Симона де Бовуар 17 страница

Мы уже видели, что не было никогда никаких свободных

женщин, которых бы потом поработили мужчины, и что разделение на два пола не привело к разделению на касты. Уподоблять

1 «...Женщина — это не бесполезное повторение мужчины, а зачарованное место, где осуществляется живая связь человека и природы. Исчезни она, и мужчины останутся одни, чужестранцы без паспорта в ледяном мире. Она — сама земля, вознесенная к вершинам жизни, земля, ставшая ощутимой и радостной; а без нее земля для человека нема и мертва», — пишет Мишель Карруж («Les pouvoirs de la femme». — «Cahiers du Sud», № 292).

женщину рабу — это ошибка; среди рабов были женщины, но были всегда и свободные женщины, то есть те, что обладали религиозным и социальным достоинством: они соглашались на мужское верховенство, и мужчина не чувствовал угрозы бунта, который мог бы самого его превратить в объект. Таким образом, женщина представлялась как несущественное, которое никогда не станет существенным, как абсолютно Другой в одностороннем порядке. Все мифы о сотворении мира выражают это ценное для мужчины убеждение, и среди прочих — легенда «Бытия», которая через христианство утвердилась в западной цивилизации. Ева была сотворена не одновременно с мужчиной; ее сделали не из какого-то другого материала, но и не из той же глины, что пошла на изготовление Адама, — она вышла из ребра первого мужчины. Само рождение ее не было автономным; Бог не просто так решил сотворить ее ради нее самой и ради того, чтобы она в ответ поклонялась ему непосредственно; он дал ее Адаму, чтобы спасти его от одиночества, в муже — ее источник и цель; она его дополнение, как и следует несущественному. Таким образом, она представляется привилегированной жертвой. Она — природа, просветленная сознанием, она — сознание, подчиненное от природы. Чудесная надежда, которую мужчина часто связывает с женщиной, заключается в том, что он надеется полностью состояться как бытие, телесно обладая другим бытием, и в то же время утвердиться в сознании своей свободы благодаря близости со свободой покоренной. Ни один мужчина не согласился бы стать женщиной, но все они хотят, чтобы женщины были. «Возблагодарим Господа за то, что он сотворил женщину». «Природа добра, ибо даровала мужчинам женщину». В этих и подобных им фразах мужчина который раз с вызывающей наивностью утверждает, что его присутствие в этом мире — факт неизбежный, его право, а вот присутствие женщины — простая случайность, но случайность счастливая. Будучи воспринимаема в качестве Другого, женщина тем самым воспринимается как полнота бытия в противоположность тому существованию, что заставляет человека ощущать внутри себя ничто; Другой, определенный как объект в глазах субъекта, полагается как «вещь-в-себе», то есть как бытие. В женщине позитивно воплощается отсутствие чего-то, которое человек носит в своем сердце, и он надеется реализовать себя, пытаясь через нее добраться до самого себя.

В то же время она представляла для него не единственное воплощение Другого, не всегда в истории ей придавалось такое значение. Бывали моменты, когда ее затмевали другие идолы. Когда гражданина поглощает Город, Государство, у него уже нет возможности заниматься своей частной судьбой. Посвященная государству спартанка имела более высокое положение, чем другие греческие женщины. Но зато ее и не преображала никакая мужская мечта. Культ вождя, будь то Наполеон, Муссолини, Гитлер, исключает всякий иной культ. При военной диктатуре, при тота-

литарном режиме женщина перестает быть привилегированным объектом, и, разумеется, женщину обожествляют в богатой стране, жители которой не слишком представляют себе, во имя чего им жить, — что и происходит в Америке, Зато социалистические теории, требующие уравнивания всех людей, не признают, чтобы в будущем и даже уже в настоящем какая-либо категория людей была объектом или идолом: в подлинно демократическом обществе, о котором возвещает Маркс, нет места Другому. И все же немногие мужчины в точности соответствуют образу солдата, борца, который они для себя выбрали; и в той мере, в какой они продолжают оставаться личностями, женщина сохраняет в их глазах особую ценность. Я видела письма немецких солдат к французским проституткам, где, несмотря на нацизм, наивно просматривалась живучая традиция голубого цветка. Коммунистические писатели, вроде Арагона во Франции или Витторини в Италии, в своих произведениях выводят на первый план женщину — возлюбленную и мать. Быть может, когда-нибудь миф о женщине угаснет: чем больше женщины утверждают себя как человеческие существа, тем скорее умирает в них чудесное качество Другого, Но пока миф этот живет в сердцах всех мужчин.

