Маслоу Абрахам Гарольд. 9 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 35Следующая ⇒

поведение от всех иных видов поведения, и в результате большую часть

книги рассматривают внешние проявления религиозности - ходит человек в

церковь или не ходит в церковь, перебирает он четки или нет, кланяется

он или не кланяется перед тем, как сделать то-то и то-то, - ни разу во

всем этом объемистом труде мне не удалось встретить даже упоминания о

том, что я бы назвал религией с маленькой буквы. Я разумею здесь

отдельных людей, которые могут быть религиозны, но не иметь ничего

общего с религиозными институтами, обрядами и идолопоклонством, не

задумываться о сверхъестественном. Вся эта книга - показательный

пример атомистического мышления в науке и того, к чему оно приводит.

Можно себе представить атомистический подход к любому проявлению

жизни.

При желании можно таким же образом обойтись и с креативностью. Можно

рассматривать ее как поведение человека в свободное от работы время,

поведение в специально отведенной для этого комнате, в некоем

помещении, например, в студии, и в конкретное, выделенное для этого

занятия время, например по вторникам после полудня. Мы можем

определить, что именно в этом помещении и именно в это время, в

отличие от всех других мест и от любого другого времени, человек

становится креативным. Мы можем выделить какие-нибудь виды

деятельности и заявить, что только они связаны с креативностью,

например мы определим, что занятия живописью, сочинение музыки,

литераторство имеют отношение к креативности, а приготовление пищи,

вождение такси и слесарные работы - не имеют. На этом моменте я

вынужден прерваться и вновь подчеркнуть, что по моему глубокому

убеждению креативность может проявляется практически во всем, что

делает человек, в его восприятии, установках, поведении, она не может

не воздействовать на конативную, когнитивную и эмоциональную сферы

человека. Я считаю, что если понять креативность таким образом, то

можно получить ответы на очень интересные вопросы, которые просто не

возникнут у вас, если вы будете рассматривать ее иным,

дихотомизированным, способом.

Можно таким же образом провести различие между разными подходами к

обучению танцу. Если человек хочет стать хорошим танцором и если этот

человек мыслит прямолинейно, ad hoc, он прямиком направится в школу

хореографии Артура Мюррея. Там его поначалу будут учить переставлять

левую ногу, затем перейдут к троекратному подпрыгиванию на правой

ноге, затем другим и другим осознанным и нужным телодвижениям. А с

другой стороны, не вызывает сомнений, я даже готов заявить, что

бесспорными достижениями хорошей психотерапии становятся тысячи

эффектов. среди которых обязательно будет и хорошая хореография, то

есть, более сво-

Креативность

бодное, более грациозное, менее скованное, менее сдержанное, менее

самоосознающее, более экспрессивное владение своим телом. Точно так же

я думаю, что хорошая психотерапия (а сколько еще есть примеров дурной

психотерапии) может способствовать повышению креативности личности,

даже если психотерапевт и не ставит перед собой и пациентом этой

конкретной задачи или вовсе не задумывается об этом.

Я хотел бы упомянуть в связи с этим работу одной из моих аспиранток, в

которой обнаружились весьма неожиданные вещи. Работа была задумана как

исследование высших переживаний при родах, как изучение экстаза,

вызываемого материнским чувством, и иных явлений подобного рода. Но по

ходу работы акценты исследования значительно сместились, потому что

миссис Тэнзер (145) выяснила, что, если роды сопряжены с добрыми и

возвышенными переживаниями, то и сама женщина словно перерождается,

настолько много чудесных изменений претерпевает ее сущность. Если это

счастливый опыт, то жизнь женщины во многом меняется. В связанных с

родами переживаниях может проступить оттенок, схожий с религиозным

просветлением, или элементы постижения истины, или чувство огромной

удачи, которые в корне меняют отношение женщины к себе и сказываются

на всем ее поведении.

