Глава девятнадцатая

С некоторых пор... С тех самых, как я приехала в Дедово, некоторые мои манеры претерпели изменение. То есть всяческие преамбулы, длинные предисловия в разговорах я предпочитала опускать.

Обстоятельства складывались так, что не позволяли мне расслабляться и проводить время в отдыхе и неге. Скорее наоборот, мне нужно было собраться, быть начеку и потому времени на экивоки уже не оставалось.

– Давайте я покажу вам грот, – предложила я, направляя шаги Джима в нужную сторону.

– Грот, настоящий? – удивился он.

– Нет, конечно, откуда настоящий? – рассмеялась я. – Эту новомодную штуку привез из-за границы папа. У кого-то из своих знакомых в загородном доме он наблюдал такие архитектурные изыски и, возвратясь в Россию, решил устроить их у себя. Ну, лабиринт вы уже видели...

– Да, – медленно проговорил он, – надеюсь, грот никаких сюрпризов в себе не таит?

– Я тоже на это надеюсь, – призналась я. И выпалила почти без передышки: – Знаете, я вас ни в чем не подозреваю.

Он живо обернулся ко мне.

– Правда? А мне показалось, что в последнее время вы, Анна, меня избегаете.

– Я не хотела отдавать вам какое-то предпочтение, – смущенно пробормотала я. – Но согласитесь, что любой был бы сбит с толку, попади он в положение, подобное моему... К тому же я вас совсем не знала...

– А кого вы знали? Зимина? Ромодановского?

– Никого, – согласилась я. – Но все-таки Зимин имел перед вами то преимущество, что его направило солидное ведомство, а вы...

– А я никому не известный иностранец.

– Ну что вы обижаетесь, Джим, разве в любой стране не верят в первую очередь соотечественникам?

– Простите, княжна, я совсем забыл, чья вы дочь... Хотя могу заверить, что и я представляю не менее солидную контору, тем более что так случилось: у нас с вами одни и те же враги.

– Нет-нет, только не политика! – замахала я руками, что выглядело со стороны не слишком этично. – Скажите, не подошло ли, на ваш взгляд, время, когда нам с вами стоит раскрыть свои карты?

Он взглянул на меня искоса.

– А вы разве свои карты прятали?

– В том-то и дело, что я их как раз приоткрыла, но в ответ не вижу того же от вас. Что заставляет вас хранить молчание? Ваша официальная миссия? Недоверие ко мне?

Джим мягко улыбнулся.

– Простите, Анна, все же вы еще ребенок...

– Джим! – укоризненно воскликнула я. – Знаете, сколько раз за последнюю неделю я это слышала? Не менее десяти. Словно мой возраст – просто-таки недостаток.

– О, это как раз такой недостаток, который исправить гораздо легче иных... Не обижайтесь на меня, Анна, но, как дочь русского разведчика, вы должны понимать, что в жизни человека, проникающего по долгу службы в тайны сильных мира сего, могут быть секреты, которые он не имеет права рассказывать даже человеку, близкому по духу, даже пользующемуся самой горячей симпатией.

– Хотите сказать, вы здесь и в самом деле по долгу службы? – изумилась я.

На самом деле в его словах мне почудилась некая фальшь. Словно он отгораживался от меня громкими фразами, за которыми на самом деле ничего не было.

– А разве Зимин не рассказал вам о своих подозрениях касательно меня?

– Конечно же, нет. Нужно совсем не знать господина поручика, чтобы подозревать его в этом... Вас интересует моя персона? Бумаги моего отца?

– Ваша персона, конечно, интересует меня, но совсем не по долгу службы, – улыбнулся он.

Наш разговор стал напоминать игру в мяч: я бросала фразу, Джим возвращал мне такую же, но не больше. Создавалось впечатление, что я не добьюсь того, что Веллингтон наконец разверзнет уста. Его забавляла наша игра в слова.

Понятно, почему Джим ко мне так снисходителен. Разве стала бы женщина умная и опытом умудренная вот так в лоб говорить о вещах деликатных? И чего вдруг я отказываю ему в обычном подозрении? Только оттого, что англичанин мне симпатичен, что он кажется рыцарем и защитником женщин...

– Ну хорошо. – Это я сказала больше себе, чем ему. – А вы не можете хотя бы рассказать, как вы познакомились с Хелен?

Он помолчал – до чего все же осторожный молодой человек – и пожал плечами:

– Отчего не рассказать? А познакомились мы с Хелен в Индии...

– Хелен тоже была в Индии? – удивилась я. – Вот уж никогда бы не подумала. А как она оказалась в Москве?

