Платонов Шарманка 3 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 4Следующая ⇒

Алеша не слышит, танцуя с Сереной, которая уже вся побелела лицом и скорее корчится, чем танцует,

Стерветсен вдруг припадает к роялю, побледнев. Евсей хватает урну и почтительно держит ее перед ртом

Стерветсена.

За окном стоит Мюд, и рядом с ней появилось лицо Кузьмы, лежащее подбородком на подоконнике.

Других людей никого нет; ясно видна районная ночь.

Стерветсен. Благодарю. Пища не вышла, она усвоилась вглубь.

Евсей. Если даже вас не вырвало, то наше население сроду не заблюет...

Первая служащая среди танца начинает извиваться телом, ее челюсти и горло сводятся в судорогах, ее

мучит тошнотворное чувство, — она движется почти в припадке, вся трепеща от желудочного страдания. С ее

кавалером-служащим совершается то же самое.

Первая служащая. Ах, я так в общем и целом довольна, но я больше не могу... я не в

силах... из меня выходит вся душа...

Стерветсен. Продайте ее мне, мадемуазель...

Всех остальных танцующих также сводит рвотная судорога, но танец все же продолжается; одичавшие

тела в мучении обнимают друг друга, но напор желудочного вещества давит им в горло, и танцующие откидываются один от другого. Музыка утихает.

Кузьма (из-за окна запевает).

... Высоко в небе ясном...

Мюд (жалобным голосом продолжает песню из окна).

... Вьется алый стяг...

Серена (еле двигаясь в танце изнемогающим телом, говорит печально Алеше). Ах, мне

так грустно в животе!

Алеша. Что у тебя — душа с телом расстается? Серена (судорожно наклоняется и

плюет в платок). Рассталась уже!

Музыка замолкла вовсе. Гости расселись по сторонам и корчатся на стульях от желудочных чувств.

Серена сразу после факта с платком меняется, веселеет и танцует одна.

Серена (отцу). Папочка, я теперь хочу фоксик!

Стерветсен садится к роялю и начинает играть медленный пессимистический фокстрот.

(Движется и поет).

Бедный мой маленький парень, Далекий, погибший матрос, Вернись еще раз на прощанье, Ты слышишь — плачет наш фокс... 27

(Грустно, Алеше). Где у вас есть большевистская душа?.. Европа ведь скучает без нее и

плачет...

Алеша. Буржуазия должна плакать без отдыха. Ей хорошо теперь поплакаться!

Серена. Ах, Алеша, большевизм такой милый, у вас так весело и трудно!.. Обнимите

меня с вашим большевистским мужеством...

Алеша (отстраняя Серену). Неинтересно: ты буржуйка...

Опорных. Этта... Как-то она?! Игнат Никанорыч, можно меня вырвет — во мне

добавок остался...

Годовалов (умоляюще). Игнат Никанорович, я только один переедок вышвырну изо

рта — я пищи перехватил...

Первая служащая. Товарищ Щоев, разрешите мне быть сейчас выходной. Я уже была

рада весь вечер!

Щоев. Умолкните! Приучайте себя к выдержке — вы откроете новую эпоху светлой

еды. Весь мир развивается благодаря терпежу и мучению. (Задумчиво). Терпеж! Вот причина

для движенья времени куда-то!

Евсей (гостям). Довольно вам притворяться!..

Кузьма за окном плачет: по железному лицу сочится какая-то влага.

Мюд (из-за окна). Алеша, возьми нас к себе, нам скучно. Здесь природа-фашистка дует

в меня, а Кузя плачет.

Алеша (спохватывается). Мюд! (Втаскивает ее в окно, затем Кузьму — Кузьма

бурчит).

Гости все поворачиваются лицами к стене; их томит тошнотворность. Кузьма ест остатки пищи с канцелярского инвентаря. Бьют часы на башне в районе.

Серена. Папа, где же у них надстройка?

Стерветсен (Щоеву). Господин шеф! Мы бы весьма желали, вы обрадуете всю панЕвропу, если отпустите нам горячий дух из вашей государственной надстройки!

Кузьма уходит в уборную.

