Глава 6. Княжна. Путешествие

Глава 6

Княжна

С трудом привыкала Вера к своей новой роли: к обращению «княжна», к почтительному обхождению прислуги, к отеческим поцелуям князя и его внимательному, любящему взгляду. Верно, князь желал искупить свою вину перед Анастасией и ее дочерью, восполнить пробел в их отношениях исключительной заботой и участием, долгими беседами вдвоем. Непривычная к такой опеке, Вера терялась, замыкалась в себе, чем весьма огорчала отца.

Вольская отбыла в Москву. Перед тем она взяла с княжны крепкое слово, что та непременно, как будет можно, отправится к Андрею в имение. В проводники был оставлен Степан, красивый парень из собственной гвардии Варвары Петровны. Однако князь не желал так скоро отпускать Веру по нескольким причинам. Во-первых, было наряжено следствие по делу Алексеева, Архиповны и Янгеля. Показания Веры были необходимы. Князю удалось добиться для дочери разрешения суда не являться лично, а дать лишь письменные показания. Во-вторых, Браницкий полагал представить Веру ко двору во время петергофского праздника в честь государыни, на котором он должен был присутствовать. В-третьих, надобно было оформить нужные бумаги, связанные с признанием отцовства. И в-четвертых, едва обретя дочь, князь вовсе не желал с ней так скоро расставаться.

Без участия детей Вольская и Браницкий решили венчать их в Москве по возвращении Веры и Андрея из имения. А после уж сами молодые должны выбрать, где им жить: в Москве или Петербурге. Вольская думала склонить их на Москву, а Браницкий надеялся, что дети непременно выберут Северную Пальмиру.

Беспрестанный интерес к ее персоне смущал Веру, новые перемены пугали, необходимость представляться императорской фамилии подавляла своей важностью. Говорить без всяких церемоний она могла теперь лишь с Дуней, с ней и отводила душу новоиспеченная княжна. В отсутствие князя они осмотрели дворец во всех подробностях, подивились роскоши, комфорту, красоте многочисленных комнат, мраморных лестниц, изваяний, каминов, окон. После Вера рассказала горничной свои приключения именно с того момента, когда она была похищена Вольским. Дуня слушала с раскрытым ртом и лишь тихонько охала и причитала:

– Ой, батюшки-светы! Ой, лихонько-то!

И самой рассказчице уже не верилось, что все это произошло с ней. Но подлинно фантастическое в ее истории было ее волшебное преображение из бывшей воспитанницы, актрисы, гувернантки в богатую наследницу княжеского рода. Вера невольно с опаской ждала, что все вдруг исчезнет, растает как прекрасный сон, рухнет в одночасье, как не раз уже бывало. Все, что происходило с ней, напоминало ее вымыслы и мечты. Одно она знала наверное: без Вольского не могло быть счастья, как не может звучать скрипка без смычка, как не бывает водевиля без счастливого финала…

У Дуняши были свои секреты. Она поведала, как в опустевший дом княгини Браницкой явилась Варвара Петровна и потребовала к себе горничную пропавшей воспитанницы. Она взяла Дуню к себе в дом, а после и на поиски Веры. И вот с тех пор как Дуня впервые увидела кучера Вольской Степана, она потеряла всякий покой.

– А он такой важный, меня и не замечает. Сказывают, барыня давала ему вольную, не взял. Лошадей страсть как любит! Он и спит в конюшне. Разговаривает с ними точно с детьми, такой чудной! «Лошадь, она, – говорит, – лучше и умнее человека».

– Зачем же Степана здесь оставили? Каково ему без друзей?

– Так он и здесь при лошадях! Жить в конюшне ему не позволили, но ходить за лошадьми – пожалуйте.

Дуня страдала от невнимания красавца кучера и ждала – не могла дождаться, когда же тронутся в деревню. Ведь им предстояло проделать вместе довольно долгий путь. Заинтригованная Дуней, юная княжна пожелала взглянуть на Степана новыми глазами. Для этой цели следовало выйти во внутренний двор, где располагались хозяйственные постройки и княжеская конюшня. У Браницкого, конечно, имелся собственный кучер, поэтому Степан пока находился не у дел. Однако он не скучал, ухаживая за лошадьми и благоустраивая конюшню.

Дуня от смущения спряталась за спину барышни, когда они завидели шагающего по двору с огромной охапкой сена высокого и статного Степана. Приметив госпожу, он поспешил свалить сено в ясли и поклонился барышне. Глаза его, голубые, в обрамлении темных ресниц, лукаво блеснули: он увидел прячущуюся Дуню. Длинные русые волосы Степана, разобранные на пробор, были перехвачены тонким кожаным ремешком, а сзади, стриженные в скобку, открывали сильную загорелую шею. На кучере была красная шелковая рубаха с косым воротом, подпоясанная цветным кушаком, и нанковые штаны. Вместо лаптей на ногах его красовались добротные кожаные сапоги. Степан был красив здоровой, первобытной красотой.

