Виктор ФРАНКЛ 15 страница

Помимо моральной деформации, обнаруживающейся после внезапного снятия психического давления, были два других фундаментальных переживания, которые угрожали деформированием характера освободившегося узника: горечь обиды и утрата иллюзий, когда он возвращался к своей прежней жизни.

Горечь обиды вызывалась рядом вещей, с которыми он сталкивался, вернувшись в родной город. Когда по возвращении человек видел, что во многих местах его встречают, равнодушно пожав плечами или высказав несколько банальных фраз, его переполняла горечь обиды, и он спрашивал самого себя, для чего он прошел через все это. Когда он слышал одни и те же фразы почти повсюду: «Мы не знали об этом» и «Мы тоже страдали», тогда он спрашивал самого себя, неужели у них нет ничего лучшего, что они могли бы сказать ему?

Переживание утраты иллюзий имеет иной характер. Здесь это были не другие люди (чья поверхностность и черствость были столь отвратительны, что в конце концов вызывали такое чувство, что хотелось бы заползти в нору и больше не видеть и не слышать ни одного человеческого существа), но сама судьба, которая казалась такой жестокой. Человек, который в течение нескольких лет думал, что он достиг абсолютного предела возможных страданий, теперь видел, что страдание не имеет границ и что он может страдать еще больше и еще сильнее.

Когда мы говорили о попытках помочь человеку в лагере обрести мужество, мы говорили о том, что ему нужно показать что-то такое, что он может видеть в будущем. Ему нужно было напомнить о том, что жизнь еще ждала его, что кто-то ждал его возвращения. Но что же после освобождения? Для некоторых людей оказывалось, что никто их не ждал. Горе тому, кто узнавал, что человека, память о котором единственно давала ему мужество для существования в лагере, больше уже не было! Горе тому, кто находил, когда день осуществления его грез наконец наступал, что действительность столь сильно отличалась от того, по чему он так тосковал! Быть можеТ, он ехал домой, как делал это мысленно тысячи раз за эти годы и только лишь мысленно, нажимал кнопку звонка, как тысячи раз в своих грезах и снах, только лишь для того, чтобы узнать, что человека, который должен был открыть дверь, уже нет и никогда больше не будет.

Мы говорили друг другу в лагере, что нет на земле такого счастья, которое могло бы компенсировать наши страдания. Мы не надеялись на счастье — оно не было тем, что давало нам мужество и придавало смысл нашему страданию, нашим жертвам и нашему умиранию. И, однако, мы не были готовы к отсутствию счастья. Эта утрата иллюзий, которая ждала немалое число узников, была таким переживанием, которое оказалось для этих людей слишком тяжелым для того, чтобы пройти через него. Также и для психиатра оказалось нелегкой задачей помочь им преодолеть эту утрату иллюзий. Но это не должно было обескураживать его, напротив, это должно было стать дополнительным стимулом для приложения всех необходимых усилий.

Но для каждого из освобожденных узников наступает день, когда, оглядываясь назад, на свои лагерные переживания, он не в состоянии больше понять, как он выдержал все это.

Так же как день его освобождения действительно приходил, и все казалось прекрасным сном, так же приходил и день, когда все его лагерные переживания начинали казаться не чем иным, как кошмарным сном.

Кульминационным переживанием вернувшегося домой человека становится изумительное чувство, что, после всего им пережитого,ему уже нечего больше бояться — кроме Бога.

Глава II ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ ЛОГОТЕРЛПИИ

Читатели моего краткого автобиографического очерка обычно спрашивают о более полном к точном объяснении моей терапевтической доктрины. Поэтому я добавил краткий раздел по логотерапии к оригинальному изданию «От лагеря смерти к экзистенциализму». Но этого было недостаточно, и меня осаждали просьбами более полного изложения. В результате для настоящего издания я полностью переписал и значительно расширил мою работу.