Серена. Или хотя продали установку... Папа, она дешевле!

Щоев (задумчиво). Наш дух энтузиазма хотите себе заготовить?!

Евсей (Щоеву). Отпускайте его, Игнат Никанорович, без нормы. Нам тара нужна, а

не дух.

Щоев. Что ж! Установок на энтузиазм у нас много, почти что затоваривание

получилось...

Слышно, как Кузьма рыгает в уборной чугунным звуком и гости — после Кузьмы — одновременно

делают то же самое.

Щоев (обращает внимание на гостей). Ступайте прочь спать: завтра служебный день.

Гости исчезают. Остаются: Щоев, Евсей, Стерветсен, Серена, Мюд, Алеша, пожарный, милиционер.

(Продолжает). Что ж, установочки идеологические наши мы можем вам отгрузить, но только

за валюту!

Взрыв коллективной тошноты за сценой. 28

Евсей. Налопались, уроды!.. Брешут — привыкнут!

Милиционер и пожарный (улыбаясь). У них выдержки нет!

КАРТИНА ПЯТАЯ

Сцена в прежнем оборудовании. На лавке спит Мюд, обняв Кузьму. Евсей дремлет на стуле. На конторке

спит Серена, Щоев, Алеша и Стерветсен бодрствуют за столом. В открытое окно видны звезды над районом.

Щоев. Дешево даете, господин буржуазный ученый. Будь бы это продукт не

скоропортящийся иль заготовительная цена его была подходящая, а то ведь — нет! Ты знаешь,

где у нас установки хранятся?

Стерветсен. Не имею такого факта, товарищ шеф.

Щоев. А раз не имеешь понятия, то и не торгуйся... Что тебе — в амбаре, что ли, иль

в буртах мы надстройки сваливаем?! Что тебе — нанял сторожа, что ль, по первому разряду

тарифной сетки, плати ему двадцать четыре, купи валенки на зиму — и всё!? Ишь ты какой,

интервент, дьявол!..

Кузьма (во сне). Пап-па римский... Ххады...

Щоев. Ты прав, Кузьма, на все сто с лишним. Ты, господин агент буржуазии...

Стерветсен. Я не агент, я культурная личность Европы.

Щоев. Это все едино, личности у вас нет, раз ты в нашу периферию приехал. Личность

теперь я... А ты считай дальше — во сколько нам обходятся одни складочные расходы на каждую

идею! Считай: складываем мы ее в миллионы выдержанных личностей, каждую личность надо,

не говоря уж кормить, — надо ее страховать, беречь от разложения, прорабатывать, чтоб в

ней воздух не сперся и установка не протухла, — это ж нежнейший товар, господин научный,

а не грыб!

Евсей (со сна). А с грыбом, Игнат Никанорович, иль мало было хлопот?!

Щоев. Далее посчитай постройку каждой установки!..

Стерветсен. Разве ваша душа делается как промышленность?..

Щоев. Надстройка же она, дурак! Надстройка над отношеньем вещества!! Конечно,

она у нас делается! В нашем райпотребсоюзе одну идеологическую резолюцию три

года прорабатывали: сорок тысяч пайщиков были привлечены на ногах для выяснения

принципиальной установки. Четырнадцать массовых кампаний было проведено! Тридцать

семь человек старших инструкторов были брошены в гущу нашего членства на полтора года!

Двести четырнадцать заседаний с числом присутствующих душ-едоков в семь тысяч штук! Да

плюс сюда еще общие собрания, где скоплялись в итоге миллионы!.. Вот во что обходится

нам строительство одной только установки! А ты хочешь всю надстройку купить!! У тебя всей

Европы на один ее транспорт не хватит! А тара у тебя где? У вас же нет подходящей международной личности...

Кузьма. Пап-па римский...

Щоев. Он, Кузьма, не годится. Это жалкий оппортунист-схематик. (Задумчиво).

Схематик! Гнусный упрощенец линии Иисуса Христа, и больше нет ничего.

Алеша. Товарищ Щоев, давай я им свезу. У меня внутри много революционности лежит!

Я чую все вперед будущего, я весь томлюсь от скуки заграничного капитализма!