Чтобы глупо не глазеть на кучера, Вера нашла предлог:

– Нельзя ли на лошадей посмотреть?

– Отчего же, барышня? Да ради вас что угодно! Только прикажите.

Вера заинтересованно взглянула на рисующегося Степана.

– А ведь это я, барышня, вас из того дома на руках вынес! – напомнил парень с широкой улыбкой, обнажившей зубы ослепительной белизны.

Он повел девиц в конюшню, принялся рассказывать о лошадях.

– Вот этот гнедой коренник неровный, горазд в упряжке задирать пристяжную. А эта савраска до чего нежная, чисто барышня. А вот гляньте сюда. Что за красавица дивная! Золотая, гривка легкая, чулочки беленькие. А в глазки-то ей посмотрите!

Девушки смотрели в умные лошадиные глаза и очаровывались, попадая под обаяние рассказчика и его любимцев. «Вот выхваляется!» – подумала Вера, любуясь Степаном. Дуня была сама не своя, не смела ни слова молвить, ни, казалось, даже шевельнуться. Степан вполне догадывался о том, какое впечатление производит на слабый пол.

– Почему именно тебя оставили здесь? – спросила Вера, поглаживая по морде самую смирную лошадку. – Разве больше некому было отвезти нас в имение?

– Так я ведь из Варварина родом. Все мои сродственники там. Скучаю больно: всякому мила своя сторона. Ну и все дорожки и тропинки там мне ведомы. Домчу вас с ветерком, не извольте сумлеваться.

Все это он говорил, обращаясь исключительно к барышне и ни разу не взглянув в сторону ее горничной. Дуня изнывала от равнодушия парня, но привлечь к себе его внимание не решалась.

– И барина знаешь? – тем временем осторожно спросила Вера.

– И старого знал, и молодого. С молодым барином, почитай, росли вместе. Ох и озорничали!

– Могу вообразить, – пробормотала княжна.

Дуня так и не посмела поднять глаза на своего кумира, а Степан старательно ее не замечал. Распрощавшись с кучером, девушки вернулись в дом.

Ожидание путешествия после этой беседы показалось нестерпимее, однако приходилось подчиняться обстоятельствам. Князь почел своим долгом скрашивать сколь возможно это ожидание. Он готов был даже сопровождать Веру по модным магазинам и лавочкам, однако здесь юная княжна решительно воспротивилась. Она считала себя достаточно взрослой и опытной в делах моды, чтобы самой делать необходимые покупки, и брала в вояж только Дуню.

Князь не ограничивал дочь в средствах, выдав на руки изрядную сумму, и готов был оплатить любые счета. А Вера давно уже выбирала удобный момент, чтобы накупить подарков и навестить семейство Будкевичей. Надо же их успокоить по поводу собственной участи. Она могла вообразить, как беспокоился генерал, как тосковали дети, когда гувернантка пропала из дома. Одна Зинаида Семеновна, пожалуй, обрадовалась, но и ее не могло не насторожить внезапное исчезновение девицы.

Князь уступил дочери гербовую карету, сам же разъезжал всюду в английской коляске. Вера попросила посадить на козлы Степана, поскольку кучер князя был нужен ему самому. Однако ни Вера, ни Дуня, ни Степан не знали Петербурга. Браницкий посоветовал им взять с собой мадемуазель Полетт, которая почти жила в доме на неопределенном положении. Вера отказалась, и должно быть, с излишней поспешностью, потому что князь Федор несколько смутился. Он взялся объяснять, где располагается Английский магазин, в котором можно купить что душе угодно. Оказалось, чуть ли не за углом. Впрочем, все лучшие магазины, как выяснилось, гнездились на Невском, включая и Гостиный двор. Труда не составит объехать их один за другим.

И Вера пустилась в приятное путешествие. Как и было обещано, ехать далеко не пришлось. На углу Морской и Невского сиял роскошными витринами Английский магазин. Оставив карету у входа, Вера и Дуня гуляли вдоль прилавков. Хорошо одетые приказчики были вежливы и обходительны. По углам стояли стулья и кушетки, на которых уставшие покупатели могли отдохнуть. Публика состояла из нарядных дам самого высшего тона и модных светских щеголей, которые с любопытством озирали юную княжну. Веру эти взгляды скоро стали раздражать, но деваться было некуда, разве что невозмутимо шествовать мимо.

