Конец первой книги. 1 страница

Глава 1

Меня и раньше трахали против моей воли: ты легкодоступна, когда на твоей ладони гребаная метка. Но сегодня поутру, когда пятеро мужиков зажимают меня за углом в переулке, где всегда безлюдно в столь ранний час, мне это совсем не по душе.

От них разит не самым дешевым виски. Я запомню каждого из них... каждого из пяти еб*чих бугаев.

Мой разум ― огромный архив. Я ничего не забываю. Ничего. Иногда… да что уж там, большую часть времени я считаю это проклятием. И я не знаю, как справиться с этим.

Один из здоровяков ― высокий, с широченными плечами ― прижимает меня к стене, задрав юбку до бедер.

Мне следовало бы уже свыкнуться с прикосновениями незнакомых рук к своему телу. Но я не могу. Это заставляет чувствовать себя грязной. Тем более, когда это происходит без моего согласия. Но по факту, если брать в счет только мои сношения по обоюдному согласию, то, черт возьми, я все еще целка.

Лучше проявлять покорность. Как правило, они меньше бьют тебя, если ты не сопротивляешься. И еще: нет смысла звать на помощь. Никто не придет. Разве только любители халявных зрелищ.

Вместо этого я просто всхлипываю и никак не могу остановиться.

Это не очень похоже на меня.

Сумка с фруктами, которую я несла, падает на землю, и яблоки с апельсинами раскатываются по земле, как последние бусины с нитей моего самообладания. Когда бугай проталкивается внутрь меня, я абсолютно сухая, у меня словно чертова пустыня там. Но это ничуть не смущает его. Он вдалбливается в меня, дергая за волосы так, что я не в состоянии закрыть рот, пока четверо его приятелей наблюдают за нами, теребя в руках свои члены. Бездушные ублюдки.

Крошечная часть меня начинает предательски упиваться этим публичным развратом, и я испытываю облегчение, когда моя вагина включается в процесс веселья и самопроизвольно увлажняется. Теперь боль становится терпимее. Хотя это и не особо помогает собрать воедино мое душевное равновесие.

― Она мокрая и прется от этого! ― рычит мужчина, трахающий меня.

Он еще глубже толкается в меня, пока его рука скользит мне под юбку и нащупывает влажное пространство между моих ног.

Жаль, что я не в состоянии плакать в такие моменты. Вместо этого я начинаю стонать. Стонать, желая большего.

Еб*ный стыд, я презираю себя за это.

Снова мои тело и разум вступили в схватку друг с другом.

Это противоестественно, как ни крути. Но такая уж я. Это то, к чему я привыкла.

Это моя сраная реальность!

Бугай разворачивает меня и с силой опускает на колени, от чего те сдираются в кровь. Он засовывает мне в рот свой член, который воняет так, словно томился в его потном нижнем белье не менее полугода. Я рефлекторно начинаю давиться.

― Бери его, сука! И аккуратней со своими клыками!

Он проталкивается еще глубже.

Я могла бы укусить его при желании, но наказанием станет смерть на гильотине. Я задумываюсь. Да уж, охренительная перспектива.

В ярости от своей вагины, когда оргазм готов разорвать меня на части. Она в восторге от грубости и уничижительной силы, и я клянусь, что это превращает мужиков в настоящих дикарей: каждый из них хочет отыметь меня по полной. Что они и делают.

Моя вагина, возможно, упивается весельем, но разум всячески ищет пути отступления. Было бы куда проще, если бы я могла отключиться, оставив им свое тело для утех. Но сейчас я по уши в дерьме и понятия не имею, как из него выбраться.

Я не замечаю, когда теряю сознание, и не знаю, заставило ли это их остановиться. Полагаю, что нет, потому что когда я прихожу в себя, растянувшись на земле и чуть ли не в луже мочи, нижняя часть моего тела изнывает от боли. Скоты. В данный момент я рада, что у меня удалена матка, так как страшно представить, кто бы родился от этого стремного коктейля.

В грязи я вижу жетон ― плата за мои услуги, об оказании которой они у меня даже просить не стали.

Единственный жетон.

Конечно, в наших реалиях он был равноценен деньгам, на которые можно было покупать мне и другим девочкам по три буханки хлеба в течение месяца, чтобы в наших желудках в течение изнурительного дня появлялось хоть что-то кроме спермы.

Я бросаю взгляд на жетон, который наполовину втоптан в грязь.