Задача была не из легких. Сообщить читателю в коротком очерке материал, который потребовал четырнадцати томов в немецком издании, задача почти безнадежная. Я вспоминаю американского врача, который однажды обратился ко мне с вопросом: «Скажите, доктор, Вы психоаналитик?». На что я ответил: «Не совсем так, будем говорить, что я психотерапевт». Тогда он спросил меня: «К какой школе Вы относитесь?». Я ответил: «У меня своя собственная теория, она называется логотерапия». — «Вы можете сказать мне одной фразой, что такое логотерапия? — спросил сн.— По крайней мере, какая разница между психоанализом и логотера-пией?».— «Да, — сказал я, — но скажите сначала, можете ли Вы одной фразой объяснить, как Вы понимаете сущность психоанализа?» Его ответ был такой: «Во время психоанализа пациент должен лежать на кушетке и говорить Вам вещи, говорить о которых иногда неприятно». На что я незамедли-

тельно отреагировал следующей импровизацией: «Ну а в логотерапии пациент может сидеть, но должен выслушивать вещи, которые иногда очень неприятно слушать».

Конечно, это было сказано в виде шутки, а не в качестве определения законченной версии логотерапии. Однако в этой формулировке содержится нечто существенное, поскольку логатерапия в сравнении с психоанализом есть метод менее ретроспективный и менее нтроспективный. Логотерапия фокусируется скорее на будущем, т.е. на задачах и смыслах, которые должны быть рeaлизовaны пациентом в его будущем. В то же время логотерапия стремится де-фокусировать механизмы порочного круга и обратной связи, которые играют такую большую роль в развитии невроза. Тем самым типичная для невротика эгоцентрированность разрушается, вместо постоянного подпитывания и подкрепления.

Конечно, подобные формулировки страдают сверхупрощением; однако в логотерапии пациент действительно сталкивается c проблемами жизни и переориентируется относительно них. Моя импровизация определения логотерапии, следовательно, отражает реальность настолько, насколько истинно не-врогический индивид стремится избежать полного осознания своей жизненной задачи. Заставить его осознать эту задачу, разбудить его к более полному осознанию этой задачи — значит существенно повысить ею способность преодолеть свой невроз.

Позвольте мне объяснить, почему я использовал термин «логотерапия» для названия моей теории. «Логос» — греческое слово, которое означает «смысл». Логотерапия или, как ее называют некоторые авторы, «Третья Венская школа психотерапии» фокусируется на смысле человеческого существования, а также на поиске человеком такого смысла. Согласно логотерапии, стремление найти смысл в собственной жизни является первичной мотивирующей силой человека. Вот почему я говорю о воле к смыслу в противоположного принципу удовольствия (или, как мы можем обозначить это, стремлению к удовольствию), на котором центрируется психоанализ Фрейда, а также в противоположность воле к власти, акцентируемой в психологии Адлера.

Воля к смыслу

Поиск человеком смысла является первичной движущей силой в его жизни, а не «вторичной рационализацией» инстиктивных побуждений. Смысл уникален и специфичен потому, что он должен и может быть реализован именно этим человеком и никем другим; только тогда он приобретает значимость, удовлетворяющую его собственное стремление к смыслу. Есть авторы, считающие, что смыслы и ценности суть «не что иное, как защитные механизмы, формирования реакций и сублимации». Что касается меня, то я не хотел бы жить просто ради моих «защитных механизмов», равно как и не согласился бы умереть ради моих «формирований реакций». Человек, однако, способен жить и даже умереть ради его идеалов и ценностей. Несколько лет назад во Франции проводился опрос общественного мнения. Как показали результаты, 89% опрошенных признали, что человеку нужно «что-то такое», ради чего стоит жить. Более того, 61% согласились, что в их жизни есть что-то или кто-то, ради чего или кого они согласились бы умереть. Я повторил этот опрос в моей клинике в Вене среди пациентов и персонала, и результаты были практически такие же, как и во Франции; разница составила лишь 2%. Другими словами, стремление к смыслу для большинства людей есть подлинный факт.