Стерветсен. Я не понимаю... Я кормлюсь пищей, но живу душой. У нас на Западе тихо

стало в сердце, а у вас она... ударник в радость и в грудь. Бедная интеллигенция желает вашу

душу. Мы просим подешевле, у нас кризис и так грустно в уме...

Щоев. Сочувствую. Но что ж с тобой делать, когда ты нищий?! У нас ведь контроль

рублем, братец ты мой!

Кузьма. С капитализмом нужно соглашение...

Алеша. Лежи, Кузьма, лучше молча, раз я тебя устроил. 29

Мюд (со сна). Не буди меня, Кузя. У меня виден сон.

Щоев. Знаю, Кузьма, что нужно. Неохота, да приходится. Он, интервент, черт, никак

ведь не понимает, что у нас идет строительство сознательных гигантов — резолюций. А хочет

купить их за ничто. Нам весь Кузбасс дешевле и скорее обойдется, чем проработка нашего

устава!.. Евсей!

Евсей (со сна). Э?

Щоев. Во сколько нам обошлось строительство нашего районного устава?

Евсей. Сейчас, Игнат Никанорович! Э-э, по исполнительной смете номер сорок восемь

дробь одиннадцать — сорок тысяч с копейками, не считая затраты на живую силу собраний...

Щоев (Стерветсену). Ну вот видишь! А ты хочешь установку купить! Купи лучше

директивку — по дешевке отгружу...

Стерветсен. А можно? Там есть ваш энтузиазм?

Щоев. Браком не торгуем! Ваша товарная буржуазия на нас не жалуется.

Стерветсен. А сколько вам нужно средств?

Щоев. Евсей!

Евсей (в дремоте). Э?

Щоев. За сколько мы с тобой сумеем директивку отпустить — со всеми нашими

наценками?

Евсей. По тридцать семь рублей за штуку, Игнат Никанорович! Стоимость костюма

среднего интеллигентного покроя...

Стерветсен. Костюмы у меня есть!..

Евсей. Давай!

Алеша (Евсею). С него не бери. Лучше я тебе свои штаны с рубашкой отдам!

Евсей. Сиди в своих портках. Твой материал не валютный.

Алеша. Я вас побью вручную, чертей!.. Товарищ хочет в нашу идею окунуться, а вы…

Евсей. А мы его раздеваем, чтоб он окунулся и обмылся!

Щоев. Алеша! Успокой свою психологию, здесь не частное заведение.

Стерветсен. Серен!

Серен. Ие?

Стерветсен. Где наш гардероб?

Серена. Сейчас, папа! (Поднимается и идет в угол, где два чемодана).

Евсей оперирует в чемоданах вместе с ней.

Алеша (Щоеву). Вы не идею, вы бюрократизм за деньги продаете — я партии скажу!

Щоев. Ты прав на все проценты. Пускай бюрократизм в буржуазию идет — пускай она

почешется. (Задумчиво). Бюрократизм... Двинем его на капитализм — и фашистам конец. А

то они нашего деревянного леса испугались, упрощенцы, черти! Пусть бы радовались, что мы

им живую древесину отпускаем, а то наделаем из дерева бумагу, а из бумаги оформим душу —

и пустим к ним ее: пускай тогда плачут...

Евсей тем временем сбросил с себя штаны и ватную куртку и переоделся в заграничный костюм.

Евсей (берет папку с бумагами, дает одну бумажку Стерветсену, открывает место в

папке). Распишитесь в получении.

Стерветсен (расписывается и берет бумагу, потом читает). «Циркулярно. О принципах

самовозбуждения энтузиазма». Это мы любим. Отпустите еще нам вашего настроения.

Евсей. Можно, Игнат Никанорович, там кофта для твоей бабы есть...

Щоев. Возьми Евсей. Баба тоже существо.

Евсей вынимает из чемодана цветную кофту, швыряет ее на стол Щоева. Стерветсен снова расписывается

и получает бумагу. 30

Стерветсен (читает). «Частичные примечания к уставу о культработе». Очень рад!

Щоев. Ну вот. Учись, чувствуй и станешь приличным классовым человеком.

