал только из письма секретаря принцессы Скальци, ответившего на его запрос. Архивы и рукописные фонды, принадлежавшие ее семье, действительно были переправлены в монастырь после бомбардировок, которым подвергся Рим. Встревоженный угрозой, нависшей над рукописями, Ларри, рискуя быть обвиненным в дезертирстве, присвоил себе функции последнего хранителя рукописей Шелли. Начиная с первого января Ларри числился пропавшим без вести. Пропавшим без вести в битве, подобно Ариэлю, духу воздуха из шекспировской «Бури». Так, стараясь избежать неприятностей, решили в контрразведке. В любом случае у Ларри не было жены, которой пришлось бы посылать извещение о смерти, как любезно сообщил Полу майор Хокинс.

Пол застегнул портфель и завел мотор, почти бессознательно направив джип в сторону Кассино. Дорога была такая плохая, что машина двигалась со скоростью пешехода. Один такой ему и попался на пути: сгорбившаяся грязная фигура устало поднималась вверх по склону.

— Привет, милейший, хорошо прогулялся? Седло было удобным? Поторопись, твой погонщик слонов тебя разыскивает! — крикнул он насмешливо, притормозив.

Он сразу же тронулся с места и только в зеркале заднего обзора увидел адресованный ему оскорбительный жест.

Рядом с ним больше не было Петтигрю, и «Невеста» не могла выйти на связь. Может быть, это была судьба, что генерал приказал сержанту сопровождать тело лейтенанта Харрингтона. Как теперь Пол мог сообщить в штаб Пятой армии о том, что его последняя попытка воспрепятствовать бомбовому удару провалилась? После отступления американцев от Кассино и замены их частей подразделениями армии Британского содружества в штабе ни у кого не оставалось иллюзий относительно судьбы аббатства. Хорошо еще, что ему разрешили хотя бы попытаться еще раз провести переговоры, которые все считали абсолютно бессмысленными после того, как генерал Александер дал добро на проведение операции…

На повороте он заметил, что дорога в Сант-Элиа по-прежнему забита. Бесконечные колонны «доджей» медленно ползли по грязи, перевозя к линии фронта батальоны сикхов, гурков и прочих жителей Индостана, чьи лица казались бесстрастными под белоснежными тюрбанами. «Наверное, им представляется, что они вернулись домой в Гималаи», — подумал Пол, глядя на крутые отвесные скалы, склоны которых терялись в густом тумане. Он затормозил и постоял несколько минут, раздумывая, куда ему направиться. Ясно было, что по дороге на Казилину быстро двигаться было невозможно, особенно если на ней встретятся англичане, новозеландцы и американцы, возвращающиеся в Неаполь. «Я не успею в Презенцано, чтобы вовремя передать сообщение», — встревожился Пол. Тогда он решил повернуть обратно, во французский сектор. Конечно, КП экспедиционного корпуса, где сейчас должна была находиться Сабина, располагался в Венафро, куда попасть было так же трудно, как и в Презенцано, но Петтигрю говорил ему, что части генерала Жюэна организовали множество аванпостов и мобильных групп. Пол подумал, что ему сильно не повезет, если он не найдет отряд, в котором будет передатчик. Чтобы не проезжать еще раз мимо дома дантиста, он свернул на проселочную дорогу и миновал опустевшую деревню, чтобы затем снова выбраться на дорогу, ведущую в Валлеротонду. Шоссе, усеянное канавами и выбоинами, было почти непроезжим, но оно по крайней мере оказалось свободным. Пол вел машину осторожно, словно передвигался в ином пространстве, чем прочие военные, в мире, где отсутствовала сила тяжести, воздух был разрежен, а свет — мертвенно-бледен. Он заметил, что начал напевать, чтобы придать себе храбрости, мелодии Кэба Каллоуэйя (106) и Гленна Миллера (107), которые слушал в столовой по вечерам. Потом их сменила другая музыка, музыка французских стихов, которые вот уже два месяца разучивал с ним старший капрал Маркизе, бывший учитель из Константины (108). Пол решил выучить французский, чтобы удивить Сабину, когда они снова встретятся, а метод преподавания Маркизе состоял в заучивании стихов наизусть. Странно было только то, что он заставлял Пола учить не поэмы (на это у него не было времени), а александрийские стихи, о которых не знал ничего, даже имени их автора. «Только ради их звучания», — уточнял Маркизе. В конце концов, это была его методика, и Пол отдавал ему свою недельную порцию сигарет, чтобы обучение было более эффективным.

«Из тьмы могильной глаз на Каина глядит

То было ночью злой, глубокой, беспощадной», — декламировал он громко.

Маркизе любил стихи суровые, с четким ритмом, которые удобно было диктовать в классе. Вот удивится Сабина!

«И мерный топот ног спешащих легионов».

«Надеюсь, у меня не будет слишком явно выраженного африканского акцента? » — спросил Пол оскорбленного в лучших чувствах капрала. Ему с трудом давалось слово «топот» и по временам казалось, что Сабина с ее чувством юмора не преминет заметить, насколько сложно ему будет употреблять это слово в разговоре. Он надеялся, что ее тронут его усилия. Единственный стих, который он, пожалуй, сможет использовать по назначению, когда встретится с ней, это:

«Что будет, если я скажу вам, что влюблен? »

Маркизе говорил ему, чьи это стихи, но Пол позабыл. В любом случае это лучше, чем Шелли. Чертов Шелли! Не по его ли зову Ларри отправился в монастырь, в двухстах метрах от которого окопались две немецкие дивизии?

«Я кончу тем, что поверю в левитацию! В чудеса! В человека-невидимку! » — думал Пол.

Он остановился на перекрестке под ледяным дождем, не зная, куда свернуть. Внезапно он почувствовал себя таким одиноким. Тишину нарушало отдаленное гудение, и он не мог понять, то ли это колонна грузовиков в долине, то ли шум вздувшейся от паводка реки. Прямо перед ним на земле валялся сорванный со столба ржавый знак с надписью «Валлеротонда», который указывал прямо в низкое небо. Ему вдруг показалось, что сейчас из тумана появится фигура Сабины с распущенными волосами, сядет в машину и покажет, как проехать на ее территорию. Он потряс головой. «Я просто устал», — подумал он и в тысячный раз вытащил из внутреннего кармана единственную телеграмму, которую получил от нее с тех пор, как они расстались. Она была датирована тридцать первым декабря, а текст представлял собой странную смесь французского и английского.