Конечно, в магазине продавались по большей части иностранные товары, но были и русские, отменного качества, ничем не уступающие французским или итальянским. Девушки слепли от великолепия и цен, однако надобно что-то выбрать. Вера подумала, что в лавках покупать было бы определенно дешевле, но князь настаивал именно на магазинах, утверждая, что в лавке могут надуть, выдать жалкую подделку за хороший иностранный товар. После долгих раздумий Вера решилась купить в подарок генералу Будкевичу бриллиантовую булавку для галстука, Зинаиде Семеновне – модные французские перчатки и духи, Агафье Васильевне – красивый платок. Куда как веселее было подбирать подарки детям!

Юная княжна и ее горничная ахнули враз, когда увидели на прилавке сказочную фарфоровую куклу, которая смотрела на них совершенно живыми глазами. Наряд куклы изумлял роскошью и тончайшей выделкой мелочей. Не раздумывая, Вера тотчас потребовала упаковать куклу в красивую картонку с бумажными оборками и кружевами. А вот подарки мальчикам пришлось поискать. Для этого девицы отправились далее по Невскому проспекту.

Заглянули напротив, в кондитерскую Вольфа и Беранже, красующуюся возле Полицейского моста. Вера накупила фруктов и сластей, дорогих пирожных и конфет. И здесь на нее глазели постоянные посетители кондитерской. После направились в Гостиный двор. Тут-то было где разгуляться. Вера пересмотрела книги и атласы, выбрала Атлас путешествий и открытий для Алеши, который весьма интересовался географией. Ему же купила замечательный парусный кораблик, точную копию настоящего. Для маленького Коли отыскалось детское лото с картинками, изображающими всяких животных, и каучуковый мячик для игры.

Вокруг Веры крутились услужливые сидельцы, выкладывая все новые и новые товары, уговаривая смотреть еще. Она уж не чаяла, как выбраться из лавки. Велев снести покупки в карету, девушки покинули Гостиный двор. Тем временем Степан, красующийся на козлах в голубом бархатном кафтане, подробнейшим образом выспросил у соседнего извозчика, как проехать в Коломну.

Они добрались до места без приключений. Вера тщательно запоминала дорогу на всякий случай. И хотя она знала, что все ее враги заперты в тюрьме, все же испытала невольный страх, когда показались знакомые улицы. Дуняша, напротив, изнывала от любопытства: ей страсть как хотелось своими глазами увидеть действующих лиц разыгравшейся здесь драмы. К генеральскому дому подкатили с грохотом и свистом. Открывшему дверь лакею было велено доложить, что княжна Браницкая просит принять. Ее провели в знакомую гостиную. Однако сколь разительно отличался ее нынешний визит от первого!

Вера присела на кушетку и задумалась, невольно припоминая дни, проведенные в этом доме. Ее размышления прервал возглас изумления:

– Это вы?!

Генеральша вовсе не старалась скрыть удивление, она даже несколько приоткрыла свой хорошенький ротик. Вера кивнула с улыбкой.

– Выходит, вы теперь княжна Браницкая? Смею спросить: такая же княжна, как гувернантка, или подлинная? – не удержалась, чтобы не съязвить, Зинаида Семеновна.

– Вполне настоящая! – весело ответила Вера.

Генеральша присела напротив и заговорила светским тоном:

– А мы уж было намеревались обратиться в полицию: вы так внезапно пропали! Муж волновался не шутя, дети скучали.

– Где они? – нетерпеливо перебила Вера.

– Гуляют с Марией Константиновной, но к обеду будут непременно.

– А Константин Яковлевич?

– Муж у себя, ему нездоровится.

Вере показалось неприличным настаивать на свидании с генералом. По выражению лица Зинаиды Семеновны было понятно, что она определенно не расположена приглашать мужа в гостиную.

– От обращения в полицию нас удержало лишь то, что для вас это было бы нежелательно, – продолжала генеральша. – Однако как вы могли, мадемуазель…

– Ваша светлость, – мстительно поправила Вера, весело наблюдая за переменой в лице Зинаиды Семеновны.

– Ах да, ваша светлость… – сбавила тон генеральша. – Но согласитесь, хорошо ли заставлять детей так переживать!

Из ее уст это звучало несколько фальшиво, однако Вера почувствовала укор совести.

– Это не моя вина, так уж случилось.

– Пусть так, – согласилась генеральша, вложив в эти слова весь свой сарказм.

Тут горничная сообщила о возвращении детей, и Вера завертелась на месте от нетерпения. Первым вбежал Коля, он с порога бросился к бывшей гувернантке и уткнулся ей в колени. Растроганная девушка привлекла ребенка к себе и принялась ласкать. Следом вошли Таня и Алеша. Они казались более сдержанными, но радость явственно читалась на их лицах. Вера велела позвать Дуню с подарками, и та явилась незамедлительно. Поцеловав Колю в макушку, юная княжна спустила его с колен и взялась за свертки и картонки. Начала со старших.

