14 декабря 2 страница

Он почувствовал на себе взгляд серо-синих глаз, смотревших на него из-под светлой челки.

— Мне это сделать ничего не стоит, потому что хор экспедиционного корпуса отклонил приглашение поучаствовать. Из осторожности, я думаю, — добавила она.

— Ваши соотечественники поют настолько фальшиво?

— Даже мне заметно! — воскликнула она с заразительным смехом, который не оставил равнодушными служащих в ливреях, ожидавших начала второго отделения.

Они медленно спустились по ступеням и прошли через, пустынный вестибюль.

— На этот раз у вас нет моторизованного эскорта? — спросила она насмешливо, оглядывая пустынную улицу.

Он притворился, что не услышал.

— Я пытаюсь вспомнить более приятное место, чем офицерская столовая в палаццо Реале, чтобы пригласить вас на обед, — сказал он, переходя улицу, — но должен признаться, что плохо знаю местные возможности. Если верить Ларри, они весьма ограниченны, но все-таки существуют.

— Ларри?

— Друг, которого я отыскал тогда благодаря вам. Я вам после расскажу.

— Вы должны были пригласить его пойти с нами!

— Мне бы очень хотелось, — прошептал он. Она, казалось, не заметила перемены в его тоне.

— Тогда нам остается только прогулка при луне…

— Ах, эти француженки! — воскликнул он мечтательно. — Как они умеют все преобразить.

— У вас много знакомых француженок?

— Ни одной, — сказал он виновато.

Смех молодой женщины отразился эхом от стен пустынного пассажа, сквозь арки которого в полумраке виднелись город и залив.

— Мы словно на гигантском корабле, дрейфующем к берегу, — прошептала она.

— Ну что ж, давайте осматривать судно.

— Ох нет, — сказала она, схватив его за руку. — Наши шаги отдаются здесь таким гулким эхом, что это меня угнетает.

— Насколько я могу судить, вас не так легко испугать!

Она остановилась, не желая идти дальше.

— Постараюсь придумать что-нибудь другое, — сказал Пол.

Он повернулся и быстро увлек ее в сторону театра «Сан-Фердинандо». Она опиралась на его руку, словно пытаясь придержать.

— Почему вы идете так быстро? У нас много времени…

— Здесь у меня вошло в привычку никогда не прогуливаться, — ответил Пол. — Я все время начеку, словно мне отовсюду грозит опасность. Мой друг Ларри сказал бы, что я не понимаю этого города, что город мне этого не может простить и поэтому мне в нем так неуютно. Должен признаться, что, шагая под руку с вами, я чувствую себя совершенно иначе, — добавил он.

Легким пожатием она дала ему понять, что оценила комплимент.

— Нельзя судить о Неаполе и неаполитанцах по тому, что мы видим сейчас, в самый худший момент их истории! — сказала она успокаивающе. — Полюбуйтесь на эту площадь перед нами… Как прекрасна она была без этих рогаток и мотков колючей проволоки, скрывающих колонны, и дощатых сарайчиков, защищающих статуи… Но все это временно. Вы увидите, скоро сюда снова вернется вкус к жизни, царивший прежде в этих местах. Взгляните на людей, сидящих за столиками в кафе «Гамбринус». Такое впечатление, что со времен Бурбонов они ни разу не прерывали своей беседы и продолжали играть в карты.

За резными дымчатыми стеклами кафе вырисовывались, как в китайском театре теней, силуэты людей, казавшихся такими же вечными и древними, как колоссальные статуи, стоящие на страже в глубине ниш, украшавших фасад дворца.

— Это только так кажется; они не забыли, что фашисты закрыли их любимое кафе на многие годы, — сказал Пол. — Я пригласил бы вас туда, но у меня живот свело от голода, а там подают только арахис.

— Я, кажется, тоже проголодалась!

— Могу вам предложить фруктовый джем из пайка…

— С удовольствием, если мы не найдем ничего более существенного! — ответила она, смеясь. — Сейчас мне больше всего хочется свежего воздуха.

В темноте ее пышные волосы, выбивавшиеся из-под пилотки, смотрелись светлым пятном, а от ее затылка пахло дешевыми духами, которые она, должно быть, купила в солдатском клубе специально для этого вечера. Он хотел, но не решался ее обнять, она же тайком на него поглядывала.