Стерветсен. Спасибо.

Кузьма (привстав, вынимает изнутри себя бумажку, что дал ему кольцевой почтальон,

и подает ее Стерветсену). На!

Стерветсен (беря документ). Благодарю вас...

Кузьма. Дай, ххад...

Стерветсен. Пожалуйста, прощу вас. (Подносит Кузьме открытый маленький

чемодан).

Кузьма берет цветную жилетку, брюки и успокаивается.

Алеша (Щоеву). Отчего, товарищ Щоев, я гляжу на тебя, на всех почти людей, и у меня

сердце болит?!

Щоев. Невыдержанное еще, вот и болит!

Кузьма. Покоя нету... Эклектики...

Щоев. Вот именно, Кузьма, что покоя нету... Я ночей не сплю, а мне говорят — у тебя

темпов мало. Я нежности из надстройки хочу, а мне сообщают — радуйся сам по себе... Я

скучаю, Кузьма!

Кузьма. В будущее рвутся... Х-хады...

Мюд шевелится и открывает глаза.

Щоев. Рвутся, Кузьма!.. О господи, господи, хоть бы ты был, что ли!

Евсей (роется в чемоданах). Тут еще есть добро, Игнат Никанорович! Может установочку

продадим на валютный товар?..

Щоев. Продадим, Евсей... Мы ведь и без установки простоим. А свалимся, так будем

лежа жить... Эх, хорошо бы лежа теперь пожить.

Алеша. Продавайте уж сразу всю надстройку! Нам не жалко – у нас вырастет душа из

остатков!

Щоев. Ты прав, Алексей. А где ее взять — надстройку, чтобы по накладной одно место

поучилось?

Алеша. Она вся в тебе целиком, товарищ Щоев! Ты же самый четкий человек в

районе!.. А у нас надстройки нету — мы нижняя масса, ты сам говорил!

Щоев. Да пожалуй что!.. Я ведь все время чувствую что-то величайшее, только

говорю не то.

Стерветсен. Нам и нужно ваше чувство!

Мюд. Алеша, продай Щоева, он сволочь социализма.

Алеша (тихо). Я давно все чую, Мюд. Лежи пока во сне.

Щоев. А то и правда, Евсей, — продать свою душу ради Эсесер?! Эх, погублю я себя

для социализма — пускай он доволен будет, пускай меня малолетние помнят!.. Эх, Евсей,

охота мне погибнуть — заплачет надо мною тогда весь международный пролетариат!..

Печальная музыка раздастся во всей Европе и в прочем мире... Съест ведь стерва-буржуазия

душу пролетария за валюту!

Евсей. Съест, Игнат Никанорович, и энтузиазм украдет. А весь Эсесер останется без

тебя круглой сиротой, и что нам тогда делать, кто нас возглавит без тебя!.. (Искажает лицо

для плача, но слезы у него течь не могут, и он надевает в тоске пенсне из кармана заграничного

костюма, в который уже оделся, из чемодана Стерветсена).

Щоев. Да, пожалуй, что ты прав, Евсей!.. Обдумай это и доложи впоследствии...

Алеша. Нечего обдумывать. Торгуйся подороже с буржуазией за все свое туловище, в

котором дрожит твоя идеологическая душа!.. Или ты республику разлюбил, сволочь?! 31

Стерветсен (Щоеву). Ну, пожалуйста, я прошу... Если бы вы надстройка... психея

радости... то я прошу воодушевить Европу всем сердцем вашей культуры. Едемте в наш

свет!

Щоев. Возглавить вас, что ль?

Стерветсен. Вы сообщаете верно. Нам нужно ваше полное мероприятие культуры.

Серена испуганно, неразборчиво бормочет во сне по-французски.

Щоев. Пугается барышня чего-то!

Евсей. Установки нету, вот и боится. Классовое сознание разлагается...

Алеша. Поезжай, товарищ Щоев! Проси миллион!

Щоев. Я несколько дороже этой суммы. Как, Евсей?

Евсей. Я озадачился и все обдумал: Игнат Никанорыч, как наша возглавляющая

надстройка, должен остаться в Эсесере, потому что Эсесер дороже всей прочей гнусной

суши...