Только не сегодня.

Плюю на него и оставляю валяться на земле.

Идти тяжело ― создается впечатление, будто что-то надломилось внутри меня. Я медленно передвигаюсь по городу, пробираясь сквозь грязь, фекалии и мочу... мимо таких же шлюх, как я, вымазанных в пудре и грязи, с глазами, очерченными углем, призванным сделать их выразительнее и скрыть тот факт, что внутри них лишь пустота. Бесплодность. Сломленность.

Одетые в красное ― цвет падших женщин ― они завлекают еще пьяных от вчерашних утех мужчин в свое бл*дское логово. Некоторые из них даже пользуются своими натянутыми улыбками, пока еще могут это делать.

Я бреду по узким улочкам, охваченным мрачными тенями и заполоненным убогими магазинчиками, обветшалыми жилыми домами и публичными домами. Веревки, зигзагами тянущиеся над головой, обильно завещаны красным шмотьем так, что неба практически не видно. Алые призраки в слабом утреннем свете.

В этом городе совсем некуда бежать. Едва хватает места, чтобы дышать.

Я добираюсь до лавочки, из которой всегда доносится аромат свежей выпечки, независимо от времени суток.

Вспоминаю о своей матери, но стараюсь не думать, когда видела ее в последний раз.

Ветер подгоняет меня, обдувая обнаженные части моего тела и подчеркивая многочисленные шрамы, которыми я помечена, придавая им странный оттенок серебра. Я провожу кончиком указательного пальца по тому, что красуется на моей ладони. Тому, от которого я не в силах избавиться. Никогда. Воздух, которым я дышу, молочно-белый, но прохлада сродни другим ощущениям, которые я испытываю в данную минуту, словно рушатся все мои убеждения, которые, как я считала, были крепкими.

Мимо, едва удерживаясь на ногах, проходит мужчина, играя рукой под юбкой проститутки, которая идет рядом с ним. Он ведет ее к своему дому, за дверью которого есть кровать, возможно, в разы лучше той, на которой ей приходится регулярно спать.

Я вижу ее фальшивую улыбку и презрение, скрытое во взгляде.

Она, наверняка, будет упиваться мягкостью его простыней ― возможно, даже притворится, что ей приятны его ухаживания, чтобы все прошло гладко. Бывала в такой ситуации, делала так. От этого у меня появляется неприятный привкус во рту.

Воздух становится гуще, как только я приближаюсь к рыбному рынку. Там скопище женщин, которые слишком поизносились, чтобы торговать своей п*здой, поэтому копошатся по локоть в рыбьих внутренностях и крови.

Многие из них будто не замечают меня. А некоторые всматриваются, словно видели такое раньше. Бывали на моем месте. Они быстро отводят глаза, но меня это не задевает. Им не грозили такие наказания, как мне. Лишение конечности, публичная порка...

Смерть.

Пара собак, облезлых и худощавых, огрызаются друг на друга из-за кости, наполовину утонувшей в грязи. Меньшая из них начинает скулить, пятясь в сторону от более крупной.

От отчаяния шавка пытается скалить зубы, с которых капает слюна, пока победивший пес, крепко сжимая трофей в пасти, проходит мимо меня в сторону узкого переулка сбоку, где он сполна сможет насладиться своей довольно скудной добычей. Я замечаю разлагающуюся кисть человеческой руки, свисающую с конца кости.

Я стою, утопая по щиколотки в грязи, и наблюдаю за тем, как дворняга пирует на остатках чьих-то потерянных возможностей.

Это моя жизнь. Мой мир.

Моя реальность.

Но с меня хватит.

Глава 2

Только когда я достигаю края обрыва, и бесконечный горизонт расстилается передо мной, осознаю, что собираюсь сделать. Я все равно не могу вернуться... Возможно, просто ссыкло, но я растеряла все апельсины и яблоки, которые купила на ночном рынке, в том проклятом переулке. Не то чтобы они имели столь высокую ценность, но вернуться без них означало прямой билет к позорному столбу. В п*зду все это. Меня не будут пороть за яблоки с апельсинами. Хотя у Кроу наказывали и за меньшее.

Мы для него не больше, чем просто цифры, и нам легко найти замену, хоть мы и обеспечиваем ему безбедное существование. Кроу получает заветный жетон за каждые десять минут, что клиенты снуют в наших п*здах. За это мы получаем крышу над головой, но нам лучше не привязываться друг к другу. Девушки прибывают так же стремительно, как и исчезают, абсолютно по разным причинам. И среди них такие, которые в разы страшнее гильотины.