— Какой внушительный фасад у этого дворца! Говорят, вы, американцы, всегда выбираете себе лучшие здания! Покажите окно вашего кабинета, — попросила она.

— Отсюда его не видно, оно выходит на другую сторону, — ответил Пол. — Представляете, в восемнадцатом веке здание, соединяющее театр и дворец, было гораздо красивее, чем сегодня. На углу стояла башня и изящная полукруглая пилястра.

— Да… — сказала она.

Ему показалось, что ей неинтересно то, о чем он рассказывает. Может быть, она ждала от него другого. «Сейчас не время изображать из себя гида», — подумал он, повернувшись к девушке и заглянув ей в глаза.

— Если вы когда-нибудь зайдете ко мне в кабинет, я покажу вам гравюру, на которой видно, как эта площадь выглядела раньше. На том самом месте, где мы сейчас стоим, можно разглядеть старательно флиртующую парочку.

Она пристально посмотрела на него.

— Следует быть осторожной с американским офицером, рассказывающим об архитектуре, — ответила она. — Вы грациозны и деликатны, как танк.

Он удрученно опустил голову.

— Не путаете ли вы меня с кем-нибудь из тех грубиянов, что встретились вам сегодня вечером?

— Господи, конечно, нет! Они все были на голову выше меня, а я, кажется, выше вас!

— Скажите еще, что я карлик!

Она вложила свою руку в его ладонь, но тотчас же отняла.

— Не притворяйтесь рассерженным.

Он пожал плечами:

— Представьте себе, мне всегда нравились женщины выше меня ростом. Какой-то поэт писал:

«Девица из тех, на которых приятно смотреть,

Улыбается мне с высоты своего превосходства. »

— Я готова улыбнуться вам, — добродушно ответила она, — но не с той высоты, о которой говорится в стихотворении. Во мне всего метр семьдесят пять.

— Вы кажетесь выше из-за пучка!

— Если хотите, я могу сесть на парапет, чтобы вам не пришлось вставать на цыпочки.

Несмотря на иронический тон, он понял, что это приглашение. Она подняла к нему прелестное лицо, на котором играл отсвет ночного неба. Крепко взяв ее за плечи, он нежно прижался к ее губам. Она немного устало позволила ему это. Ее тяжелая грудь медленно вздымалась под кителем с эмблемой в виде петуха.

— Должен признаться, что вы первый офицер, которого я поцеловал, — сказал он, отступив на шаг, словно желая полюбоваться на свое завоевание.

— Но у вас в армии тоже есть женщины-офицеры, если не ошибаюсь?

— Я их ни разу не видел, и потом, я бы не рискнул.

— Почему это?

— Можно угодить под трибунал и за меньшее.

Она с насмешкой воскликнула:

— История с гравюрой совсем неплоха, но нужно сказать, что я позволяю себя целовать, как одна из тех солдатских девок, которых вы смешиваете с грязью.

— Прежде всего, я не солдат, — живо ответил он. — И даже не офицер, хотя и похож на него. Сказать по правде, я совсем не чувствую себя военным человеком. Я архитектор из Бостона и мечтаю только о том, чтобы вернуться к своему письменному столу и рейсфедеру.

Он снова привлек ее к себе.

— Поцелуйте меня еще раз, Сабина. Представьте, что мы путешествуем. Мы одни в целом мире, и я показывал вам красивую площадь в каком-то прекрасном итальянском городе, из которого убрали все, что могло бы нам не понравиться…

Она отвернулась.

— Но я не хочу, чтобы от меня убирали что-либо, что может мне не понравиться! — прошептала она. — Я никогда не любила, чтобы для меня приукрашивали действительность…

Она пошла дальше, не взяв его под руку, и эхо ее шагов отдавалось рядом с ним безразлично и даже враждебно. Он испугался, что рассердил ее, и ему показалось, что еще никогда и ни с кем он не чувствовал себя таким одиноким. Широкий полукруг площади, казавшейся враждебной, мертвой и несоразмерно большой декорацией, как будто символизировал его одиночество.

— Как с вами сложно, — сказал он вполголоса. — Вы ведете себя так, словно у нас впереди целая вечность, а мы, может статься, видимся в первый и последний раз. Мне больше не хочется искать ресторан. Пойдемте, я провожу вас.

Она присела на ступеньку у подножия одной из колонн.