Щоев. Ты прав, Евсей!!

Алеша. Ехайте оба на другой свет — вы нам дешевле всех...

Евсей. Обожди, Алеша, перегибать... Я полагаю, что мы быстро найдем подходящую

идейную личность среди наших пайщиков. Пусть она поедет в фашизм и даст ему надлежащее

настроенье. Нам это пустяки — им хочется одного духа, а он — ничто. Нам его девать

некуда — нам нужен один материализм!

Щоев. Опорных, что ль, отпустить?

Евсей. Петьку-то? Он дурак, он нам самим дорог...

Щоев. Ну, Годовалова.

Евсей. Невыдержанный человек. Все время рад чему-то.

Щоев. Может — бабу?

Евсей. Цену снизят, Игнат Никанорович.

Серена (во сне). Ах, папа, папа, я так люблю советского Алешу и не могу проснуться

от нашей грусти.

Стерветсен. Спи, наша девочка!

Серена. Но папа, это бывает так же редко, как жизнь, — один раз.

Евсей. Ну, нашла себе дура установку!

Щоев. Ну кого же с духовным грузом-то послать?

Кузьма. Тихий разумный элемент...

Щоев (на Кузьму). Он мыслит, почти как я. Пошлем тихий разумный элемент.

Евсей. Ложитесь пока отдыхать, Игнат Никанорыч. А завтра мы соберем пайщиков и

назначим торги на лучшую идеологичность. И пошлем какой-нибудь некий элемент!

Щоев. Ты умен, Евсей! До свиданья, господин буржуазный ученый. Прощай, Кузьма!

Кузьма. Спи, актив!..

Щоев. Кузьма, ты живой, что ли?

Кузьма. Да. Почти что... как ты...

Мюд. Алеша, я вижу во сне одних буржуев и подкулачников. Только мы с тобой —

нет!

Алеша. Бей их, Мюд, и во сне!.. Где они?!

Евсей. Граждане, прошу спокойно. Здесь идет социалистическое строительство. Дайте

мне возможность запродать профессору наши установки!..

Мюд (сталкивая Кузьму на пол). Иди от меня, оппортун! Ты за них стоишь!

Кузьма брякается на пол. В районе бьют часы. 32

АКТ ТРЕТИЙ

КАРТИНА ШЕСТАЯ

То же самое учреждение, но опустелое, лишенное механических устройств. Идет собрание пайщиков.

Присутствуют все люди, которые были на балу кушаний, плюс еще человек десять разных личностей. Трибуна.

На трибуне Щоев и Евсей. Они, как и Опорных, Годовалов, Клокотов, — в заграничных костюмах; Щоев,

кроме того, в роговых очках. Евсей в пенсне. Кузьма — в заграничной жилетке, в брюках — вид совершенно

человеческий. Наоборот, Стерветсен и Серена одеты теперь совсем плохо: профессор в пиджак-кацавейку

желто-тифозного цвета, в ватные штаны ополченческого образца, в картуз; его дочь — в ситцевый кухарочный

капот, на голове ее — уездный полушалок. К моменту начала этого действия собрание уже давно идет. Шум.

Щоев (курит сигару; задумчиво, в наставшей вдруг тишине). Никого нету. Все

выдержаны, у всех внутри бушует что-то светлое, а всё — явно недостаточно. Петя, как у

тебя дело с душой?

Опорных. Да всё, Игнат Никанорыч, — как-то ее? — прилично. И еще... эт-та... мне

хорошо!

Щоев. А ты что полагаешь, Годовалов?

Годовалов. А я же рад, Игнат Никанорыч, я не понимаю.

Евсей. Может, девчонку Мюд отослать?

Щоев. И то, Евсей. Девчонка!! Ты как настроена?

Мюд. Я определенно против.

Щоев. Чего — против?

Мюд. Против тебя. Ты потому что сволочь, аллилуйщик, право-левый элемент, ты

замучил всю местную массу, у тебя тары нету, ты гад бедного класса, ты вот что такое!.. Алеша,

мне скучно здесь, я вся плачу... Идем отсюда в социализм!