Часто наш разум погибает гораздо быстрее, чем тело, делая нас бездушным манекеном.

Мы согреваем друг друга по ночам, чтобы чувствовать себя уютнее, и именно это дает нам ощущение сопричастности и сестринства. В остальное время я ни с кем из них не общаюсь, даже втайне. Все это заменяют мне мои внутренние диалоги с моей вагиной. Она довольно интересная собеседница, хотя не всегда способна на сострадание.

Я прекрасно понимаю, что вы сейчас думаете обо мне, но я не двинутая, а просто глубоко подавленная девушка, как и все в наши дни.

Но все это сейчас не имеет никакого значения.

Опустившись на колени на травяную лужайку на краю утеса, я вздрагиваю от резкой боли, которая не оставляет сомнений, что в ссадинах собралось слишком много песка. Я не заморачиваюсь, чтобы осмотреть повреждения.

Жизнь не всегда была так жестока по отношениям к женщинам — одна из девушек поделилась этим со мной однажды, прежде чем ее публично лишили головы за то, что она негативно высказывалась о нашей участи. Наверняка, она не умела держать свой язык за зубами, потому что ее вагина была не особо общительна. Поэтому она слишком доверяла плохим людям, и это — беспощадный урок, что не стоит отзываться плохо о Господе нашем Всемогущем, о Властелине Мира, погрязшем в еб*е, исключительном засранце с белоснежным гребаным опереньем.

Волны, бьющиеся о скалы внизу, словно вторят моему бушующему разуму, пока мои волосы хлещут лицо со всех сторон. Я презираю эту боль в моем чертовом сердце.

Именно в этот момент, когда солнце начинает появляться из-за горизонта, а ночь постепенно сменяется днем, в моей голове рождаются слова на каком-то неизведанном мне языке. Я не уверена, откуда его знаю и что означают эти слова, что поразительно, так как я помню их словно наизусть. Как бы там ни было, я посылаю эти фразы рассвету, который начинает пробуждаться от объятий ночи.

— Глейтц эборн, де мел те хейст. Севана та лейн.

Мою кожу начинает покалывать, а затем все мое тело накрывает внезапная волна тепла. Я вся сжимаюсь, жадно хватая ртом воздух. Крошечные волоски на моей шее начинают вздыматься, когда я слышу шаркающие звуки позади меня...

Я поднимаюсь с колен, оборачиваюсь и замираю на месте.

Черт возьми, сегодня явно не мой день.

Все внутри меня сжимается от страха, а легкие на мгновение забывают, как гонять воздух. Я хотела бы заставить их снова работать, но мои руки болтаются по бокам, словно два бесхозных члена во время оргии. Словно не у дел.

Передо мной стоят три бессмертных, высших существа мужского пола. Моя вагина распинается в реверансах, но я не делаю ничего подобного, хотя и узнаю их, благодаря тому, как их описывают и рисуют в книгах. Они имеют величественный вид и облачены в металлические доспехи Богов.

Откровенно говоря, я должна бы припасть к их ногам немедленно.

Рассвет, Ночь и День — трое из четырех Богов Солнца, уступающих только Вселенскому Владыке. Хотя, наверняка, Боги Солнца так же опасны, как и наш варвар Господь Всемогущий. Это означает, что мне придется подпустить их члены к каждой из моих дырок, прежде чем они разорвут меня на куски, подходящие для кормления мегалодонов. Хотя сомневаюсь, что те будут особо против, чтобы сожрать меня целиком, но не в это суть. Главное, что мне реально п*здец.

Я оскаливаюсь, но тут же одергиваю себя, сдерживая свои ублюдочные клыки, прежде чем Боги решат выдрать мне их к чертям за мое наглое неповиновение. Однажды Кроу проделал такое с одной из девушек, и зрелище было крайне непривлекательное.

Они недоумевающе переглядываются друг с другом, а потом снова сосредотачиваются на мне.

— Ты призвала нас, и мы пришли, — провозглашает День с суровым блеском в глазах.

Я... что?

Ночь усмехается.

— Пришли...

День бросает презрительный взгляд в его сторону.

— Что-то не так?

Ночь пожимает плечами.

— Это лучшая фраза, которую ты смог родить после двухсот пятидесяти лет отсутствия желаний? Ты призвала, и мы пришли? — пародирует он низкий голос Дня.