— Не обижайтесь, что я отказала во втором поцелуе тому… кому не должна была дарить ни одного, — во-первых, потому, что знакома с ним меньше часа, и во-вторых, до сих пор не знаю его имени!

— Как, я не представился? Мне показалось, что вы слышали, как мою фамилию назвал генерал или его гнусный адъютант.

Он замер по стойке «смирно».

— Пол Прескот, офицер Службы охраны памятников при Пятой американской армии. В мои обязанности входит эта странная миссия, которая только что дала мне возможность…

— …прилететь мне на помощь. Благодарю вас, господин Прескот. Я не слышала вашего имени, так как предусмотрительно отошла в сторонку, — сказала она.

Они рассмеялись, смех получился немного нервным, как бывает, когда люди встречаются в первый раз и юмор представляется самым доступным полем для согласия. У Пола к этому примешивалось чувство облегчения, что придало его походке стремительность и веселость, а просторную площадь, еще недавно столь враждебную, превратило в очаровательную уютную весеннюю пьяцетту (71).

— Такой вы мне нравитесь еще больше! — воскликнул он. — Нам не часто приходится теперь целоваться, простите мою неловкость…

— Правда? Напротив, я оценила ваше очарование, капитан. Неужели вы думаете, что я часто совершаю такие… сентиментальные прогулки? Хотя кое-кто, наверное, думает иначе.

Отстраненный, слегка ироничный и почти печальный тон, которым это было сказано, отбил у Пола желание снова обнять ее. Он не знал, что можно себе позволить, а что нет, опасался нового отказа и ограничился тем, что прижался лбом к ее лбу.

— Ну, давай, Джо! Она только того и ждет, и мы тоже! — услышал он крики на итальянском.

Из глубины колоннады донесся раскатистый хохот. Пол резко поднял голову и стал всматриваться в темноту.

— Вы понимаете, что они говорят? — спросил он.

— Предпочитаю не понимать, — ответила молодая женщина.

Он оставил ее и бросился к колоннам. Он сумел рассмотреть группу подростков, которые стояли на ступенях, плотно прижавшись друг к другу, как зловредный рой.

— А комендантский час? — рявкнул он. — Прочь отсюда, или я буду стрелять.

В ответ послышались смешки:

— Вместо того чтобы доставать оружие, достань лучше свой…

Не дослушав, он вынул пистолет, передернул затвор и без предупреждения нажал на спусковой крючок. Звук выстрела бесконечное множество раз отразился от стен колоннады, сопровождаемый испуганными криками и топотом убегающих ног. Прежде чем вернуться к своей спутнице, Пол несколько минут слушал, как в панике убегают мальчишки. Сабина сидела на ступеньке и удивленно смотрела на него.

— Как вы их! — воскликнула она.

— Они делали неприличные жесты, и я думаю, что слова были такими же непристойными. Не волнуйтесь, я стрелял поверх их голов, но пойдемте-ка отсюда, чтобы не пришлось объясняться с патрулем,

Он взял ее под руку и потянул за собой. Они не торопясь пошли в сторону узких улочек, выходивших на площадь, и остановились у небольшого фонтана, который, казалось, давно иссяк.

— Я плохо знаю вас, но у меня создалось впечатление, что сегодня вечером вы в ударе, — сказала она, когда они снова остановились. — В театре мне показалось, что вы готовы вцепиться в горло этому маленькому лысому капитану!

— А следовало бы, — ответил он с сожалением.

— Вы всегда такой дерганый, словно под напряжением в сто тысяч вольт?

Он удрученно вздохнул:

— Да нет… Я сам себя не узнаю. Обычно я человек спокойный, и дело не в двух бокалах пива, которые я выпил перед концертом…

Он посмотрел на нее:

— Мне кажется, это известие об исчезновении моего друга Ларри выбило меня из колеи.

— Какого друга? Того, о котором вы мне рассказывали? Которого встретили благодаря мне? Он исчез!

Она произнесла это слово с таким выражением, что его драматический смысл стал еще более очевиден. Пол кивнул, не в силах произнести ни слова.

— Я чувствую себя ответственной за вашу встречу! — воскликнула она порывисто. — А что случилось?

