Глава 1. В заточении

Глава 1

В заточении

В замке щелкнул ключ, и дверь отворилась. Ставни были уже открыты, и солнечные лучи прокрались сквозь занавески в небольшую, бедно обставленную комнату. Сюда вошла неопрятного вида старуха в сером чепце, из-под которого выбивались седые космы. Маленькие пронзительные глазки уставились на только что проснувшуюся Веру.

– Будет бока-то отлеживать, поднимайся. Завтрак подан.

Сказав это, она не стала ждать, сразу вышла. Девушка облегченно вздохнула: она не любила и боялась старухи. Было что-то зловещее в ее постоянном бормотании под нос, в ежедневных визитах всяких подозрительных людей, даже в ее молчании. Старуха не ходила в церковь, не пряла и не вязала, что пристало женщине ее возраста и положения. Она гадала на картах, часто отлучалась из дома с корзиной, покрытой тряпицей, оставляя вместо себя глухонемую кухарку Матрену, здоровую деваху в грязном переднике.

Деревянный ветхий домик старухи был похож на хозяйку. Неубранный, пыльный. На месте образов в углу красовалась паутина. Комната, которую старуха отвела Вере, была немного почище, но мебель потертая и ветхая. Как и весь дом. Зеркало мутное, кувшин надтреснутый и в щербинках, дорожки на полу стерты до ниток, полог на кровати пыльный и серый, как и вся постель. Вот уже вторую неделю Вера наблюдала эту картину и никак не могла привыкнуть к ней.

Облачась в единственное платье, Вера вздохнула о своих нарядах, оставленных в Коноплеве. И бриллиантовая диадема, оказавшаяся у нее в руках в момент похищения, исчезла вместе с Бурковским. Девушка до сих пор не знала, зачем ее увезли из Коноплева и поселили здесь и кто ее действительный похититель. Архиповна (так называл старуху Бурковский) как-то пробормотала:

– Приедет сам и распорядится.

И вот уже вторую неделю они кого-то ждут. Бурковский лишь играл роль фельдъегеря, доставил Веру на место. На все вопросы девушки, которые сыпались на него во время их недельного путешествия, он уклончиво отвечал:

– Узнаете все, когда будет нужно, а пока не велено докладывать.

Странно, но лишения и неудобства совместного путешествия их примирили. Бурковский заботился о юной пленнице, кормил ее, укладывал спать на лучшее место в домике смотрителя или на постоялом дворе, даже развлекал анекдотами и повествованиями о собственных приключениях. Однако из виду ни на миг не выпускал. А она и не пыталась бежать: куда? Когда прошло первое потрясение, Вера смирилась с положением, уповая на Бога и понимая, что изменить сейчас ничего нельзя. Она вспоминала, как Марья Степановна говаривала:

– Что толку сетовать на бедствия да несчастья? Все дается человеку по силам его. Если ты не можешь ничего изменить к лучшему, молись и жди. Во всем есть Промысел Божий.

Еще одно открытие, удивившее ее, сделала Вера. Оказывается, даже в самом пропащем человеке (а именно таким она считала Бурковского) всегда остается нечто человеческое: сострадание, любовь, жалость. Пусть на самом донышке, но есть. Впрочем, Бурковский не был закоренелым злодеем – скорее авантюристом, игроком, бесшабашной головой и просто никчемным человеком без всякой основы. Вот его и носило по жизненным весям как былинку в поле.

Но теперь бедную пленницу более беспокоил вопрос: кто ее похититель? Вере страсть как хотелось обмануться, поверить, что это дело рук Вольского, ведь однажды он решился на подобное… Однако будь Вера вдвое глупее теперешнего, и тогда бы понимала, что все это мечты. Вольского надобно забыть.