– Сделайте милость, передайте Константину Яковлевичу эту безделушку от меня на память, – попросила она, обращаясь к генеральше.

Та скривила лицо, однако подарок разглядывала с жадным любопытством.

– А это вам, – протянула Вера Зинаиде Семеновне изящные перчатки и склянку духов.

– Мне? – изумилась генеральша и покраснела так, будто ее окунули в кипяток. Затем, недоверчиво косясь, она приняла подарки и застыла, подавляя желание скорее примерить перчатки и опробовать духи. – Благодарю вас, но это лишнее, – с наигранной важностью произнесла наконец Зинаида Семеновна.

Дети радовались подаркам бурно и вполне искренне. Вера с удовольствием объясняла им, как пользоваться игрушками. Она попросила выложить на блюда пирожные и фрукты, сама раздала детям конфеты.

– У меня до вас просьба, – вновь обратилась Вера к хозяйке.

– Что такое? – подняла та брови.

– Отправьте человека к Агафье Васильевне, пусть он снесет от меня этот платок. – Она передала генеральше сверток. Столь странная просьба объяснялась тем, что Вера не хотела появляться на тихой улочке в роскошном экипаже. Она все еще чего-то боялась.

– При первой оказии исполню вашу просьбу, – также важно ответствовала Зинаида Семеновна.

Однако пора было завершать визит, поскольку генеральша погнала детей наверх. Они нехотя собрали игрушки и с несчастными лицами потянулись к двери. Сердце бывшей гувернантки сжалось от грусти. Уже на пороге Алеша спросил:

– Мадемуазель, мы еще увидим вас?

– Да, милый. Только я теперь должна уехать, вот после…

Он вышел понурившись и осторожно прикрыл за собой дверь. Вера сокрушенно вздохнула.

– Вы позволите мне подняться за вещами, которые я оставила у вас? – спросила она генеральшу.

– Извольте. Мы ничего не трогали: ждали, что нагрянет полиция.

Юная княжна направилась в мезонин. Генеральша неотступно следовала за ней, верно, опасаясь, что девушка свернет в сторону. Это разозлило княжну, но она ничем не выдала себя. Под пристальным взглядом хозяйки Вера неловко собирала мелочи, которые скопились, пока она здесь жила: детские рисунки, кошелек, расшитый Таниными ручками, томики Вальтера Скотта, подаренные генералом. Старые платья Вера не тронула, полагая оставить их прислуге. В полном молчании девушка открыла тайник и вынула оставшиеся там драгоценности. Зинаида Семеновна ни словом, ни возгласом не откликнулась на сей неожиданный маневр. На лице ее застыла вежливо-презрительная маска. Также молча они спустились в гостиную, но присаживаться уже не стали. Вера направилась к двери и слегка поклонилась, прощаясь. Однако еще немного задержалась, чтобы нерешительно попросить:

– Скажите Константину Яковлевичу, что я нашла отца.

– Вот как? – без всякого выражения произнесла генеральша, и Вера поняла, что ничего она не скажет.

«Вот характер!» – с некоторым уважением думала княжна, забираясь в карету. Она плохо слушала Дуню, делившуюся впечатлениями о визите.

Приближался петергофский праздник. Князь Браницкий прилагал немало усилий к его подготовке. Он ежедневно выезжал в Петергоф, а в другое время пропадал во дворце. Для Веры спешно шились новые наряды у модной портнихи, которую рекомендовала мадемуазель Полетт. Девушку мучили бесконечными примерками. Были куплены великолепные украшения, перчатки, туфельки – все новое, модное. И здесь не обошлось без помощи мадемуазель Полетт. Француженка была исключительно осведомлена относительно цен и фасонов, поскольку сама принадлежала к очаровательному племени столичных модисток.

Однако, подчинившись ее руководству, Вера все же не желала переступать черту, за которой начиналось дружество. Маленькая, изящная, всегда нарядная и веселая, мадемуазель Полетт весьма располагала к себе, но Вера безотчетно противилась зарождающейся привязанности. Виною этому было неясное положение, которое француженка занимала в доме. Юная княжна ловила себя на том, что онаревнует мадемуазель Полетт к отцу. А ведь она знала наверное, что князь готов на любые жертвы ради вновь обретенной дочери. «Грех, грех это – еще что-то желать!» – укоряла себя Вера, но избежать искуса не могла. Ее так и подмывало потребовать от князя удаления мадемуазель из дома. Припоминая Зинаиду Семеновну, чья ревность доставила Вере столько неприятных моментов, она краснела от стыда. Но была еще причина ее неприязни к француженке. Веру смущала нравственная сторона ее отношений с князем Федором. «Не судите, да не судимы будете», – твердила себе юная княжна, однако всякий вечер ревниво выспрашивала Дуню о действиях князя и француженки. Разве что следить не принуждала.