День откашливается и расправляет свои широкие, идеальные для закидывания моих ног во время того, как он трахает меня, плечи. Я мысленно награждаю себя пощечиной.

«Заткнись, вагина. Держи свои мысли при себе».

Рассвет вскидывает бровь.

Я чувствую себя потерянной и просто смотрю на них, не желая ничего говорить, так как, скорее всего, это грозит мне потерей сразу трех конечностей. Возможно, они просто волшебным образом отвалятся. И что это будет за существование: Кроу будет просто фиксировать меня на специально сконструированном стуле и позволять мужикам трахать меня сутками напролет изо дня в день. В итоге, я, вероятно, умру, подавившись х*ем. Крайне дерьмовая перспектива.

— Я разрешаю тебе говорить, смертная, — сообщает Рассвет, словно помечая меня взглядом.

Вау. Превосходно, мне позволено говорить. Ну что ж... не совсем то, что я ждала.

— Что вы здесь делаете? — выпаливаю я, потому что это очевидный вопрос.

Они бессмертны. Высшие существа. Помимо всего прочего, они еще и гребаные Боги! Эта земля нищеты и разрухи предназначена для низших существ и смертных. Для людей вроде меня.

Мужчины кидают друг на друга взгляды и мотают своими божественными головами, видимо, не догоняя. Это печально. По всей видимости, размер их мозгов не настолько впечатляющий, как, кажется, размер того, что у них между ног. Не то чтобы я внимательно изучаю, что у них там, хотя моя вагина всячески извращалась, чтобы нет-нет да глянуть, но выпуклости на их кожаных штанах под доспехами Богов не дают поводов усомниться.

— Ты призвала нас, чтобы озвучить свое желание? Это ты воспользовалась древним заклинанием, которое, как мы думали, было потеряно в этом мире? — спрашивает День.

Я смотрю на него, нахмурившись. Какого хрена он несет?

— Ты ожидала увидеть только одного из нас?

Непонимающе мотаю головой. Понятней ни черта не становится.

Он вздыхает, и в разговор вмешивается Ночь.

— Ты просто ненароком достучалась до нас в момент перехода ночи в день, да еще это совпало и с рассветом. Это переходная зона, поэтому мы все очутились здесь.

Ночь бросает взгляд на двух остальных.

— Ну, по крайней мере, пока эти двое не свалят.

День смеется над его словами.

— Следи за словами, Ночь. В последнее время я замечаю, что ты теряешь хватку. Вот к чему приводит то, что ты проводишь свои дни, трахаясь, а не тренируясь.

Ауч.

— Я теряю свою хватку не по этой причине, и ты это знаешь. Мы все сдали последнее время, включая тебя, придурок.

День ощетинился, чуть ли не заставив мои трусики намокнуть, потому что он огромный, грозный Бог с явными проблемами контроля над гневом.

Охренеть. Походу я попала в самый эпицентр семейных разборок. Не думаю, что они ждут моего вмешательства, да я и не готова к этому в данный момент.

— И мы будем продолжать терять силы, особенно если спугнем того, кто готов загадать желание впервые почти за двести пятьдесят лет, — вмешивается Рассвет, желая пресечь спор этих двоих.

У меня создается впечатление, что он единственный, у кого осталась хоть капля здравого смысла. Вот вам и мудрость веков. Возвращаясь к разговору о здравом смысле, у меня его предостаточно, чтобы не связываться с этими так называемыми Богами.

— Вообще-то, я сделала это по ошибке, — громко заявляю я, желая перекричать их пререкания.

Они уставились на меня как бараны, словно и вовсе забыли, что я здесь. Ублюдки.

— Вы все можете проваливать. Простите за доставленные неудобства.

Я жестом показываю, что они могут идти. Скорее всего, за это с меня сдерут кожу живьем, или же меня ждет зверская групповуха с Богами, как альтернатива, что тоже не особо привлекательно.

«Захлопни свои половые губы, вагина, ты должна еще приходить в себя после изнасилования».

Эти мужчины огромные, грозные и, судя по тому, что мне известно, довольно древние и могущественные. У меня в жизни было до хрена мужиков с большим самомнением, и если эти чуваки тесно связаны с Верховным Владыкой, как поговаривают, то спасибо, но я пас.