Любой миф предполагает наличие Субъекта, проецирующего свои чаяния и опасения в трансцендентное небо. Поскольку женщины не полагали себя как Субъект, они не создали мужского мифа, в котором отразились бы их проекты; у них нет ни религии, ни поэзии, которые принадлежали бы собственно им: они и мечтают посредством мужских мечтаний. Они поклоняются богам, придуманным мужчинами. Последние для собственного восхваления создали великие мужественные образы: Геракла, Прометея, Парсифаля; в судьбе этих героев женщина играет второстепенную роль. Конечно, существуют стилизованные образы мужчины, в которых он запечатлен в своих отношениях с женщиной, — это образы отца, соблазнителя, мужа, ревнивца, хорошего сына, дурного сына; но их опять же создали мужчины, и до уровня мифа они не поднялись; практически это всего лишь клише. А вот женщина определяется исключительно в своих отношениях с мужчиной. Асимметрия отношений между мужской и женской категориями проявляется в одностороннем построении сексуальных мифов. Иногда говорят «пол», позразумевая под этим женщину; она — плоть и связанные с плотью наслаждения и опасности. А что для женщины сексуальное и плотское воплощено в мужчине — это истина, которая не провозглашалась никогда, потому что провозглашать ее было некому. Изображение мира, как и сам мир, — это дело мужчин; они описывают его со своей точки зрения, которую они путают с абсолютной истиной, Описать миф всегда трудно; его никак не охватишь, не очертишь, он неотступно присутствует в сознании людей, но никогда не предстает перед ними как застывший объект. Он так изменчив, так противоречив, что не сразу понимаешь, насколько он цель-

ный: Далила и Юдифь, Аспазия и Лукреция, Пандора и Афина, женщина — это одновременно Ева и Дева Мария. Она идол, прислуга, источник жизни, мощь тьмы; она — элементарное молчание истины; она — лукавство, болтливость и ложь; она — целительница и колдунья; она — добыча мужчины, она же — его погибель, она — все, чем он не является, но что хочет иметь, она его отрицание и смысл его жизни.

«Быть женщиной, — говорит Кьёркегор1, — это что-то настолько странное, настолько смешанное и сложное, что ни один предикат не может этого выразить, а если употребить все те многочисленные предикаты, которые хочется употребить, они будут настолько противоречивы, что выдержать это под силу только женщине». Происходит это потому, что женщину рассматривают не позитивно, как она есть для себя, но негативно, как она представляется мужчине. Ибо если и есть другие Другие помимо женщины, она тем не менее всегда определяется как Другой. И амбивалентность ее — это амбивалентность самой идеи Другого, амбивалентность положения человека, как он определяет себя в своем отношении к Другому. Мы уже говорили, Другой — это Зло; но будучи необходимым Добру, оно оборачивается Добром; через Другого я подступаю ко Всему, но он же меня от Всего отделяет; он — врата в бесконечность и мера моей конечности, И поэтому женщина не воплощает никаких застывших понятий; через нее неустанно совершается переход от надежды к краху, от ненависти к любви, от добра к злу, от зла к добру. Под каким углом зрения ни рассматривай ее, прежде всего бросается в глаза эта амбивалентность.

Мужчина ищет в женщине Другого как Природу и как себе подобного. Однако известно, какие амбивалентные чувства внушает человеку Природа. Он эксплуатирует ее, но она его подавляет; он рождается из нее и в ней умирает; она — источник его бытия и царство, которое он подчиняет своей воле; это материальная оболочка, в которой томится душа, и это — высшая реальность; она — случайность и Идея, конечность и тотальность; она — то, что противостоит Духу, и сам Дух. То союзница, то враг, она представляется сумрачным хаосом, откуда бьет жизнь, и самой жизнью, и потусторонним миром, к которому она устремлена, — женщина же олицетворяет природу как Мать, Супруга и Идея; образы эти иногда смешиваются, иногда противостоят друг Другу, и у каждого из них два лица.