— Не знаю, — вздохнув, ответил он. — Мне сказал об этом перед самым концертом его начальник. Я надеялся увидеть Ларри, потому что именно ему было поручено подготовить театр к открытию. Он служил в военной контрразведке, и мы собирались работать вместе. Как все это странно и тревожно…

Он снова пошел вперед, не выбирая дороги. Стараясь не поскользнуться, она поспешила за ним.

— По правде сказать, со мной происходят странные вещи с тех пор, как благодаря вам я снова с ним встретился, — добавил он, когда девушка догнала его.

— Снова? — спросила она, не понимая.

— Он уже однажды исчезал по неизвестной мне причине. Мы познакомились в тридцать третьем году, в Оксфорде, и три года прожили в одной квартире. Потом он женился, и наши отношения прекратились, но я так и не понял почему. Может быть, из-за взаимного непонимания, а может, потому, что мне не очень нравилась его жена. Незадолго до моего возвращения в Америку, в тридцать шестом, я узнал, что, когда она ждала ребенка, он на время оставил ее и три недели прожил в Неаполе…

— В Неаполе? — удивилась она.

— Он писал тогда биографию Шелли. Имя Шелли вам о чем-нибудь говорит?

— Конечно! «Ода западному ветру»… На университетском экзамене по английскому языку мне пришлось ее переводить… Меня назначили офицером по взаимодействию войск потому, что я хорошо владею английским. Своей должностью я в какой-то мере обязана и Шелли, — смеясь сказала она.

— Шелли с семьей тоже провел в Неаполе несколько недель, и во время его пребывания здесь в его жизни произошли важные события. Ларри приезжал собирать материал для своей книги. Война вынудила его прервать работу, но он не оставил ее совсем, потому что его нынешняя должность неожиданно позволила ему вернуться к первоисточнику. Я вам не надоел с разговорами о своем приятеле?

— Совсем напротив, капитан.

— Прошу вас, Сабина, зовите меня Пол.

— Я вижу, вы озабочены, Пол.

— Конечно. Ларри разрывался между расследованием различных махинаций и преступлений, совершаемых в самых жутких местах этого города, — поверьте мне, он многим тут мешал, — и неумеренной, необыкновенной страстью к своему поэту, которой пытается заразить и меня. До такой степени, что, когда я здесь, с ним, я не понимаю, в каком веке живу: в двадцатом, в разгар войны, или в девятнадцатом, вскоре после окончания царствования Мюрата. Подумать только — как-то ночью он привел меня к дому, где жил Шелли, и мы целый час просидели на холоде, спрятавшись, как полицейские в засаде. Ларри вел себя как одержимый, и послушать его, так поэт и его близкие должны были с минуты на минуту возникнуть из тумана прямо перед нами. И представьте себе, все почти так и случилось.

Она смотрела на него, раскрыв от удивления рот. Видно было только его худое энергичное лицо, профиль которого вырисовывался на фоне площади Сан-Фердинандо.

— Неожиданно в ночи раздался цокот лошадиных копыт, — продолжал Пол, — к дому подъехал фиакр и остановился прямо перед нами. Из экипажа вышли двое в костюмах того времени: мужчина и женщина намного моложе его… Они вошли в ворота… Фиакр уехал, а я до сих пор слышу, как стучат по мостовой подковы этой тощей лошадки.

— И вы тоже ушли?

— Если бы! Мы внимательно всматривались в окна и заметили на них странные отсветы. Потом я сильно замерз и увел его… Я расскажу вам о том, что было дальше, в другой день или в другую ночь.

— В другой день, — сказала она.

Он никак не отреагировал. Снизу доносились обрывки песни «Усеянное звездами знамя» (72), слышался шум моторов и хлопанье дверей.

— Вот нас и вернули к действительности, — сказала Сабина.

— Важные персоны уезжают, — прошептал он. — Официальный праздник окончен. Признайтесь, здесь нам было намного лучше…

— У меня есть идея, — сказала вдруг женщина. — А что, если мы пойдем туда?

— В театр? Но его снова закроют, и в любом случае в баре нет никакой еды…

— Я говорю о доме Шелли… Это далеко?

— Это недалеко, но он такой мрачный! Рядом с ним недавно разорвалась бомба, и он вот-вот рухнет. У вас испортится настроение, и вы снова закроетесь, словно устрица в раковине.

— Спасибо за сравнение, но… Кроме шуток, Пол… Вы только что хотели превратить время в вашего союзника. Если это так, то почему бы не подтолкнуть его немного? Эта ночь очень подходит для того, чтобы попытаться это сделать, я не права?

