ПРИМЕЧАНИЯ 26 страница

Я даже не заметил, как мы доехали до больницы. Брат расплатился с таксистом. В оцепенении я поднялся вслед за братом по больничной лестнице и вошел в палату.

Мама открыла глаза и улыбнулась мне своей чудесной нежной улыбкой.

— Сынок, — еле слышно позвала она и потянулась ко мне. Меня била дрожь. В глазах потемнело. Я прильнул к ее руке.

— Как… ты… живешь… мой сыночек? — с большим трудом проговорила она. — Ты нашел работу? Ты… хороший мальчик? — Ее шепот стал почти беззвучным. — Ты хорошо… ведешь себя? Сынок?

— Да, мама. У меня работа за городом.

Больше говорить она не могла и впала в беспамятство. В полном отчаянии я бросился искать врача. Я влетел в его кабинет и стал бессвязно молить его о помощи.

— Тут уже никто не в силах помочь, — сказал он и, печально покачав головой, добавил: — Ей осталось всего несколько часов.

Я больше не мог сдерживать себя и разрыдался. Брат взял меня под руку.

— Держи себя в руках, тупая скотина, — сказал он.

Он довел меня до ближайшей забегаловки. Мы сели за стол и выпили. Я остался, пытаясь с помощью виски заглушить терзающие меня адские муки. Брат вернулся в больницу. И вдруг я вспомнил, что должен связаться с парнями из управления. Я вышел на улицу, нашел какую-то аптеку и попросил дать мне телефонный справочник. Отыскав в нем номер нью-йоркского отделения, я позвонил и подробно рассказал о предстоящей поездке, о том, где удобней сделать засаду на пути транспорта, и услышал на том конце голос, который не скрывал своего скептицизма:

— А откуда мы знаем, что это не глупый розыгрыш, что ты просто не отнимаешь наше время? Что заставило тебя позвонить? Как твое имя?

Я был настолько сбит с толку, что проорал в трубку свое имя и сообщил, что сам буду участвовать в сопровождении транспорта. Я проклинал его минут пять, а затем повесил трубку и вернулся в бар. Пришел брат и тихо сказал:

— Мама все еще без сознания.

Я зарыдал, слезы закапали прямо в стоящий передо мной стакан с виски. С отвращением взглянув на меня, брат вышел. Через некоторое время я вернулся в больницу. Я сидел рядом с мамой и не отрываясь смотрел на ее лицо. Ее дыхание вырывалось из груди вместе с тяжелыми хриплыми стонами.

И вдруг мама открыла свои чудесные глаза и стала искать мою руку.

— Я умираю, сыночек.

Я взял ее за руку. Не желая смириться с надвигающимся на меня ужасом и не зная, как уберечь и защитить мою маму, я заплакал, как маленький ребенок:

— Мама, мамочка…

Ее лицо светилось печалью и нежностью.

— Мы встретимся с тобой на том свете, детка, — успокаивала она меня.

— Но меня не пустят туда, чтобы встретиться с тобой. — Я безудержно разрыдался. — Я очень, очень плохой.

— Я попрошу за тебя у Бога, сынок.

Ее дыхание постепенно угасло.

Я услышал рыдания моего младшего брата, стоявшего рядом:

— Это ты убил маму! Ты разбил ее сердце. Ты, мерзавец!

Еле держась на ногах, я выбрался из палаты и вернулся в бар. Я не помню, как долго там просидел, заливаясь слезами. Я вспомнил о времени только тогда, когда за окном наступили сумерки. У меня осталась масса невыполненных дел. Нужно было еще позаботиться о том, чтобы надежно спрятать чемодан с деньгами и закончить дело с поездкой в Вестчестер. Надеюсь, эти борцы с «сухим» законом отпустят меня на похороны моей матери. Да, они всегда так делают.

Я отправился на такси к Толстому Мои. Наша комната была пуста, все уже ушли. Я долго стоял и недоуменно озирался по сторонам.

— Куда подевались сейфы? — пробормотал я.