Нужно отметить, что подобный генерализованный подход кажется мне

гораздо более плодотворным при исследованиях так называемого

<психологического климата>. Однажды я пытался обозначить способы

организационного устройства в Nonlinear Systems (83) и попутно

исследовал, в чем заключается причина их успехов. Единственный вывод,

к которому я пришел, состоял в том, что все там было пропитано духом

творчества. Мне не удалось выявить решающий фактор, который

превалировал бы над остальными. Я ощущал, как в воздухе витает некая

общая раскованность, атмосферическая, холистическая, глобальная,

которая не могла быть описана неким малым поступком, совершенным во

вторник в четыре часа пополудни, - равно как и отдельным словом,

качеством или характеристикой, не связанной с другими. Нужное

настроение, лучшее общество, благоприятствующее духу творчества- это

Утопия, или Евпсихея, как я предпочитаю его называть. Это общество,

все устройство которого предназначено к более полному самоопределению

человека и поддержанию его психологического здоровья. Таков мой

главный тезис, постулат порядка <G>. Только после того, как нами будет

сотворен этот климат, только поселившись в Евпсихее, только затем

можно будет приступить к отработке отдельных <па>, к работе над

отдельными ad hoc, над специфическими факторами, факторами <S>,

благодаря которым один человек станет хорошим плотником, а другой -

хорошим математиком. В иной атмосфере, без этих предпосылок, в плохом

обществе креативность менее возможна, менее вероятна.

Полезно будет провести параллель с терапией. Люди, работающие в этой

сфере, могут поведать нам много интересного. Взять хотя бы проблему

Холистпчный подход к творчеству

идентичности в терапии, или их понимание <реального Я>, или методы, с

помощью которых терапия и обучение помогают людям достичь

самоидентичности. Или, с другой стороны, мы можем позаимствовать у них

модель некого <реального Я>, некоторые наборы характеристик,

понимаемые ими как в некоторой степени биологические. Эти

характеристики будут конституциональны, инстинктоподобны. И мы в этом

ракурсе будем рассматривать человека как биологический вид, чем-то

отличный от других видов. Если мы согласимся с этим, если мы сможем

принять эту модель вместо модели tabula rasa, где человек

рассматривается как ком глины, абсолютно податливый и послушный воле

скульптора, тогда мы примем и модель вскрывающей и раскрепощающей

терапии, вместо терапии лепящей, создающей, формирующей. Это

рассуждение верно и по отношению к обучению. Это две основные модели,

обусловленные двумя противоположными подходами к человеческой природе,

и последствия их применения скажутся и в области обучения, и научения,

и в любых других областях жизнедеятельности человека.

Можно ли в таком случае считать креативность частью нашего

генетического наследия? Слишком часто она остается невостребованной,

задействуется не полностью, или используется не по назначению, или

бывает угнетена - чего только с ней не происходит, - в таком случае

нашей главной задачей может стать выявление того, что заложено в

младенце, раскрытие того, для чего он рожден. Что ж, в данном случае

мы имеем дело именно с таким философским вопросом, вопросом огромной

глубины и размаха, с одной из основных философских парадигм.

И в заключение мне хотелось бы поднять еще одну тему, тему порядка

<S>, но не <G>. У меня есть вопрос: в каких случаях креативность может

оказаться ненужной нам? Ведь иногда она может стать ужасной, досадной

помехой. Креативность может доставлять неудобства, вносить беспорядок

и путаницу в дела, даже оказаться опасной. Я пришел к этой мысли после

того, как мне пришлось иметь дело с одной <креативной> ассистенткой,

которая застопорила исследование, над которым я работал в течение

года. Она не смогла сдержать свой <творческий порыв> и в самый разгар

исследования решила <поправить> ход исследования, даже не сообщив мне

об этом. Таким образом все данные оказались перепутаны, и результаты

годичной работы пошли насмарку. Так уж мы устроены, что обычно хотим,

чтобы поезда ходили по расписанию, и, как правило, не желаем оказаться

в кресле креативного дантиста. Я вспоминаю знакомого, который

несколько лет назад перенес операцию. Он до сих пор вспоминает свое

беспокойство, даже страх, одолевавший его вплоть до того момента, пока

он своими глазами не увидел хирурга, который должен был оперировать

его. По счастью, хирург оказался человеком с ярко выраженными

обсессивными чертами, аккуратным и педантичным, вплоть до аккуратно,

волосок к волоску, подстриженных усиков, абсолютно правильным,

уравновешенным и серьезным. Только тогда мой друг вздохнул с

облегчением - это был не <креативный> человек. Этот чело-

Креативность

век мог провести будничную, рутинную, скучную операцию, не выкидывая

штучек, вроде экспериментов по опробованию новой техники наложения

швов. На мой взгляд, это важно не только для общества в целом, где

существует определенное разделение труда и каждый член общества должен

уметь выполнять распоряжения, работать на благо общего дела и быть

предсказуемым. Это не менее важно для каждого из нас. Мы должны видеть

в себе не только творческих работников, но и подмастерьев, мы не

должны переоценивать одну сторону креативного процесса, обожествлять

момент инсайта, прозрения, постижения великой идеи, момент озаренного

пробуждения посреди ночи и недооценивать роль многих лет тяжкого,

кропотливого труда, нацеленного на то, чтобы извлечь из этой идеи хоть

какую-то пользу.

