Глава двадцатая

Эмилия осторожно постучалась ко мне в спальню, когда я уже задремала.

Егоровна все же прислала девушку по имени Глаша, которая помогала мне раздеться и при этом испуганно взглядывала на дверь, как будто оттуда должен был явиться неведомый убийца.

Интересно, что говорят о случившемся в людской? Наверное, о том, что убивают всех девушек, которые находятся в тот или иной момент при мне.

То ли ее страх передался и мне, то ли сказалось постоянное волнение, испытываемое в собственном доме, а только едва Глаша ушла, как я тут же закрыла дверь на засов.

– Ваше сиятельство, откройте, это я, – проговорила Эмилия.

Я открыла дверь, впустила ее и тут же задвинула засов.

– Неужели все так плохо? – прошептала она, но в отличие от Глаши без дрожи в голосе, а скорее насмешливо. – А вы уже знаете, ваше сиятельство, кто это?

– Давай только без сиятельств. Попробуй звать меня на ты. Хотя бы тет-а-тет.

– Это будет трудно.

Сначала я хотела рассердиться, а потом подумала, что это же хорошо, что моя сестра не покорная овечка, а девушка с характером.

– Давай сделаем так: как будто мы только что встретились и еще не знаем друг друга. – Я протянула ей руку и назвала себя: – Анна.

– Эмилия. – Она осторожно пожала мою руку своей, неожиданно крепкой.

– Вот твоя ночная сорочка, а это шлафрок. Старенький, но чистый. Мало ли, придется среди ночи вскакивать. Переодевайся.

Она вопросительно взглянула на меня, и я отвернулась.

– Свечку гасить будем? – спросила я.

– Я думаю, надо погасить. Во-первых, в темноте звуки лучше слышны, а во-вторых, пусть... разбойник думает, что мы спим.

Она переоделась и нырнула под одеяло. Но я не спешила тушить свечку. Мне хотелось видеть ее глаза. Разговоры в темноте имеют и свои недостатки: не знаешь, как воспринимает твои слова собеседник. Особенно тот, кого почти не знаешь.

– Знать бы, кто он! – пожаловалась я. – А то наверняка каждый день я с этим человеком разговариваю, а он против меня черное дело задумал... Видишь, что на всякий случай у кровати держу?

Я показала Эмилии шпагу.

– А ты фехтовать умеешь? – оживилась она.

– Немного. Папа меня учил. Но редко. У него все времени не было. Да и мама была против...

Я осеклась, вспомнив, что мама Эмилию не жаловала и, наверное, той известно, кто был ее главным недоброжелателем.

Однако девчонка сделала вид, что не обратила на мою оговорку внимания.

– А ты меня научишь? Сначала всему, что сама умеешь, а потом можно и учителя нанять...

Она осеклась. Так же увлекается своими идеями, как и я. Только в отличие от меня ей все время нужно оглядываться и сдерживать себя: как бы не сказать и не сделать лишнего.

– Наймем, – согласилась я, сделав вид, что не понимаю ее заминки. – Ты на моем примере можешь убедиться, что нам, женщинам, не всегда можно рассчитывать на защиту мужчин... Кстати, у тебя очень правильная речь. С тобой Исидор занимался?

– Фридрих Иванович. Он все-таки родился в России, а Исидор только язык освоил. Хороший был человек ваш управляющий. Никогда голоса не повысит, слова дурного не скажет. Я, между прочим, у него училась чувству самоуважения. А потом, когда я грамоте обучилась, тут уж только в библиотеку и бегала. Мы порой там с Исидором сталкивались...

Она примолкла, вспоминая.

– Дом-то большую часть года пустой стоял, и Фридрих Иванович меня работой не изнурял. А страсть мою к знанию только поощрял. Всегда приговаривал, что знания за плечами не носить.

Надо же, как и мне – папа.

– Детей-то своих у него не было, вот он мной и занимался. Говорил, что, как только все успокоится, он у Болловских меня выкупит и даст вольную... Батюшка... Михаил Каллистратович наказал ему выделять меня из других крепостных, только Фридрих Иванович меня выделял не из-за этого...