— Конечно, — ответил Пол. — Холодно, ветрено, я умираю с голоду, и туда не меньше получаса ходьбы. А границу между столетиями в этом городе пересекаешь на каждом шагу, так что даже перестаешь обращать на это внимание.

Она снова подошла к нему.

— Сколько вам лет, Пол?

— Тридцать, — ответил он. — Как и Ларри.

— И как мне. Так вот, в тридцать лет для женщины один год засчитывается за два, если она не нашла подходящего мужчину. Для меня это последний шанс найти принца, вам не кажется?

— Вот как, — ответил Пол. — А если принц ниже вас ростом и подбородок его похож на галошу? А если он не может сравниться с вами красотой и блеском? Если он не так честолюбив и талантлив, как вам бы хотелось?

Она снова засмеялась своим хрустальным смехом.

— Вы не так уж и плохи, уверяю вас. И вы очень, очень обаятельны!

Пол молчал. Внизу, на площади, все стихло.

— Простите меня, Сабина, может быть, это от голода, но я чего-то не понимаю.

— Продолжайте, капитан.

— Я не сомневаюсь, что наше маленькое приключение будет удивительно прекрасно, но не вижу никакой связи между ним и домом Шелли, жизнью Шелли. Шелли — говнюк, и он принадлежит Ларри, не мне. Я не люблю смешивать жанры.

Она на мгновение задумалась, и он вдруг испугался, что снова ее обидел.

— Вы только что сказали: «Официальный праздник окончен». Пол, теперь должен начаться наш собственный праздник. Я не представляю его ни в офицерской столовой, ни в клубе. Я хочу пойти в какое-нибудь необычное место. Хочу, чтобы мы запомнили эту ночь на всю жизнь, и не только благодаря тому, о чем вы думаете. Если бы мы могли поехать туда в фиакре, о котором вы недавно рассказывали, я бы поехала с вами!

Он посмотрел на нее, обнял за талию и увлек влево, в сторону Пиццофальконе, в лабиринт узких улочек.

— Здесь, — сказал Пол. — С этой скамейки за решеткой парка Ларри наблюдал за домом. Он сидел здесь подолгу, представляя себе, как маленькая компания, жившая тут примерно в это же время сто двадцать пять лет назад, входит и выходит из дверей. Ему было известно все, что они делали в эти месяцы в Неаполе — с декабря тысяча восемьсот восемнадцатого по январь тысяча восемьсот девятнадцатого, день за днем, почти что час за часом. В тот знаменательный вечер, о котором я вам говорил, мне с трудом удавалось обратить на себя его внимание, потому что он, казалось, был не здесь и слышал не мой голос, а их разговоры, скрип их перьев по бумаге, стук копыт лошадей, запряженных в экипажи, увозившие их на прогулку.

Пол говорил тихо, словно боясь, что его услышат посторонние.

— Может быть, именно так и пишутся великие биографии… — прошептала Сабина. — Мне кажется, надо проникнуться духом места для того, чтобы оживить эпоху, сделать так, чтобы читатель почувствовал ее, словно сам в ней жил…

— Да, если судить по методичности, с которой работал Ларри, это будет очень подробная книга, — сказал Пол не очень уверенно. — Но сейчас я могу только надеяться на то, что с ним не случилось ничего, что могло бы помешать ее закончить.

Его тон встревожил Сабину, и она повернулась к нему:

— Вы действительно считаете, что он в опасности?

Выражение лица Пола подтвердило ее правоту. Длинный фасад здания напротив выглядел в темноте еще более мрачно.

— Во всяком случае, это не то место, где мне хотелось бы отдыхать, особенно зимой, — прошептала она.

— Во времена Шелли здесь, я думаю, было не так уныло!

Она нервно сжала ему руку.

— Что случилось? — спросил Пол.

— Посмотрите, там, на втором этаже… — выдохнула Сабина. — Третье окно слева…

Она прижалась к нему, и Пол почувствовал, что она дрожит. Он внимательно изучал темные окна: только тюлевые занавески свидетельствовали о том, что за ними живут люди.

— Я ничего не вижу…

— Штора, — сказала она. Почти тотчас же занавеси упали.