В комнату вошел Мои и подал мне записку от Макса. В ней говорилось, что он отправил чемоданы в одно из надежных мест и что, когда они вернутся из Вест-честера, он отдаст мне квитанцию, ключи и все остальное. Он просил меня не беспокоиться и писал, что они благополучно обойдутся без моей помощи.

Внезапно я почувствовал необыкновенную легкость. «Боже мой, какая удача, — подумал я. — Я остаюсь в стороне от дела. Да, но как же Макс, Простак и Косой? Их поймают, и им придется отсидеть в тюрьме целых восемнадцать месяцев. Если бы не сумасшедшая идея Макса ограбить Федеральный резервный банк, я никогда непошел бы на такое предательство». Я позвонил брату. Он уже сделал все распоряжения, касающиеся погребения, и наотрез отказался иметь дело с нашим бюро. Он назвал мне адрес и сообщил время похорон. Завтра утром.

Я поднялся в свой номер и лег в постель, прихватив с собой бутылку. Я пил до тех пор, пока не впал в состояние меланхолической грусти.

Где-то над головой я услышал пение хора, исполняющего молитву в память о навсегда покинувших этот мир. На фоне хора зазвучал сильный голос великого певца Йозеля Розенблата, который слился в одно целое с печальной мелодией, исполняемой Косым Хими на его гармонике. Мое сердце печально заныло, и я заплакал о своей умершей маме.

Мне не спалось. Я вышел на улицу и стал бродить, переходя от забегаловки к забегаловке.

Не помню, как я забрел в Китайский город и очутился в заведении Джо. Увидев меня, он спросил:

— В чем дело, Башка, ты заболел?

— Приготовь мне трубку, — еле слышно попросил я.

Я упал на кушетку. Пока Джо готовил мне трубку, меня всего трясло. Он обмакнул шарик в воду, подержал его над открытым пламенем, а затем вставил в трубку.

— Затянись, это подарит тебе покой, — прошептал Джо.

Не помню, посещали ли меня мои обычные фантастические сны. Знаю лишь, что проснулся я в подавленном состоянии. Я лежал, охваченный приступом меланхолии, когда вошел Джо. Его обычно невозмутимое лицо было мертвенно-бледным и выражало скорбь. Слезы бежали по его щекам. В трясущейся руке он сжимал свежую газету. Он присел рядом со мной на кушетку и рыдающим голосом произнес:

— Ужасно, как это все ужасно, Башка.

Я сел с удивленным видом. Мне было совершенно непонятно, как могла расстроить такого человека, как Джо, смерть моей мамы. Я похлопал его по спине и сказал:

— Ну что ты, это было неизбежно, она была очень больной женщиной.

Он удивленно посмотрел на меня и протянул утреннюю газету. Я посмотрел на фотографии и попытался прочитать статью. Дьяволы начали молотить меня стальными стержнями по голове, втыкать их в сердце и в живот. Комнатное освещение то меркло, то вспыхивало невыносимо ярко. Потолок качнулся над моей головой, пол бросился мне навстречу — я ударил в лицо. Это был конец света. Дважды газета выпадала из моих ослабевших рук и, казалось, сама начинала кружиться по комнате. Я сидел на полу и смотрел на фотографии. Да, все они были здесь, на первой странице, лежащие в лужах крови на этой проклятой вестчестерской дороге. Боже, мой Боже, это были они, они трое, мои братья.

— Нет, они были больше чем братья. Макс, Простак и Косой — мертвые, мертвые, мертвые лежали там. Я любил их, я любил их. Они были больше, чем братья. И я их убил. Боже, я их — убил.

Сквозь застилающие глаза слезы я прочитал статью. Две машины, набитые правительственными агентами, попытались перехватить транспорт со спиртным. Сопровождавшая груз охрана оказала сопротивление и открыла огонь. В результате перестрелки были убиты трое бандитов и один правительственный агент. Еще четверо агентов находились в критическом состоянии. Вконец обессилевший, я сидел на полу и оплакивал самого себя. Это была моя вина. Я убил их. В конце концов мне удалось взять себя в руки. Новая мысль пришла мне в голову. Словно одержимый, я выскочил из комнаты и поймал такси.