Браницкий чувствовал недовольство дочери, которое, как она ни силилась, скрыть не удавалось. В присутствии Веры и француженки князь краснел, как юнец, терялся. Он не смел прямо обращаться к мадемуазель Полетт, даже смотреть на нее не решался. Видя все это и чувствуя свою власть, юная княжна постыдно ликовала. Однажды Браницкий заговорил-таки с Верой о француженке, и это стоило ему немалых усилий. Как-то вечером он обнаружил дочь в гостиной у фортепиано. Браницкий попросил ее принять помощь мадемуазель Полетт в подготовке маскарадного костюма, и Вера уныло согласилась.

– Дитя мое, я вижу, ты не испытываешь приязни к мадемуазель. Поверь мне, эта женщина достойна лучшего. Я многим обязан ей.

– Воля ваша, – пожала плечами жестокосердная дочь.

– Я не прошу любить ее, но будь с ней… поласковее.

У Веры едва не вырвалось: «Разве ей не хватает вашей ласки?!» Но по счастью, она смолчала. Однако чуткий князь уловил в этом молчании скрытый протест.

– Что смущает тебя, мой ангел? Безнравственность наших отношений? Если б было возможно, я давно бы женился на мадемуазель Полетт.

– Как на моей матери? – все же не сдержалась Вера.

Князь помрачнел.

– Вера, я почитал твою матушку. Ценил талант, жалел ее, хотел помочь. Но жениться на ней не мог. Ты все знаешь, Вера. Государь не одобряет адюльтера.

– Ну а как же княгиня, Ольга Юрьевна? – не поддержала этой темы Вера.

Браницкий понял, что смущает его дочь.

– Поверь мне, дитя, наш брак, изначально построенный на обмане, был обречен. Княгиня, ничего мне не сказав, тайком избавилась от ребенка.

– Вы это знали? – удивилась Вера. – Но как?

Князь внимательно посмотрел на дочь и предложил ей пройти в кабинет. Кабинет князя был заветным местом в доме, куда не всякий имел доступ. Вера однажды уже удостоилась беседовать с отцом в кабинете. Это произошло сразу после ее избавления. Тогда князь Федор рассказал, как он искал Веру, как заподозрил Алексеева и направил поиски в Коломну. Сыщики тайной полиции скоро напали на след девушки, но после вновь утеряли. («Верно, тот господин, от коего я пряталась в лавочке, был сыскным!» – догадалась Вера.) Варвара Петровна основательно помогла тем, что провела свое дознание, используя родственные связи. И опоздай она хоть на четверть часа, неведомо, чем бы все обернулось.

Выслушав тогда князя, девушка выразила недоумение: отчего Алексеев так настойчиво преследовал ее? Она догадывалась, что не только сластолюбие было тому причиной, и оказалась права. Князь поведал дочери давнюю историю, уходящую к истокам преступной карьеры Ивана Ивановича.

Однажды князю было поручено разобраться в чудовищных махинациях на торговой бирже. Иностранные купцы были обижены нечестностью биржевых маклеров. Сделки срывались, деньги оседали в карманах изворотливых воришек. Изучив дело и проведя основательную работу, князь почти за руку поймал мелкого чиновника из отделения внешних сношений департамента внешней торговли. Это и был Алексеев. Мастерство, с каким пронырливый делец осуществил очередную махинацию, возмутило и восхитило князя. Понаблюдав за Алексеевым некоторое время издалека, князь, вопреки всему, проникся некоторого рода симпатией к предприимчивому господину. Тот был определенно с талантом. Князь пошел на должностное нарушение и не приказал арестовать Алексеева. Вместо этого он призвал маклера к себе, раскрыл ему карты и велел похищенные деньги вернуть. Алексеев оказался в безвыходном положении: не согласись он на предложенные условия, тотчас отправился бы в тюрьму. Князь давал ему шанс на честную жизнь, обещал протекцию и покровительство. Однако Иван Иванович потерял гораздо более, а прежде всего – возможность враз разбогатеть и открыть собственную торговлю, как он собирался.

Верно, это и послужило причиной скрытой ненависти Алексеева к князю, хотя тот и сдержал слово, не выдал дельца. Деньги пришлось вернуть. Браницкий замял дело и взял Алексеева под свое попечение. После он узнал, что этот смирный на первый взгляд человек собирает тайный архив, куда заносятся сведения о князе, его подчиненных, его супруге и других влиятельных лицах. Алексеев по-прежнему был мелким чиновником и весьма медленно продвигался по служебной лестнице, надеясь, верно, использовать собранные архивы. Так и вышло. Чтобы добиться своего, он стал угрожать князю, что сообщит его жене о связи Браницкого с актрисой. Князю пришлось пойти на некоторые уступки: он отпустил Алексеева на год в инспекции по уездам. Вернувшись из провинции, Иван Иванович служил тихо и мирно, но у него появились деньги и, похоже, солидный капитал. Терпение князя истощилось. Он готовился обрушить на голову мошенника обвинения, когда за него вдруг вступилась княгиня и взяла под свое покровительство. Князь сдался. С тех пор он не вмешивался в карьеру Алексеева, однако злопамятный Иван Иванович задумал мстить своему благодетелю.