«От кого: КП ФЭК Венафро 31. 12. 43. 16 ч. 45 мин.

Кому: Капитан Прескот, офицер Службы охраны памятников, КП 5-й армии, палаццо Реале, Неаполь. — Недоказуемое предположение: ожидание слишком большого счастья является помехой счастью. See you in Rome??? Happy New Year. S. ».

Он тщательно сложил листок и снова сунул в карман. Не хватало еще, чтобы ветер унес его талисман, его путеводную звезду! Он каждый раз в замешательстве замирал, перечитывая его, Он знал, что она не могла сообщать ни о чем личном (ему и так казалось, что она едва не преступила границы дозволенного), но это послание звучало как-то загадочно и сухо, что его встревожило. Все эти вопросительные знаки! Он вспомнил, как грустно встретил Новый год: пирог, консистенцией своей напоминавший губку, и марсала, выпитая под звуки мелодий «Чаттануга чу-чу» (109), — и еще больше расстроился. Тревога его была небезосновательна: от Сабины не было вестей вот уже полтора месяца. Сам он отправил ей множество открыток, но ответа не получил, а боевые действия на французском участке фронта делали невозможной любую попытку ее навестить. Сейчас она скорее всего находилась в Венафро. «Попробую заехать туда завтра утром, — подумал он. — После Валлеротонды надо будет лишь проехать вдоль ущелья к перевалу. Если я ее увижу, может быть, легче будет перенести то, чему суждено случиться». По непонятной причине мысль эта принесла ему облегчение.

Он уже собирался ехать дальше, как произошло нечто неожиданное: тучи рассеялись. Это случилось так внезапно, что он просто оцепенел. Длинная сияющая стрела разорвала слой тумана, словно радужная хоругвь, плещущаяся на ветру. И на этом лучезарном фоне на самой вершине горы показалось величественное здание, похожее на античный акрополь. Клубившиеся у его стен тучи навевали мысль о легендарной Валгалле (110) в океане снов. Он потрясенно подумал, что впервые собственными глазами видит аббатство, за которое так упорно сражался. Оно предстало перед ним во всем своем великолепии и славе в последнюю ночь своего тысячелетнего существования. Он видел его в первый и последний раз. Слезы ярости застилали ему глаза, и казалось, что он стоит у постели любимого существа, которое доживает на этом свете последние часы и встречает смерть спокойно, но уже отрешилось внутренне от всего земного.

Он достал бинокль и навел его на северную стену, посмотрел на бесчисленные окна. В них никого не было. Оттуда, где он стоял, он не мог увидеть Райской лоджии, куда Ларри, воспользовавшись неожиданным просветом в облаках, вышел подышать воздухом, не зная, что опасность приближается и сокровища, спасти которые он пришел, будут превращены в пепел. В этот момент ему показалось, что Ларри и Макинтайр связаны тонкой нитью, опасной, как бикфордов шнур. Потом туман снова сгустился, и Пол чувствовал, как мутнеет его взор по мере того, как длинный фасад, висящий над пропастью, снова исчезал за пеленой тумана.

Он, охваченный легкой грустью, медленно уселся в джип. Пока на западе сгущался туман, отроги Абруцких Апеннин скрывались один за другим, и скоро остались видны только Бельведере и Чифалько. Он смотрел на узкую дорогу, ведущую в Терелле, в надежде, что Сабине никогда не придется попадать в подобную западню даже в сопровождении ее любимых марокканцев. Дождь снова превратился в ледяную крупу, и ему показалось, что он находится высоко в горах. «Что я могу требовать от нее в такой холод? — подумал он. — Будет лучше, если я прочту ей стихи теплой римской ночью. Может быть, в этом и заключался смысл ее письма! — Эта мысль немного его успокоила. — У меня будет немного времени, чтобы выучить еще что-нибудь», — подумал он, пытаясь приободриться.

Он только что тронулся с места, как мысли его прервал внезапно раздавшийся рев мотора. Его обгоняла мобильная батарея, состоявшая из двух пушек калибра сто пятьдесят миллиметров и двух гаубиц. Он помахал руками, и колонна остановилась. Из джипа с эмблемой Французского экспедиционного корпуса выглянул молоденький лейтенант в каске. Пол направился прямо к нему.

— Добрый вечер, добрый вечер! — сказал он по-французски с преувеличенной веселостью в голосе. — Прескот, Пятая армия. Я ищу какой-нибудь передатчик: моему адъютанту-связисту пришлось вернуться в Сант-Элиа, а мне требуется отправить срочное сообщение в Презенцано.

«Неплохо для начала, — поздравил себя он. — Ни одной ошибки. Маркизе был бы доволен. Может быть, на их КП мне удастся ввернуть в разговор несколько стихов».

— КП в Венафро, — ответили ему, — но на дороге, в двух километрах отсюда, наш аванпост. Поезжайте следом за мной.

— Сию минуту, — ответил Пол, запрыгивая в свой джип.

Примерно в миле после Сант-Элиа артиллерист указал Полу на стоящую недалеко от дороги ферму и, не останавливаясь, повел свои пушки выше в горы. Прежде чем его машина исчезла за поворотом, Пол дружески помахал ему рукой. Тот ответил жестом, означавшим нечто вроде «всегда пожалуйста». Ферму можно было заметить с дороги только благодаря окружавшим ее коническим палаткам, которые означали, что здесь расположилось какое-то мобильное подразделение. Он медленно подъехал. Позади палаток у скалы, нависавшей над лагерем, виднелось полуразрушенное гумно. Через дыры в стенах Пол разглядел, что там находилась конюшня. В противоположность несчастному грязному животному, на которого он посадил Брэдшоу, эти мулы выглядели ухоженно, почти кокетливо — спокойные и равнодушные, с полными торбами овса и хвостами, украшенными разноцветными помпонами. Он остановил машину немного в стороне от лагеря. Перед самой фермой был водружен импровизированный флагшток, на котором весело развевался трехцветный флаг и штандарт Французского экспедиционного корпуса. Не успел он заглушить мотор, как из дверей фермы ему навстречу вышел военный в черной пилотке с белым кантом.

— Унтер-офицер Перронно, полевая жандармерия, — представился он. — Приветствую вас, господин капитан. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Может быть, ему придал уверенности недавний разговор с лейтенантом-артиллеристом? Пол ответил по-французски с легкостью, которой не мог ожидать от него старший капрал Маркизе, специалист по стихам Расина и добыванию продуктов для офицерской столовой.