Отлично, черт побери, теперь я всерьез завладела их вниманием. Три пары глаз прожигают меня взглядом: небесно-голубые, цвета солнечного янтаря и проникновенно синие. Это заставляет все внутри меня сжиматься от страха и, немного, от возбуждения, но я предпочитаю не думать об этом.

«Чертова вагина, пойми, что это угроза».

Я задираю подбородок, просто чтобы выглядеть сильной, решительной и непоколебимой.

Рассвет смеется.

— Нет, смертная, так это не делается. Видишь ли, слова, произнесенные тобой, связали нас договором.

Эм-м...

— К черту, расторгаем его.

Это единственное логичное решение в этом случае. Я не хочу иметь с ними ничего общего, и, уверена, им тоже не нужна связь с девушкой, стоящей на низшей ступени мироздания.

— Исключено, — заявляет День своим громким голосам, беря инициативу в свои руки, от чего я ощущаю себя такой же крохотной, как мои непримечательные соски. — Ты сможешь избавиться от союза с нами, если только будешь готова умереть в результате. Нам смерть не грозит, так как мы бессмертные создания, а вот ты превратишься в кучку бестолкового праха.

Так, День тот еще засранец. Лихо подмечено.

— Это слегка несправедливо, а как же насчет сожаления о содеянном? — это вполне обоснованный вопрос, так как я неосознанно и не желая того заключила этот давно забытый договор с Богами.

— Никто ни разу не пожалел о содеянном, ты только посмотри на нас.

Ночь проводит руками, словно обрисовывая себя, начиная с верха своего божественного черного облачения и заканчивая своими говнодавами на ногах. Он выглядит настолько самоуверенным, как я хотела бы чувствовать себя сейчас. Но я совсем не ощущаю себя крутой. В первую очередь из-за того, что застряла тут с тремя Богами, с которыми теперь повязана моя душа, и практически уверена, что это якобы желание будет иметь свою цену, так как эти ребята не такие простые. Если судить по тому, что я слышала о них.

— А я вот сожалею о содеянном, — заявляю я и отступаю на шаг назад, оказываясь в опасной близости от края пропасти.

— Засунь себе это поглубже, никчемная смертная. Ты связана с нами, — рычит День, чуть не заставив намокнуть мои бл*дские трусики.

Они делают шаг навстречу ко мне.

Внезапно все вокруг вспыхивает белым светом. Все трое смачно матерятся, пока меня окатывает очередная волна тепла.

— Просто превосходно.

Я вся съеживаюсь, жадно хватая воздух ртом, когда вижу перед собой еще одну пару ног. Нет...

— Какого черта сюда явился еще один? — вздыхаю я, приходя в себя.

Это Сумерки, четвертый Бог Солнца, облаченный в золотые одеяния и выглядевший блистательно и совершенно. Никто не может выглядеть настолько шикарно.

— Хороший вопрос, — усмехается День, огрызаясь в сторону Сумерек.

— Я не думал, что будет вечеринка в честь моего появления, а то бы захватил закуски.

Голос Сумерек глубокий с хрипотцой, и когда он бросает свой взгляд на меня, в его глазах появляется похотливый блеск. Моя предательская вагина начинает жадно вдыхать его аромат, словно ненасытная сука в жару.

— Так... зачем ты здесь? — интересуется Ночь у Сумерек, хотя тот не торопится с ответом. Вместо этого его взгляд устремлен мимо Ночи на День, который наблюдает за ним, подобно хищнику во время вечерней охоты, вынужденного кормить свою семью.

— Какого черта ты забыл здесь, День? — рычит Сумерки.

Ночь закатывает глаза и решает вмешаться, вставая между ними.

— Потому что сегодня она загадала желание на самой границе между ночью и днем. А вот почему ты здесь?

Сумерки равнодушно пожимает плечами.

— Где-то в мире сейчас сгущаются сумерки.

Остальные трое сверлят его взглядами.

— Что не так? Я не собираюсь пропускать первое еб*ное желание за двести пятьдесят лет только потому, что ей приспичило сделать это не в то еб*нное время. Нет уж, еб*ть. Я в деле.

— В вашей речи сплошная «е*ля», — отмечаю я.

Не думаю, что я имею право говорить, поэтому мысленно крою себя благим матом.

Сумерки переключает свое внимание на меня, что, не стану лгать, заставляет мои ноги подкоситься. Моя вагина практически мурлычет от удовольствия и явно нуждается в серьезном нравоучении, так как инстинкт самосохранения явно ей не особо знаком.