Конечно, могут быть случаи, когда озабоченность ценностями является на самом деле только маскировкой внутренних конфликтов человека; но такие случаи представляют скорее исключение из правила, нежели само правило. В этих случаях психодинамическая интерпретация вполне оправдана. В таких случаях мы действительно имеем дело с псевдоценностями (хорошим примером этого является фанатизм), которые должны быть демаскированы. Демаскировка или развенчивание должны быть сразу же прекращены, как только мы сталкиваемся с аутентичным и подлинным в человеке, т. е. с желанием такой жизни, которая максимально возможно наполнена смыслом. Если же демаскировка при этом не прекращается, человек, занимающийся разоблачением, просто выдает свою собственную потребность принижать духовные стремления другого.

Мы должны остерегаться трактовок ценности в (терминах простого самовыражения человека. Потому что логос, или «смысл», есть не столько нечто, появляющееся из самого существования, сколько противостоящее ему. Если бы смысл, который должен реализовать человек, был всего лишь выражением его самости (self), или не более чем проекцией мысле-желаний, он сразу же утратил бы свой мовирующий характер. Это остается верным в отношении не только так называемой сублимации инстинктивных побуждений, но и того, что К. Г. Юнг называл «архетипами коллективного бессознательного», поскольку последние также были бы самовыражением, и именно человеческого рода как целого. Это остается верным также и в отношении дискуссий некоторых мыслителей-экзистенциалистов, которые видят в идеалах человека не что иное, как его собственные изобретения. Согласно Ж. П. Сартру, человек изобретает себя, он конструирует свою «сущность», т.е. то, что он есть, чем должен быть, чем он станет. Однако я полагаю, что смысл нашего существования не изобретается нами, но, скорее, нам открывается.

Психодинамическое исследование в области ценностей правомерно; вопрос в том, всегда ли оно релевантно. Прежде всего мы должны сознавать, что любое исключительно психодинамическое исследование может в принципе лишь обнаружить (выявить) движущие силы в человеке. Ценности, однако, не побуждают человека; они не толкают человека, но, скорее, ведут его. Это разница, о которой я постоянно вспоминаю, когда прохожу через двери американского отеля. Одну из них следует толкать, в то время как другую тянуть. Следовательно, когда я говорю, что ценности ведут или притягивают человека, то в этом подразумевается факт, что у человека всегда имеется свобода: свобода делать выбор между принятием и отверганием предполагаемого, т. е. между тем, осуществить потенциальный смысл или оставить его нереализованным.

Однако следует уяснить, что у человека не существует такой вещи, как моральное влечение, или даже религиозное влечение в том смысле, какой имеется в виду, когда говорят, что человек детерминирован базовыми инстинктами. Человека не влечет к моральному поведению; в каждом конкретном случае он решает поступать морально. Человек поступает так не для того, чтобы удовлетворить моральное влечение и иметь спокойную совесть, он поступает так ради дела, которому он себя посвятил или ради человека, которого он любит, или ради своего Бога. Если же он действительно ведет себя морально, чтобы иметь спокойную совесть, он становится фарисеем и перестает быть подлинно моральной личностью. Я думаю, что даже святые не заботились о чем-то другом, кроме как служить Богу, и я не думаю, что они когда-либо задавались целью стать святыми. Если бы такое случилось, то они стали бы скорее лишь перфекционис-тами, нежели святыми. Конечно, «спокойная совесть — лучшая подушка», как гласит немецкая поговорка; но подлинная моральность есть нечто большее, чем снотворное или транквилизатор.

Экзистенциальная фрустрация

Стремление человека к смыслу также может быть фрустрировано, и в таком случае логотералия говорит об «экзистенциальной фрустрации». Термин «экзистенциальный» мы будем использовать в трех значениях: для обозначения 1) самого существования, т. е. специфически человеческого способа бытия; 2) смысла существования; и 3) стремления к отысканию конкретного смысла в личном существовании, т. е. воли к смыслу.

Экзистенциальная фрустрация также может привести к неврозу. Для этого типа невроза логотерапия изобрела термин «ноогенный невроз», в отличие от невроза в обычном смысле этого слова, т. е. психогенного невроза. Ноогенный невроз происходит не в психологической, но, скорее, в ноологической сфере (от греческого «ноос», означающего разум, дух, смысл) человеческого существования. Это еще один логотерапевтический термин, обозначающий нечто, принадлежащее к «духовному» ядру человеческой личности. Следует, однако, иметь в виду, что в контексте логотерапии понятие «духовный» не имеет первично религиозной коннотации, но относится к специфически человеческой сфере духа.