Алеша. Погоди, Мюд. Я еще зажгу в них энтузиазм! Или — потушу их навеки!

Мюд. Лучше потуши их навеки. А то я слышу по ночам, как гремят вдалеке молотки и

колеса, и еще гвозди! У меня так тогда сердце болит, Алеша, что мы с тобой не там!.. Я хочу

ударничества, Алеша, и чтоб было скучно от трудности!

Кузьма. Голосуй единогласно... Внедряй!..

Щоев. Нечего, Кузьма. Не пришли еще к мнению...

Годовалов. Игнат Никанорыч, ты Евсея Ивановича продай буржуазии — дюже дорог

человек!

Евсей. Вася! Молчи, пока я тебя не переизбрал!

Первая служащая. Игнат Никанорович! Меня командируйте... Я в культэстафете была,

во мне ведь давно скрывается роскошное обаяние духа — только я не говорила!.. Я безумно

люблю соревнование с Европой!..

Щоев (задумчиво). Эх, женщины, женщины, отчего вы толстые снизу, а не сверху?!

Евсей, думай же что-нибудь ради бога — ты видишь: я томлюсь.

Евсей. А я уже выдумал, Игнат Никанорыч! Мы Кузьму отправим!

Щоев. Как, Евсей? Он же одна идея!

Евсей. А мы же и продаем, Игнат Никанорович, одну идею! Надстройка же! Пустяк над

базой! А Кузьма человек твердый, выдержанный, разумный почти что!

Мюд. Пускай, Алеша, продают. Мне Кузю ничуть не жалко. Мне жалко пятилетку в

четыре года.

Серена. Папа, пусть они дадут нам Алешу! Он есть надстройка!

Мюд (бросается на Серену). Ты дурочка капитализма! Алеша всю вашу Европу

расстроит — вот что! 33

Серена. Ах, я уже расстроена...

Щоев. Кузьма! Мы тебя отправляем в буржуазию, как груз, а ты будешь там как

идеология ихней культуры!.. Ты живым-то можешь быть?

Кузьма. Не могу жить!.. Ххады...

Щоев. Что с тобой?

Кузьма. Не хочу жить, а то ошибусь... хочу остаться железным...

Щоев. Печальный элемент!

Евсей. Он боится твердость потерять, Игнат Никанорович. Боится в беспочвенный

энтузиазм впасть и сползти со своих убеждений в уклон. Он — разумный элемент.

Кузьма. Боюсь скатиться с установки... Живые — рады энтузиазму и мучаются, а я

сомневаюсь и покоен. Никого нету, ххады. Один товарищ Угланов Михаил Палыч!

Щоев. Он действительно разумный элемент.

Серена (указывая на Кузьму). Кто это?

Алеша. Он стал буржуазным угожденцем.

Серена. Ударник?

Алеша. По нас бьет. Мы его нарочно выдумали — для проведения воспитательной

работы...

Мюд. Кузя — сволочь… Он оппортунщик...

Опорных. Этта... Как-то она самая?

Один из пайщиков. Игнат Никанорыч, разрешите мне поехать разложить Европу!

Опорных. Этта... Может, Игнат Никанорыч, мы здесь только не подходящи для

идеологичности, а там опомнимся?

Стерветсен. Я с приветом извиняюсь... Но если для вас такая продажа приносит

дефицит...

Евсей. Верно, ученый. Нам твоя цена убыточна. Набавь какую-нибудь толику!

Стерветсен. Мы почти согласны...

Щоев. Ты правильно учел, Евсей. Пускай в набавку идет он сам. Закрепи его до конца

пятилетки, как научный кадр.

Евсей. Скроется, Игнат Никанорыч!

Щоев. А мы его — вот что... Мы подписку возьмем...

Годовалов. Женить его, и больше ничего. У нас Евдокия без нагрузки ходит. Пусть он

Евдокию полюбит...

Щоев. Евдокия!

Выходит из массы Евдокия.

(Указывая на Стерветсена). Можешь полюбить иностранного мужика?

Евдокия. Да то будто нет, что ли!?

Щоев (Стерветсену). Вот твоя особа, протерпи с ней года два, тогда я вас разведу.