— Это все по тому, что я много еб*сь, — отвечает он, подмигивая.

По моему телу пробегает дрожь. А сучка между моих ног уже готова пописать на него, чтобы пометить свою территорию. Иногда она ведет себя совсем неподобающе для леди.

Они абсолютно не такие, какими их изображают в легендах. В них не так уж и много божественного, и довольно странно, что они до сих пор не убили меня, с учетом того, что я влезаю в их разговор уже раз восьмой. Создается впечатление, что они больше заинтересованы в грызне друг с другом, нежели в управлении миром. Не скажу, что я считала, что это входит в их обязанности... Это в руках Всевышнего, но все же. И как древнейшие из существ стали настолько мелочными? Должно быть, бессмертие — это крайне утомительно.

— Почему ты так пялишься на меня? — интересуется Сумерки, нахмурившись.

Это именно так: моя голова склонилась набок, и я с любопытством разглядываю его, словно у него пять рук и член, торчащий изо лба. Я прихожу в себя и выпрямляюсь.

— Не обращайте внимания. Просто вы, парни, появились так неожиданно.

— А чего же ты ждала?

— Я не знаю. Я даже не думала, что мое тело будет еще целым и невредимым к этому моменту.

Под своим «телом» я имела в виду и свою вагину, но не собираюсь акцентировать их внимание на этом, чтобы не вкладывать всяческие идеи в их головы. Ни в одну из восьми.

Сумерки выгибает свои идеально золотистые брови.

— Только намекни, и я с удовольствием проверю, на что годится твое тело.

В его голосе присутствует чарующая хрипотца, которая посылает импульсы прямиком к моей похотливой вагине. Сейчас мне как никогда требуется пояс верности.

— Сумерки, будь ты проклят, я понимаю, что ты неравнодушен к телам низших созданий, но, будь добр, попридержи своего коня в штанах, хотя бы на один солнечный цикл, — ворчит День.

— Ведь вы реально проклинаете этих Богов, не так ли? — интересуюсь я, прежде чем успеваю захлопнуть свою гребаную пасть.

Клянусь, клыки Дня реально удлиняются. Выглядит жутко.

— Мы, мать твою, Боги. И поверь мне, мы уже прокляты.

Тревожные колокольчики в моей голове вовсю звенят, хотя моя вагина вся во внимании и жадно ловит каждое слово. Она существует отдельно от меня, и явно не понимает, что будет лучше для нее. Если мой план «Б» — это совокупление с этими существами верховного порядка, которые, вероятнее всего, склонны к извращениям, которые мне даже не снились, то я не хочу к ему прибегать. Так что, прости, вагина.

При любом раскладе мне п*здец. Так что я хочу больше: чтобы истязания надо мной затянулись или умереть в мгновение ока?

Ответ очевиден.

— Ладно, хорошо, вас стало слишком много, — говорю я с самой бодрой интонацией, на которую способна. — Я решила, что все-таки не откажусь от своих желаний.

Они все вопрошающе смотрят на меня, но только Ночь, загадочный и мрачный, решает заговорить со мной.

— Желание, оно лишь одно. Никаких желаний.

Я смотрю на него с укором, потому что он ведет себя, как настоящая редиска, даже если не понимает этого.

— Нет... желаний. Вас здесь четверо, а значит, я имею право на четыре желания.

Они смотрят так, словно неожиданно обнаружили у меня яйца. Я не утруждаю себя пояснениями, что мне не понадобятся все четыре желания, просто нравится, что я могу диктовать условия, несмотря на то, что являюсь простой смертной. Теперь, когда у меня есть немного преимущества, Сумерки скрипит зубами, всем своим видом показывая, что он взбешен моими попытками ставить условия по сделке, которую они предложили мне.

— Договорились. Четыре гребаных желания. Я готов исполнить первое. Что ты хочешь, смертная? — отвечает он.

Волны, бьющиеся об утес, поднимают ввысь фонтаны водных брызг, которые играют на моей коже, делая ее глянцевой словно галька. Я расправляю плечи, стараясь выглядеть, как можно более решительной, хотя на самом деле полностью разбита. Несмотря на мой маленький триумф, мое тело продолжает изнывать от боли, и я воняю, как выгребная яма, полная спермы. Как я уже говорила, хочу покончить с этим.

— Я хочу стать бесстрашной.

Сумерки откашливается.

— Нет, я не могу этого исполнить. Я не могу полностью изменить твоей сущности. Ты живешь с тем, с чем родилась.