Выросший в стенах воспитательного дома, начинавший с самых азов, Алексеев поставил целью добиться высокого положения. Тогда-то он сможет изрядно навредить князю, как тот ему когда-то, помешав в махинациях. Он использовал в своих целях княгиню, которая почему-то благоволила ему. Браницкий позволил увезти Веру в Слепнево, дав согласие на ее воспитание в доме Марьи Степановны. Он боялся, что Алексеев узнает о ней, посему услал дочь подальше от Петербурга. Когда Вера выросла, князь Федор вознамерился тайно хлопотать о ее удочерении. Однако он не решался открыться даже княгине, которая теперь жила в Москве, ничего не зная об этом. Надобно было вполне увериться, что ходатайство будет удовлетворено, иначе не избегнуть разочарования. Он попросил княгиню принять в дом сироту, которой приходится опекуном и только. Но и об опекунстве он просил не сообщать никому, чтобы не навести на подозрения.

Вера исчезла в тот момент, когда Браницкая оповестила князя о ее влюбленности в Андрея и требовала дальнейших распоряжений на ее счет. Она ничего не знала о том, что Алексеев подкатывал к Вере с предложением.

Иван Иванович о чем-то догадывался. Тревога, которая поднялась после похищения Веры, деятельное участие князя в ее поисках подсказали Алексееву, что он недалек от истины. Ему оставалось лишь сопоставить некоторые факты, чтобы понять, кем в действительности приходится Вера князю Браницкому. Верно, именно тогда он начал охоту за ничего не подозревающей девушкой. Что ему Вера? Какую цель преследовал Алексеев? Должно быть, он полагал, что, женившись на юной наследнице, он убьет двух зайцев: и отомстит и обогатится. Оставалось лишь отыскать вечно ускользающую Веру и принудить ее к венчанью с ним. Алексеев весьма преуспел в этом, и если бы не расторопность Варвары Петровны…

И вот теперь вновь возникло имя Алексеева, когда Вера задала свой вопрос:

– Но как?

Князь расположился в кресле у каминной шторы и раскурил трубку, прежде чем ответить.

– О том, что княгиня потеряла ребенка, я узнал от Алексеева. Ему, верно, доставляло удовольствие наблюдать крушение моей семьи. Это злой гений…

Вера подивилась, как они похожи с отцом, и тайно возгордилась даже. Ведь она думала, что Алексеев – ее злой гений. Выходит, это наследственное. Она содрогнулась при мысли, что могла достаться преступному сластолюбцу. Князь заметил это движение.

– Тебе нечего бояться, мой ангел: Алексеева ждет острог. Помимо прочего, обнаружились махинации разного рода, которые он совершал совместно с небезызвестной тебе старухой и ростовщиком. Кстати, как только дело завершится, тебе вернут жемчуг.

Вера вспомнила о бриллиантовых сережках, но промолчала. Она решила вернуться к началу разговора, припомнив вдруг романы Ж. Санд.

– Может быть, вам надобно дать Ольге Юрьевне свободу? Разве нельзя развестись, коль вы не любите друг друга? И что мешает вам в таком случае жениться на мадемуазель Полетт?

Браницкий нахмурился, а Вера припомнила портрет, виденный ею в коноплевском доме князя.

– Я уже говорил тебе, Вера, что государь не терпит адюльтера. На мне лежат обязанности дворянина, моего положения при дворе, моего возраста. Я не имею права пускаться в авантюры и подавать юношеству дурной пример.

Вера с удивлением посмотрела на отца. С языка срывался вопрос: «Жениться по любви – разве это дурно? А жить в грехе – нет?» Князь вновь прочел невысказанный протест дочери. Он еще более нахмурился, черты его лица окаменели.

– Хорошо, дитя мое. Отвечаю как на духу. Будь я свободный человек, и тогда бы не женился на мадемуазель Полетт. На модистках не женятся, ты должна бы уже знать сие. Это во-первых.

– Но вы давеча говорили вовсе обратное, – пробормотала растерявшаяся вконец Вера.

– Чтобы успокоить тебя и примирить с мадемуазель Полетт, – мягко ответил князь и продолжил: – Во-вторых, я открою тебе сердце и произнесу то, в чем не смел признаться даже себе. Я до сих пор люблю жену и подозреваю, что она тоже по-прежнему любит меня.