Ноогенные неврозы

Ноогенные неврозы возникают не из конфликтов между влечениями и сознанием, но, точнее, из конфликтов между различными ценностями: другими словами, из моральных конфликтов, или, говоря более обобщенно, из духовных проблем. В числе таких проблем экзистенциальная фрустрация часто играет большую роль.

Вполне очевидно, что в случае ноогенных неврозов соотвествующей и адекватной терапией оказывается не терапия в обычном смысле, но, скорее, логотерапия — терапия, которая, затрагивает духовное измерение человеческого существования.

Действительно, «логос» по-гречески означает не только «смысл», но и «дух». Духовные явления, такие как стремление человека к осмысленному существованию, равно как и фрустрация этого стремления, трактуются логотерапией в духовных терминах. Они принимаются с искренностью и серьезностью, вместо того чтобы прослеживать их до бессознательных корней и источников, т. е. трактовать в терминах инстинктов.

Если врач не умеет отличить духовное измерение от инстинктивного, может возникнуть опасная путаница. Позвольте мне привести пример. Высокопоставленный американский дипломат явился в мою клинику с тем, чтобы продолжить психоаналитическое лечение, начатое им лет пять назад в Нью-Йорке. Прежде всего я спросил его, почему он решил, что ему необходимо проходить психоаналитическое лечение, какие причины вызвали необходимость его анализа. Оказалось, что пациент был неудовлетворен своей карьерой и считал невозможным соглашаться с американской внешней политикой. Его аналитик, однако, говорил ему снова и снова, что он должен примириться с его отцом, потому что правительство США, а также его начальники были ничем иным, как воображаемыми образами его отца, и, следовательно, его неудовлетворенность работой была обусловлена его затаенной ненавистью к отцу. В ходе анализа, длившегося пять лет, пациент все больше и больше склонялся к тому, чтобы принять интерпретации аналитика, пока, наконец, не потерял способность видеть лес реальности за деревьями символов и образов. После нескольких интервью стало ясно, что его потребность смысла жизни была фрустрирована его профессией, что в действительности он хотел бы найти какую-нибудь другую работу. Поскольку не было причин не отказываться от его профессии и не заняться поиском новой работы, он так и поступил, и это принесло благотворный результат. После этого прошло больше пяти лет, и все это время он остается вполне довольным своей новой профессией.

Я не думаю, что в этом случае я вообще имел дело с невротическим состоянием, и поэтому считаю, что этому пациенту не нужна была никакая психотерапия, в том числе и логотерапия, по той простой причине, что он вообще не был пациентом. Не всякий конфликт обязательно невротичен, бывают конфликты нормальные и здоровые. Подобным образом и страдания не всегда патологический феномен; страдание не только может не быть симптомом невроза, но даже, напротив, может быть человеческим достижением, особенно если оно возникает из экзистенциальной фрустрации. Я решительно отрицаю, что поиски смысла существования или даже сомнение в нем в любом случае вызваны болезнью или ее порождают.

Экзистенциальная фрустрация сама по себе ни патологична, ни патогенетична. Озабоченность и даже отчаяние человека по поводу ценности своей жизни является духовным страданием, но никоим образом не психическим заболеванием. Интерпретируя первое в терминах последнего, доктор может похоронить экзистенциальное отчаяние пациента под грудой транквилизаторов, в то время как его задачей скорее является провести пациента через его экзистенциальный кризис роста и развития.