– Но в повара тебя все-таки определили.

– Это Исидор настоял. «Мало ли, – говорит, – князя убьют. Работа у него опасная. Тебя на работы в поле погонят. Лучше уж при кастрюлях... » Но видно, отчего-то Бог не хочет, чтобы я свободу получила. Одного за другим прибирает к себе моих благодетелей...

– Я обязательно тебе вольную дам, – горячо заговорила я. – Прямо завтра с утра завещание напишу. А то меня... убьют. – Тут мой голос невольно дрогнул. – А ты так крепостной и останешься!

– Бог не выдаст, свинья не съест, – твердо сказала Эмилия. – А убийца этот ничего с тобой не сделает, я уверена. Только пугает. А сам только и ждет, чтобы ты все время его боялась, тогда тебя хоть голыми руками бери!

– Ты смелая девочка.

– Я уже не девочка, девушка. Из-за худобы я кажусь младше своего возраста. Вон Егоровна смеется: были бы кости, а мясо нарастет!.. Но не думай, я умею за себя постоять. Осиповские-то молодчики не хотели со мной связываться. Но дразнили: «Да кому такая доска нужна!.. » Мне по-другому нельзя. Не станешь же по всякой мелочи Исидора на подмогу звать... Хочешь, я тебе покажу, как в случае чего от лихого человека защититься. Вставай с кровати!

Я поднялась, а Эмилия стала напротив.

– Смотри: он тебя за руки схватит, а ты вот так – раз, и вывернись, а потом ему ладонью по носу как дай. Снизу. Даже слабо ударишь – все равно больно, кровью умоется.

Она стояла передо мной взъерошенная, как воробышек, и при этом выглядела грозной. Я всегда мечтала в детстве иметь сестру, а потом как-то забыла об этом, и вот теперь судьба, хоть и с опозданием, мне сестру подарила.

Я так на нее засмотрелась, что забыла даже глаза отвести. Она тоже смотрела не отводя глаз. Всего несколько мгновений полной тишины, и мы услышали слабый скрежет, как если бы кто-то пытался открыть нашу дверь.

Совершенно машинально я дунула на свечу, как будто свет ее можно было увидеть из-за толстых дубовых дверей.

– Кто-нибудь видел, как ты сюда шла? – шепотом спросила я.

– Я никого не встретила.

– Что будем делать – позовем на помощь?

– Еще чего! – возразила она. – Мы крикнем, а тот и убежит. Давай так: ты бери в руку шпагу, а я канделябр.

Она, как выяснилось, хорошо видит в темноте. По крайней мере на ощупь легко отыскала и взяла с подоконника подсвечник на пять свечей, тяжелый, серебряный. Я им не пользовалась. Хватало и одной свечи.

Эмилия потянулась рукой к засову.

– Ты хочешь открыть? – в ужасе зашептала я.

– А что же, так и будем всю ночь помирать от страха? Мне, между прочим, чуть свет вставать, завтрак готовить.

– Засов снаружи не открыть, – сказала я. – Давай ляжем и будем спокойно спать. Эту дверь можно только протаранить. Но тогда поднимется шум... А с утра я что-нибудь придумаю.

– Тебе виднее, – пожала худыми плечиками моя воинственная сестра.

Мы еще некоторое время постояли у двери, прислушиваясь, но, видно, тот, кто был снаружи, и в самом деле не хотел производить шума, а попробовал открыть дверь лишь в надежде, что я не успела ее запереть.

Наутро Эмилия встала чуть свет и выскользнула за дверь. Я тут же поднялась и опять закрыла ее на засов. Береженого Бог бережет!

Но заснуть мне не удалось, как я ни пыталась. Вся извертелась, а толку никакого.

И тогда я решила подняться и посидеть в гостиной – почитать. Но как быть с моей комнатой, где в шкатулке так и лежали, теперь уже под грудой одежды, драгоценности моей покойной матушки, изъятые поручиком у Хелен, и те, что мы откопали в саду, и пачка денег в десять тысяч рублей.