Человек уходит своими корнями в Природу; он был рожден, как животные и растения; он прекрасно знает, что существует, только пока живет. Но со времен наступления патриархата Жизнь в его глазах приобрела двойственный характер; это созна-

«Этапы жизненного пути».

ние, воля, трансценденция, это — дух; но это и материя, пассивность, имманентность, это — плоть, Эсхил, Аристотель, Гиппократ провозгласили, что на земле, как и на Олимпе, подлинно творческое начало — это начало мужское: от него происходят форма, число, движение; колосья преумножаются благодаря Деметре, но первопричина колоса и его истинность — в Зевсе; плодовитость женщины стала рассматриваться лишь как пассивная добродетель. Она — земля, мужчина же — семя, она — вода, он — огонь. Сотворение мира часто представлялось как брак огня и воды; живые существа рождаются из теплой влаги; Солнце — супруг Моря; Солнце, Огонь — это божества мужского пола; а Море — это один из наиболее универсальных материнских символов. Инертная вода терпит воздействие палящих лучей, которые ее оплодотворяют. И так же неподвижная, возделанная трудами человека пашня принимает зерна в свои борозды. Между тем ее участие необходимо: она питает семя, хранит его в себе, дает ему плоть. Поэтому даже после свержения с престола Великой Матери мужчина продолжал поклоняться богиням плодородия1; Кибеле он обязан своим урожаем, стадами, своим благополучием. Он обязан ей собственной жизнью. Он возносит воду до высот огня. «Слава морю! Слава пучине, объятой священным огнем! Слава волне! Слава огню! Слава чудному событию!» — пишет Гёте во второй части «Фауста»: Слава чуду и хваленье Морю в пламени и пене! Слава влаге и огню! Слава редкостному дню!2

Он почитает Землю — «The matron Clay» («Матрону Плоть»), как называет ее Блейк. Один индийский пророк советует своим ученикам не копать землю, ибо «грех уязвить, порезать, разорвать нашу общую мать, возделывая ее под пашню,., Возьму ли я в руки нож, чтобы вонзить его в грудь моей матери?.. Покалечу ли плоть ее, чтобы добраться до костей?.. Как посмел бы я остричь волосы матери моей?» В Центральной Индии байжа также считают за грех «плугом разрывать чрево земли-матери», И наоборот, Эсхил говорит об Эдипе, что он «дерзнул обронить семя в борозду, из которой был рожден». Софокл говорит об «отцовских бороздах» и о «пахаре, хозяине далекого поля, в которое наведывается лишь раз в пору сева». Возлюбленная из египетской песни

1 «Я буду воспевать землю, всеобщую матерь на незыблемых опорах, почтенную прародительницу, питающую в своем лоне все сущее», — говорится в одном гомеровском гимне. Эсхил тоже прославляет землю, которая «порождает все существа, питает их, а потом снова принимает от них плодотворное семя».

2 Перевод Б. Пастернака.

заявляет: «Я — земля!» В исламских текстах женщину называют «полем... виноградом». Святой Франциск Ассизский в одном из своих гимнов говорит о «сестре нашей земле, матери нашей, хранящей и лелеющей нас, производящей самые разнообразные плоды с разноцветными цветами и травой». Мишле, принимая грязевые ванны в Аккуи, восклицает: «О дорогая наша общая мать! Мы с тобой одно. Из тебя я пришел, к тебе возвращусь!..» Были даже целые эпохи, когда утверждался витальный романтизм, желавший, чтобы Жизнь восторжествовала над Духом, — и тогда магическая плодовитость земли, женщины представляется большим чудом, чем продуманные действия мужчины; тогда мужчина мечтает снова слиться с сумраком материнского лона, чтобы там обрести истинный источник своего бытия. Мать — это корень, уходящий в глубины космоса и всасывающий в себя его соки, она — ключ, из которого бьет живая вода, она же — питающее молоко, горячий источник, грязь из земли и воды, исполненная живительных сил!.