Логотерапия считает своей задачей помочь пациенту найти смысл его жизни. В той мере, в какой логотерапия добивается, чтобы пациент осознал скрытый смысл своего существования, она является аналитическим процессом. В этом аспекте логотерапия напоминает психоанализ. Однако, пытаясь сделать нечто вновь осознаваемым, логотерапия не ограничивается инстинктивными фактами в бессознательном пациента. Она фокусируется на духовных реальностях, таких как потенциальный смысл существования человека, который должен быть реализован, и его воля к смыслу. Любой анализ, однако, даже если он абстрагируется от ноологического или духовного измерения в ходе терапевтического процесса, стремится побудить пациента осознать то, к чему он действительно стремится в глубине души. Логотерапия расходится с психоанализом в том, что она рассматривает человека как такое существо, главной целью которого является осуществление смысла и актуализация ценностей скорее, нежели простое удовлетворение влечений и инстинктов, простое примирение конфликтующих «оно», «я» и «сверх-я» или адаптация и приспособление к обществу и среде.

Ноодинамика

Разумеется, поиск человеком смысла и ценностей скорее вызовет внутреннее напряжение, чем приведет к внутреннему равновесию. Однако именно это напряжение является необходимым условием психического здоровья. Нет ничего в мире, я могу утверждать, что столь же эффективно помогало бы выдержать даже самые худшие условия, как осознание смысла нашей жизни. Есть много мудрости в словах Ницше: «Тот, у кого есть для чего жить, может выдержать почти любое как». Я могу видеть в этих словах истинный девиз для любой психотерапии. В нацистских концлагерях можно было наблюдать (и это подтверждали позднее американские психиатры в Японии и Корее;, что те узники, которые знали, что у них была задача, которую они должны были выполнить, были более способны выжить.

Что касается меня самого, то когда я попал в концлагерь Освенцим, моя рукопись, готовая к публикации, была конфискована. Конечно же, мое глуоокое стремление написагь эту рукопись заново помогло мне пережить ужасы лагеря. Когда я заболел тифом, я набросал на маленьких обрывках бумаги много заметок, которые должны были помочь мне снова написать рукопись, если бы мне довелось дожить до дня освобождения. Я уверен, что эта работа по восстановлению моей утраченной рукописи в темных бараках концентрационного лагеря Баварии помогла мне преодолеть опасность коллапса.

Таким образом, можно полагать, что душевное здоровье основывается на определенной степени напряжения, напряжения между тем, что человек уже достиг, и тем, что он еще должен осуществить; или тем, что он есть, и тем, чем он должен стать. Такое напряжение внутренне присуще человеку и, следовательно, необходимо для его душевного благополучия. Мы не должны поэтому колебаться в том, чтобы возбудить в человеке такое напряжение, связанное с его потенциальным смыслом, требующим осуществления. Только таким путем мы возбудим его волю к смыслу из ее латентного состояния.

Я считаю опасным заблуждением полагать, что человеку необходимо прежде всего равновесие или, как говорится в биологии, «гомеостазис», т. е. безнапряженное состояние. Человеку на самом деле требуется не равновесие, но скорее стремление и борьба за цель, достойную его. Он нуждается не в разрядке напряжения любой ценой, но в возбуждении потенциального смысла, который он должен реализовать. Человек нуждается не в гомеостазисе, но в том, что я называю «ноодинамикой», т. е. в духовной динамике в полярной области напряжения, где одним полюсом является смысл, подлежащий осуществлению, а другим — человек, который должен его осуществить. И не надо думать, что сказанное справедливо только по отношению к нормальным состояниям. Для невротических состояний оно еще более значимо. Если архитектор хочет укрепить ветхую арку, он увеличивает положенный сверху груз, с тем чтобы ее концы скрепились более прочно. Так же и терапевт, если он хочет укрепить душевное здоровье пациента, не должен бояться увеличить груз путем переориентации в отношении смысла его жизни.

Показав благотворное влияние ориентации на смысл, теперь я обращаюсь к вредоносному влиянию чувства, на которое столь многие пациенты жалуются сегодня, а именно чувства полной и окончательной бессмысленности их жизни. У них утрачено осознание смысла, ради которого стоит жить. Их преследует переживание внутренней пустоты, пустоты внутри самих себя; они оказались в ситуации, которую я назвал «экзистенциальным вакуумом».