Поцелуйтесь теперь!

Евдокия первая обхватывает и целует Стерветсена.

Евсей. А как же дочка, Игнат Никанорыч? Дочка заскучает ведь!

Щоев. Сейчас... Алешка, обнимай барышню-буржуйку. Полюби ее ради общего дела.

Серена хочет приблизиться к Алеше.

Алеша (вскакивая на трибуну). Я поеду к буржуям! Во мне все время бушует идейная

душа... (Стерветсену). Что вы дадите Эсесеру за нашу надстройку?

Евсей. Сколько нам заплатите наличными за производство революции? 34

Серена. Дирижабль, Алеша!

Алеша (счастливый). Дирижабль!!! На нем высоко взойдет пролетариат над всею

бедняцкой землей!.. Я согласен сгореть в Европе за такую машину!

Стерветсен. Но я не понимаю...

Серена. Папа, Алеша меня любит...

Опорных. Как то есть ее?! Нам дирижабль в виде тары нужон! У нас кадушек нету!

Годовалов. Я б вынес мнение — купить заново гуже-транспорт.

Один из пайщиков. На что нам идея? Мы уж давно все осознали. Всемирный вопрос —

пустяк.

Мюд. А я, Алеша? А я с кем останусь? Я умру от оппортунизма...

Алеша. Ничего, Мюд. Я сейчас его ликвидирую. Кузьма?

Кузьма (из гущи собрания): Э?..

Алеша. Хочешь кончиться навеки?

Кузьма. Покоя хочу. Мертвые угождают всем.

Алеша выводит Кузьму из собрания наперед. Вынимает из кармана разводной ключ, отвертку и прочие

инструменты. Отвинчивает Кузьме голову и швыряет ее прочь.

Опорных. Этта... Я головку ту возьму — можно чашку для щей сделать... (Берет себе

голову Кузьмы).

Алеша извлекает из груди Кузьмы примус, радиоаппаратуру и прочие немудрые предметы. Затем разымает

все туловище на несколько частей — элементы Кузьмы с грохотом падают на землю и сыплются пятаки; из глубины же погибшего железного тела вырывается облако желтого дыма. На полу остается куча железного лома.

Все следят за облаком рассеивающегося желтого дыма.

Мюд (глядя на дым). Алеша, это что?

Алеша. Отработанный газ. Оппортунизм.

Мюд (меланхолично). Пускай пропадает. Им дышать все равно нельзя.

Стерветсен. Я сожалею о кончине гражданина Кузьмы. Мы в Европе нуждаемся в

железном духе.

Клокотов выходит с мешком и складывает туда остатки Кузьмы.

Алеша. Не скучай, ученый человек. Я из тебя тоже могу железку сделать.

Стерветсен. Я далеко не возражаю.

Щоев. Опорных! Петя!

Опорных. Я вот он, Игнат Никанорыч!

Щоев. Прими и сдай Кузьму в райутиль в счет нашего плана.

Опорных. Сычас, Игнат Никанорыч... (Бросается по служебному делу).

Щоев (Алеше). А ты что же — оппортунистов выдумываешь, товарищ дорогой? Массу

хочешь испортить?

Алеша. Да я, товарищ Щоев... Я нечаянно... Я хотел героя сделать, а он сломался...

Щоев. Сломался?! Мало ли что сломался! Подавай теперь заявление, что ты осознал

свою ошибку. Но заявление свое считай явно недостаточным, а себя признай классовым

врагом...

Евсей. Да, да... Ишь ты какой! Герой сломался! Разве герой может сломаться?

Алеша горестно наклоняет голову.

Мюд. Не плачь, Алеша. Ты зажмурь глаза, а я поведу тебя в социализм как слепого. И

мы будем опять одни с тобой петь в колхозах о пятилетке, об ударниках — обо всем, что лежит

на сердце. 35

Алеша. Нет... Я оппортуниста сделал. У меня душа теперь печально болит.

Евсей. Заявление подай. Пиши, что чувствуешь немалую тоску.

Щоев. Осознайся, полегчает.

Один из пайщиков. Смерть предателю интересов нашей прослойки!