Если сопоставить затраты времени, то нужно признать, что очень

незначительная часть нашей жизни озарена блеском выдающихся идей.

Большую же часть ее приходится посвящать тяжелой работе. Печально, но

у меня сложилось впечатление, что наши студенты не понимают этого.

Может статься, что этими рассуждениями я бросаю камень в свой огород

высших переживаний. Мои студенты зачастую отождествляют их с моим

именем, я много рассуждал о высших переживаниях, о вдохновении и

прочем, и у них могло сложиться чувство, что это и есть настоящая

жизнь. День или даже час, не доставивший им экстатического

удовлетворения, для них потерянный день и час, и поэтому они не в

состоянии исполнять рутинную работу.

Я слышал от некоторых из них: <Я не буду этого делать, потому что мне

это скучно>. И когда я в ответ багровею и кричу: <Черт возьми, ты или

сделаешь это, или я пристрелю тебя!> - они начинают презирать меня и

считать, что я поступаюсь принципами. По этому поводу я должен

отметить, что мы, исследователи креативности, для того, чтобы создать

более взвешенное, сбалансированное понимание ее, должны думать и о том

впечатлении, которое мы сами производим на окружающих. Пока, как мне

кажется, из общения с нами люди делают вывод, что жизнь творческого

человека- нескончаемая череда восхитительных озарений, и напрочь

забывают о том, что творческая личность обязательно отличается

трудолюбием.

Эмоциональные преграды креативности

Я приступил к изучению проблемы креативности еще в те времена, когда

она воспринималась исключительно как общая, академическая проблема.

Меня искренне озадачило, когда, особенно активно в последние несколько

лет, ко мне стали обращаться представители крупных корпораций, о

которых я имею весьма смутное представление, или организаций типа U.

S. Army Engineers, о деятельности которых я не имею никакого понятия.

От всего этого я, как и многие из моих коллег, чувствую себя несколько

неловко, <не в своей тарелке>. Я не уверен, в какой мере применимы в

структуре деятельности этих крупных организаций мои исследования и

выводы, к которым я пришел, все то, что мы <знаем> о креативности

сегодня. Я могу предложить им парадоксы, требующие объяснения,

проблемы и загадки, требующие разрешения, но я не знаю, как ими можно

было бы воспользоваться.

Я понимаю, что воспитание творческого работника и управление

творческим персоналом - проблемы фантастической сложности и такой же

важности. Мне мало понятно, что может сделать ученый с этой проблемой,

потому что, по самой сути, творческий человек, образно выражаясь, -

одинокий волк. Те творческие люди, которых мне довелось изучать,

способны поставить с ног на голову сами основы организации, они, как

правило, не любят организованности, им больше по душе забиться в угол

или спрятаться на чердаке и работать там в одиночку. Боюсь, что

проблема <одинокого волка> в структуре организации - это проблема

организации, а не моя проблема.

Чем-то это похоже на попытку найти место революционера в стройных

рядах добропорядочных граждан, ведь эти люди, по крайней мере те,

которых я изучал, революционеры в душе - в том смысле, что им мало

того, что у них есть, они не удовлетворены существующим положением

вещей. Здесь мы имеем дело с новым рубежом, и я полагаю, что разумнее

оставаться просто исследователями, только клиницистами и психологами,

предложить

Креативность

на спрос корпораций все, что мы знаем, и в том виде, как есть, и

надеяться, что кто-нибудь сможет извлечь из этого пользу.