Экзистенциальный вакуум

Экзистенциальный вакуум является широко распространенным явлением в двадцатом веке. Это вполне понятно и может быть объяснено двойной утратой, которую человек претерпел в ходе его становления подлинно человеческим существом. В начале своей истории человек утратил некоторые из базисных животных инстинктов, которые определяли и обеспечивали поведение животных. Такая обеспеченность, подобно раю, закрылась для человека навсегда; человек должен осуществлять свой выбор. В дополнение к этому, однако, человек претерпел и другую потерю в более недавнем своем развитии: традиции, которые поддерживали его поведение, сейчас быстро ослабевают. Никакой инстинкт не говорит ему, что ему делать, и никакая традиция не подсказывает, что он должен делать; скоро он уже не будет знать, что он хочет делать. Все больше и больше он руководствуется тем, чего добиваются от него другие, все больше и больше оказываясь жертвой конформизма.

Нами было проведено статистическое обследование пациентов и персонала неврологического отделения нашей поликлиники. Оно показало, что 55% опрошенных обнаружили более или менее выраженную степень экзистенциального вакуума. Другими словами, более половины из них переживали утрату чувства осмысленности жизни.

Экзистенциальный вакуум проявляется прежде всего в состоянии скуки. Теперь мы понимаем Шопенгауэра, полагавшего, что человечество, видимо, осуждено вечно колебаться между двумя крайностями — лишениями и скукой, фактически скука в наше время создает для психиатров больше проблем, чем лишениями эти проблемы угрожающе нарастают, так как прогрессирующая автоматизация производства, вероятно, ведет к значительному увеличению свободного времени. Беда в том, что многие не узнают, что делать с этим свободным временем.

Давайте подумаем, например, о «воскресном неврозе», этом виде депрессии, которым страдают люди, осознающие отсутствие содержания в их жизни, когда натиск рабочей недели прекращается и становится явной своя внутренняя пустота. Немало случаев суицида можно было бы объяснить подобным экзистенциальным вакуумом. Такие распространенные явления, как алкоголизм и юношеская преступность, нельзя понять, если не учитывать лежащий в их основе экзистенциальный вакуум. Это справедливо также и в отношении психологических кризисов пенсионеров и пожилых людей.

Более того, существуют разного рода маскировки и мимикрии, в которых проявляется экзистенциальный вакуум. Иногда фрустрированная потребность смысла компенсируется стремлением к власти, включая наиболее примитивную волю к власти — стремление к обогащению. В других случаях место фрустрированной потребности смысла занимает стремление к удовольствию. Вот почему экзистенциальная фрустрация часто выливается в сексуальную компенсацию. Мы можем наблюдать в таких случаях, что сексуальное либидо становится чрезмерно активизированным и агрессивным, заполняя экзистенциальный вакуум.

Аналогичное явление наблюдается в случаях невроза. Существуют определенные типы механизмов обратной связи и образования порочного круга, которых я коснусь дальше. Можно наблюдать вновь и вновь, что эта симптомопатология вторгается в экзистенциальный вакуум и продолжает в нем расцветать. У таких пациентов мы имеем дело не с нооген-ным неврозом. Однако мы никогда не сможем помочь пациенту преодолеть его состояние, если не дополним психотерапевтическое лечение логотера-пией. Потому что заполнение экзистенциального вакуума предохранит пациента от повторного заболевания. Следовательно, логотерапия показана не только в ноогенных случаях, как отмечалось выше, но также и в психогенных, и особенно в тех, которые я назвал «соматогенными (псевдо-)неврозами». В этом свете вполне оправдано сделанное однажды Магдой Б. Арнольд утверждение: «Всякая терапия в той или иной степени должна также быть и логотерапией».1

Давайте теперь рассмотрим, что мы должны делать, когда пациент спрашивает, в чем состоит смысл его жизни.

1 М В. Arnold, J. A. Gasson. The Human Person. New York: Ronald Press Company, 1954- P. 618.