Его голос характеризует Бога как страстного любовника, но суровый блеск в его глазах говорит, что он питает страсть к доминированию. Я научилась неплохо разбираться в мужчинах.

— А хотя бы на какое-то время?

Сумерки хмурится еще больше, пока его глаза продолжают изучать меня, горя неистовым огнем. Я не сомневаюсь, что девушки в буквальном смысле падают к его ногам, прямо перед тем, как он защелкивает на них наручники, прежде чем оттрахать во всех мыслимых и немыслимых позах, пока они не начнут выкрикивать стоп-слово.

— Да... это я могу исполнить.

Превосходно. Не время терять свою решительность сейчас.

— Тогда сделайте это, — требую я своим «бесстрашным» тоном, потому что намерена доиграть свою роль до конца.

Они окружают меня, пока мы с Сумерками сцепились взглядами.

— Это то, что ты желаешь?

Проглотив ком в горле, я киваю.

— Да.

Его челюсть напрягается, и мускулы лица дергаются, когда он сжимает свои кулаки.

— Тогда скажи, что хочешь этого, — рычит он.

Еб*ть мои коленки, я не сомневаюсь, что именно таков он и в постели.

— Я хочу, чтобы ты даровал мне бесстрашие на пять минут.

Почему именно пять минут? Потому что мгновение для высших существ понятие слишком расплывчатое и без четкого обозначения, они могут интерпретировать это, как им вздумается. Жизнь уже достаточно поимела меня сегодня, и я не заинтересована, чтобы она продолжила это делать.

Он выдыхает и закрывает глаза, набирая в легкие воздух, прежде чем снова открыть их. Кажется, что они пылают еще более насыщенным оттенком золота, когда меня накрывает волной тепла. Я ощущаю, как так называемый груз падает с моих плеч.

Закрываю свои глаза, расправляю плечи, расслабляю руки и разминаю шею.

Черт, да. Это то, что было мне нужно. Я, мать вашу, несокрушима.

Я открываю глаза, чтобы поймать на себе взгляды четырех чересчур серьезных Богов. Я расплываюсь в улыбке, потому что ощущаю себя лучшей, бл*ть, из лучших.

Сумерки встречается со мной взглядом, и я подмигиваю ему, так как сейчас я невъ*бенно крутая.

— Благодарю.

Я делаю шаг назад к краю обрыва, который уже не кажется мне столь пугающим. Но передвигаться как офигенная телка чертовски, твою мать, больно, так как моя задница изрядно натерпелась сегодня.

Четыре самца окружают меня, дыша так, что их ноздри расширяются. Они, наверняка, тоже хотят поиметь меня, садистские ублюдки.

Еще шаг, и я достигаю края. Даже не смотрю вниз, прежде чем броситься с обрыва. Я ох*уенно бесстрашна сейчас и, к тому же, как я уже говорила, что меня все достало.

Я нахожусь в свободном падении, развернувшись в воздухе, чтобы лететь лицом вниз.

Лечу.

В моей голове мелькает мысль, что это лучший исход, потому что сейчас я чувствую себя живой как никогда. Но тут я натыкаюсь на что-то твердое и теплое, прервав свое стремительное движение к скалам внизу.

Меня подхватывает вихрь, и я погружаюсь в белую бездну, теряя сознание.

Я искренне надеюсь, что это и есть еб*ный рай.

Глава 3

Я практически убеждена, что выжила, когда прихожу в сознание. Бл*ть.Не сразу решаюсь открыть глаза, но уже слышу перепалку двух самцов поодаль от себя.

Навостряю свои уши, чтобы лучше расслышать, о чем речь, чтобы понять, кто они такие, прежде чем подам вид, что очухалась, так как, возможно, для начала мне придется разработать план побега.

― Не спорю, что это был еб*ный форс-мажор. Но как ни крути, ты снова нарушил все правила, уже дважды.

Голос Дня вновь пробуждает похотливые мысли моей вагины, потому что он звучит еще более устрашающе, чем раньше.

― Ты бы сделал то же самое, членоголовый. Признай это.

Это Сумерки, и он только что сказал «членоголовый». Вау. Я думала, что это я была несдержанной.

― Я не отрицаю, что не сделал бы этого, но просто говорю, что это форс-мажор, и в первую очередь мы не должны были допустить, чтобы он возник. За это с нас могут живьем содрать шкуру.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