Когда бедняжка впервые увидела свою тюремщицу, тотчас с ужасом подумала: «Должно быть, это сводня, как коноплевская Лизавета Густавовна!» С трепетом и страхом девушка ждала, что ее худшие опасения подтвердятся, и сделала попытку найти путь к отступлению. Однако окна, несмотря на жару, были крепко заколочены и не открывались, дверь комнаты всегда запиралась бдительной стражницей, а выход в сени сторожила Матрена. Вера грешным делом даже подумывала о самом крайнем средстве, если дойдет до насилия, но вновь решила положиться на Божью волю…

Когда пленница вышла к столу, Архиповна уже отправилась по своим темным делишкам. Вера завтракала в одиночестве. Матрена, подав винегрет и чай, спряталась в кухонном закутке. Покончив с простым кушаньем, девушка тоже вернулась к себе. Самое тягостное в ее положении было то, что приходилось бездельничать. Вера каждый день мела пол, смахивала пыль в своей комнатке. До блеска оттерла окно, которое выходило куда-то на болото и в которое ни одной живой души не было видно. О книгах в доме и не слыхивали, рукоделья под рукой тоже не было, и бедняжке ничего не оставалось, как думать и мечтать.

Бедная девушка постоянно возвращалась в мыслях к тому роковому дню, когда Вольский застал ее с гусарским поручиком. Воспоминание причиняло боль, будто все произошло не далее как вчера. Вера думала с горечью, что нынешнее ее положение – это расплата за соблазны актерской жизни, за неверный путь, который пришлось ей избрать поневоле. Вольский никогда не простит Веру, слишком низко она пала в его глазах. И поделом же ей!

Мучительные размышления заставляли юную пленницу метаться по комнате-тюрьме и ломать руки от душевной боли. Несчастный Шишков погиб по ее вине! Стельковский разжалован и теперь ищет смерти под чеченскими пулями! Из-за нее, Веры! Кругом виновата, и это заточение – пустяки в сравнении с ее прегрешениями. А еще Сашка… Она не только не смогла уберечь братца от жестокой действительности и страшного преждевременного опыта, но чуть сама не соблазнила его! Теперь он и вовсе остался один. И маменьку Марью Степановну оставила без помощи и доброго слова в тяжелой утрате и в болезни. «Грешна! Виновна!» – казалось, все вокруг твердит Вере. Девушка чувствовала страстную жажду искупления, покаяния.

И теперь, возвращаясь к привычным уже мыслям, Вера с ужасом прошептала:

– В церкви не была полгода! Надобно упросить Архиповну отпустить меня на исповедь.

По случайным обрывкам разговоров во время путешествия Вера знала, что ее везут в Петербург. Но если это и был Петербург, то самый бедный и отдаленный его квартал на краю болота. Однако и в этом мрачном уголке должна быть церковь, куда ходят здешние прихожане по воскресеньям.

Как только вернулась Архиповна, Вера приступила к исполнению задуманного.

– Есть ли в этих местах Божий храм? – спросила она за обедом старуху, угрюмо и жадно поедающую кушанье. Архиповна подозрительно взглянула на Веру:

– На что тебе?

– На исповедь мне надобно… Вы не тревожьтесь, я не убегу. Да и некуда мне бежать. Только отпустите, очень надобно.

Старуха нехорошо усмехнулась, однако задумалась.

– К Покрову можно сходить, тут недалече. Пойдешь с Матреной – и смотри у меня! Из-под земли достану.

Пленница молча опустила голову, но про себя обозвала старуху бабой-ягой. Для Веры было загадкой, как Архиповна договаривается с Матреной, ведь та не слышит и не может говорить. Девушке приходилось видеть знаки, которыми старуха обменивалась с кухаркой, но Вере они вовсе были непонятны. Однако очевидно, что Матрена отменно понимает хозяйку и слушается ее беспрекословно. «Здесь какие-то чары, не без этого», – предположила Вера. Ну да что ей за дело. Она стала готовиться к исповеди честь по чести – постом да молитвой, – и на третий день, в воскресенье, Матрена, отстряпавшись и принарядившись, сколь это было возможно, проводила взволнованную девушку к Покрову.