— Капитан Прескот, Пятая армия. Если можно, я хотел бы передать срочное сообщение в наш штаб в Презенцано.

— Я провожу вас к связистам, господин капитан.

Когда они пересекали заснеженную площадку, Пол заметил стоявший в некотором отдалении от фермы новехонький фургон, украшенный флажком с белой полосой.

— На том «додже» эмблема генерала Жюэна? — спросил Пол у унтер-офицера.

— Может быть, — коротко ответил тот.

Пол не стал настаивать. Они вошли в холодную комнату, в которой стояли кормушки для мулов, затем в старинную кухню, где на массивной чугунной плите стояли в ряд передатчики. На почерневших от копоти стенах были приколоты усеянные флажками карты. Им навстречу поднялся молодой капрал.

— Позови дежурного офицера, — приказал унтер. — Я оставлю вас на его попечение, господин капитан, — добавил он перед уходом.

Через минуту появился офицер. Три нашивки, невысокий рост жокея-любителя, он был чем-то похож на Эдуарда Робинсона, актера, сыгравшего главную роль в фильме «Кид Галахад», последнем фильме, который Пол смотрел в Бостоне перед отъездом в армию. Пол представился и повторил свою просьбу.

— Присядьте, друг мой, — предложил ему капитан слегка гнусавым голосом. — Капитан Лебле, Третий отдел. Я сейчас же свяжусь с вашим штабом. Вы хотите зашифровать свое сообщение?

— Меня устроит телефонный разговор по открытой линии, — ответил Пол. — Мне нечего скрывать, просто придется говорить по-английски, — добавил он, улыбаясь.

Юный капрал уже суетился у аппаратов.

— Хотите что-нибудь выпить, пока налаживают связь? — предложил Лебле.

Услышав это слово, Пол подумал, как бы ему исхитриться и узнать, нет ли где-нибудь поблизости Сабины.

— О… — пробормотал он, — как вы любезны… Может быть, чаю…

Лебле хохотнул.

— Не уверен, что у нас он есть, — ответил он. — Вы во Франции, черт побери! Хотите анисового ликера?

— Презенцано на проводе, господин капитан, — перебил их капрал, протягивая Полу трубку.

Пол встал и подошел к аппарату. Краем глаза он заметил, что капитан Лебле вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой.

— «Невеста» на связи, — сообщил Пол. — Я звоню с французского аванпоста. Мне нужен Второй.

Повисло молчание, нарушаемое только легким потрескиванием.

— Со Вторым нет связи? О'кей, передайте ему срочное сообщение следующего содержания: «Невеста» — Второму. Шестнадцать часов сорок минут. Как и предполагалось, в четырнадцать часов встретился с генералом, командующим сектором Ц. Не смог добиться отмены известного вам приказа, несмотря на… — он подыскивал нужное слово, — …несмотря на бурную дискуссию. Может быть, еще не поздно связаться с командованием ВВС… Нет, вычеркните последнюю фразу. Конец связи.

Он медленно опустил трубку на рычаг. К нему подошел капитан Лебле. Теперь во рту у него торчала короткая трубка, что еще больше увеличивало его сходство с Робинсоном.

— Я все слышал, — сказал он, не стараясь отрицать очевидное. — Наши спецслужбы сообщали, что вы пытались этому помешать.

Пол бессильно махнул рукой.

— Я испробовал все, что мог, но для этих людей я лишь мечтатель, мешающий им жить, — вздохнул он устало. — В самом деле, что я мог сделать, чтобы спасти несчастное аббатство, если сам генерал Кларк, которому я подчиняюсь, вынужден был уступить давлению генерала Александера? Двенадцать столетий истории для этих людей ничего не значат, коль скоро им приспичило пройти именно в этом месте. А англичане только и делали, что подталкивали этих «киви» к тому, чтобы те отказались наступать без продолжительной бомбардировки перед атакой. Сейчас ставки уже сделаны.

Капитан Лебле покачал головой.

— Следует признать, что поражение Кейеса при Рапидо ослабило позиции Кларка, — сказал он, вынимая трубку изо рта. — Мы были сторонниками совершенно другого плана кампании.

Пол задумчиво кивнул.

— Я знаю, — тихо произнес он.

Лебле внимательно на него посмотрел, словно размышляя о чем-то.

— Простите, я сию минуту вернусь, — сказал он и внезапно вышел из комнаты.

Пол остался с капралом, который украдкой его разглядывал. В лагере стояла странная тишина, словно спустившийся на землю туман задушил всех и вся. Издали донеслись голоса, и вскоре капитан вернулся.

— Я хочу сделать вам одно предложение, — сказал он. — Сегодня вечером мы принимаем генерала Жюэна и его начальника штаба, которые приехали нас навестить. Боюсь, что слишком поздно пытаться изменить мнение генерала Александера, но мне кажется, что вы разделяете убеждения нашего генерала и он был бы рад с вами встретиться.

Пол посмотрел на говорившего.

— Это большая честь для меня! К несчастью, моего французского хватает на разговор с капитаном вроде меня и вас, — сказал он со смехом, — но он слишком плох для разговора с генералом!

— Но… Вы говорите очень хорошо, Прескот! А потом, вы не знаете Жюэна: он умеет сделать так, чтобы вы чувствовали себя свободно!

— Мне удается поддерживать беседу, но на самом деле я понимаю даже хуже, чем говорю. Я, правда, предпочел бы, чтобы при моей беседе с генералом присутствовал какой-нибудь офицер, владеющий английским, чтобы помочь с переводом.

Капитан Лебле выглядел расстроенным.

— У нас здесь только один офицер, знающий два языка. Это женщина, и недавно она добилась, чтобы ее перевели в санитарный батальон. Я попросил ее прийти, но немецкие минометы из Чифалько натворили черт знает что, и сегодня она попала под их обстрел, когда вела колонну санитарных машин по тропе к Секко.

Пол почувствовал, что бледнеет.

— Женщина… Это, случайно, не лейтенант Обрио?

— Да, — удивленно ответил Лебле. — Вы с ней знакомы?

— Я… Я встречался с ней вскоре после приезда, когда меня представляли начальникам генеральных штабов союзных армий. Тогда она была связной между экспедиционным корпусом и Пятой армией. Господи, надеюсь, она не ранена?..

— Она — нет, а девушка, которая вела ее машину, ранена, и тяжело, а лейтенант дежурит у ее постели в лазарете.