В конце концов я нашла шкатулку побольше, сложила в нее все свое богатство и взяла с собой. По крайней мере тот, кто ищет, чем бы в доме поживиться, должен будет сначала убить меня.

А если это случится, то какая разница, кому шкатулка достанется. Меня уже на свете не будет.

Мне стало так себя жалко, что на глаза навернулись слезы. Я ведь ничего в этой жизни не успела: ни замуж выйти, ни детей родить. Последняя представительница княжеского рода приготовилась умереть со знанием, что за нее даже отомстить будет некому.

Для верности я прихватила с собой и шпагу. В крайнем случае я дорого отдам свою жизнь!

Но в гостиной, как ни странно, уже сидел Мамонов и что-то писал в маленькой книжечке.

– Дневник пишете? – поинтересовалась я, даже забыв поздороваться.

– Здравствуйте, Анна Михайловна, – сделал это за меня исправник. – А что это у вас с собой за палка железная?

Я нашла его замечание грубым, но ответила:

– Приходится думать о собственной безопасности, поскольку следствие топчется на месте, а убийца расхаживает по дому. Если вы не знаете, что это такое, могу просветить: шпага!

– Вон оно что! – покачал головой Мамонов. – Княжна, значит, разуверилась в мужских способностях и решила сама себя защищать.

– Как же иначе, – продолжала огрызаться я, – ежели среди ночи кто-то пытается проникнуть в мою опочивальню. Хорошо, что двери крепкие да засовы надежные!

– Так-так-так, и что вы стали делать? Позвали на помощь? Но я нарочно оставил открытой дверь, паче чаяния раздастся какой подозрительный шум. Никакого шума не было. Правда, около одиннадцати ночи кто-то прошел по коридору, но я не стал выглядывать, поскольку не счел шаги подозрительными.

– А какие шаги могут считаться подозрительными? – ехидно осведомилась я.

– Извольте. Крадущиеся. Бегущие на цыпочках. А ничего такого не было. Какой-то мужчина спокойно прошел себе, и все.

– От выхода или к выходу?

– К выходу. Но до него, насколько я понимаю, не дошел, потому что открылась и закрылась чья-то дверь.

– Так мы и будем всякую ночь вздрагивать от любого шороха?

– Потерпите, Анна Михайловна, уже недолго осталось. Ваш покорный слуга преподнесет вам убийцу тепленьким. Как говорится, на блюдечке.

– По мне – так лучше холодненьким! – мрачно пошутила я.

– Экая вы амазонка! – в том же тоне откликнулся Мамонов. – Видать, и вправду разозлились, раз крови жаждете.

– Скажите, капитан, вы женаты? – безо всякой связи с нашим разговором спросила я.

– Никак нет, ваше сиятельство, – насмешливо отозвался он. – Мне нравятся девушки живые и умные, такие, как вы, а попадаются все больше скучные жеманницы, по коим сразу видно: родит, растолстеет и будет только есть да спать.

– Значит, на мне вы могли бы жениться?

Сдалась мне эта женитьба! Можно подумать, больше нечего делать, как приставать к мужчинам с дурацкими вопросами. Но Мамонов от моего вопроса смешался.

– Мог бы, отчего же нет, только вы за меня не пойдете. Богатства я не нажил, в быту человек скучный – пожалуй, такие девушки, как вы, не для меня.

Это уже был удар. До сего времени мне казалось, что выйти замуж я смогу безо всяких трудностей, но вот уже третий мужчина – по крайней мере из тех, кто мне симпатичен, – отказывается от женитьбы на мне. У Мамонова разве что получилось помягче, чем у Зимина, и яснее, чем у Веллингтона, но конец тот же самый: нет!

И тут я разозлилась. По-настоящему. Что они здесь все делают? Зачем мне это нужно? Я и сама справлюсь с неведомым убийцей, и распоряжусь своим приданым, и найду управляющего.