Но, как правило, человек восстает против своего плотского состояния; он считает себя падшим богом: проклятие его в том, что он пал с лучезарного и упорядоченного неба в хаотический сумрак материнского чрева. И этот огонь, это активное и чистое дуновение, в котором ему хочется узнавать себя, женщина держит в плену землистой грязи. Он желал бы стать необходимым, как чистая Идея, как Одно, Все, Абсолютный Дух, а вместо этого томится в пределах тела, в пространстве и времени, которые он не выбирал, куда его не звали, бесполезный, громоздкий, нелепый. Случайность плоти — это случайность самого его бытия, которое он вынужден сносить при всей своей оставленности и ничем не оправданной никчемности, Случайность обрекает его на смерть. Тот дрожащий желатин, что вырабатывается в матке (потаенной и закрытой, как могила, матке), слишком напоминает влажную вязкость падали, чтобы он не отвернулся от нее с содроганием. Всюду, где идет процесс созидания жизни, в прорастании зерна, в ферментации, эта жизнь вызывает отвращение, ибо созидание ее возможно только через разложение; скользкий зародыш открывает цикл, который заканчивается гниением смерти. Поскольку человека ужасает никчемность и смерть, его ужасает и то, что сам он был зачат; он хотел бы отречься от своих связей с животным миром; фактом своего рождения он оказывается во власти смертоносной Природы. У примитивных народов роды окружены строжайшими табу; в частности, плаценту следует непременно сжечь или выбросить в море, ибо тот, кто завладеет ею, будет держать в своих руках судьбу новорожденного; эта оболочка, в которой формировался плод, — символ его зависимости; уничтожение ее позволяет человеку оторваться от живой магмы

«Буквально женщина — это Исида, плодовитая природа. Она — река и Русло реки, корень и роза, земля и вишневое дерево, лоза и виноградина» (М. К ? ? ? уж . Цит. соч.).

и реализовать себя как автономное существо. Скверна рождения падает на мать. Левит и все древние своды законов предписывают роженице совершение очистительных обрядов; и во многих деревнях церемония взятия молитвы продолжает ту же традицию. Известно, какую неловкость, часто маскируемую смешком, непроизвольно ощущают дети, девушки, мужчины при виде живота беременной женщины или налившихся грудей кормилицы. В музеях Дюпюитрина любопытные разглядывают восковых зародышей и законсервированные плоды с тем нездоровым интересом, что вызвал бы у них вид разрытой могилы. При всем уважении, которым функция деторождения окружена в обществе, она все же внушает непроизвольное отвращение. И если в раннем детстве маленький мальчик чувственно привязан к материнской плоти, то, когда он вырастает, входит в общество, осознает индивидуальность своего существования, эта плоть вызывает у него страх; он предпочитает ничего не знать о ней и видеть в матери только нравственную личность; и если он жаждет видеть ее чистой и целомудренной, то виной тому не столько любовная ревность, сколько отказ признать, что у нее есть тело. Подросток смущается и краснеет, если, гуляя с приятелями, встречает мать, сестер или еще какую-нибудь родственницу; присутствие их возвращает его в область имманентности, откуда от хочет улететь, обнаруживает корни, от которых он хочет оторваться. Раздражение, которое испытывает мальчик от поцелуев и ласк матери, имеет тот же смысл; он отвергает семью, мать, материнское чрево. Он хотел бы, как Афина, вступить во взрослый мир вооруженным с головы до пят, неуязвимым1. То, что он был зачат и рожден, — это проклятие, тяготеющее над его судьбой, нечистота, пятнающая его бытие. А еще это возвещение о смерти. Культ прорастания всегда ассоциировался с культом мертвых. Мать-Земля поглощает во чреве своем останки своих детей. Именно женщины — парки и мойры — ткут человеческую судьбу; но они же и обрывают ее нить. В большинстве народных представлений Смерть — женщина, и женщинам надлежит оплакивать мертвых, потому что

смерть — это их дело2, Таким образом, у Женщины-Матери на лице печать тьмы: она — хаос, из которого все вышло и куда все должно однажды вернуться, она — Ничто. В Ночи сходятся многочисленные аспекты мира, на смену которым приходит день: это ночь духа, томящегося в плену универсальной и непроницаемой материи, ночь сна и

1 См. немного далее наш анализ Монтерлана, который дает образцовое воплощение этой точки зрения.