– Это и я хотел бы знать. Тогда, в Бомбее, Хелен уверяла всех, что только незавидное положение бесприданницы заставило ее пересечь полмира, чтобы заработать денег. Она работала учительницей в английской миссии. Дела заставили меня вернуться в Англию, затем привели в Россию, и что я увидел: та, которая, надо думать, уже и денег заработала, и все сроки назначенного отъезда пропустила, не торопилась возвращаться на горячо любимую родину, а жила себе в России. Да еще в тяжелое военное время. Причем когда она увидела меня, то вовсе не бросилась на грудь своему соотечественнику, а сделала вид, что не знает меня. Что я попросту обознался.

Я внимательно слушала Веллингтона и ничего не понимала. У меня не было времени как следует узнать Хелен, она представлялась мне девушкой со странностями, к тому же ее присутствие рядом с моей матерью трудно было объяснить. Как они друг друга нашли? У матери никогда не было интереса ни к Индии, ни к Востоку вообще. Насколько я помнила, она мечтала побывать в Шотландии, но это, думается, скорее дань любви к романтизму, которую порой старались выказывать женщины, придавая себе некий таинственный ореол.

Теперь мне Хелен представлялась совсем иной, хитрой и коварной, той, которую подозревал даже соотечественник.

– Но к ее сожалению, – продолжал Джим, – я был не из тех людей, от которых так просто было отмахнуться. Потому, проследив за ней – тогда Хелен как раз ухаживала за вашей заболевшей матерью, – я выбрал момент, когда она в одиночестве вышла из дома, и припер к стенке. Кстати, в вашем сложном языке имеется такое понятие: припереть к стенке. А я это сделал и в прямом смысле. Оттеснил ее к стене одного из домов и предупредил, что, если она не скажет мне, что делает в России, я сообщу о ней в одно ведомство, которое как раз интересуется подозрительными иностранцами. Наша учительница тут же меня «узнала» и залепетала, что русская княгиня вызвала ее сочувствие, так как тяжело переносила смерть любимого мужа, а она скрашивает теперь ее одиночество и пытается поднять на ноги заболевшую женщину... Не знаю почему, но в такой альтруизм моей соотечественницы я все же не поверил. Потому что в Индии произошел один странный случай, в участии в котором как раз и подозревали Хелен Блент – так в ту пору она себя именовала. Когда же я узнал, что княгиня Болловская скоропостижно скончалась, а Хелен по-прежнему торчит поблизости, мне это и вовсе не понравилось.

– Значит, моя матушка умерла при подозрительных обстоятельствах?

– Я не могу отвечать столь уверенно, но теперь мы скорее всего об этом и не узнаем. Кто-то позаботился о том, чтобы она замолчала навсегда... Узнав, что эта особа втерлась в доверие и к вам...

– Никуда она не втерлась! – рассердилась я. – Но не зная, по какой причине матушка держала ее при себе, я вынуждена была взять ее с собой. Она ведь говорила, что осталась совсем без денег. Мне стало жалко бросать ее одну в Москве безо всякой поддержки. Оказалось, что она самая обычная воровка!

– Вы нашли у нее какие-то вещи покойной матушки?

– Вот именно.

Я подумала: говорить или не говорить, что в вещах Хелен обнаружены, кроме драгоценностей моей матери, еще и деньги, на которые можно было не только доехать до Англии, но и жить там не бедствуя довольно долгое время? Решила повременить с откровенностью.

Мы еще некоторое время поговорили с Джимом, пока черт не дернул меня за язык. На вопрос Веллингтона: «А почему, Анна, вы решили, что я именно тот человек, которому вы можете довериться? » – я ответила с некоторой долей кокетства:

– Мне подсказывает это моя интуиция.

На что англичанин ответил:

– Вы слишком доверчивы, ваше сиятельство.

Подумать только, в тот момент, когда я гордилась собственной умудренностью и проницательностью, получить такой афронт!

Между тем Веллингтон вовсе не поспешил загладить допущенную в отношении меня бестактность, а вместо этого заключил:

– Иными словами, вы для себя уже решили: убийца женщин не кто иной, как тот, кто выдает себя за вашего родственника – Кирилл Ромодановский? Если иметь в виду ваше признание в том, что Зимину вы доверяете еще больше, чем мне. Вы сказали об этом исправнику?

– Не-ет!

Что он от меня хочет? Почему у меня на языке прямо крутится ехидная фраза с отповедью этому самоуверенному англичанину? Сейчас скажу: «А какое ваше дело?! » Но, усмирив гордыню, я совершенно спокойно ответила:

– Я пока ни с кем, кроме вас, об этом не говорила.