На этой волне за завтраком я взяла да и выложила всем четверым, что пора, пожалуй, и честь знать. Прямо так и сказала:

– Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?

На некоторое время за столом воцарилась тишина, а потом заговорили одновременно все четверо. Получился гул голосов, из которого я смогла выхватить несколько фраз: «Что с вами, Анна, мы вас чем-то обидели? Кузина, отчего вы так жестоки? Анна Михайловна, голубушка, что же это вы гневаться изволите? Ваше сиятельство, это заявление есть безрассудство!.. »

Наконец они сообразили, что получается базар, и Мамонов поднял руку, словно собирался присягать мне на верность.

– Видимо, господа, мы и в самом деле с вами заигрались, если даже столь юная девица, как ее сиятельство, пеняет нам на бездействие. Ежели вы даете мне слово, я, пожалуй, подведу черту под случившимся здесь, в Дедове, событием...

– Событиями! – подсказал Джим.

– Нет, я не оговорился. Именно одно событие повлекло за собой смерть трех женщин и ранение мужчины...

Но договорить исправнику не дали. В гостиную вбежал Исидор с ружьем в руках и закричал:

– Ваше сиятельство, прибыли ваши крепостные и привели с собой на веревке Осипа!

Все сразу вскочили из-за стола. Веллингтон обнажил саблю, в руках Мамонова и Зимина оказались пистолеты, а Кирилл вытащил из-за пояса нож.

Во дворе стоял гул множества голосов, но едва мы появились на крыльце, как шум стих, и моим глазам предстала ошеломляющая картина.

По одну сторону стояли крепостные, живущие в имении. Причем их толпа вовсе не выглядела миролюбиво. Как видно, кое-кто из них попробовал свои кулаки на кучке других крепостных, только что появившихся и до сих пор все еще выглядевших не в пример щеголеватее дворовых.

Их было немного, всего шесть человек, и у ног их лежал связанный еще один. Осип!

– Что это дворовые так взбудоражены? – спросила я вполголоса у Исидора.

– Так эти лесовики, когда здесь хозяйничали, натешились. И девками попользовались, и парням зубы повыбивали.

Недалеко от пришедших из леса высилась кучка оружия.

– Надо бы его прибрать, чтобы не лежало посреди двора, – ни к кому не обращаясь, проговорила я.

– Орест, займись этим, – распорядился Кирилл.

Исидор тоже, видно, сообразил, что оружие надо убрать. Двое парней по его приказу двинулись к куче ружей и сабель, на мгновение они заслонили собой лесных разбойников, а когда люди опять расступились, поза лежащего Осипа так странно переменилась, что я – то ли в изумлении, то ли от растерянности – сбежала с крыльца и быстрым шагом направилась к лежащему.

– Осторожно, Аня. – Зимин схватил меня за руку. – Лучше вам от нас не отходить.

– Я хотела лишь взглянуть. Там... Осип.

По-прежнему не выпуская моей руки, он кивнул:

– Кто-то убил его, это правда.

– Но как? – испуганно спросила я.

– Думаю, метнули нож.

Он приобнял меня за плечи и вроде невзначай стал теснить обратно к лестнице.

– Джим! – крикнул он. – Уведи княжну! И ни в коем случае одну не оставляй!

Веллингтон предложил мне руку, уводя прочь, хотя я вовсе не хотела уходить.

– Анна, это зрелище не для женских глаз, – мягко приговаривал он.

– Но необходимо выяснить, кто это сделал!

– Выяснят, не волнуйтесь, к счастью, среди нас, если вы помните, имеется капитан-исправник.

Нам навстречу попалась Эмилия с парнишкой-поваренком. Она не стала прятаться, как сделала бы прежде, а спросила меня:

– Что там случилось?

– Осипа убили.

– Собаке собачья смерть! – сказала она с презрением. – Но с вами, ваше сиятельство, все в порядке?

– Что со мной может случиться? – уныло проговорила я, отмечая мимоходом, что при посторонних моя сестра продолжает звать меня на вы.