Мы имеем дело с новым рубежом еще и в другом смысле - это новый рубеж

и для исследователей; мы должны внедряться очень и очень глубоко, это

новый психологический рубеж. Может быть, пора предварительно

сформулировать, к чему я клоню: все, чего мы добились за последнее

десятилетие или около того в поисках источников креативности - это

убеждение в том, что истоки и сам процесс генерации идей лежат в самой

глубине человеческой природы, лежат настолько глубоко, что в научном

лексиконе не выработана терминология для обсуждения их. На ваш вкус,

взяться ли описывать их в рамках фрейдизма, то есть рассуждать о

бессознательном, или попробовать проанализировать <реальное Я>, говоря

терминами другой психологической школы. В любом случае, искомое нами

будет лежать еще глубже. Оно не лежит на поверхности, чтобы можно было

пощупать его и познать, - психолог или психотерапевт должен сначала

докопаться до него. Оно залегает глубоко в том же смысле, что и руда.

Так же изумруды спрятаны в недрах земли, и горняку нужно приложить

немало сил, чтобы драгоценный камень заиграл гранями на солнце.

Я говорю о новом рубеже еще и потому, что большинству людей неведомы

подобные вещи, и это неведение имеет своеобразную окраску, как никогда

прежде в истории. Мы не только ничего не знаем о природе креативности,

но и боимся у знавать. Мы сопротивляемся познанию ее. Поясню свою

мысль. В данном случае я веду речь скорее о первичной креативности, а

не о вторичной, - о той креативности, истоки которой лежат в глубинах

личности, о той, которая порождает идеи, кардинально отличающиеся от

общепринятых в настоящий момент. Я различаю эту первичную креативность

и ту, которую я называю вторичной креативностью. Вторичная

креативность выступает своего рода аналогом научной продуктивности,

как ярко продемонстрировала психолог Анна Роу в своих недавних

исследованиях. Анна Роу обнаруживала подобную креативность, исследуя

одну за другой разные группы известных людей- бесспорно способных,

плодовитых, деятельных, знаменитых людей. Например, в одном из своих

исследований она взяла группу самых известных биологов, согласно

списку в American Men of Science. В другом изучила всех видных

палеонтологов Америки. В результате она пришла к парадоксальному

выводу, который нам еще предстоит осмыслить, а именно к выводу о том,

что у многих хороших ученых достаточно определенно проступают черты

личности, которую психиатры и психотерапевты определяют какригидную

личность47. Ригидность обычно подразумевает ограниченность, боязнь

своего подсознания, именно в том смысле, о котором говорил я. Следуя

логике, вы легко придете к тому же выводу, к которому пришел в свое

время я. Речь идет о двух разновидностях науки. И исходя из этого,

науку, если угодно, можно определить как общественный институт,

созданный для того, чтобы дать возможность некреативным людям, работая

вместе

Эмоциональные преграды креативности

со множеством других подобных себе, опираясь на опыт многочисленных

предшественников, проявляя осторожность, предусмотрительность,

тщательность и т. д., -творить и совершать открытия. Такую науку и

такую креативность я называю вторичной.

Однако мне кажется, что я смогу пояснить кое-что и относительно

первичной креативности, той самой, что зарождается в самых глубинах

подсознания и которую мне удалось выявить у специфически креативных

людей, объединенных мною в особую, тщательно отобранную, группу.

Высока вероятность того, что креативность такого рода, первичная

креативность, генетически заложена в каждом из нас. Она универсальна и

ни в коем случае не уникальна. Ее можно обнаружить у каждого здорового

ребенка. В детстве каждый из нас был креативен, но многие, повзрослев,

утеряли это качество. Она универсальна еще и вот почему: если вы

психотерапевт и возьметесь изучать человека, то есть докапываться до

глубинных, неосознаваемых пластов его психики, вы неизбежно обнаружите

там и креативность, вам не удастся пройти мимо нее. Я приведу только

один пример, но он будет хорошо понятен всем. Не секрет, что во сне мы

гораздо более креативны, чем наяву. Во сне мы и умнее, и смышленее, и

отважнее, и оригинальнее, и т. д. и т. п. Если стряхнуть с себя

ограничения, внешние и внутренние, если выйти изпод контроля, мы

обязательно станем более креативными, чем обычно. Недавно я взял на

себя заботу обойти всех моих знакомых психоаналитиков, выспрашивая у

них об их опыте высвобождения креативности. Все они в один голос

убеждали меня, и я уверен, что к их мнению присоединятся и все

психотерапевты, что психотерапия в состоянии помочь пациенту проявить

заложенную в нем креативность, даже если прежде он ничего такого не

замечал за собой. Трудно себе представить, как можно доказать этот

тезис, но таково было их общее впечатление. Если угодно, считайте это

экспертной оценкой. Это убеждение людей, которые помогали писателям, у

которых возникали определенные проблемы со своим творческим трудом.