Смысл жизни

Я не думаю, чтобы врач мог ответить на этот вопрос в общих терминах. Ибо смысл жизни отличается от человека к человеку, со дня на день и от часа к часу. Следовательно, важен не смысл жизни в общем, но, скорее, специфический смысл жизни личности в данный момент. Постановку вопроса в общих терминах можно сравнить с вопросом, поставленным чемпиону мира по шахматам: «Скажите, учитель, какой самый хороший ход в мире?» Просто не существует такой вещи, как лучший или даже хороший ход независимо от конкретной ситуации в игре и конкретной личности противника. То же самое справедливо и по отношению к человеческому существованию. Нельзя заниматься поиском абстрактного смысла жизни. У каждого человека имеется свое собственное признание в жизни; каждый должен иметь задачу, которая требует разрешения. Никто не может повторить его жизни. То есть у каждого человека его задача уникальна, как и его специфические возможности выполнения. Поскольку каждая ситуация в жизни представляет вызов человеку и проблему, требующую разрешения, вопрос о смысле жизни может быть инвертирован. В конечном счете человек не должен спрашивать, в чем смысл его жизни, но скорее он должен осознавать, что это он сам — тот, кого спрашивают. Живущему в мире человеку вопросы задает жизнь, и он может ответить жизни, только отвечая за свою собственную жизнь. Он может дать ответ жизни, только принимая ответственность на себя. Итак, логотерапия видит в ответственности саму сущность человеческого существования.

Сущность существования

Этот акцент на ответственности отражается в категорическом императиве логотерапии, который гласит: «Жить так, как если бы ты живешь уже второй раз и как если бы ты поступил в первый раз так же неправильно, как собираешься поступить сейчас!». Мне кажется, что ничто не стимулирует чувство ответственности больше, чем эта максима, которая предлагает вообразить сначала, что настоящее уже стало прошлым, и затем, что прошлое может быть изменено и исправлено. Такой прием сталкивает человека с конечностью жизни, а также с окончательностью {законченностью) того, ччо он сделает из своей жизни и самого себя.

Логотерапия стремится побудить пациента к полному осознанию его собственной ответственности, следовательно, ему должна быть оставлена возможность выбора: за что, по отношению к чему или к кому он осознает себя ответственным. Вот почему логотераиевг из всех психотерапевтов менее всею подвержен искушению навязывать пациенту ценностные суждения, потому что он никогда не позволяет пациенту переносить ответственность за суждедие на доктора.

Таким образом, самому пациенту необходимо решать, должен ли он интерпретировать свою задачу, как быть ответственным перед обществом или же перед его собственной совестью. Большинство, однако, считают себя ответственными перед Богом; они интерпретируют свою жизнь не только в терминах поставленной перед ними задачи, но и в отношении к тому, кто ставил задачу перед ними.

Логотерапия не поучает и не проповедует. Она равно далека и от логического рассуждения, и от морального увещевания. Образно говоря, роль лого-терапевта ближе роли офтальмолога, нежели художника. Художник стремится передать картину мира, как он ее видит; офтальмолог старается дать нам возможности видеть мир таким, каков он в реальности. Роль логотерапевта состоит в расширении и Прояснении поля зрения пациента, с тем чтобы весь спектр смыслов и ценностей стал видимым и осознаваемым им. Логотерапия не стремится навязывать какие бы то ни было суждения пациенту, ибо истина утверждает себя сама и не нуждается во вмешательстве.

Декларируя, что человек — существо ответственное и что он должен актуализировать потенциальный смысл его жизни, я хотел бы подчеркнуть, что подлинный смысл жизни должен быть найден в окружающем мире скорее, нежели в самом человеке или в его собственной психике, как если бы она была замкнутой системой. Точно так же реальная цель человеческого существования не может быть достигнута посредством так называмой самоактуализации. Человеческое существование в сущности скорее са-мотрансцендентно, нежели самоактуализируемо. Самоактуализация вообще не может быть целью по той простой причине, что,чем больше человек будет стремиться к ней, тем больше он будет промахиваться. Ибо только в той мере, в какой он будет посвящать себя осуществлению цели его жизни, он и будет себя актуализировать. Иными словами, самоактуализация не будет достигнута, если это становится самоцелью, но может быть лишь сопутствующим эффектом самотрансценденции.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 141516 17 18 Следующая ⇒