2Дeмeтpa представляет собой тип mater dolorosa (скорбящей матери). Но другие богини — Иштар, Артемида — жестоки. Кали держит в руках череп, наполненный кровью. «Головы свежеубиенных быков твоих висят на шее твоей, как ожерелье... Тело твое прекрасно, как дождевые облака, ноги твои забрызганы кровью», — говорит о ней один индийский поэт.

пустоты. В морских глубинах царит ночь: женщина — это Маге tenebrarum (сумрачное море), внушавшее страх древним мореплавателям; и в недрах земли тоже царит ночь. Эта ночь, грозящая поглотить человека, ночь, представляющая собой обратную сторону плодовитости, вселяет в него ужас. Он стремится к небу, к свету, к залитым солнцем вершинам, к чистому и прозрачному, как кристалл, холоду лазури; а под ногами у него влажная, теплая, темная, готовая вобрать его в себя бездна; множество легенд повествуют о героях, навеки канувших после того, как однажды попали в материнский сумрак — в пещеру, в пропасть, в ад.

Но здесь снова проявляется амбивалентность: всегда вызывая ассоциацию со смертью, прорастание в то же время несет в себе идею плодовитости. Ненавистная смерть представляется как новое рождение и сразу становится священной. Умерший герой воскресает, как Озирис, каждой весной, новые роды дают ему новую жизнь. Высшая надежда человека, говорит Юнг, «это чтобы сумрачные воды смерти стали водами жизни, чтобы смерть и ее холодные объятия стали материнским чревом, подобно морю, которое хоть и поглощает солнце, но заново рождает его в своих глубинах»!. Погребение бога-солнца в морской пучине и его новое блистательное явление — это общая тема многих мифологий, И человек тоже одновременно хочет жить, но стремится к покою, сну, его влечет к себе ничто. Он не хочет быть бессмертным, а через это может научиться любить смерть, «Неорганическая материя — это материнское чрево, — пишет Ницше. — Быть освобожденным от жизни — значит снова стать истинным, завершиться. И понимающий это отнесся бы к возвращению в состояние бесчувственного праха как к празднику». Чосер вкладывает в уста старика, который никак не может умереть, такую мольбу: Палкой моей ночью и днем

Стучусь я в землю, дверь матери моей, И говорю: «О мать! Впусти меня».

Человек хочет утвердить свое существование во всей его исключительности и обрести гордое спокойствие от осознания своего «существенного отличия», но также он желает сломать преграды своего «я», слиться с водой, землей, ночью, с Ничем и со Всем. Женщина, обрекающая мужчину на конечность, в то же время позволяет ему выйти за пределы своего «я»: отсюда и связанная с нею двусмысленная магия.

Во всех цивилизациях и даже в наши дни она внушает мужчине ужас: он проецирует на нее ужас перед собственной плотской случайностью. Девочка, не достигшая половой зрелости, не таит в себе угрозы, не окружена никакими табу, в ней нет ничего сак-

«Метаморфозы либидо».