— На Деланси-стрит!

Меня гнала вперед мысль, что все деньги, лежащие в чемоданах, стали теперь моими. Все они мои, почти миллион долларов наличными. Внизу живота у меня нестерпимо горело, в голове бешено грохотал барабанный бой. В мозгу вертелось: «Я должен забрать их немедленно, раньше, чем кто-либо. Они были моими братьями. Деньги принадлежат мне». От нетерпения я выпрыгнул из такси, не доехав целый квартал, и торопливо помчался по наполненной людьми Деланси-стрит, расшвыривая по сторонам испуганных пешеходов. Словно буйнопомешанный, я вломился в салун Толстого Мои и бросился к задней комнате, отпихивая встревоженно устремившихся ко мне официантов. Комната была пуста! Чемоданы исчезли. Да, теперь я вспомнил. Макс отправил их на хранение. Я дико закричал, зовя Мои. Когда он вошел в комнату, его лицо выражало страх и глубокую скорбь. Я схватил его за горло и, бешено тряся его, заорал ему прямо в лицо:

— Где они? Куда они подевались?

Он не понял меня и ответил:

— Они мертвы, они все мертвы.

Он начал всхлипывать. Слезы заструились по его лицу. Я прижал его спиной к стене и, поднеся к его горлу нож, бешено заорал:

— Не они, ты, жирный ублюдок, я спрашиваю про чемоданы! Про четыре чемодана. Куда они делись?

— Чемоданы? — тупо переспросил он.

— Да, ублюдок, чемоданы!

— За ними приходили посыльные! — испуганно выкрикнул он.

— Макс вчера их отдал каким-то посыльным. Я ведь давал тебе записку от Макса, где он про это писал. Разве ты не помнишь?

Да, теперь я вспомнил. Как я мог про это забыть?

— Что за посыльные? — спросил я. — Ты знаешь, откуда они?

— Честное слово, не знаю. Башка, но мы их найдем. Успокойся, Башка, возьми себя в руки, — взмолился он.

— Да, я их найду, — пробормотал я и, выпустив Мои, упал в кресло. Это было большое кресло Макса. Когда я понял, где сижу, я начал смеяться и истерично выкрикивать: — Кресло Макса, кресло барона!

Я смеялся и повторял это снова и снова до тех пор, пока к горлу не подступила тошнота.

Я начал биться головой о стол. Мои подошел ко мне и обтер мое лицо мокрым полотенцем. Слезы стекали по его пухлым щекам.

— Успокойся, Башка, успокойся. Ты можешь сойти с ума.

Я начал плакать. Я обнял Мои и уронил голову ему на плечо. Мы стояли и рыдали, положив головы на плечи друг друга, оплакивая Макса, Простака и Косого — наших безвременно ушедших братьев. Я чувствовал себя ужасно одиноким, потерявшимся. Мы плакали и плакали.

Не скрывая слез, я вышел в зал, попросил всех посетителей разойтись по домам и закрыл за ними дверь. Мы с Мои взяли по бутылке, сняли ботинки и сели на пол.

— Мои, — сказал я, — ты и я, мы будем сидеть и скорбеть по моей матери, по Максу, Простаку, и Косому. Мы всю неделю будем сидеть прямо здесь, на полу, и оплакивать их так, как это принято у праведных евреев.

Только теперь я вспомнил, что пропустил похороны своей матери. Я громко взвыл и поклялся не сходить с места и оплакивать своих мертвых на протяжении всей недели. Мы сидели на полу, плача и раскачиваясь взад и вперед, как это принято у евреев. Мы били себя в грудь кулаками и громко выли от горя и отчаяния.

Когда две литровые бутылки виски опустели, мы погрузились в пьяное небытие. Должно быть, прошло несколько часов, прежде чем я пришел в себя. оа окнами брезжил новый день. Мои громко храпел, лежа на спине. Все мое тело словно онемело. В голове мягко пульсировала боль. Внезапно гигантские паровые турбины заработали в моей голове и завыли, повторяя пронзительным рефреном: «Деньги, деньги, деньги! Где деньги? Миллион наличными. Где все эти деньги?»