Первая служащая. Ах, это ужас!.. Этот неофициальный музыкант оказался примиренцем,

он нашу идеологию упростил!.. Вы понимаете?

Разговор среди собрания:

— Кошмар!.. Я говорил, что интервенция будет...

— Документы! Документы проверьте!.. Хватай его за документ!

— Окружите их несокрушимым единством рядов!

— Это формальное заблуждение — он должен отречься от своего безобразия!..

— Дайте ему плюху, кто поближе!

— Он вредитель, он классовый аппарат хочет сломать!..

— Фашист! Дайте мне прорваться к нему! Дайте мне лицо классового врага!

— Ах, в нас бушует высшая ненависть! И главное — в общей груди!

— Потеха, едрена мать!

— Интересно теперь жить в учреждении! Прямо весь дрожишь от чувств!

— Членов арткружка — прошу ко мне!

— Серен, что здесь такое? Я опять в недоразумении...

— Ах, папа, здесь самотек интриги!..

— Этта... как-то ее... Алешка — ты сволочь!

— А я, знаете, все время, все время, даже когда мне аборт делали, — все время

чувствовала, что у нас на службе что-то неблагополучное... Я даже доктору при операции это

говорила... Я сама удивляюсь!

— Ух, люблю я эти опасности!

— Вы же милый человек. Вы на подлость только по отношению к женщине способны.

— Конечно же, не по отношению к государству!

— Учредить порочное предприятие для изменников!

— А-а, давай-давай-давай погорячей!.. Потеха, сукины сыны!

— Теперь, товарищи, нам нужно сплачиваться!

— Следите друг за другом!

— Не доверяй себе никто!

— Считай себя для пользы службы вредителем!

— Карайте сами себя в выходные дни!

— Больше мученья, больше угрызений совести, больше тоски за свой класс,

товарищи!

— На высокую ступень!

— Ура!..

Алеша стоит, окруженный всеобщей враждой: он тоскует и растерян. Он не знает, как ему дальше жить.

Щоев. Умолкни, стихия!..

Наступает тишина.

Достаточно будет, если человек письменно раскается в сердечном заблуждении.

Евсей. Нам важно получить от него документ по форме, и больше ничего. Согласно

документа он исправится механически!

Щоев. Ты прав, Евсей! (Задумчиво). Документ!.. Сколько задумчивости в одном слове!

Венчая память мыслям человечества! 36

Алеша. Я был единоличный талант...

Евсей. Ты дар божий, а бога нет...

Алеша. Отчего я не стал железным! Я был бы верен вам навсегда!

Евсей. Твердости нет, нежность тебя замучила.

Алеша. Вы правы кругом! А я ничто, меня больше нет на этом организованном свете.

Евсей. Дисциплинки не хватило, установочка расшаталась.

Алеша. Я думал что попало, я некультурный, у меня чувства бродили без русла, и я

часто плакал даже от одной грустной музыки...

Щоев. Ты выдумывал без руководства, и твои предметы работали наоборот. Где ты

раньше был — я б возглавил тебя!

Алеша. Я сознаю себя ошибочником, двурушником, присмиренцем, и еще механистом...

Но не верьте мне... Может быть, я есть маска классового врага! А вы думаете редко и четко,

вы — умнейшие члены! А я полагал про вас что-то скучное, что вы плететесь в волне самотека,

что бы бюрократическое отродье, сволочь, кулаческая агентура, фашизм. Теперь я вижу, что

был оппортунистом, и мне делается печально на уме...

Мюд. Алеша! Я одна теперь осталась! (Отворачивается ото всех и закрывает лицо

руками).

Щоев. Ничего, Алексей, мы тебя образумим!

Серена. Папа, что здесь такое?.. Алеша, не бойтесь!

Стерветсен (Щоеву и Евсею). Я отказываюсь от сделки на эту (указывая на Алешу)

психологию. Это брак, а не надлежащая надстройка. Нам полезны лишь горячие, беззаветные

герои! Я отметаю этот брак!

Евсей. Ввел ты нас в убыток, Алешка!

Алексей. Я жалкий заблужденец, а вы вожди...

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