рального. Во многих примитивных обществах даже ее половой орган представляется невинным: с самого детства мальчикам и девочкам дозволяются эротические игры. Женщина становится нечистой с того момента, как может зачать. Часто встречаются описания строгих табу, окружавших в примитивных обществах девочку в день ее первой менструации; даже в Египте, где к женщине относились с исключительным почтением, на протяжении всего периода месячных ее держали взаперти 1. Часто ее выгоняют на крышу какого-нибудь дома, отправляют в хижину, расположенную за пределами деревни, ее нельзя ни видеть, ни трогать — больше того, она сама не может касаться рукой своего тела; у народов, ежедневно занимающихся вычесыванием вшей, ей дают палочку, чтобы она могла почесаться; ей нельзя прикасаться пальцами к пище; иногда ей вообще запрещается есть; в других случаях мать и сестра могут покормить ее с помощью какого-нибудь инструмента; но все предметы, которых она касалась в этот период, должны быть сожжены. После первого испытания связанные с менструацией табу перестают быть настолько суровыми, но по-прежнему остаются строгими, В Левите, в частности, говорится; «Если женщина имеет истечение крови, текущей из ее тела, то она должна сидеть семь дней во время очищения своего. И всякий, кто прикоснется к ней, нечист будет до вечера. И все, на чем она ляжет... и все, на чем сядет, нечисто. И всякий, кто прикоснется к постели ее, должен вымыть одежды свои и омыться водою и нечист будет до вечера». Этот текст в точности совпадает с тем местом, где речь идет о нечистоте в результате заболевания гонореей. И очистительная жертва в обоих случаях одинакова. Очистившись от истечений, следует отсчитать семь дней и принести двух горлиц или двух молодых голубей священнику, который принесет их в жертву Всевышнему. Следует отметить, что в матриархальных обществах менструации приписывались амбивалентные свойства. С одной стороны, она парализует социальную деятельность, подрывает жизненные силы, от нее вянут цветы и падают плоды; но она может действовать и благотворно: выделения используются для приготовления любовных напитков и лекарств, в частности для врачевания порезов и синяков. Еще сегодня у некоторых индейцев, когда они отправляются сражаться с фантастическими чудовищами, населяющими их реки, принято вывешивать на носу лодки пучок волокон, смоченных менструальной кровью: ее испарения губительно действуют на их сверхъестественных врагов, В некоторых греческих городах девушки несли в знак поклонения в храм Астарты белье, запачканное первой

1 Впрочем, разница между мистическими и мифологическими верованиями и жизненным опытом человека сказывается в следующем факте: ЛевиСтрос свидетельствует, что «молодые люди племени ниммебаго посещают своих любовниц, пользуясь покровом тайны, которым они окружены в результате уединения, предписанного в период месячных».

К оглавлению

кровью. Однако с пришествием патриархата подозрительной жидкости, истекающей из женского органа, приписывались лишь губительные свойства. Плиний в своей «Естественной истории» говорит: «Женщина в период менструации портит урожай, опустошает сады, губит ростки, заставляет падать плоды, губит пчел; если она коснется вина, оно превращается в уксус; молоко скисает...» Древний английский поэт выражает те же чувства, говоря: Oh! menstruating woman, thou'st a fiend From whom all nature should be screened!

О женщина! Твои менструации — это бедствие, От которого следовало бы оберегать всю природу!

Эти верования сильны даже в наши дни. В 1878 году один член Британской медицинской ассоциации дал интервью «Бритиш медикэл джорнэл», где заявил следующее: «Не вызывает сомнений, что мясо портится, если к нему прикасаются женщины, имеющие в это время менструацию»; он утверждает, что сам лично наблюдал два случая, когда окорок испортился при подобных обстоятельствах. В начале нашего века на сахарных заводах Севера устав запрещал женщинам появляться на предприятии в период того, что англосаксы называют «curse» — «проклятия», ибо иначе сахар чернеет, В Сайгоне женщин не берут на фабрики по производству опиума: из-за их месячных опиум сворачивается и становится горьким. Подобные верования до сих пор сохранились во многих французских деревнях. Любая хозяйка знает, что у нее ни за что не получится майонез во время женского недомогания или в присутствии женщины, у которой в этот момент месячные. В Анжу недавно один старый садовник, поставив в погребе сок из годового урожая яблок, писал хозяину дома: «Надо попросить живущих в доме и приглашенных молодых дам не заходить в погреб в определенные дни месяца, а то сидр не будет бродить». Кухарка, узнав об этом письме, пожала плечами. «Это никогда не мешало сидру бродить, — сказала она, — это только для сала плохо: нельзя солить сало перед женщиной, у которой эти дела, а то оно стухнет»l.