Я с трудом поднялся на ноги. Обжигающий, побуждающий к действию жар внизу живота вновь проснулся и стремительно разлился по всему телу.

Каждый мой нерв вторил турбинному вою: «Деньги, деньги, деньги! Миллион долларов». Этот рефрен звучал и звучал во мне, и я начал громко орать:

— Деньги, деньги, деньги! Миллион долларов! Я должен найти свои деньги! Мой миллион долларов! Мои четыре чемодана, наполненные деньгами!

Словно сумасшедший, я выскочил на улицу. Удивленный молочник и его испуганная лошадь уставились на меня, стоящего в сточной канаве и орущего: «Деньги, деньги, деньги! Где мои четыре чемодана с деньгами?»

Внезапно я опомнился и сообразил, что веду себя как сумасшедший. Я понял, что должен взять себя в руки. Никто кроме меня не знает о деньгах в чемоданах. Я должен спокойно и планомерно заняться их донском. Если я буду вести себя как сумасшедший, все бросятся искать мои деньги. «Спокойно, Башка, — начал я себя уговаривать. — Спокойно, приятель, возьми себя в руки». И тут же сделал очередную глупость. Я подошел к телеге молочника. Встревоженный возница попятился. Я схватил литровую бутылку молока и вылил половину содержимого в свое горящее горло.

Молочник смотрел на меня выпученными глазами. Это взбесило меня, и я запустил в него бутылкой. Но промахнулся на какие-то сантиметры. Молочник издал испуганный вопль и бросился бежать по улице. Лошадь пронзительно заржала и поскакала вслед за ним. Они быстро скрылись из виду. Я почувствовал себя немного лучше и без всякой цели побрел вниз по пустынной Деланси-стрит.

Утренний воздух взбодрил меня, в голове немного прояснилась. Я зашел в небольшую кофейню и выпил три чашки горячего черного кофе. Затем поймал такси, доехал до отеля, принял холодный душ, переоделся в свежую одежду и принялся за поиски. Первым делом я опросил всех посыльных и развозчиков грузов на Ист-Сайде. Я снова и снова задавал одни и те же вопросы:

— Грузили ли вы недавно четыре больших чемодана? Знаете ли вы, кто это делал?

Я предложил тысячу долларов в награду за любую полезную информацию. Вначале я хотел предложить даже больше, но затем решил, что это может вызвать слишком много разговоров и ненужное любопытство.

Я разбил весь район на небольшие участки и систематически обходил все местные хранилища. Это не дало результатов. Целую неделю я стаптывал ботинки. Затем я нанял такси и день за днем неутомимо мотался по разным частям огромного города, пытаясь проследить даже самые слабые нити, могущие привести меня к разгадке.

Ведя поиски подобным образом, я напрасно растратил драгоценное время.

В один из дней меня поразила мысль о том, что я пропустил похороны своей матери и Макса, Простака и Косого. Были ли они уже похоронены? Я попробовал узнать. Я опоздал. Я проклял себя за бессердечие и черствость. Меня чуть не арестовали, когда я попытался предъявить Права на одежду и личные вещи Макса. Я думал, что среди них может находиться какое-нибудь указание на то, куда отправлены чемоданы. Я неутомимо продолжал свои поиски. Я снизу доверху обшарил нашу комнату у Толстого Мои в поисках ключей или квитанций.

Толстый Мои предупредил меня, чтобы я непоявлялся у него. Какие-то крутые чужаки расспрашивали его обо мне. Мне было наплевать на это. В полном отчаянии я ухватился за то, что посчитал удачной мыслью. Я обратился в небольшое детективное агентство на Бродвее. Они задали мне слишком много вопросов, просто чертовски много. Их интересовало, что было в чемоданах и тому подобное. Я почувствовал, что не могу доверять им, и попросил, чтобы они забыли наш разговор. Мне ответили, что сделают это с удовольствием. Мне показалось, что они приняли меня за сумасшедшего. И на самом деле, я побывал в стольких местах и задал столько дурацких вопросов, что сам начал чувствовать себя сумасшедшим.

