Эрик-Эмманюэль Шмитт. Оскар и Розовая Дама. Письмо I

Эрик-Эмманюэль Шмитт

Оскар и Розовая Дама

посвящается Даниэль Дарье

перевод Евгения Павлова

Письмо I

Дорогой Бог!

Меня зовут Оскар. Мне десять лет. Я умудрился поджечь кота, собаку и весь дом (золотые рыбки, кажется, тоже поджарились). Пишу тебе впервые, потому что со свободным временем раньше у меня была какая-то засада — из-за школы. Сразу предупреждаю: терпеть не могу писать. Если честно, надо, чтобы уж совсем приперло. Потому что писанина — это все лажа, для взрослых.

Чем докажу? Взять хоть начало моего письма: «Меня зовут Оскар. Мне десять лет и бла-бла-бла». А ведь честнее было бы написать: «Меня зовут Яйцеголовый, на вид мне лет семь, и живу я в больнице, потому что у меня рак. А не писал я тебе, потому что не верю, что ты существуешь».

Но ты же не станешь со мной возиться, если прочитаешь такое. А мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

Понимаешь, больница — местечко что надо. Мегапозитивные взрослые. Игрушек —завались. Розовые дамы прям-таки жаждут поиграть с больными детишечками. Полно приятелей вроде Бекона, Эйнштейна или Попкорна. Короче, больница — это даже в кайф. До некоторых пор.

После пересадки костного мозга с кайфом у меня как-то не очень. У доктора Дюссельдорфа, похоже, тоже. На утреннем обходе у него такой вид, как будто это я виноват в том, что он не может толком прослушать мое сердце...

Господи, как же хочется наорать на него, что это именно он, доктор Дюссельдорф, со своими угольными бровищами, и запорол мою операцию. Но все проклятия застревают у меня в глотке, потому что вид у него и без того убитый. И мы помалкиваем. Оба. Но чем печальнее помалкивает доктор Дюссельдорф, тем глубже я чувствую свою вину. Чего уж там. Скверно быть больным, который мешает докторам верить в то, что медицина всесильна.

Теперь весь наш этаж: медсестры, практиканты, санитарки — смотрят на меня точно так же, как он. У них такая скорбь на физиономиях, даже когда я пытаюсь шутить. Они, конечно, смеются. Но что так фальшиво-то!

Не изменилась только Баба Роза. По-моему, она слишком стара, чтобы меняться. Именно она и присоветовала мне написать тебе. Тебе придется поскрипеть мозгами, чтобы понять, о ком я говорю, ведь никто кроме меня не называет ее Бабой Розой. Так вот среди всех дам в розовых халатах, что приходят присматривать за нами, она самая древняя и устроилась сюда контрабандой. Она сама мне в этом призналась. Оказывается, для розовых дам установлен какой-то возрастной предел, и она его уже здорово перебрала. Это был чертовски отчаянный поступок с ее стороны – доверить мне такой секрет. Естественно, я буду нем как рыба. Хотя очень странно, что никто ничего не заподозрил. У нее столько морщин вокруг глаз.

Но это не единственный ее секрет, который я узнал. Как-то мы прогуливались в больничном парке, и она угодила ногой в грязь:

— Вот дерьмо! - вырвалось у нее.

— Ничего себе – словечки! – удивился я.

— Это все издержки профессии, дружочек мой, - сказала она. - В моем ремесле на одних деликатных выражениях долго не протянешь.

— Это вы о чем?

— О вольноамериканской борьбе. Я занималась кэтчем и выступала на арене цирка. Меня даже прозвали Душительницей из Лангедока.

С тех пор, стоило мне захандрить, Баба Роза, рассказывала о своем борцовском прошлом: о поединке с Лимузенской Мясорубкой; о многолетнем соперничестве с Дьяволицей Сенклер, у которой вместо грудей – пушечные ядра; о кубке мира, где она боролась с Овчаркой из Бухенвальда. Ту никто не мог уложить на лопатки, даже Стальная Задница – кумир Бабы Розы, когда она занималась борьбой.

Ну вот, Бог, если со всеми этими подсказками ты все еще не понял о ком речь, значит, тебе пора на пенсию. Как по мне, так я был предельно ясен.

Теперь о деле.

Моя операция очень всех расстроила. До этого уже была неудачная химиотерапия, и надежда оставалась только на пересадку костного мозга. Ну а теперь эскулапы даже и не знают, что еще предложить. Как же они все меня здесь – жалеют! Доктор Дюссельдорф, которого почему-то считают писаным красавцем, а по мне, так вся красота у него в брови ушла. Ну явный же перебор с бровями! Так вот этот неотразимый бровеносец ходит по больнице с лицом Деда Мороза, у которого, видите ли, не хватило на всех подарочков.