Было бы совершенно недостаточно сводить это отвращение к тому чувству, что всегда вызывает вид крови: конечно, кровь сама

Один врач из Шера рассказал мне, что в той местности, где он живет, женщинам при подобных обстоятельствах нельзя входить в помещения для выращивания шампиньонов. Еще сегодня продолжается спор о том, есть ли У этих предрассудков какое-нибудь основание. Единственный факт, который приводит в их оправдание доктор Вине, — это наблюдение Шинка (пересказанное Виньи). Шинк якобы видел, как цветы завяли в руках у испытывающей недомогание служанки; приготовленное этой женщиной дрожжевое тесто якобы поднялось всего на три сантиметра вместо пяти в обычных условиях. Во всяком случае, факты эти явно бедноваты и неопределенны, если учесть, насколько велико значение и широко распространение связанных с ними верований, очевидно имеющих мистическое происхождение.

по себе — священный элемент, как ничто другое проникнутый таинственной маной, одновременно являющий собой жизнь и смерть. Но пагубные свойства менструальной крови имеют исключительный характер. Она воплощает сущность женственности. А потому истечение ее таит в себе опасность для самой женщины, мана которой таким образом материализуется. Девушек племени чаго увещевают получше прятать свою менструальную кровь. «Не показывай ее матери, а то она умрет. Не показывай ее подругам, ибо если есть среди них недоброжелательница, она может завладеть бельем, которым ты вытиралась, и брак твой будет бесплодным. Не показывай ее злой женщине, которая возьмет твое белье и вывесит на крыше своей хижины — и тогда ты не сможешь иметь детей. Не бросай белье на дорогу или в кусты. Кто-нибудь злой может сотворить с ним дурное. Закопай его в землю. Прячь кровь от глаз твоего отца, твоих братьев и сестер. Если ты позволишь увидеть ее, это грех»1. У алеутов, если отец увидит дочь во время первых месячных, она может ослепнуть или онеметь. Считается, что в этот период в женщину вселяется дух и она обладает опасной силой. Некоторые примитивные народы верят, что кровь выделяется в результате укуса змеи, так как женщина подозрительным образом связана со змеей и ящерицей и кровь ее имеет нечто общее с ядом ползучих тварей. Левит сближает менструацию и гонорею; кровоточащий женский орган — это не просто рана, но весьма сомнительная язва. И Виньи ассоциирует понятие нечистоты с болезнью, когда пишет: «Женщина — дитя больное, нечистое двенадцать раз». Будучи плодом непонятной внутренней алхимии, периодическое кровотечение, которым страдает женщина, странным образом увязывается с лунным циклом — ведь и у луны бывают опасные капризы2. Женщина — это часть жуткого механизма, от которого зависит ход планет и солнца, она вся во власти космических сил, управляющих судьбами звезд, приливов и отливов и оказывающих опасное воздействие на людей своими излучениями. Но особенно поразительно, что воздействие менструальной крови сближается с представлением о свернувшихся сливках, несхватившемся майонезе, с идеей брожения и разложения; утверждают также, что от этого воздействия бьются хрупкие предметы, рвутся струны на скрипках и арфах; но особенно сильное влияние менструальная кровь

1 Цит. по: C.L e v i-S t r а и s s . Les Structures elementaires de la Parente.

2 Луна — это источник плодородия; она представляется «господином женщин»; нередки представления о том, что она совокупляется с женщинами в образе мужчины или змеи. Змея — это ипостась луны; она меняет кожу и регенерирует, она бессмертна; это сила, через которую распространяются плодородие и наука. Именно она охраняет священные источники, древо жизни, источник молодости и т.д. Но она же лишила человека бессмертия. Рассказывают, что она совокупляется с женщинами. В персидской традиции, а также среди раввинов считается, что менструация обязана своим возникновением сношениям первой женщины со змием.

имеет на органические субстанции, находящиеся на полпути от материи к жизни; и не столько потому, что это кровь, сколько потому, что выделяется она из детородного органа; даже когда точная функция ее неизвестна, ясно, что она связана с зарождением жизни; не зная о существовании яичника, древние даже видели в менструальных выделениях дополнение к сперме. В действительности дело не в том, что кровь эта делает женщину нечистой, — скорее она просто свидетельствует о нечистоте женщины; она появляется в тот момент, когда женщина может быть оплодотворена; а когда она исчезает, женщина, как правило, снова становится бесплодной; она течет из того самого чрева, где формируется зародыш. На нее переносится ужас, который мужчина испытывает по отношению к женской плодовитости.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