— Да… я понимаю… — пробормотал Пол.

— Мы просто потрясены, тем более что этот участок считался довольно спокойным, а раненая девушка всем очень нравилась…

Пол с трудом перевел дыхание.

— Нельзя ли мне, несмотря на случившееся несчастье, поприветствовать лейтенанта Обрио перед отъездом?

— Конечно, но вы уедете не сразу, раз генерал хочет поговорить с вами. Да, позвольте задать вам личный вопрос.

Пол встревоженно посмотрел на собеседника.

— Не смотрите на меня так, я только хотел спросить, можете ли вы расписать пульку?

— Простите, не понял.

Лебле рассмеялся:

— Это выражение, означающее: играете ли вы в карты? Я рассчитываю на то, что вы поужинаете с нами в столовке, а генерал любит сыграть партию перед сном, как бы ни шли дела на фронте. В награду за обед вы будете четвертым, потому что, не скрою, нам нужен кто-нибудь новенький.

— Слово «столовка» мне известно, как, впрочем, и всем офицерам союзников! Благодарю вас за приглашение, но в том, что касается карт, боюсь, вынужден буду вас разочаровать, потому что совсем не играю, — сказал он смущенно. — По правде говоря, я вообще ни в одну игру играть не умею.

— Господин капитан, телеграмма из Сант-Элиа, отправлена в шестнадцать сорок, — неожиданно прервал их капрал.

Лебле взял бланк дрожащей рукой и прочел вслух:

— «We are starting the party».

— Начинаем вечеринку, — перевел Пол глухим голосом. — Вот оно, написано черным по белому. И в каких выражениях! Всегда надеешься, что в последний момент разум восторжествует, и вот…

Он сел на табурет, чувствуя себя подавленным. Неожиданно навалилось все: запланированное и неизбежное разрушение аббатства, осознание угрожавшей Сабине беды… Он не думал, что она так велика, и считал, что девушка служит в окружении генерала и находится в относительной безопасности. Ему вдруг захотелось поскорее закончить разговор с генералом и пойти к ней, но при мысли об их встрече в его душу закралась смутная тревога. В этот момент в дверях опять показался капрал.

— Два новых сообщения, господин капитан, — объявил он, помахивая листками бумаги.

— Дай сюда, — нетерпеливо сказал Лебле. — Посмотрим… Это из Презенцано: «Завтра утром ожидается улучшение погоды». Спасибо за информацию! Другое — с КП Макинтайра в Сант-Элиа: «Гражданское население предупреждено в срок».

— В срок! — воскликнул человек, появившийся в дверях. — Я что, пришел сюда для того, чтобы выслушивать весь этот вздор?

Офицеры замерли по стойке «смирно». В комнату вошел генерал Жюэн в сопровождении пехотного полковника в полевой форме. На голове у генерала красовалась простая пилотка.

— Прескот, офицер Службы охраны памятников при штабе Пятой армии, — представился Пол.

— Я знаю, кто вы, Прескот, — ответил генерал добродушно. — Лейтенант Обрио, которая до недавнего времени была моими ушами и голосом, когда приходилось изъясняться на английском, рассказывала мне о ваших усилиях, которые никто не желает принимать всерьез…

— Я пытался спасти почтенное аббатство, — ответил Пол. — Но безуспешно, вынужден признать.

Жюэн с минуту задумчиво его разглядывал.

— Расскажите мне о вашей беседе с генералом Макинтайром, — сказал он.

— Можно, конечно, назвать это беседой, господин генерал. Хотя скорее это была…

— Расскажите мне об этом. Благодарю вас, Линарес, — обратился он к полковнику. — Я покажу капитану Прескоту мой мобильный КП; это одна из немногих вещей, которые приносят мне удовлетворение. Встретимся за ужином.

Пол поймал ободряющий взгляд капитана Лебле и двинулся вслед за генералом. Последний вывел его из здания фермы через потайную дверь. А на другой стороне заснеженной площадки пехотинец уже раскладывал лестницу, по которой им предстояло подняться во внушительного вида автомобиль. Пол последовал за генералом в его жилище.

— Таких машин только три, — пояснил Жюэн, поднимаясь по лесенке. — У Кларка, у Александера и у меня.

Он был похож на ребенка, радующегося новой игрушке.

— Посмотрите, у меня здесь спальня-кабинет с походной кроватью, платяным шкафом и запирающимися на замок сундуками, а работать я могу за откидным столом. У меня есть туалет, и все это сооружение стоит высоко над землей, что помогает избежать сырости. У Наполеона при Аустерлице таких удобств не было.

— Перед войной мне довелось побывать в Мальмезоне (111). Я видел там походную палатку императора и позолоченные приборы. Совсем не плохо!

Пол постарался придать разговору некоторую живость. Генерал в ответ тепло рассмеялся. Пол чувствовал себя все более уверенно, потому что его французский звучал прекрасно. «Надо будет попытаться ввернуть в разговор несколько стихотворных строк, чтобы потом похвастаться перед Маркизе», — подумал он.

— Господин генерал, капитан Лебле просил меня составить вам компанию в карты. Мне жаль, но я вынужден отказаться, потому что никогда в жизни к ним не притрагивался. Я знаю, это пробел в моем образовании, но…

— В любом случае, дорогой друг, у вас сегодня не то настроение, — заметил Жюэн, знаком предлагая Полу занять место напротив себя. — Мне же игра помогает снять напряжение даже в такой вечер, как этот, когда я не могу повлиять на реализацию плана, которого не одобряю. К счастью, так бывает не всегда…

— Конечно, господин генерал! Подвиги Французского экспедиционного корпуса в Монна-Казале и при Бельведере вызвали восторг в Неаполе. Вы вернули надежду всей армии именно тогда, когда всем казалось, что мы топчемся на месте.

Генерал кивал.

— Это было делом чести, — прошептал он, чувствуя доверие к собеседнику. — Нам надо было заставить считаться с собой, и мы дорого заплатили за это. Вы, наверное, не знаете, что, когда тридцатого ноября я прилетел в Каподичино, на аэродроме меня никто, понимаете, никто не встретил. Несмотря на наши победы в Тунисе, нас не принимали всерьез. Взятие Бельведере — свидетельство храбрости и героизма наших солдат, и эта победа позволила нам доказать союзникам нашу состоятельность. Плохо то, что победа наша окажется напрасной, если мы не будем продолжать обходной маневр, который я предложил Кларку и который избавит нас от необходимости биться об укрепления у Монтекассино и неделями топтаться перед непреодолимыми препятствиями.