Психотерапевт помогает таким людям открыть дорогу их творческим

способностям, помогает преодолеть запреты, ослабить внутреннего

цензора и вновь начать писать. Основной опыт психотерапии таким

образом заключается в обнажении глубинных пластов способностей

человека, которые обычно лежат под спудом, в высвобождении генетически

заложенных в нем потенций, в пробуждении креативности, которая была

дарована каждому из нас, но впоследствии утеряна.

Есть разновидность невроза, истоки которой легко понять и которая, в

свою очередь, может помочь нам лучше понять проблему эмоциональной

блокады креативности, и об этом неврозе я хочу поговорить отдельно.

Это компульсивно-обсессивный невроз.

Этим неврозом страдают ригидные, зажатые люди. Они действительно

страдают, потому что жить им непросто. Они стараются контролировать

каждый свой шаг, каждое движение, стараются управлять собой и своими

чув-

Креативность

ствами и потому производят впечатление людей суровых, даже холодных.

Они не могут почувствовать себя раскованно, они находятся в постоянном

напряжении. В нормальном состоянии (я говорю о нормальном состоянии,

потому что бывают и крайние случаи, когда это напряжение перерастает в

болезнь и требует вмешательства психиатра или психолога) они могут

послужить примером благонравия, организованности, аккуратности,

педантичности, уравновешенности и рассудительности, - из таких людей

получаются прекрасные бухгалтера. В терминах психодинамической теории

их можно емко охарактеризовать как <до конца расщепленных>, -

наверное, самых расщепленных из всех людей. В их душе пролегает

глубокая, непроходимая пропасть между тем, что они знают о себе, что

позволяют себе осознавать, с одной стороны, и тем, что не осознается

ими, что они запрещают себе осознать (репрессированная часть

глубинного), с другой стороны. По мере того, как мы больше узнаем об

этих невротиках и о причинах мучающей их репрессии, мы все ближе

подходим к мысли, что аналогичные причины в большей или меньшей

степени вызывают и репрессию креативного в человеке вообще. Таким

образом, на примере крайнего, экстремального проявления, мы можем

понять сущность того, что касается обычного или нормального. Невротики

обречены быть такими. У них нет другого пути. И нет выбора. Только на

этом пути невротик может почувствовать себя в безопасности, в порядке,

только при помощи крайнего педантизма, предсказуемости, сдержанности и

безупречного владения какими-то конкретными приемами он добьется

ощущения, что ему ничего не угрожает, только в этом случае он не будет

истязаем тревогами. Он чувствует, что ему необходимо, и он знает, он

привык добиваться того, что ему нужно, именно при помощи такого

поведения. Всякое <новаторство> он воспринимает как угрозу своей

безопасности, он отрицает само существование нового, он отдает себя на

откуп своему прошлому опыту, он заставляет застыть окружающий его

слишком изменчивый мир, он заставляет себя поверить в то, что он живет

в незыблемом, неизменном пространстве. Ему обязательно нужно построить

свою жизнь на базе апробированных правил и законов, руководствуясь

однажды установленным распорядком и привычками, которые хорошо себя

зарекомендовали в прошлом и от которых он ни за что не откажется в

будущем, и только тогда он сможет почувствовать себя в безопасности и

только в таком случае сможет избежать мучительной тревоги.

Но зачем ему это? Что вызывает у него такой страх? Приверженцы

психодинамической теории, наверное, так бы ответили на эти вопросы: он

испытывает страх перед своими эмоциями, своими глубинными инстинктами,

своим глубинным <Я> и всеми силами пытается не допустить их

пробуждения. Он вынужден делать это! Иначе он почувствует, что сходит

с ума. Этот конфликт между страхом и защитой от него гнездится внутри

человека, но человек генерализует конфликт, выносит его вовне и

воспринимает все окружающее через призму этой тревоги. Он ведет войну

сам с собой, его враг

Эмоциональные преграды креативности

находится внутри него, но если он встречает в окружающей его

действительности нечто, напоминающее ему его внутреннего врага, он

вступает в бой и с этим. Его страшит хаос, и он становится

чрезвычайно, до крайности упорядоченным. Но его страшит и малейший

беспорядок в окружающем его мире, потому что беспорядок лишний раз

показывает ему возможность полной победы хаоса над порядком или пугает

возможностью сговора с его внутренним, подавленным хаосом с целью

ниспровержения существующего порядка вещей. Все, что ставит под угрозу

его контроль, все, что усиливает его опасного, затаившегося врага или

подрывает основы его защитных сооружений, будет вызывать страх и

тревогу у такого человека.