Вере не во что было наряжаться, но она с особой тщательностью причесалась, почистила загодя башмаки и шляпку. Насидевшись в душной комнате, затворница поневоле с удовольствием вдохнула уличный, пыльный, с запахом близкого болота воздух. Приземистые домики обступили с одного края широкую, залитую солнцем площадь перед храмом. Обедня уже началась. Вера с безмолвной спутницей вошла в широкие церковные двери. Знакомый запах ладана и свечей, родные глаза икон и ангельское пение с хор умилили Веру до слез, она почувствовала священный трепет и глубокое волнение. Уже не развлекаясь посторонним, юная богомолка погрузилась в таинство службы…

Исповедовавшись и причастившись, она почувствовала, как чисто и светло в ее душе, исполненной благодати. Из храма девушка вышла в спокойной уверенности, что Господь ее не оставит, сердце ее трепетало в ожидании непонятной радости.

Тем сильнее было потрясение и разочарование, когда, вернувшись в дом Архиповны, Вера отворила дверь в свою комнату и столкнулась с… Алексеевым. Сердце ее упало, и светлой решимости как не бывало.

– Нуте-с? – Иван Иванович, кажется, с удовольствием наблюдал замешательство бедной жертвы. – Каково вам здесь? Не притесняют ли, не морят голодом?

Он уселся на единственный стул посреди комнаты. Вера принялась растерянно ходить от стены к стене, не замечая, что безжалостно треплет косынку на шее. От безысходности и отчаяния хотелось кричать, казалось, даже воздуха не хватает. И тесно, тесно!

– Да сядьте же, а то в глазах рябит от мельтешенья вашего. Гляньте лучше, что я вам привез.

Только теперь Вера заметила стоящий в углу сундук с ворохом шляпных коробок сверху.

– Что это? – машинально спросила она.

– Ваши платья-с да все остальное: чулочки, подвязочки. – Казалось, с губы сластолюбца сейчас капнет слюна. – Горничная ваша собрала тайком.

– Глаша? – удивилась Вера. – Но что вы ей сказали, почему она послушалась?

Алексеев расплылся в самодовольной улыбке:

– Ей было сказано, что хозяйка бежала из актрис, тайно, чтобы не платить Игнатьевичу неустойку. Ох и наделало переполоху ваше исчезновение! До губернатора дошло, князь всю полицию на ноги поднял. И братец-то ваш сам не свой с тех пор.

Вера снова вскочила с кровати, куда было присела после окрика Алексеева.

– Что, что с ним?

– Пьет-с, втемную.

Девушка сжала голову руками и застонала.

Алексеев с удовольствием сообщил Вере подробности так тонко продуманного и успешно осуществленного похищения. Узнав от Натали, которая шпионила для него за госпожой Кастальской, о появлении Вольского, Иван Иванович решил предпринять увоз девушки куда-нибудь в надежное место. И тут без кумы Архиповны было не обойтись, верное дело. Служебные обязанности вынуждали Алексеева еще месяц торчать в этом дрянном городишке, потому он не спешил. Однако появление в городе князя, с которым у Ивана Ивановича контры, ускорило события. К тому же через Натали Алексеев узнал о решении Веры уехать с князем в Петербург. («Какой ты болтун, Саша!» – прошептала бедная девушка.) Следовало спешно найти исполнителя похищения. Тут Алексеев по делам службы отлучился в соседний городок Слепнев. Там в трактире он составил партию в вист чернявому господчику, у которого выиграл значительную сумму. Проигравшему платить было нечем, и Алексеев дал ему шанс вернуть долг.

– Как же он веселился, когда выяснил суть сделки! – повествовал Иван Иванович, вовсе не замечая дрожи и бледности юной пленницы. – Вы и его зацепили, прыткая козочка, а мне это и на руку. Вашего ухажера – дуэлянта-то – я тоже пристроил, чтобы не мешался под ногами.

Вера с ненавистью смотрела на него, пока Алексеев завершал повествование. Бурковский тайно приехал в Коноплев, дождался бенефиса, прячась у Натали, а дальнейшее известно.

– Зачем? Зачем все это? – спросила Вера, не ожидая ответа.

– Затем, любезная, – ответил Алексеев, теряя благодушие, – что обещания надо держать. Еще у княгини вы дали согласие выйти за меня, извольте выполнять!

Вера опять заметалась от стены к стене, не замечая этого.

– Ну на что я вам? Воспитанница, актриса, бесприданница?