– Это так, – кивнув, машинально подтвердила Вера и тотчас смутилась, увидев, как преобразилось лицо князя.

– Княгиня говорила обо мне? – неверным голосом произнес князь, покраснев, как мальчик.

Вера лукаво улыбнулась:

– И не однажды. А теперь готовится к постригу. Вы дадите на это согласие?

Князь молодо сверкнул яркими зелеными глазами:

– Ничуть. И я уже отправил жене письмо с просьбой о возвращении.

– Тогда как мы поступим с мадемуазель Полетт? – коварно напомнила Вера.

Князь прищурился и заговорщически прошептал:

– Пусть до поры останется все как есть.

И Вера вновь подумала: «Как же он все-таки похож на меня!» Она покачала головой, но возражать не стала, а внезапно поднялась на цыпочки и, чмокнув отца в чисто выбритую щеку, выпорхнула из кабинета.

В этот вечер, когда понадобилось переодеться к ужину, Вера не сразу отыскала горничную. Позвонив без толку в колокольчик, сердито бранясь, юная княжна отправилась на поиски Дуни. Лакей сообщил, что девушка на крыльце.

– Велите позвать?

– Не надобно, я сама.

Вера легко спустилась с широкой мраморной лестницы к двери. На крыльце никого не было, тогда разгневанная княжна решительно двинулась к маленькой двери под лестницей, которая вела во внутренний двор. Она не ошиблась. Прячась за огромный воз с сеном, Дуняша любовалась красавцем кучером, который посреди двора чистил лошадь, напевая озорную песню. Влюбленная девушка так увлеклась занятием, что не заметила, как к ней подошла княжна.

– Уж дырку во лбу проела! – заметила негромко Вера.

Дуняша вздрогнула и обернулась.

– Ой, простите, барышня! Я и не слышу вас.

– Где тебе слышать! – усмехнулась княжна, тоже невольно любуясь Степаном.

– Ох, истерзал мою душу, ирод! – всхлипнула Дуняша и зашептала скоро: – Сон в глаза нейдет, кусок в горло не лезет, измаялась до смерти, а ему и дела нет. Поет себе…

– Ну полно, Дуня, пусть поет. Это он перед тобой красуется, видит Бог.

– Да ну? – с надеждой вопросила горничная.

Степан продолжал занятие, искоса поглядывая в их сторону и усмехаясь в усы. Вера увлекла Дуняшу за собой, назидательно изрекая:

– Не по хорошу мил, а по милу хорош! Может, твой Степан негодяй редкий?

– Да что вы, барышня! – Дуня даже остановилась. – Вы же его видели!

Изволь убедить влюбленного! Вера только руками развела.

– Ой, скорей бы уж поехать в деревню! – жаловалась Дуня.

Укладываясь на ночь в уютную мягкую постель, Вера грустно подумала: «Да, скорее бы поехать!» Любовь Дуняши всколыхнула ее запрятанное чувство и расшевелила притихшую боль. Вольский отдалился, обратился в идеал, в недосягаемую мечту, и уже не верилось, что он есть где-то, живой, красивый, настоящий… При мысли, что она скоро увидит любимого, у Веры на глаза навернулись слезы и затрепетало сердце. «Да, скорее в деревню!»

Глава 7

Путешествие

Не надобно думать, что Вера забыла о Марье Степановне и братце. Уже на другой день после избавления она попросила князя помочь благодетельнице в ее бедственном положении, напомнила о Сашке. Браницкий обещал сделать все как можно скорее. Он незамедлительно отправил в Слепнев фельдъегеря с письмом и деньгами. И накануне петергофского праздника Вера получила ответ. Маменька писала, как она безмерно удивлена и рада за свою девочку, и желала ей счастливого замужества и здоровых деток. О себе Марья Степановна просила не тревожиться: она, слава Богу, поднялась на ноги и чувствует себя много лучше. Просила не оставить княжеской милостью ее заблудшего сына, который, если верить Прошкину, играет на театре и сильно пьет, позоря отеческую фамилию. Ему надобно учиться, получить место в Москве и Петербурге. Еще почтенная женщина благодарила его светлость за фельдъегеря, который привез такие радостные вести. Они были весьма кстати, да и, чего греха таить, деньги тоже: бедная вдова изрядно подзадолжала купцу Прошкину.

Прочитав письмо и прослезившись, Вера сочла своим долгом передать князю признательность Марьи Степановны. Она едва успела после завтрака захватить отца перед его выездом во дворец. Князь спешил, но внимательно выслушал дочь и улыбнулся.

– Вот если бы еще Сашку выручить из Коноплева… – размечталась девушка.

Князь поцеловал ее в лоб:

– Дойдет очередь и до Сашки, дитя мое. Закончатся празднества, и я в твоем распоряжении. Однако, помнится, ты собиралась в имение Вольской, к жениху.