– Завари княжне чаю с ромашкой, – распорядился Веллингтон.

– Да зачем... – попробовала запротестовать я.

У нас вообще это не было принято. Чай с ромашкой и не пил никто. Отцу доставляли из Англии черный чай. Но Эмилия согласно кивнула и через несколько минут мне этого чаю принесла.

– Со стола приборы убрать? – спросила она.

– Не надо, сейчас вернутся мужчины. Наш завтрак прервали, а с морозца сразу голод и почуют... Пожалуй, лучше горяченьких блинов принеси, а эти остывшие убери.

Когда я вот так отдавала самые обычные распоряжения, стараясь не думать о том, что происходило во дворе, я чувствовала себя почти спокойной...

Вскоре появились и трое моих гостей.

– Выяснили, кто убил Осипа? – спросила я.

– Пока нет, – покачал головой Мамонов, – хотя у меня имеются кое-какие соображения...

– Соображения у всех имеются. Даже у меня, но от этого, насколько я понимаю, ничего не проясняется. Мы по-прежнему топчемся на месте.

Наверное, на моем угнетенном состоянии сказывалась усталость. О чем я сейчас мысленно мечтала, так это вернуться в свою комнату, закрыть ее на засов, лечь в кровать и спать до тех пор, пока все не кончится. А когда я бы проснулась, мне бы сказали: в имении все спокойно. Никаких убийств нет. Посторонних тоже нет, и что мне нужно сделать, так это нанести визит соседям, чтобы поговорить с ними насчет моего нового управляющего...

– Что уж вы так строги, Анна Михайловна? – печально покачал головой Иван Георгиевич, будто я и вправду обидела его своим замечанием. – Каюсь, я тянул время, все ожидал, что наш убийца полезет в ловушку, мной расставленную, да и будет пойман на месте преступления. Увы, он слишком хитер. Семь раз подумает, один раз отрежет! Так что придется его называть, особых улик не имея.

– И вы так свободно об этом говорите? – удивилась я. – А что, если он...

– Сбежит? – улыбнулся Мамонов. – Зачем же ему в бега пускаться-то с пустыми руками? Нет, он приехал сюда не на прогулку.

– Значит, это все-таки...

– Тот, кто называет себя Кириллом Ромодановским, – согласно кивнул исправник моему вопросительному взгляду.

– Что значит – называет? – спокойно проговорил Кирилл. – Может, вам и документы показать?

– Документы мы проверить всегда успеем, господин хороший. В остроге.

Иван Георгиевич поднялся из-за стола и пошел к сидящему Кириллу. Что он хотел сделать, я не поняла. Может, просто посмотреть ему в глаза...

И в эту минуту произошло нечто такое, чему мои глаза отказывались верить. Орест, до того момента стоявший чуть поодаль от своего господина, вдруг подпрыгнул и взлетел в воздух. То есть я понимала, что он летел не так, как летают птицы, а просто исполнял такой невиданный для нас прыжок.

Причем летел как-то странно, скособочившись, ногой вперед, и, наверное, убил бы Мамонова, потому что, как я успела разглядеть, целил ему ногами в голову. Но увы, рухнул на пол у ног исправника, встреченный ударом Джима Веллингтона прямо в своем полете. Наверное, Джим чего-то такого ждал, иначе то, как он встретил прыжок, было бы едва ли не чудом.

Думаю, Мамонов и Зимин оторопели от неожиданности.

То есть капитан-исправник ничем своей оторопелости не выказал, а вот непритворное изумление на лице поручика еще некоторое время сохранялось. Правда, ничего он не сказал, кроме:

– Ну и ну!

– Благодарю вас, Джим, – поклонился ему Мамонов, – мы тут этим трюкам не обучены. Едва не убил, нечестивец, вашего покорного слугу!.. Надеюсь, вы, господин Ромодановский, такие же трюки вытворять не станете?

Кирилл промолчал, ни на кого не глядя. Словно ничего такого от своего слуги не ожидал и вообще был ни к чему не причастен.