Алексеев непонятно хмыкнул.

– Ведь вы засомневались тогда, помните, когда я ответила на ваше предложение? – как в горячке, твердила девушка.

– Это было тогда. Теперь у меня другие расчеты. Будете паинькой, посвящу и вас.

– Где теперь князь? – тихо спросила Вера.

– Должно быть, ищет вас, – ухмыльнулся старый селадон.

– Это был князь Браницкий, верно? – вновь спросила Вера с замиранием сердца.

Иван Иванович насторожился:

– Тебе-то откуда известно? Кто проболтался? Этот недоросль?

Вера отрицательно качнула головой.

– Тогда кто? – Алексеев, кажется, не на шутку встревожился. – Князь приезжал в Коноплев инкогнито, никто не должен был знать, что это Браницкий. Кто пронюхал?

– Я, – тихо ответила девушка.

Алексеев подошел к ней и, подозрительно вглядываясь ей в лицо, осведомился:

– Что еще ты знаешь?

Вера пожала плечами. Смертельная усталость навалилась на нее.

– Не пытайся бежать! – почему-то рассвирепел Алексеев. – Готовься к венчанию, я не намерен тянуть. Все нужное тебе доставят.

– Никогда! – твердо произнесла Вера. – Вы не можете жениться на мне насильно.

– Да сами-с будете ползать у меня в ногах и просить об этом-с.

Вера с презрением смотрела в глаза Алексееву.

– Никогда, – повторила она.

– Увидим-с, – зловеще произнес Иван Иванович. – Кто тонет, тот и за бритву хватается. – Однако, не выдержав пронзительного взгляда жертвы, он ретировался, скрывшись за дверью.

До вечера девушка трепетала, ожидая какой-нибудь новой подлости от Алексеева. Чтобы развлечься, она открыла сундук и перебрала его содержимое. Это занятие успокоило бедняжку. Должно быть, Алексеев не наведывался в сундук и не знал, какие сокровища он хранит. Вера с радостным биением сердца добыла обернутый в плащ портрет Вольского, со дна достала заветный альбом со стихами Евгения – постоянный спутник в ее скитаниях. На дне сундука, под платьями, она раскопала мешочек с драгоценностями, подарками завсегдатаев кулис. Особливо Вера обрадовалась молитвеннику, подаренному ей Марьей Степановной. Она почувствовала себя вооруженной.

До темноты возилась Вера с нарядами, припоминая, что было связано с тем или иным платьем. Она и не заметила, как наступила ночь, а к ужину ее не позвали. Пришлось лечь натощак, не просить же бабу-ягу о снисхождении. Вера слышала, как за стеной переговаривались Алексеев с кумой. После все стихло. Пленница опасливо поглядывала на дверь, которая не запиралась изнутри. Она решила придвинуть к двери стол, на крайний случай. Собравшись с силами, стараясь не греметь, она с трудом подтащила стол к двери, а сверху водрузила стул.

Немного успокоившись, Вера стала засыпать. Ей уж грезились сны: сцена, Сашка, вредная Натали, которая дразнит Веру лебяжьей пуховкой. Девушка швыряет в подлую шпионку медным канделябром и от грохота просыпается. Она не сразу поняла, что гремел не канделябр, а стул, упавший со стола. Поняв, вскочила без промедления, набросила на себя ночную кофточку поверх сорочки. Вооружившись первым попавшим под руку предметом – а это оказался щербатый кувшин, – она стала ждать. Ночь была светлая, будто и не ночь вовсе, а сумерки, поэтому Вера видела все. Вначале заскрипела дверь и ударилась об стол, после задвигался и стол, медленно отъезжая вместе с дверью. Только теперь показалась лысоватая голова полураздетого Алексеева. Удар тяжелым кувшином пришелся именно на это слабое место. Иван Иванович тоненько охнул и схватился за голову. Подвывая и причитая, он тотчас бежал с поля боя.