— Вам нечего бояться! Я же говорил, что, несмотря на заброшенный вид, дом обитаем. Наверное, это старик, который той ночью вернулся домой в таком странном экипаже, примерно в это же время. Обитаем не только второй этаж, но и третий. Там поселился, если верить Ларри, персонаж еще более загадочный.

— Но вы же видите, что на третьем никто не живет! — воскликнула Сабина. — На окнах нет ни занавесок, ни штор!

Зловещий ряд темных окон свидетельствовал о том, что этаж пуст.

— Мне очень хотелось бы знать, что там происходит, — продолжал Пол. — Представьте себе, что в тот вечер, когда Ларри рассказывал мне запутанную историю семейства Шелли, за нами наблюдали с того самого этажа, который показался вам нежилым.

— Замолчите, — сказала она. — Кончится тем, что я увижу кого-нибудь там, в темноте!

— Этот человек, как потом рассказывал мне Ларри, решил, что мы следим за ним, и, дабы обезопасить себя, связался с Ларри и стал в некотором роде его осведомителем. Нам это было необходимо, тем более что у него, как мы выяснили, есть знакомые в монастыре Монтекассино, где, судя по всему, происходят странные вещи.

— Это все, что вы знаете об этом человеке?

— У него есть дочь, которую он собирался предложить Ларри, написав весьма откровенное письмо.

Сабина потянула Пола к решетке, огораживавшей виллу Коммунале.

— Лучше всего просто позвонить в дверь этого старого господина и все уточнить. Он скажет, говорил ли его верхний сосед о вашем друге или нет.

Пол колебался.

— Послушайте, Сабина… Мы же не можем так прямо сказать: «Мы заметили свет в окне и решили зайти». И потом, не в десять же часов вечера начинать наше расследование. Мы рискуем нарваться на неприятности. Но больше всего мне не хочется втягивать вас во всю эту историю только для того, чтобы попытаться узнать что-нибудь еще об исчезновении человека, которого вы даже не знаете…

— Во-первых, я его видела. Вы и встретились снова благодаря мне!

— Чтобы снова друг друга потерять, — вздохнул Пол. Он задумчиво смотрел на девушку. — Сабина, лучше я пойду один, а вы просто немного подождете меня здесь.

— Ну уж нет! — возразила она. — Чтобы меня опять задержал ваш патруль и какой-нибудь Джо Луис выспрашивал, что я здесь делаю? Нет уж, благодарю покорно! Мне дорога честь экспедиционного корпуса! Послушайте, Пол, давайте подумаем. Мне кажется, что старый господин примет нас гораздо лучше, если мы будем вдвоем. Сделаем вид, что работаем вместе, это придаст нам респектабельности. Мы сможем сказать, что увидели свет и, встревоженные исчезновением друга, решили зайти. Может быть, он пригласит нас на обед. — Она понизила голос. — Это было бы очень кстати, вы не находите? В любом случае мы извинимся за вторжение.

— Но нам не надо извиняться, Сабина! Мы оккупировали этот город, а собирать информацию — моя работа. У меня, как и у Ларри, есть пропуск, позволяющий мне находиться в любом месте в любое время, что очень удобно.

— Так чего же мы ждем, капитан? Вперед! — весело воскликнула она.

Она крепко взяла его под руку, и они перешли скользкую, выщербленную улицу, словно невидимую границу между двумя мирами.

Поднявшись на второй этаж, Пол позвонил в дверь, подождал немного и сделал Сабине знак прислушаться: в самом деле, из глубины квартиры доносились приглушенные голоса. Послышались неуверенные шаги, скрежет ключа в замочной скважине, и дверь приоткрылась. Сначала Пол увидел только пламя свечей, освещавших плохо выбритые обвислые щеки старого дворецкого в ливрее гранатового цвета, который, казалось, испугался, увидев перед собой людей в форме.

— Полиция? — спросил он удивленно.

Пол предъявил свое удостоверение, слишком воинственно, как показалось Сабине.

— Капитан Прескот, Пятая армия, — сказал он, проходя вперед. — Я хотел бы переговорить с синьором, если возможно.

— Но… Sua Eccellenza (73) обедают, капитан! — недовольно произнес дворецкий.

— Доложите обо мне немедленно.

Тон был весьма категоричным, и дворецкий, поколебавшись, ушел, оставив их в темноте на лестнице.