Хотя Жюэн старался говорить медленно, чтобы его поняли наверняка, и делал паузы между фразами, Полу было трудно следить за разговором и не упускать ничего из того, что говорил генерал. Сомнений не было — генерал хотел посредством дружеской беседы с глазу на глаз передать свое сообщение другим путем, нежели те, которыми он обычно пользовался. Поэтому Пол решил записать некоторые фразы.

— Такая стратегия позволила бы не только избежать смертельной головоломки, которую задал нам Кассино, но и развить успех, не дав противнику времени на реорганизацию «линии Густава»! Надо было только идти прямо через горы, через перевалы на Терелле и Атину, а оттуда вторгнуться в долину Мельфы и захватить Арче (112). Атина — это перекресток, от которого расходятся все транспортные пути… Дорога на Рим была бы нам открыта, а враг атакован с тыла… Но я утомил вас, мой мальчик, рассказом о передвижении армий, — добавил генерал ласково.

Пол отложил карандаш.

— Напротив, господин генерал, мне лестно, что на какое-то время я стал вашим доверенным лицом. Я не очень хорошо выучил французский, но, кажется, очень вовремя…

Жюэн улыбнулся, приоткрыл окно и вдохнул вечерний воздух. Снаружи совсем стемнело.

— Дорога в Рим была нашей, как я уже говорил, но надо было развить успех и использовать сделанный мной проход! Но у меня не было свежих частей. Кларку было прекрасно известно, что у меня только две дивизии. Ему следовало направить в прорыв свои резервные части. Если бы он это сделал, Второй корпус не топтался бы сейчас перед этими горами, неся чудовищные потери. Кларк понял это спустя три дня, но момент был уже упущен. Теперь он вынужден поддерживать совершенно бессмысленную локальную операцию! А Александер, судя по всему, так ничего и не понял, раз позволяет Макинтайру совершить это бессмысленное злодеяние. Заметьте, я понимаю его ярость. Монтекассино для них как для нас Чифалько. Вызывающая преграда, откуда противник следит за нами и корректирует свой огонь.

— Но, господин генерал, в аббатстве немцев нет, и…

— Знаю, но враг рядом, а потом, вы же понимаете, иногда подобные сооружения становятся на войне объектами жгучей ненависти…

Почти машинально генерал принялся чертить на карте стрелки, словно стремясь материализовать свой грандиозный замысел. Тут Пол обратил внимание на то, что, в противоположность тому, о чем повествовали слухи, генерал свободно писал правой рукой, хотя она и лежала на бумаге как-то странно. В фургоне повисла сумеречная атмосфера. Словно почувствовав это, генерал в унынии выронил карандаш, а Пол спросил у себя, не жалеет ли тот в который уже раз об упущенных возможностях.

— Ну что ж, капитан Прескот, раз вы не хотите воспользоваться нашим гостеприимством, вам надо отправляться в Презенцано.

— И в самом деле, господин генерал… Позвольте мне быть с вами откровенным: если бы я принял ваше предложение, мне пришлось бы тут заночевать. А я — не буду от вас скрывать — не хочу видеть то, что здесь произойдет.

Жюэн задумчиво кивнул:

— К несчастью, я вынужден буду при сем присутствовать. Более того, именно для этого я и приехал сегодня сюда, на линию фронта в Сант-Элиа. Монсабер (113) вскоре присоединится ко мне. Мы должны знать, смогут ли индусы и новозеландцы начать атаку сразу же после окончания бомбардировки. Несколько минут после воздушной атаки решат судьбу всей операции. Известно ли им, что враг ринется в развалины и его будет дьявольски сложно выбить оттуда?

— Об этом я и говорил генералу Макинтайру! Он уверен в успехе, однако из его разговоров с генералами Ловеттом и Димолином мне известно, что они не готовы начать наступление сразу после бомбежки. У них, судя по всему, не хватает времени на то, чтобы закрепиться на местности.

— Вот как? Они не готовы?

— Мне так кажется, господин генерал.

Жюэн обреченно махнул рукой, а у Пола создалось впечатление, что генерал только что выяснил то, что хотел узнать.

— Это будет фиаско, — мрачно произнес генерал.

Пол вздохнул:

— Позвольте мне покинуть вас, господин генерал. Если вы разрешите, я передам все, что вы мне говорили.

Генерал усмехнулся:

— Все это они давно выучили наизусть, но вы, если хотите, можете им напомнить.

Жюэн слабо улыбнулся и подал Полу здоровую руку. Пол встал, отдал честь, открыл дверь и спустился по лестнице. Ночь была ветреной, а за запотевшим стеклом мелькнул профиль старого вояки, вновь погрузившегося в свои карты.

— Пол! — послышался чей-то приглушенный голос, когда он уже подходил к ферме.

— Это ты? — спросил он.

Силуэт молодой женщины отделился от стены длинного здания. Защищенный темнотой, он подошел к ней.

— Я как раз собирался повидать тебя, — сказал он, судорожно прижимая ее к себе. — Господи, как же ты похудела за эти месяцы!

— На шесть кило, — ответила она безо всякого выражения.

Она покорно дала себя обнять. Прежде она не была такой пассивной. Расстроенный, он схватил ее за плечи.

— А ты, — спросил он ласково, — откуда ты узнала, что я здесь?

— Очень скоро всем стало известно, что какой-то американский офицер разговаривает с генералом. А поскольку ходят слухи о неизбежной бомбардировке Монтекассино, я подумала, что, может быть, ты приехал, чтобы в последний момент как-то попытаться ее остановить…

Сабина говорила невыразительно и устало, словно находилась при исполнении служебных обязанностей. Он смотрел на нее и не узнавал. Дело было не только в том, как она его встретила. Где прежний порыв, где страстность, о которой он мечтал?

— Монтекассино! — воскликнул он. — Я только что узнал, что твой санитарный автомобиль попал под минометный обстрел и ты лишь чудом спаслась! А ты мне рассказываешь о каких-то слухах! Я и не подозревал, что ты так рискуешь. Дорогая моя… дорогая… Ты мне ничего не сказала. Как я волнуюсь и как рад тебя обнять…

Он почувствовал, что она дрожит.

— Ты замерзла!

— Да нет.

— Возьми мою куртку, — сказал он и набросил куртку ей на плечи.