Вообще-то кое о чем я говорила с Мамоновым, но немного хитрости не помешает, тем более что пора мне поставить на место окружающих меня мужчин.

Джим на эту удочку клюнул. Сразу залепетал:

– Извините, Анна, кажется, я допустил по отношению к вам нетактичное поведение.

Еще бы!

– Но это говорит лишь о моем беспокойстве за вас, потому что вы ходите, можно сказать, по лезвию ножа, и я не имею возможности находиться подле вас постоянно, с целью охраны...

Что это за намеки? Может, еще и разрешить ему почивать в моей спальне?!

– Вы в своем беспокойстве обо мне упустили один очень важный момент.

– И вы мне его подскажете?

– Конечно, вы не посоветовали мне выйти замуж.

– А почему я должен был вам это советовать? – удивился он.

– Потому что, скажи вы мне о необходимости замужества, повторили бы почти слово в слово речь поручика Зимина. А я бы сказала: «Вот вы и женитесь на мне! »

– Но, Анна, ваше предложение бы застало меня врасплох... Если же вы говорите серьезно...

Бедная я, бедная! Как просто жить героиням романов: все их добиваются, все моментально в них влюбляются, подле меня же трое мужчин, достаточно молодых и привлекательных, чтобы подумать о женитьбе, вовсе не обращают на меня внимание!

– Конечно же, нет, это шутка, – вздохнула я, слегка присев в поклоне. Потом выбросила вперед руку и указала на незаметное на первый взгляд сооружение из камня, очень похожее на фасад пещеры – если можно так сказать о пещере! – Вот мы и пришли. Наша достопримечательность слегка присыпана снегом, но если вы пойдете вперед и протопчете для меня дорожку, я смогу вам рассказать, каким этот грот бывает летом.

Но когда мы все же к гроту подошли и даже заглянули внутрь, я просто остолбенела – его посещали совсем недавно! Ну кому придет в голову приходить сюда зимой? Я не знала, что и подумать. Тем не менее в небольшой выемке на дальней от входа стене лежали огарок свечи, кусок веревки и... молоток!

Странно, что при виде этих таких обыденных вещей я вдруг по-настоящему испугалась. Если в произошедших в имении злодействах виделся некий умысел – кто-то или искал драгоценность, или убирал свидетелей, – то здесь появлялся кто-то, кто ничего не боялся. У кого был некий четкий план, и мне было его не понять, не объяснить.

– Что вас так напугало, Анна? – заботливо осведомился Джим.

– Кто-то расхаживает по поместью куда захочет, приходит и чувствует себя как дома, – выдохнула я.

– Может, кто-то искал здесь тайник?

– Какой тайник? – Я поднесла руку к голове, в которой толчками пульсировала кровь, не давая мне сообразить, что к чему.

– Предполагаемый. Тот, который искали до того, как стало известно, что драгоценный камень находится в шкатулке, а шкатулка в рогоже, а рогожа в яме, а яма в пяти шагах от куста красной смородины.

– Ах, перестаньте, Джим, мне вовсе не до шуток!

– Во всяком случае, приходили сюда не позже чем два дня назад.

– Откуда вы знаете? – спросила я подозрительно.

– Но ведь на снегу, кроме наших, нет больше никаких следов!

– Вы правы. – Я вздохнула и оперлась на его руку. – Давайте уйдем отсюда, Джим, мне отчего-то не по себе.

– Вам стоит только пожелать! – галантно откликнулся он.

Мы вместе дошли до дома и остановились.

– Извините, Джим, – сказала я. – Вынуждена вас оставить. Может, вы составите компанию Ивану Георгиевичу и поручику, которые как раз теперь о чем-то секретничают в гостиной?

Он поднялся по ступенькам, а я пошла прочь, чтобы отыскать где-то в хозяйственных постройках Исидора – пусть бы поводил меня по моему же имению и показал, где что находится. Все-таки мне нужно отвлечься.

В очередной раз я повторила себе, что вовсе не так представляла себе пребывание в Дедове. Вместе со мной сюда приехали два молодых человека, каждый по-своему интересный. Я вроде тоже не из дурнушек. Вполне логично было предположить, что между нами возникнет легкий флирт, мужчины станут за мной ухаживать. Но нет, ничего подобного не происходило! Может, я неинтересна как женщина? Чересчур высока ростом? Невидна лицом? В чем у меня не было сомнений, так это в отношении фигуры. Талия у меня была тонкой – еще питерские подруги завидовали, грудь высока и округла. Кожа белая, без всяких там пятен и прыщей, руки красивые...