– Помогите-ка мне связать этого разбойника, – обратился Мамонов к Джиму и Зимину.

– Веревку! – будто приказал мне последний.

– Егоровна, – вышла я из-за стола и пошла навстречу старушке, которая до того как раз приняла из рук Эмилии поднос с горячими блинами. – У тебя где-нибудь в кладовке не найдется веревки?

– Сейчас принесу, матушка, – откликнулась та.

Она не заохала, не заахала, а только на мгновение поднесла руку ко рту, словно удерживая крик, и заторопилась прочь.

Орест лежал на полу и ненавидяще смотрел на обступивших его мужчин.

Принесенной веревкой мужчины связали его и там же на полу оставили. Потом все взоры обратились к Ромодановскому.

– Ну что, любезный, – заговорил с ним Мамонов, – сам все расскажешь или так, без слова покаянного, на каторгу пойдешь?

– Попрошу обращаться ко мне на вы, – потребовал Ромодановский, не двигаясь с места. – Ишь, моду взяли!

– Не моду, милостивый государь, а обращение по заслугам. Никто не станет почитать, как принято в порядочном обществе, человека, замешанного в четырех убийствах!

– А вот это, милостивый государь, – передразнил он Мамонова, – еще доказать надо. Или в вашем уездном заведении благочиния уже людей без суда судят? Какое отношение я имею к убитым?

– Этот момент для следствия очень интересный, – оживился Иван Георгиевич, – и потому я готов дать разъяснения по интересующему нас вопросу даже без вашего признания.

– Погодите, господин Мамонов, – вмешался Веллингтон, – думаю, Кирилл не желает говорить из чистого упрямства, думая, что такое поведение сослужит ему хорошую службу...

– Вы, господин англичанин, небось почитаете себя пукка-сахибом, а только я в вашем заступничестве не нуждаюсь.

– Что это за слово такое? – заинтересовался Мамонов.

– В Индии так говорят, – вместо Кирилла ответил Джим. – Пукка-сахиб означает «истинный джентльмен».

– Значит, все-таки в Индии! А я уж голову сломал, прикидывая, где господин Ромодановский познакомился с госпожой Уэлшмир, согласно имевшимся у нее документам.

– А что, вы сомневаетесь в их подлинности? – спросил Зимин.

– Кто солгал единожды, – протянул Мамонов, – тому веры нет... Ничего, сделаем запрос куда следует и все выясним: что за человек господин Ромодановский, каков его портрет на самом деле.

Кирилл побледнел. Он вовсе не ожидал, что Мамонов так лихо свяжет его познания в индийском языке со смертью Хелен.

– Выходит, вы были в Индии, – сказала и я, – а говорили, что только мечтали о своей поездке туда.

– Мало ли что он говорил! – хмыкнул Зимин, – Думаю, следователям удастся раскопать много интересного в его прошлом. Вы думали, Анна Михайловна, что в вашем винном погребе много добра награбленного лежит. Куда там! Это все лишь малая толика от их совместной с Осипом добычи. Так что, думаю, первым делом нам придется наведаться в имение господина Ромодановского, ежели таковое имеется...

– И ежели он в самом деле Ромодановский, – заметил Мамонов.

– Не удивлюсь, если он совсем не тот, за кого себя выдает, а до того не грех бы его в вашей холодной подержать, Иван Георгиевич, пока я в Москву за подмогой съезжу.

– Пожалуйте, Владимир Андреевич, с дорогой душой! Такого-то крупного преступника у нас давненько не бывало!

– Без меня меня женили! – хмыкнул Ромодановский. – Рановато, господа следователи, меня приговорили. Я еще своего последнего слова не сказал.

От такой наглости все просто онемели, а Кирилл с деланным интересом стал разглядывать свои ногти.

Что-то, видимо, в рукаве у Кирилла имелось. И обвинение его в убийствах было принято им уж слишком хладнокровно. Но вот что? Бог даст, наш капитан-исправник обо всем узнает.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 17 18 192021 22 Следующая ⇒