Я вдруг понял, что часто захожу в одни и те же хранилища и обслуживающий персонал со страхом встречает мое появление. В одно из крупных хранилищ я пришел со значком нью-йоркского следователя полиции и заявил, что должен осмотреть все камеры хранения.

Управляющий отказал мне, сославшись на то, что я обязан предъявить ордер на обыск.

В отчаянии, в одну из ночей, я ворвался в это хранилище, оглушил охранника и провел остаток ночи в лихорадочных и безрезультатных поисках.

Неделя сменяла неделю. В конце концов я опустил руки. Я пришел к Толстому Мои и проторчал у него весь день. Я непрерывно пил, чтобы заглушить свое отчаяние. Видения прошлого сводили меня с ума. Я вышвырнул всех посетителей и закрылся в салуне.

Я бродил по пустому залу. Я вновь начал терять голову. И вновь то ли бредил, то ли думал об одном и том же. Миллион долларов, они где-то лежат. Но где, черт возьми, где? Куда Макс мог отправить чемоданы?

В одном только городе сотни и сотни хранилищ. А если он отправил их в одно из загородных? А если он укрыл их в какой-нибудь квартире или в подвале одного из административных зданий. Боже всемогущий, где они могут находиться? Или это должно стать моим наказанием? Провести остаток жизни в безнадежных поисках чемоданов? Этот ублюдок Макс. Сделать такое для меня! Чтоб его душа горела в аду и чтоб он испытывал такие же муки, какие испытываю я. Я проклинал Макса, вспоминая все известные мне грязные слова и сравнения.

Глава 47

Громкий стук в дверь прервал мои мысли.

— Кто там еще, к черту? — сказал я, обращаясь к Мои. — Пошли подальше этих уродов. Они действуют мне на нервы.

— Кто-то уже стучался несколько раз, — проворчал Мои. — Я говорил им, что закрыто, но они, похоже, не поняли.

— Сейчас я разберусь с этими ублюдками, — раздраженно пробормотал я и, шатаясь, направился к двери. Открыв ее, я заорал в темноту улицы: — Эй, парни, не надо будить спящего зверя, а не то…

Это было все, что я успел произнести. Кто-то схватил меня сзади, и я почувствовал себя зажатым в гигантские тиски. Я сразу понял, кто это. Только один человек обладал такой нечеловеческой силой. Я был совершенно беспомощен. Кости моей грудной клетки и рук, казалось, уже начали хрустеть в этих чудовищных лапах. Я напряг все свои силы и с трудом выдавил из себя:

— Бугай, прекрати, ради Бога.

Бугай громко рассмеялся:

— Что, Башка, ты узнал мои крепкие руки?

— Я узнал твой крепкий запах, ты, вонючий ублюдок, — выдохнул я.

Он сдавил меня еще сильнее. Больше я не мог вымолвить ни слова. Все мое тело словно парализовало. Я чувствовал себя так, будто все мои кости были уже переломаны. Кто-то прошелся по моим карманам и извлек из них нож и пистолет. Бугай оторвал меня от земли, словно я ничего не весил, внес в заднюю комнату и бросил на пол.

Не вставая с пола, я поднял глаза. В груди у меня похолодело. Надо мной возвышались Бугай, Меткий Майк и Менди. Я понял, что обречен. Это была козырная команда палачей Общества, которая действовала по всей стране. Они были карательным отрядом, созданным для расправы с людьми из высшего эшелона Общества. Я понял, зачем они пришли. Меня замутило от страха. Это был мой конец, но я поклялся, что ни за что не покажу своей слабости.

Я поднялся на ноги, дерзко посмотрел на них и злобно проворчал, глядя на Бугая:

— Когда-нибудь я отрежу твои чертовы лапы.

Он двинулся на меня.

— Кончай, Бугай, — приказал Менди.

— Я разорву эту крысу на куски.

— А за это я отрежу тебе язык, ублюдок недоделанный, — сказал я и плюнул в его сторону. Моя ярость, похоже, произвела на него впечатление, и он попятился.