— Вы слышали? Он обедает, — подмигнул Сабине Пол.

Старый слуга быстро вернулся и сделал им знак следовать за ним. Колеблющийся свет свечей открывал их взору, по мере того как они шли, роскошное убранство комнат, полных массивной мебели, над которой висели темные картины в слишком уж золотых рамах. Тяжелые шторы не могли скрыть паутину трещин, сеть которых опутывала стены галереи. У двери в столовую слуга пропустил их вперед.

Молодые люди удивленно замерли на пороге. В мягком свете настенных светильников они увидели старого джентльмена во фраке, неподвижно и прямо сидящего на стуле. Его чеканный профиль и тщательно подстриженная борода четко вырисовывались на фоне девственно-белой скатерти, уставленной фарфором, хрусталем и позолоченными приборами. Поверх пустой тарелки, стоявшей перед ним, он пристально смотрел на висевшие напротив него стенные часы с остановившимся маятником. Ни на столе, ни на роскошном барочном буфете, стоявшем позади него, не было заметно ни малейших признаков пищи. Полу показалось, что старик исполняет какой-то странный ритуал. Дворецкий бесшумно удалился, не доложив об их приходе. Поколебавшись, Пол сделал несколько шагов вперед.

— Хм… Scusi… Signorcavaliere (74)… — заговорил он на плохом итальянском. — Простите, что потревожили вас, но мы с лейтенантом расследуем недавнее исчезновение одного британского офицера, лейтенанта Хьюита, моего коллеги и друга.

Старик медленно повернулся к ним.

— Меня зовут дон Этторе Креспи, вы можете говорить на своем языке, — сказал он на блестящем английском. — Я много лет провел в университетах Америки до и после Первой мировой войны и всегда был в прекрасных отношениях с вашими соотечественниками…

Пол поклонился.

— Вы говорили о дружбе, — продолжал старик, — но вы, как, впрочем, и я, прекрасно знаете, что дружба похожа на зонт, который выворачивается на другую сторону, как только сменяется ветер.

— Не в моем случае, милостивый государь. Я особенно встревожен потому, что лейтенант Хьюит возглавлял один из отделов британской контрразведки и был знаком с человеком, занимающим квартиру на третьем этаже вашего дома. Этот человек предложил ему свои услуги в качестве информатора. Я виделся с лейтенантом неделю назад, перед своим отъездом в командировку, и он мне говорил, что у них была назначена встреча. Это случилось накануне его исчезновения, и лейтенант Хьюит сказал мне, что не дождался своего осведомителя.

Дон Этторе пристально посмотрел на офицера.

— Накануне их исчезновения, хотите вы сказать. Вот уже неделя, как наверху никто не появляется.

— Вы хотите сказать, что ваш сосед тоже пропал? — воскликнул Пол.

— Домитилла, его дочь, сообщила мне, что ее отец Амброджио Сальваро две ночи не ночевал дома. Она устала ждать, с ума сходила от страха, что ей придется оставаться там одной, хотя я и предлагал ей ночевать у меня, и поступила санитаркой в военный госпиталь в Баньоли, где, как она мне сказала, и будет теперь жить. Я звонил ей туда три дня назад, и у нее по-прежнему не было никаких известий от отца. Тогда я сообщил в полицию. Знаете, что они мне ответили? «Одной сволочью меньше». Я, конечно, знал, что все последние годы он катился по наклонной плоскости, но все-таки…

— Осведомители редко бывают образцами добродетели, — заметил Пол. — Но мне кажется, Ларри считает, что ваш сосед не так уж и плох.

— И он прав. Амброджио Сальваро не был преступником, но война и знакомые фашисты втянули его в подозрительные истории и темные дела. К тому же он даже не смог на этом заработать! Вся трагедия в том, что незадолго до начала войны жена его погибла в автомобильной катастрофе, произошедшей по его вине, и он так и не смог от этого оправиться. Он стал медленно деградировать и кончил тем, что очутился почти на самом дне. Раньше он был адвокатом, но адвокатом без практики, потому что в этом городе больше юристов, чем платежеспособных клиентов. Он был моим жильцом, но ни разу не заплатил мне за квартиру. А он лучше других должен был бы знать, что такое договор найма!

— Два исчезновения за несколько часов — это слишком! — заметила Сабина. — Вы не встревожились, когда его дочь сообщила вам об этом?

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