Она никак на это не отреагировала, и он почувствовал, что бледнеет, словно сбывались его худшие опасения.

— Я узнал еще, что ты больше не офицер связи и перевелась в санитарный батальон.

— Да, — ответила она почти машинально.

— Подумать только, я думал, что ты в Венафро, в штабе, в относительной безопасности! Если бы я знал, что ты разъезжаешь в санитарной машине под обстрелом, я бы ни одной ночи не спал спокойно!

— Видишь, даже лучше, что ты ничего не знал, — произнесла она безо всякого выражения.

Пол почувствовал, что начинает сердиться.

— Сабина, я не мог этого знать, потому что ты ни разу мне не написала! А ведь ты знала, с каким нетерпением я жду весточки от тебя!

— Но я же прислала тебе поздравление с Новым годом, — неуверенно возразила она.

— Кстати, об этом сообщении! Я ничего не понял. Оно меня сильно озадачило и, должен признаться, встревожило… Ты не ответила, когда я попросил разъяснений!

— Ты говорил, что постараешься приехать…

Он безнадежно махнул рукой:

— Я сделал все, что мог, старался придумать повод, чтобы добраться до тебя. Но военные действия сделали это невозможным. Мои доводы начальство не убеждали…

Она ничего не ответила. Он ласково взял в ладони ее лицо. Глаза его привыкли к темноте, и он увидел, что она осунулась, а глаза запали. Он сияющего существа, которое он помнил, не осталось ничего.

— Я не узнаю тебя! — воскликнул он разочарованно. — Что случилось? Кажется, ты даже не рада меня видеть…

Сабина нервно провела рукой по волосам:

— Почему ты не предупредил меня, что приедешь? Я бы приготовилась… привела себя в порядок…

— Но еще час назад я не знал, что окажусь здесь! — воскликнул он. — И к тому же предстану перед твоим генералом! Я и вообразить не мог, что ты находишься на аванпосту, в такой опасности. Заметь, при разговоре с Жюэном мне могла понадобиться твоя способность к языкам, потому что моего рудиментарного знания французского очень скоро оказалось недостаточно!

— Недостаточно? Пол, у тебя не было даже рудиментарных знаний! Ты ни слова не мог сказать по-французски, насколько я помню.

— За эти два месяца я немного подучил язык с помощью заведующего клубом, бывшего школьного учителя, — сказал он голосом, в котором сквозило разочарование. — Я хотел сделать тебе сюрприз.

Она никак не отреагировала на его слова. В тридцати метрах от них несколько офицеров вышли подышать воздухом. Они стояли так близко, что можно было разглядеть яркие огоньки их сигарет. Молодые люди прижались к неровной стене, чтобы остаться незамеченными.

— Если бы ты знал, что мне пришлось пережить, — вздохнула она, словно пытаясь извиниться за свою холодность.

— Догадываюсь…

— Нет, не догадываешься. Даже я не знала, что такое настоящая война. Когда в январе здесь стало жарко и мы понесли большие потери в боях у Майнарде и Монна-Казале, то потребовали, чтобы нам срочно прислали волонтеров — санитарок-водителей санитарных машин. Едва приехав, они продемонстрировали такой героизм, что я поняла, что не имею права отсиживаться в своем кабинете в Венафро и переводить, находясь в полнейшей безопасности, сообщения, которые мне передавали связисты. Поскольку новеньким требовались командиры, я добилась перевода в третий медицинский батальон и получила под свое начало полдюжины санитарных машин.

— Послушай, это смелый поступок! Впрочем, меня это не удивляет.

— Тогда-то и случилось неожиданное. Среди санитарок, прибывших из Туниса, я встретила девушку, с которой познакомилась еще в Алжире.

— Какое совпадение… Ты хорошо ее знала?

Сабина покивала головой.

— Это дочь фермеров, которые работали в хозяйстве моих родителей в окрестностях Сиди-Ферруха (114). Она знала, где я, и решила ко мне присоединиться, записавшись добровольцем в качестве солдата второго класса…

— А ты знала, что она хочет приехать к тебе?

— Да нет же. Когда мы с тобой встретились в декабре в Неаполе, я и не подозревала, что наши с ней пути когда-нибудь снова пересекутся…

Пола, казалось, удивил ее ответ.

— Не вижу связи между ней и мной, если, конечно, не принимать во внимание стремление увидеть тебя!

Она неопределенно пожала плечами:

— Да, надо было, чтобы…

Внезапно голос ее сорвался.

— Я так понял, сегодня утром с тобой в машине была она?

— Как… как ты догадался? — пролепетала она.

— На тебе лица нет…

Она заплакала, неслышные рыдания сотрясали ее тело. Он ласково положил руку ей на плечо:

— Что, собственно, произошло?

— Что? Между ней и мной?

— Нет… Сегодня утром!

Она закрыла лицо ладонями, словно пытаясь прогнать ужасное видение.

— На рассвете у Бельведере был бой. Из Чифалько, который находится прямо напротив, немецкие минометы вели огонь по саперам второй роты — они заканчивали возведение насыпи, которая должна была защищать дорогу в Секко. Нас сразу подняли по тревоге, потому что там было много раненых… Мы выехали колонной, впереди шел джип Седьмого бронетанкового полка, который показывал нам путь. Я вела «додж», ехавший в голове колонны сразу за джипом. Рядом со мной сидела Аньес.

— Так ее зовут Аньес?

Сабина вздрогнула.

— Да, я тебе не сказала… Мы только подъезжали к Сант-Элиа, когда в промежутке между двумя полосами тумана они нас засекли. Они выстрелили по головному джипу, я свернула в сторону, машина увязла в грязи и перегородила дорогу остальным. Тогда они начали по нас бить. Несмотря на громадные красные кресты на бортах и крышах фургонов, они били по нас из минометов… «Водитель джипа упал на руль, я иду к нему! » — крикнула Аньес, и это были последние слова, которые я он нее услышала. Она бросилась к джипу, а я побежала вдоль колонны, крича, чтобы девушки спрятались за насыпью. Было видно, где находятся ведущие огонь батареи, и танковый взвод третьей дивизии спаги (115), находившийся в укрытии, быстро заставил их замолчать. Когда я вернулась назад к своему грузовику, то увидела, что она доползла до подножки, словно хотела, чтобы именно я нашла ее…

Сабина дрожала.

— Дело плохо? — спросил он. Она искоса взглянула на него.