— Ладно, Башка, кончай. Мы знаем, что ты крутой, и мы будем обращаться с тобой достойно, если ты не станешь сильно брыкаться, — сказал Майк.

— Что вам надо? — спросил я.

— А, обычное дело, — холодно улыбнулся мне Менди. Мои ноги обмякли, и я чуть не упал на пол.

— А при чем здесь я?

— Нам очень жаль, Башка, — ответил Менди. — Но считается, что именно ты тот парень, который стукнул на Макса и остальных твоих друзей.

Сердце сжалось у меня в груди, и я еле слышно произнес:

— Кто так говорит, Менди?

— Ну, люди наверху обсудили все «за» и «против» и посчитали очень странным, что тебя не было вместе с Максом.

— Зачем объясняться с этой крысой? — проворчал Бугай.

— Слушай, Бугай, если я хочу объясняться с Башкой, то я не должен спрашивать у тебя разрешения, — злобно пробурчал Менди.

— Ну, давай-давай, трать свое время, а у меня сегодня еще свидание с девкой.

— Да иди ты со своими девками, — насмешливо проговорил Менди. — Самой потасканной из них не придет в голову показаться с тобой на публике. Кроме того, мы на работе, и если парень хочет задать несколько вопросов, прежде чем мы возьмем его в оборот, а в особенности такой парень, как Башка, то я готов ответить на его вопросы.

— Ладно-ладно, давай, трать свое время, — пробормотал Бугай.

— Спасибо, Менди, — сказал я, пытаясь побороть дрожь в голосе. — То, что меня не было с Максом, ничего не доказывает. Почему никто не захотел выслушать меня? Я могу доказать, что был в госпитале, в котором умирала моя мать, — грустно сказал я.

Менди пожал плечами:

— Думаю, они решили, что вызывать тебя нет никакого смысла. Они считают доказательства вполне весомыми.

— Да, Башка, они считают, что ты заслужил смерть, — добавил Меткий Майк. — Ты ведь знаешь, какие у них связи. Они установили, что именно ты позвонил и сообщил о перевозке груза. И ты назвал свое имя. Ты сообщил им, кто ты такой, Башка! — В голосе Майка звучало удивление. — Надо сойти с ума, чтобы сделать подобное.

— Это мог быть кто-нибудь другой, кто воспользовался моим именем, — вяло возразил я.

— Да, это мог быть кто-нибудь другой, кого ты крепко обидел, — сказал Менди и пожал плечами. — Какая, к черту, разница? Я думаю, что начальство решило не рисковать. Они совершенно уверены, что стучал именно ты. Ладно, во всяком случае, мы просто выполняем приказы. Мы получили задание взять тебя в оборот. Ты ведь понимаешь, Башка, приказ есть приказ. Так что пошли.

Он двинулся к выходу. У меня еще оставалась надежда. Я мог обратиться к высшей власти.

— Мне надо увидеть Франка, — решительно произнес я. — Я хочу рассказать ему свою версию.

Менди отрицательно покачал головой.

— Почему? — встревоженно спросил я. — Я ведь имею право встретиться с ним. Ведь он всегда выслушивает показания обеих сторон, правда?

— Да, ты имеешь право, но Франка нет в стране.

Мое тело стало мягким, как будто враз лишилось всех костей. Не знаю, каким образом мне удалось удержаться на ногах и не упасть. В голове у меня шумело, и откуда-то, словно издалека, до меня донеслись слова Меткого Майка:

— Да, Франк уехал навестить свой родной город. Повез туда подарок. Большие часы для городской площади, на которых написано его имя.

— Да, большие часы, на которых написано его имя, — эхом повторил Менди.

Бугай сжал мою руку своей чудовищной хваткой. Один из палачей стал впереди, другой за спиной у меня, и мы вышли на улицу и приблизились к блестящему черному восьмицилиндровому «паккарду». Мне предстояла поездка, поездка, из которой не было обратного пути.