Впрочем, до сих пор я об этом не задумывалась. Вернее, не пыталась так скрупулезно вести учет своих достоинств.

Еще будучи подростком, этаким длинноногим гадким утенком с острыми коленями и угловатыми движениями, я спрашивала отца: «Каких женщин любят мужчины? »

– Всяких, – посмеивался он.

– Но если они высоки так же, как и я, то, верно, не пользуются симпатией у мужчин?

В то время я уже переросла свою мать на полголовы и частенько удостаивалась ее нехитрых шуток, вроде того, что жаль – нет для девиц аристократического происхождения этаких гренадерских полков, куда бы собирали дылд со всей России.

– Не слушай матушку, – всерьез советовал отец, – такой рост, как у тебя, называют королевским, и для королев, например, в Англии существует мерка, ниже которой королевой просто не станешь.

Наверное, он просто меня успокаивал и никакой мерки для английских королев не было, но тогда я сразу успокоилась и перестала сутулиться, что прежде невольно делала под неодобрительным взглядом матушки.

Глаза у меня голубые, но не светлые, а темные. Скорее синие. Волосы русые, с рыжинкой, а брови и ресницы при этом черные.

Кстати, распустив волосы, я вполне могла бы прикрыть ими свою наготу, как легендарная Юдифь.

Не случись война, я уже начала бы выезжать в свет и тогда бы поняла, как ко мне относятся петербургские женихи. А так... Наверное, я слишком быстро шагнула из девочек в девушки, и эта быстрота не дала мне разобраться в себе. Какова я? Привлекательная или не очень? Могу ли я нравиться мужчинам?..

Эмилия, кстати, тоже была не слишком маленькая. Просто очень худая. Если не сказать тощая.

Я подумала так и сконфузилась. Наверное, моя сестра по отцу еще мала для того, чтобы по-женски округлиться и, говоря словами моей бывшей няньки, «нагулять жирок».

Кстати, сегодня я собиралась поговорить с Эмилией. Я отчетливо представляла себя на месте девушки, которая по своему происхождению заслуживала совсем другого обращения и вообще другой жизни. А что, если она в отсутствие других Болловских возложит всю ответственность за свой жалкий жребий на меня и вообще не захочет со мной общаться?

Так и забыв о том, что искала Исидора, я вернулась в дом и прошла на кухню. Остановилась на пороге и нарочно покашляла. Мои кухонные работники были так заняты, что не сразу заметили мое появление.

Мальчишка лет десяти чистил картошку над большой кастрюлей, в то время как Эмилия быстро и ловко резала лук, не делая и попытки отворотить лицо от сего вредного овоща.

– Ты не плачешь, когда режешь лук? – удивилась я.

– Привыкла, – ответила она, якобы очень занятая своим делом, потому что не поднимала на меня глаз.

– Я ничего не знала! – вдруг выпалила я, хотя до того собиралась перейти к нашему общему делу медленно и дипломатически.

– Исидор говорил, – сказала Эмилия и впервые посмотрела на меня.

– Мою горничную убили.

– Слуги болтали об этом.

– Исидор считает, что мне опасно спать одной.

Что я говорю! Можно подумать, эта худенькая, с виду малосильная девица, моя сестра, сможет защитить меня в случае чего.

– Комнату можно закрыть на засов, – продолжала рассказывать я, не отводя глаз от Эмилии – до чего ее глаза были похожи на папины! – Но мне абсолютно не с кем поговорить!

И только высказав это, я поняла, что и в самом деле уже давно не имею возможности ни с кем поговорить по душам. Своим подругам в Петербурге я не могла рассказывать о том, что происходило в нашей семье – то есть говорить о своих страхах в отношении собственной предполагаемой бедности. Как и о делах отца – он давно приучил меня к тому, что о его работе я не могу распространяться, даже если ничего толком и не знаю.

Потом, когда почти одно за другим пришли известия о смерти моих родителей, я никуда не выезжала. Сидела в Петербурге, в своей комнате, и если не читала, то просто смотрела на улицу, кажется, безо всяких мыслей.

А теперь я вдруг подумала, что, если расскажу Эмилии о своих чувствах, страхах и сомнениях, она меня поймет.

То ли поэтому, то ли и в самом деле почувствовав родственную душу, я вдруг потянулась к ней.

– Я хочу тебя попросить, не могла бы ты сегодня переночевать в моей комнате?

Сказать, что Эмилия изумилась, значит ничего не сказать. Она даже рот приоткрыла, и руки у нее задрожали, так что девушка с досадой отложила в сторону нож.