— Пойдем, — прошептала она.

Сабина взяла его за руку и потащила за собой. Это был первый хоть сколько-нибудь дружеский жест с самого начала их встречи. Он молча шел за ней к низкому зданию, которого до этого не замечал. Судя по сохранившемуся запаху кислого молока, раньше здесь был коровник. Она нагнулась, чтобы войти в дверь, и сделала ему знак подождать на улице, словно опасалась того, что он может там увидеть. Она исчезла внутри, но вскоре появилась снова и сделала ему знак войти. В этот момент на ее лице было то же выражение тревоги, которое он заметил два месяца назад, когда «освободил» ее из квартиры Амброджио. Он нехотя пошел за ней. Топившаяся углем печка поддерживала в просторном помещении, освещенном единственной керосиновой лампой, сносную температуру. Им навстречу поднялась молоденькая девушка.

— Как она? — тихо спросила Сабина.

— Спокойна, господин лейтенант. После всего, что ей вкололи… Приходил врач и сказал, что на рассвете ее увезут в четыреста двадцать второй полевой госпиталь.

— Знаю, я поеду с ней, — ответила Сабина. Неслышным шагом она прошла в глубь комнаты, и Пол, поколебавшись, двинулся следом. На походной кровати с закрытыми глазами лежала девушка и, казалось, спала. Ее нос, рот и подбородок закрывала толстая повязка. Прикрепленная к стоявшей на полу банке трубка выступала из-под повязки как дренаж, и Пол заметил, что по ней в банку капала жидкость, по цвету похожая на розоватую лужицу, которую оставило под зубоврачебным креслом тело лейтенанта Харрингтона. Может быть, тому причиной был мягкий свет свечи, догоравшей в изголовье кровати, но та часть лица девушки, которая была видна, своей восковой белизной напомнила ему готическое надгробие. Сабина наклонилась и несколько минут неподвижно смотрела на девушку, а потом погладила ее по лбу. В ее жесте было столько страсти, что Пол отвел взгляд, словно нечаянно стал свидетелем чего-то настолько интимного, что никто и никогда не должен был увидеть. Сабина поправила подушку и несколько минут сидела в задумчивости. Пол тихо отошел в сторону. Девушка-санитарка заснула на стуле. Он прошел мимо нее и вышел из коровника, чтобы глубоко вдохнуть свежего ночного воздуха. Прислонившись к стене, он ждал Сабину. У него помутилось в глазах, стоило ему понять: она хотела, чтобы он пошел с ней, она хотела, чтобы он сам догадался, что связывает ее с этой девушкой. Она вышла, и он взял ее за руку и отвел в сторонку.

— Я сейчас уйду, тебе надо отдохнуть, — сказал он почти с состраданием. — Это был ужасный день.

— Кому ты это говоришь? — прошептала она.

— Ты попрощаешься за меня с капитаном Лебле?

Она искоса взглянула на него и выдохнула:

— Я провожу тебя.

Она шла, глядя под ноги, мелкими неуверенными шажками, так непохожими на широкий свободный шаг, которым она за два месяца до этого ступала по площади Плебесцито. В темноте островки снега напоминали белье, развешанное на веревках, протянутых через улочки Неаполя, которое ветер случайно занес в этот затерянный уголок.

— Очаровательна… — прошептала она еле слышно. — Она была очаровательна…

— Знаешь, сейчас медицина умеет творить чудеса. Надо, чтобы она попала в самые лучшие руки. Я предлагаю…

— Уверяю тебя, мы все сделаем наилучшим образом, — устало прервала его Сабина, однако чувствовалось, что она уже все для себя решила.

Он не стал настаивать, и они молча пересекли двор.

— Ты сказала мне, что была с ней знакома, — произнес он тихо, — но ты не говорила, что любишь ее.

Она резко остановилась в нескольких шагах от него, и он едва мог разглядеть ее в темноте.

— Пришло время рассказать тебе правду, о которой ты и сам догадался. Я знала, что такой момент настанет, — начала она серьезно и торжественно. — Ей было четырнадцать лет, когда… я не могу найти другого слова… когда она явилась передо мной. Мне было двадцать. Как-то вечером она купалась в маленькой бухточке рядом с домом моих родителей. Никогда в жизни я не видела ничего более лучезарного. В тот вечер я спокойно гуляла и не знала, что застану ее врасплох, обнаженную, в лучах заходящего солнца. Но я не стала прятаться. Напротив, подошла к ней, и она не убежала. Я взяла ее за руку, поцеловала, стала гладить ее волосы, а потом и все тело. Она позволила мне себя ласкать, казалось, даже не удивившись, изящная и светлая, как морская лилия, девушка-подросток с красивой грудью. После этой памятной встречи в течение двух или трех лет я думала только о ней. Время от времени нам удавалось встречаться на дальнем конце того же пляжа, а потом настал момент, которого я так боялась… она узнала, что существуют мальчики.

Она не смогла сдержать тяжелый вздох.

— Тогда я уехала в Париж, изучать английский в университете. Это был хороший способ, чтобы попытаться ее забыть… Там у меня было несколько любовных приключений, чтобы доказать самой себе, что вдали от родителей я свободна и что мужчины тоже могут меня интересовать. Но на самом деле хотела я только ее. Потом она рассказывала мне, что у нее было то же самое, что после нескольких коротких романов, оставивших ее неудовлетворенной, она все время думала обо мне и следила за мной издалека, не решаясь написать. А когда я снова ее увидела… Может быть, из-за долгой разлуки, а может, потому, что нашу чувственность обострили война и опасность, но в нас как будто молния ударила и сожгла. Две маленькие кучки пепла — вот во что мы превратились.

— Тогда ты и подала рапорт о переводе? — спросил он почти беззвучно.

Она снова кивнула.

— А как окружающие… они о чем-нибудь догадываются?

— Не знаю… Генерал удивился, когда я попросила его перевести меня к медикам. Лебле, наверное, что-то подозревает. Во всяком случае, мы старались, чтобы нас не часто видели вместе, а поскольку я офицер, то не могла всякий раз выезжать с ней на задания. В сражении за Бельведере были большие потери в Четвертом полку тунисских стрелков, мне пришлось вести на поле боя весь батальон, и мы смогли поехать в одной машине. Забавно, она не только для меня значила так много, но была кем-то вроде ангела-хранителя для всего батальона, словно моя любовь к ней делала ее неуязвимой…

Она нервно провела рукой по волосам.