– И поеду! – смутилась Вера. – Как только вы мне позволите.

Однако выехать в деревню сразу после праздника не получилось. Возникли всякие надобности, нешуточные сборы, затруднения в суде. И все это отсрочило выезд еще на две недели. Начался август, могли зарядить дожди, надобно было спешить, и Вера вконец извелась в последние дни перед путешествием. Варвара Петровна в Москве тоже проявляла нетерпение и слала грозные депеши, силясь ускорить отъезд. Должно быть, она не находила места от затянувшейся разлуки с сыном.

Однажды вечером, перебрав платья и отложив необходимое в дорогу, Вера спустилась в гостиную, где за работой сидела мадемуазель Полетт. Хорошенькая француженка была против обычая задумчива и тиха. Вера спросила, не случилось ли чего с батюшкой. Мадемуазель ответила по-французски (она плохо говорила по-русски):

– Нет-нет, сударыня.

– Отчего же вы грустны?

Француженка вздохнула:

– Я думаю о том времени, когда вернется княгиня. Ведь мне придется покинуть ваш дом.

«Разумеется», – хотелось ответить Вере, но она сдержалась: в облике маленькой женщины было нечто трогательное и беззащитное.

– Все в руках Божьих, – мудро заметила юная княжна, не очень надеясь, что это утешит мадемуазель Полетт.

Чтобы отвлечь ее от тягостных раздумий, Вера предложила:

– Мадемуазель, расскажите о себе. Как вы оказались в России?

Француженка оживилась:

– О, это была романтическая история! Не со мной: моя жизнь весьма обыкновенна. С матушкой и батюшкой.

И она поведала действительно занимательную историю. Оказалось, мадемуазель вовсе никакая не француженка, вернее, лишь наполовину. Ее родителей судьба свела в 1812 году при самых трагических обстоятельствах. Отцом молодой женщины был французский офицер, попавший в плен после бегства наполеоновских войск. Огромная колонна пленных французов в сопровождении казаков следовала в глубь России. Стояли сильные морозы. Пленные, одетые в лохмотья, страдали от укусов насекомых, мерзли и голодали. Болезни косили одного за другим. Из-за заразы крестьяне боялись брать пленных на постой. Помещицы и богатые крестьянки жертвовали беднягам одежду, лекарства, белье и пищу. Многие женщины являлись в лагерь пленных по пути их следования и помогали выхаживать больных, не боясь заразиться. На каждом переходе на земле после ночного отдыха у костров оставались примерзшие мертвые тела. Некоторые умирали в сидячем положении, даже стоя. Во избежание заражения трупы и все личные вещи умерших сжигались в кострах. Бывало, что старым воякам, сопровождавшим колонну, приходилось отбивать пленных от местных жителей, испугавшихся эпидемии.

Отец мадемуазель, Франсуа Полетт, заболел на одном из переходов и к привалу пришел едва живым. Ночью он потерял сознание, и его сочли умершим. Вместе с мертвыми телами Франсуа бросили у костра для сожжения. Солдаты отлучились, чтобы собрать оставшиеся трупы, а к Полетту вернулось сознание. Он все слышал и чувствовал, но не мог вымолвить слово или пошевелить рукой. Бедный офицер уже мысленно прощался с жизнью, ибо слышал голоса возвратившихся с грузом солдат. И вдруг – словно райское видение – над ним склонилось прекрасное женское лицо. Не имея сил подать признаки жизни, Полетт смотрел в это ангельское лицо, и слезы текли по его щекам. Молодая женщина, пораженная увиденным, вскричала:

– Он жив!

Матушка мадемуазель Полетт рассказывала, что внимание ее привлекла красота и трогательное выражение лица мертвого француза. Она с грустью смотрела на застывшие черты, когда из глаз его потекли слезы. Молодая женщина тотчас потребовала, чтобы больного отвезли к ней домой, в небольшое поместье, где она жила с родителями. Там она выходила Франсуа и поставила его на ноги. Нетрудно догадаться, что молодые люди полюбили друг друга. Однако родители Катеньки (так звали матушку мадемуазель Полетт) и слышать не желали об их браке. Франсуа Полетт вынужден был оставить их дом. Он нанялся учителем французского языка в гимназию, где ему предоставили казенную квартиру.

Катя сбежала от родителей и тайно обвенчалась с Франсуа. Они жили вместе на его скудное жалованье. Катя изо всех сил старалась помогать мужу: занималась рукоделием, давала уроки музыки. Через год у них родилась дочь, но родные Катеньки так и не признали этого брака, не желали помочь и слышать о них не хотели. Девочку окрестили именем Елизавета. Когд

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 14 151617 Следующая ⇒