Короче, атмосферка – полный отстой. Мы говорили об этом с Беконом. На самом деле его зовут Ив, но здесь его прозвали Беконом. Из-за того, что он капитально подкоптился на пожаре.

— Бекон, а тебе не кажется, что я порчу врачам настроение, и из-за этого они меня слегка разлюбили.

— Ну ты скажешь, Яйцеголовый! Врачи просто так не сдаются. Их хлебом не корми – дай кого-нибудь вылечить. Я тут подсчитал. Лично мне они обещают не меньше шести операций.

— Ничего себе! Да ты их вдохновляешь!

— А то.

— А почему бы им не сказать мне просто, что я скоро умру.

И тут Бекон будто оглох. Стоит здесь произнести слово "смерть", как все перестают тебя слышать. В ухе собеседника образуется здоровенная серная пробка, и он переводит разговор на другую тему. Я уже на всех это проверил.

А сегодня утром я решил испытать Бабу Розу, станет ли и она тугоухой после моего вопроса.

— Баба Роза, а почему все боятся сказать мне, что я скоро умру?

Она серьезно посмотрела на меня.

— Оскар, а почему ты хочешь, чтобы тебе это сказали, если ты и сам все знаешь?

Yes! Милая моя Душительница из Лангедока ты не оглохла! Ты услышала!

— Баба Роза, мне кажется, что они выдумали и играют в какую-то понарошенскую больницу, в которой все только и делают, что выздоравливают. Но ведь здесь еще и умирают.

— Ты прав, Оскар. Ту же самую ошибку люди совершают и по отношению к жизни. Мы притворяемся бессмертными и совсем забываем о том, что жизнь очень хрупкая штука.

— С моей операцией ничего не вышло, ведь так?

Баба Роза не ответила. Это был ее метод говорить «да». Удостоверившись, что я ее правильно понял, она склонилась ко мне и шепнула:

— Я ведь ничего тебе не сказала? Ты же не проговоришься?

— Ни за что!

Мы замолчали. Нужно было время, чтобы переварить новые мысли.

— Оскар, — вдруг сказала она, — а не написать ли тебе Богу?

— О нет, только не вы!

— Что такое? Почему не я?

— Да потому что я-то думал, что вы не врете. И вдруг здрасьте приплыли – Бог! Баба Роза, я уже переписывался…

- С Богом?

- Конечно, нет. С Дедом Морозом.

— Но Оскар, Бог и Дед Мороз - совершенно разные вещи.

— Ага, сейчас лапшу с ушей сниму и поверю. Баба Роза, это одно и то же Акционерное общество «Сверх-вау-классная пудра для мозгов и компания»!

— То есть ты считаешь, что я, бывшая кетчистка, которая провела тридцать лет на арене цирка, выиграв сто шестьдесят боев из ста шестидесяти пяти, из них сорок три нокаутом, я, Душительница из Лангедока, верю в Деда Мороза?

— Да бог с Вами, Баба Роза! Нет, конечно.

— Так вот, в Деда Мороза я не верю, я верю в Бога.

— А я тут при чем? Мне-то зачем писать Богу? — спросил я.

— Тебе будет не так одиноко.

— Не так одиноко с тем, кого не существует?

— Так сделай так, чтобы он существовал. Стоит тебе поверить в него, и он с каждым разом будет становиться чуточку реальнее. А когда он заживет в полную силу, он обязательно сделает для тебя что-нибудь хорошее.

— Хм, а что я ему напишу?

— Свои мысли. Те, которые ты не высказываешь вслух. Невысказанные мысли навязчивы, они тяготят и не дают прорезаться новым мыслям. Если их не выскажешь – превратишься в вонючую помойку старых мыслей… И потом, учти, Оскар, обращаясь к Богу, ты можешь что-то у него попросить. Что-нибудь одно, но каждый день.

— Что-то хиловат ваш Бог. Аладдин с его лампой и то загадал целых три желания.

— Одно желание в день – это лучше, чем три за всю жизнь. Согласен?

— О'кей. Итак, я могу попросить у него что угодно? Конфеты, игрушки, машину...

— Давай, не будем путать Бога с Дедом Морозом. Ты можешь просить у него только о духовных вещах. Например, о храбрости, терпении. Кроме того, ты можешь подсказать ему, чтобы он проявил милосердие к другим.

— Ха! С одним-то желанием в день! Ну уж фигушки, всего одно желание в день — я уж точно приберегу для себя!

Ну вот, Бог, это мое первое письмо к тебе. Я немножко рассказал, как я живу здесь, в больнице. Пожалуйста, ответь: удастся ли мне выздороветь? Да или нет. Ненужное зачеркнуть.

До завтра.

Целую, Оскар.

P. S. У меня нет твоего адреса. Ну и как прикажешь отправить тебе это письмо?

12 3 4 5 6 7 8 9 Следующая ⇒