— Прости, что так страстно рассказываю тебе о своих чувствах. Тем более что я даже не знаю, смогу ли их сохранить… Знаешь, мне кажется, что я не перенесу, если увижу ее изуродованной. Должно быть, я недостаточно сильно люблю ее, потому что, мне кажется, я бы предпочла, чтобы она умерла. Я боюсь, что отныне в моих глазах она увидит только сострадание, а не восхищение. Я этого не перенесу.

Пол понял, что она теряет контроль над собой. Он сжал ее руку, а она взглянула на него с признательностью, как в театре, когда он пришел ей на помощь во время стычки с Макинтайром.

— Я не могу бросить тебя в таком состоянии, — сказал он. — Поверь мне, все, наверное, не так уж страшно. Часто кровь пугает и…

Сабина произнесла сквозь сдерживаемые рыдания:

— Я видела ее… Обнимала… Я видела рану… Ты отдаешь себе отчет в том, что у нее больше нет лица?.. Такой урон красоте… Навсегда… Бедное разбитое личико…

— Говорю тебе, сейчас врачи делают чудеса. Я слышал, что в Баньоли служит один из лучших специалистов по пластической хирургии. Я завтра же позабочусь о том, чтобы он связался с четыреста двадцать вторым госпиталем.

Она издала вздох, больше похожий на стон, и они молча двинулись к джипу. Было слышно, как в конюшне шумно жуют мулы. Пытаясь ее немного развеселить, Пол начал было рассказывать, что в отместку за грубость посадил на одного такого зверя адъютанта Макинтайра, но умолк, не решившись нарушить ход ее мыслей.

— А… — нерешительно начал он, — прости, что говорю о своих чувствах, хотя и понимаю, как это мало сейчас для тебя значит… А что теперь с нами будет?

— С нами? — переспросила она, словно речь шла о чем-то невероятном и немного неприличном.

— Да, с нами двоими… — уточнил он сдавленным голосом. — Теперь мне трудно тебе в этом признаваться, но я так в нас поверил. Ты должна была сразу сказать мне, что твое сердце занято. Мужчиной или женщиной, какая мне разница? И потом, ты так страстно и радостно отдалась мне!

— Когда я встретила тебя, то меньше всего думала о том, что когда-нибудь увижусь с Аньес! Я подумала, что ты станешь тем милым принцем, которого я смогу наконец представить родителям. Я была просто ослеплена — такой соблазн исходил от тебя тем вечером! Ты не только пришел мне на помощь, но увлек меня в необычную прогулку по городу, к этому странному дому, где жил старый ученый со своим дворецким и недоказуемыми утверждениями. Я так не люблю серость будней, что мне показалось, что это доброе предзнаменование, я увидела в этом шанс пережить любовное приключение с мужчиной. Я не представляла себя замужней, но, поверь мне, была честна и готова любить тебя. А потом я встретила Аньес…

Она говорила прерывисто, приглушенным голосом, какого он у нее никогда не слышал.

— Несколько часов счастья, — сказал он мрачно, — таков мой удел. Ты забудешь эти часы, а я — никогда. Я все время вспоминал о них и думал о том, как мне приехать к тебе, каждый камень на неаполитанской мостовой, по которой ты ходила, стал для меня вехой на нашем зачарованном пути…

— Пол! Пожалуйста, не сейчас! Только не после того, что ты видел.

— Прости, Сабина…

Он тяжело опустился на сиденье машины. Хуже всего было то, что он не мог даже вернуться в Презенцано — он закончил бы свой путь в овраге. «Еще решат, что я выпил у французов слишком много анисового ликера, или спятил от одной мысли о бомбардировке аббатства, или птицы киви сняли с меня шкуру», — подумал он и взглянул на Сабину. В темноте он не мог различить ее лица и видел только светлые распущенные волосы.

— Ну что ж, — сказал он, — я поехал.

— Мне не хочется, чтобы ты уезжал так, — сказала она. Пол пожал плечами.

— О чем это ты? Я в порядке! — воскликнул он. — Я полюбил тебя и хотел сказать это на твоем родном языке александрийским стихом, потому что мой преподаватель бредит Расином!

— Ты так и уедешь, ничего мне не прочитав? — недоверчиво произнесла она.

Он грустно рассмеялся:

— Я хотел почитать тебе эти стихи в Риме… Ладно, прочту в другой раз.

Когда машина тронулась с места, она из последних сил, спотыкаясь, подбежала к джипу. Пол затормозил.

— Ты на ногах не стоишь, а еще бегаешь! — воскликнул он. — Ты можешь упасть! Хорошо, слушай…

«Как мы будем страдать через год, через век? » Произношение хорошее? А стихи подходят?

Ему показалось, что она сделала вид, что не расслышала, чтобы избавиться от необходимости отвечать.

— Почему ты ничего не рассказываешь мне об аббатстве? — укоризненно спросила она, словно желая сменить тему. — Что будет с ним?

— Аббатство? «Там будет веселая вечеринка», как они говорят. Ты со своими генералами будешь завтра при этом присутствовать, а я уеду куда подальше…

— Ты забываешь, что я буду рядом с ней, — прошептала Сабина. — А как твой пропавший друг? Ты и о нем мне ничего не сказал…

Ему показалось, что она снова ищет общую тему для разговора, которая могла бы сблизить их, словно понимая, что может потерять его навсегда. «Ты не захотела распутывать эту историю вместе со мной», — с горечью подумал Пол.

— Представь себе, сегодня я встретился с ним. Это было видение… Можно сказать, призрак.

Она непонимающе взглянула на него и повторила:

— Призрак? Мы что, мало их повидали в ту ночь?

Он не ответил и включил зажигание. Она вздрогнула от шума мотора, понимая, что свершилось непоправимое.

— А гуси? — крикнула она, словно используя последнюю возможность его задержать. — Серые гуси, которые так тебя занимали?

Он пожал плечами и нажал на газ, потом почувствовал, как она, сняв его куртку, набросила ему на плечи. Выезжая с фермы, он оглянулся, чтобы в последний раз ее увидеть. Она немного постояла, ссутулившись и прикрыв руками грудь — сокровище, которое теперь предназначалось не ему, — неотрывно глядя в землю, и неверной походкой пошла назад, в коровник, и скоро ее фигурка стала такой же размытой и едва различимой на фоне камней, как фигура Ларри на фотографии.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 14 15 161718 Следующая ⇒