Это жизнь обделенного человека. Разумеется, он может добиться

некоторого спокойствия. Он может прожить всю жизнь и не совершить ни

одной ошибки. Может быть, ему удастся удержать все окружающее под

контролем. Но каких отчаянных усилий потребует это от него! На это

может уходить вся его энергия, он может сломаться только потому, что

не выдержит напряжения постоянного контроля над собой. Это

изнурительная работа. И все-таки он может справиться с ней и

продолжать жить, оберегая себя от опасных импульсов своего

подсознания, своего неосознанного <Я>, своего реального <Я>. Он

отгородится от своего неосознаваемого. Похожее описано в одной басне

про некого древнего правителя. Однажды его оскорбил один человек, и

правитель, узнав, в каком городе живет его обидчик, повелел истребить

всех жителей этого города. Он просто хотел быть полностью уверен в

том, что обидевший его не избежит наказания. Таким же решительным

образом поступает и компульсивно-обсессивный невротик. Он отвергает,

он уничтожает в зародыше все свои неосознаваемые импульсы, чтобы быть

абсолютно уверенным, что они не выплеснутся наружу.

Я клоню к тому, что именно в этой части души, которой мы обычно

чураемся и которую стараемся держать в узде, в нашем неосознаваемом, в

нашем глубинном <Я> - именно там живет наша способность играть,

радоваться, фантазировать, смеяться, заниматься пустяками, одним

словом, быть спонтанными, и, что особенно важно, креативными. Что есть

креативность, как не особого рода интеллектуальная игра, индульгенция,

выдаваемая нашим глубинным <Я>, на то, чтобы быть самим собой,

сочинять и придумывать, быть раскованным, свободным, чтобы, в конце

концов, хоть наедине с собой быть сумасшедшим. (Если идея не выглядит

сумасшедшей, значит, в ней недостает новизны.)

Компульсивно-обсессивный человек отказывается от своей врожденной

креативности. Он отказывается от поэзии в своей душе. Он отказывается

от праздника воображения. Он подавляет всю свою здоровую <детскость>.

Все вышесказанное применимо к понятию <социальная адаптированность>, к

тому, что хорошо передается выражением <идти в ногу>, то есть быть в

ладу с миром, быть реалистичным, здравомыслящим, зрелым и

ответственным. Однако меня тревожит, что некоторые необходимые аспекты

этой адаптированности заставляют нас закрыть глаза и не замечать того,

Креативность

что действительно угрожает лучшей приспособленности. Я имею в виду,

что расхожий здравый смысл диктует нам стараться ладить с миром

вопреки, а зачастую и в ущерб ладу с нашей собственной физической,

биологической и социальной реальностью. Зачастую в угоду требованиям

внешнего мира мы отказываемся от своего глубинного <Я>. Обычно это не

принимает форму острого конфликта, как в случае

компульсивно-обсессивного невроза, но меня беспокоит, что

выкристаллизовавшееся в последнее время понятие <социальная

адаптированность> все смелее и настойчивее призывает нас не обращать

внимания на эту опасность, как и на свое внутреннее <Я>. А ведь

получается так, что с точки зрения лучшей адаптированности нашими

главными врагами становятся наша нежность, наши фантазии, наши эмоции,

наша <детскость>. Я пока не затрагивал еще одну сторону этого же

вопроса, которая заинтересовала меня в ходе исследования креативных

людей (равно, как и при исследовании некреативных). Так получалось,

что моими испытуемыми оказывались в основном мужчины, и я не мог

пройти мимо панической боязни всего, что мужчина может назвать

<женским> или <женственным>, и что тут же заслуживает звания

<гомосексуального>. В суровом мужском кругу <женственным> считается

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