– Если ты, конечно, не боишься, – поспешно добавила я. – Сейчас я распоряжусь, чтобы ко мне в спальню перенесли кушетку.

– А на чем спала ваша служанка?

– На полу.

– Я бы тоже могла спать на полу.

– Значит, ты не возражаешь?

– Нет, конечно, – тихо прошептала она. – Только помою посуду после ужина.

Я могла бы сказать, что освобождаю ее от мытья посуды, но в последний момент удержалась. Просто поняла, что пока этого делать не нужно, да Эмилия такого послабления от меня и не ждет.

На полу она спать будет! Этого еще не хватало!

Я пошла и нашла Егоровну.

– Скажи своим помощникам, чтобы поставили в мою спальню кушетку.

– А что, барышня, на кровати спать неловко? – обеспокоилась она.

– При чем здесь это! – Я была несколько раздражена, оттого что должна объяснять прислуге мотивы своих поступков. – На ней будет лежать девушка. Эмилия. Я боюсь почивать одна.

– А и взаправду, матушка, – всплеснула руками старушка, – так, может, я лягу? У девушек-то сон ох как крепок! И не услышит, ежели какой тать...

– Я сказала только насчет кушетки, – холодно заметила я и удалилась.

Конечно же, Егоровна все сделает, мне не стоит и беспокоиться. А беспокоиться надо о другом: из всех подозреваемых остался неоправданным один Кирилл Ромодановский. А что, если мне пойти к нему и прямо в лоб спросить: «Кто ты такой и что делаешь в моем имении? »

А он повторит все то же самое, и я не смогу его слова опровергнуть. Ведь если мысленно восстановить тот день, когда убили Хелен, Кирилл был все время на глазах. Он сидел и занимался моими же хозяйственными книгами. Да и как бы он мог познакомиться с Хелен? Будь она русская, тогда понятно, но англичанка, торчавшая в Москве, а до того в Индии, в то время как Ромодановский жил себе в Петербурге...

И вообще, если я поверила Веллингтону – на слово! – то почему не поверю Кириллу, который наверняка станет разубеждать меня в моих подозрениях.

Лучше всего мне было бы высказать свои сомнения Мамонову, а я все тянула с откровениями. Боялась, что он высмеет меня с доводами, казавшимися такими верными, или, что еще хуже, лишь снисходительно улыбнется.

Тогда я решила поговорить с поручиком Зиминым. Он как раз шел по коридору мне навстречу.

– Владимир Андреевич, – сказала я, останавливаясь, – как вы смотрите на то, чтобы поделиться со мной своими соображениями?

– Чем? – удивился он.

– Вы ведь уже знаете, что убийца Хелен, Марии и Аксиньи – Ромодановский?

– А вы знаете? – ответил он вопросом на вопрос. – И каким образом это установлено?

– Принципом исключения, – важно ответила я. – Ведь это не вы сделали?

– Не я, – согласился он.

– И не Джим.

– Вот как, вы знаете это наверняка?

– Он сказал мне...

А в самом деле, что Веллингтон сказал мне? Что я слишком доверчива...

– Всех своих крепостных вы, значит, исключаете по принципу, что они не люди? – уточнил Зимин.

– Нет, конечно. – Я покраснела. – Но они никогда из имения не выезжали, а тем более не могли быть в Индии, откуда совсем недавно приехала Хелен.

– Значит, Хелен тоже была в Индии? – задумчиво проговорил он. – И это вам сказал Веллингтон. Странно, почему он не сказал об этом мне?

– Наверное, вы его не спрашивали.

– Неужели он не понимает, как это важно?! – рассерженно фыркнул Зимин и пошел прочь от меня, в последний момент спохватившись: – Извините, вынужден вас покинуть!

«Странные эти мужчины! – в очередной раз подумала я. – Если ими овладевает какая-то, с их точки зрения, важная идея, все остальное перестает существовать! Мне казалось, что я вовсе не так безразлична Зимину, как он упорно старался мне показать... А может, у него есть невеста? Девушка, с которой он обручен? С чего вообще я решила, что всякий неженатый мужчина жаждет лишь одного: стать моим мужем?! »

Я опять вернулась в свою комнату как раз в тот момент, когда в ней устанавливали кушетку для Эмилии. Ставили ее подальше от моей кровати, к окну, но я распорядилась передвинуть ее поближе к печке и так, чтобы наши головы были как можно ближе друг к другу.

Для того чтобы мы с ней могли шептаться о чем-нибудь очень важном, а не кричать об этом на всю комнату...

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 17 181920 21 22 Следующая ⇒