«Нет, это будет маленько не так, — подумал я. — Поездки в одну сторону в Обществе запрещены. Теперь так уже не делают. Теперь никому не стреляют в голову прямо в машине, а потом не вышвыривают тело на улицу. Покойники, лежащие в сточных канавах, вызывают слишком большое внимание прессы. Так делали только в прошлом. Нет, со мной все произойдет не так. Интересно, как они возьмут в оборот меня? Боже мой, неужели нет никакого выхода?»

Меня начала колотить дрожь. Мое дыхание перехватило, и я чуть не потерял сознание. Я, Башка, чуть не потерял сознание. Я не мог этого себе позволить. С трудом я сумел собраться, взять себя в руки.

Но все это было так нереально. Я никак не мог поверить, что это происходит со мной. И вместо того, чтобы я, Башка, брал кого-нибудь в оборот, приходят берут в оборот меня. Неужели все это на самом деле? Или это просто видение, возникшее в моем одурманенном опиумом мозгу? Нет, зловонное дыхание Бугая на моем лице ощущалось слишком реально. Я откинулся на спинку сиденья. Чувствуя дрожь в коленях, я вновь и вновь думал, каким именно образом они будут брать меня в оборот. Может быть, Менди прикажет Бугаю свернуть мне шею или позволит ему просто задушить меня? Впрочем, нет, на Менди это не похоже. У этого парня есть сердце, он не такой равнодушный скот, как Бугай.

Пытаясь избавиться от ужаса, вызванного такими мыслями, я растер себе шею. Я узнал место, в котором мы остановились. Вест-стрит. Здесь находился большой склад Общества. Да, именно здесь меня и возьмут в оборот. Ужас пронзил меня с новой силой. Этого просто не может быть. Затем я рассмеялся. Я был смелый, когда проделывал это с другими. А теперь, посмотрите на меня — просто цыпленок какой-то. Как я поведу себя перед смертью? Буду парализован страхом? Начну умолять их иЛи верещать от ужаса? Нет, только не я. Надо взять себя в руки. Я, Башка, крутой парень из Ист-Сайда. Надо быть злым. Я попытался вызвать в себе эту злость. Надо быть злым, чтобы потом, когда эти ублюдки будут вспоминать обо мне, они говорили бы: «Да, этот Башка был крутым, очень крутым парнем». Да, чтобы они говорили обо мне с уважением. Бугай дернул меня за руку, чуть не вырвав ее из плеча.

— Ну что, — с глупой ухмылкой спросил он, — как себя чувствуешь, Башка? Еще не наделал в штаны?

— Ты, придурочный вонючий урод! — яростно заорал я. — Если бы у меня было перо, я бы нарезал тебя на мелкие кусочки, на миллион крошечных вонючих кусочков.

Я плюнул ему в лицо. Бугай утерся и поднялся на дыбки. Между нами встал Менди и рявкнул на Бугая:

— Ты сам напросился! Я ведь тебе говорил, что Башка — настоящий парень. — И уже спокойным тоном добавил: — И ты должен относиться к нему с уважением.

Менди постучал в дверь склада условным стуком. Дверь отворилась, и мы вошли внутрь. Из четырех человек, охранявших склад, я узнал только Малютку Дятла. Он стоял с ручным пулеметом и с удивлением глядел на меня. Я приветственно кивнул ему.

— Привет, Башка, — сказал он.

Бугай загоготал:

— Эй, Дятленыш, лучше бы ты сказал: «Пока, Башка». — Заткнись! — прикрикнул на Бугая Менди и посмотрел на охранников. — Давайте, ребята, проваливайте отсюда.

Малютка Дятел и трое охранников быстро пошли прочь.

— Ладно, давайте побыстрее, — сказал Менди и жестом приказал следовать за ним.