Вера облегченно выдохнула и прислушалась: жив ли ее обидчик. Сомнения рассеялись после того, как дом огласился воплями и бранью самого Алексеева, затем Архиповны. Должно быть, баба-яга искала в буфете серебряную ложку, чтобы приложить к шишке, образовавшейся на лысине Алексеева. Вера понимала, сколь опасен мог быть мерзкий сластолюбец, и готовилась к самому худшему. Однако никаких иных действий не последовало более в эту ночь, и она спокойно уснула, восстановив пирамиду у двери.

Проспала Вера долго, а проснувшись, удивилась, что ее не разбудили к завтраку. Вкусный запах пирогов проникал сквозь щели в сиротскую келью затворницы, и Вера почувствовала зверский аппетит. Одевшись, она освободила дверь и попыталась выйти. Дверь оказалась заперта снаружи. Борясь с испугом, девушка стала громко звать Архиповну. Ответа не последовало. Однако спустя некоторое время явилась Матрена. Она безмолвно положила на стол перед опешившей Верой ломоть черствого хлеба и поставила графин с водой. Забрав ночную вазу, кухарка вышла, заперев за собой дверь. Встревоженная девушка еще не успела приступить к скудной трапезе, как Матрена вновь показалась, чтобы вернуть горшок и забрать кувшин для мытья. Спрашивать ее было бесполезно, но несчастная пленница все же попыталась это сделать. Кухарка мотала головой и мычала, испуганно размахивая руками. Когда глухонемая принесла воду для умывания и за ней окончательно закрылась дверь, Вере сделалось страшно.

Она долго прислушивалась к звукам за стеной, но там было тихо, как в склепе. Должно быть, Архиповна ушла по делам, а Иван Иванович съехал. Что же означало все это? Ее посадили на хлеб и воду? Таким способом Алексеев намеревается вынудить Веру согласиться на брак с ним? И зачем все же нужна ему бывшая воспитанница? Нет, неспроста так заинтересован Иван Иванович в этом браке, что-то он задумал. Но что? Что?

Вера в который раз обошла свою комнату, приблизилась к окнам. Стекло можно разбить, но как быть с металлической решеткой, которая почему-то украшает замысловатым узором окна мещанского домика, довершая его сходство с тюрьмой? Она не первая, кто томится здесь, пришло Вере в голову. Архиповна промышляет чем-то беззаконным, это очевидно. Девушка припомнила рассказ княгини, в котором фигурировала кума Алексеева, только вот в какой связи?

Без всякого аппетита Вера сжевала черствый хлеб, попила воды. После она стала обследовать пол, половицу за половицей, в поисках расшатанных или сгнивших досок. Столь же внимательно рассмотрела замок в двери, даже попыталась подобрать отмычку, но ничего подходящего, кроме шпильки, у Веры не нашлось. Однако шпилькой тоже надо уметь действовать. Девушка билась целый час, ковыряясь в замке, но без толку.

Казалось, ничего не изменилось: те же стены, оклеенные жалкими бумажными обоями тусклого узора, та же ветхая мебель, украшенная салфетками и безделушками Веры, – все то же, но пленнице чудилось, что комната превратилась в холодную сырую темницу, из которой нет выхода. Вновь стало нестерпимо душно. Силясь не поддаваться панике, Вера присела у окна. Решение придет, непременно, не надобно впадать в отчаяние. Из острогов люди бегут, с каторги, а уж отсюда-то не сбежать…

Вера призналась себе: она лишь потому до сих пор не решилась на побег, что в глубине души все же надеялась вопреки доводам рассудка в роли похитителя увидеть Вольского. Бежать некуда? Это не беда, Господь не оставит. Можно наняться прислугой, гувернанткой. Актрисой? О нет, только не актрисой. Однако без рекомендательных писем Веру никто не возьмет, к тому же она вовсе не знает Петербурга… Впрочем, что пользы теперь об этом тревожиться: пока что она сидит взаперти.

За стеной послышался шум, это Архиповна вернулась. Девушка даже обрадовалась: должно же все разъясниться. Однако старуха так и не заглянула к пленнице. Вот и время ужина миновало, о Вере не вспомнили. Она все более уверялась в своих предположениях: Алексеев решил принудить ее к браку, поморив голодом и держа взаперти. Так он надеется восторжествовать над бедной пленницей. Однако Вера не доставит ему этого удовольствия. Девушка решительно подошла к двери и забарабанила в нее с криком:

– Откройте, откройте же, иначе я стану кричать!

Рядом раздалось знакомое хриплое покашливание. Вера притихла, слушая, что последует далее. Старуха за дверью, откашлявшись, ворчливо ответила:

– Кричи, кто тебя здесь услышит? А то если надумала покориться, так я за Иваном Ивановичем пошлю. Сказывай, что передать-то.

– Нет, ничего не надобно, – ответила Вера, понимая, что из бунта ее теперь вряд ли что выйдет.

– Ну так и сиди, коли нравится. – И старуха прошаркала в свои покои.

На другой день все повторилось. Вера проснулась от одуряющих запахов булок и другой стряпни, но получила на завтрак хлеб и воду. Ее желудок бунтовал, противясь скудной пище, но девушка мужественно разделила ломоть черствого ситника на три части, зная, что это еда на целый день, и съела один из кусков, запивая водой. Так она могла продержаться долго, несмотря на мучительное желание съесть что-нибудь посущественнее. Матрена появилась еще дважды, словно совершая безмолвный ритуал. Старуха с утра отправилась из дома. Ни разу за весь день Веру не выпустили из комнаты, хотя она слышала, что Архиповна вернулась и ворчит что-то себе под нос. Девушка крикнула:

– Дайте мне метелку и совок, я хочу прибраться!

Ответа не последовало. Старуха будто оглохла, как ее кухарка. Вера вновь побегала из угла в угол, соображая, как ей выбраться из плена, покуда не явился Алексеев с новыми притязаниями. Сложив в сак на всякий случай самые ценные украшения и вещицы, Вера пересмотрела платья и шляпки. Сундук, натурально, она не унесет с собой, надобно выбрать самое необходимое и обиходное. По погоде еще мантильку, перчатки… Оказалось, что самое трудное в побеге – остановиться на одном наряде, который пригодится на все случаи жизни. До вечера бывшая воспитанница и вчерашняя актриса ломала голову, что же ей выбрать: палевое из тафты, розовое шелковое или изумрудное креповое? А еще шляпку! Она должна подойти к любому наряду. Брать ли зонтик, если есть мантилья и шляпка? А как жаль оставлять альбом и портрет, истинные сокровища! «До встречи!» – шепнула Вера, пряча их поглубже в сундук. Надо ли упоминать, что на запястье она повязала нитку бисера, свой талисман.

Сгустились сумерки. Свечей пленнице не подавали, да из-за белых ночей было отменно светло. Сделав наконец свой выбор, Вера еще не знала, как на деле осуществить свой дерзкий план. Она положилась на случай и вдохновение. Случай же представился лишь через два дня, когда Вера изрядно уже ослабела от голода, но решимости не утратила. В тот час на ней было палевое платье из тафты. Не видя со стороны пленницы никаких поползновений на свободу, Матрена оставила в замке ключ. У Веры было мгновение в промежутке между подачей завтрака и переменой воды в умывальном кувшине. Набросив на плечи мантильку и прихватив шляпку и сак, девушка притаилась за дверью. Стоило Матрене внести кувшин в комнату, чтобы поставить его в таз, Вера тихо выскользнула из укрытия и заперла дверь на ключ. Матрена, кажется, не враз поняла, что случилось, она так и не подала ни звука, покуда Вера отодвигала щеколду и выбиралась в сени. Архиповна появится лишь к вечеру, у беглянки есть запас времени, чтобы убежать подальше отсюда.

Однако, оказавшись на солнечной улице, девушка не знала, в какую сторону направиться ей. Тут она вспомнила о Покровской церкви. Завязав ленты шляпки и спрятавшись за ее полями, беглянка почувствовала себя увереннее. Церковь, пожалуй, единственное место, где Вера не рискует столкнуться с Архиповной, да и Алексеевым. Там можно собраться с мыслями и решить, как действовать далее. Господь не оставит. Подумав так, Вера поспешила, насколько хватало ее слабых сил, к Покровской площади.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