Мы начали петлять среди сваленных в кучи грузов. Похоже, Менди направлялся в определенную часть склада. Когда мы обогнули пирамиду из железных бочек, я остановился и чуть не потерял сознание. Да, это было здесь. В четырехугольнике из уложенных на полу досок находилась свежеприготовленная цементная смесь. Рядом стояла пустая железная бочка. Это и был ответ на мучивший меня вопрос, ответ ценой в шестьдесят четыре доллара. Теперь я знал, что со мной сделают. С пулей в башке меня оденут в цементную рубашку и отправят на дно реки. От вида цемента и железной бочки вся моя бравада враз улетучилась. Я ощутил собственную беспомощность. Что делать? Что делать? Мне ничего не приходило в голову.

Менди наклонился и с видом знатока попробовал пальцем качество раствора, а потом обратился к Бугаю:

— Добавь еще две лопаты песка.

Я зачарованно следил, как Бугай добавил две лопаты песка и начал тщательно перемешивать цементный раствор. Вдруг он остановился и, с улыбкой взглянув на меня, произнес:

— Последним, на кого мы надевали цементную рубашку, был кривоногий Вайнберг.

— Кто тебя спрашивает? — грубо сказал Менди. — Давай мешай. Делай это хорошенько. Я не люблю халтурной работы.

Мое нервное напряжение было слишком велико. Я чувствовал, что в любое мгновение могу не выдержать и сорваться. Теперь я знал, что люди чувствуют перед смертью. Они умирают сотни и сотни раз, прежде чем наконец умрут по-настоящему. Куда лучше умереть неожиданно, чем знать, когда ты должен умереть. Это отвратительно. Почему они так возятся? Боже мой, Боже, молю тебя, сделай что-нибудь.

Менди подал сигнал Меткому Майку. Майк достал револьвер сорок пятого калибра и надел на него глушитель. Менди с сочувствием спросил:

— Как ты предпочитаешь, Башка, в сердце или в голову?

— Куда ни стреляй, пуля все равно окажется в Башке! — заржал Бугай.

— Заткнись, он заслуживает уважения, — сказал Менди, свирепо глядя на Бугая. — Ну, Башка?

Во рту у меня пересохло, язык отнялся, и я не мог вымолвить ни слова.

— Ну, Башка? — терпеливо повторил вслед за Менди Майк.

У меня было такое ощущение, что он уже несколько суток стоит и смотрит на меня, сжимая в руке револьвер. Собрав все свои силы, я заставил себя поднять руку и коснулся ею лба. Да, я хотел, чтобы пуля попала в это место. Медленно, ох как медленно, целое столетие поднималась его рука с револьвером. Оружие с надетым на него глушителем выглядело огромным, как пушка. Его черный зрачок гипнотизировал меня. Его ствол, приставленный к моему лбу, казался холодным как лед и одновременно обжигал меня, как раскаленное железо. Словно сквозь толстый слой ваты, до меня донесся голос Майка:

— Эй, Менди!

— Что, Майк?

— Ты что, не позволишь Башке прочитать последнюю молитву? Разве он не имеет на это права?

— Да, ты прав, Майк, — сказал Менди и обратился ко мне: — Прости, Башка, я совсем забыл. Можешь прочесть молитву.

Я молча помотал головой.

— Тебе совсем нечего сказать? — вежливо спросил Менди. — Может быть, ты хочешь передать кому-нибудь прощальное послание?

Прощальное послание? Кому? У меня никого нет кроме Евы. Но как ей передать его? Если бы я смог это сделать, то у нее была бы возможность воспользоваться той сотней тысяч, которую я положил в банк. И может быть, она смогла бы найти этот призрачный миллион в чемоданах, который не удалось найти мне.

Внезапно мой мозг очнулся от оцепенения и начал напряженно работать. Да, если я сделаю это аккуратно и нигде не переиграю, то, по меньшей мере, смогу получить небольшую отсрочку и, может быть, сумею передать Еве несколько слов через Толстого Мои. Да, но я должен сделать это очень аккуратно. Я должен раздразнить их наживкой и ни в коем случае не переиграть. Их нельзя провести по дешевке.

Слабая надежда вернула к жизни мой язык. Я вновь обрел способность говорить.

— Да, — произнес я, — я хотел бы передать послание своему брату.

— Ладно, мы это сделаем. Что ты хочешь ему передать?

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 24 25 262728 29 Следующая ⇒