Книга VIII УРАНИЯ 6 страница

47. Так это предложение приняли и те, и другие, и на заре они поменялись местами в строю. Однако беотийцы заметили перемещение и донесли Мардонию. Мардоний же, лишь только узнал об этом, сам тотчас же захотел переменить место и стал переводить персов против лакедемонян. Эту уловку увидел Павсаний и, поняв, что нельзя скрыть передвижения, снова перевел спартанцев на правое крыло. Тогда и Мардоний также возвратился на левое крыло.

48. После того как оба войска заняли первоначальное положение, Мардоний отправил глашатая к спартанцам с приказанием передать вот что: “Вот как, лакедемоняне! Вы слывете самыми доблестными людьми в здешних краях. Люди дивятся, что вы никогда не обращаетесь в бегство и не покидаете своего места в строю, пока не уничтожите врага или сами не погибнете. На деле же выходит, что все это неправда. Ведь еще до начала рукопашной схватки мы увидели, как вы бежали и оставили место в строю. Вы выставляете вперед афинян, а сами становитесь против наших слуг. Доблестные мужи так не поступают никогда: мы были гораздо лучшего мнения о вас. Мы ведь ожидали, что вы при вашей славе действительно вызовете на бой через глашатая только одних персов, к чему мы и были готовы. Однако мы видим, что об этом нет и речи и вы со страху скорее прячетесь от нас. Так вот, если вы первыми не сделали нам вызова, то теперь сделаем это мы. Почему бы нам не сразиться равночисленными отрядами: вы за эллинов, так как считаетесь самыми доблестными, а мы от имени чужеземцев. Если вам угодно, чтобы и остальное войско сражалось, то пусть оно сражается потом. Если же это вам не нужно и вы предпочитаете биться только с нами, то давайте решим это дело между собою. Кто из нас одержит победу, тот пусть и будет победителем со всем своим войском”.

49. Так говорил глашатай и некоторое время ожидал. Когда же никакого ответа не последовало, он возвратился назад. Прибыв в стан персов, глашатай сообщил Мардонию, что с ним случилось. Мардоний же весьма обрадовался и, кичась уже воображаемой победой, двинул на эллинов свою конницу. Всадники прискакали и стали причинять большой урон всему эллинскому войску своими дротиками и стрелами: это были конные лучники, и потому к ним было нелегко подступиться. Всадники также замутили и засыпали источник Гаргафию, откуда черпало воду все эллинское войско[1073]. Правда, у этого источника стояли только одни лакедемоняне, а место, где расположились остальные эллины, было дальше от него и скорее ближе к Асопу. А так как неприятель не допускал эллинов к Асопу, то таким образом приходилось ходить за водой к источнику. Черпать же воду из реки было невозможно из-за налетов конницы и обстрела лучников.

50. В таком тяжком положении (войско оставалось без воды, и неприятельская конница все время не давала покоя) военачальники эллинов собрались на правом крыле у Павсания обсудить это и другие дела. Однако при таких обстоятельствах их еще более удручала другая беда: именно, у войска не было больше продовольствия, так как обозная прислуга, отправленная в Пелопоннес за продовольствием, была отрезана персидской конницей и не могла пробраться в стан[1074].

51. На совете военачальников было решено, если день пройдет без битвы, идти на Остров[1075], который находится в 10 стадиях от Асопа и источника Гаргафии, где был тогда эллинский стан, перед городом платейцев. Остров же на суше возник от того, что река, его образующая, разветвляется на два рукава и таким образом стекает с Киферона на равнину, причем рукава отстоят друг от друга стадии на три. Затем рукава снова сливаются в одну реку, которая называется Оероя. Оероя же, по словам местных жителей, была дочерью Асопа. В эту-то местность эллины и решили перейти, для того чтобы у войска было вдоволь воды и чтобы вражеская конница не могла больше причинять вреда, как теперь, когда стояла напротив. Решено было двинуться во вторую стражу ночи, так чтобы персы не заметили выступления и не выслали конницы в погоню. А когда придут на место, омываемое дочерью Асопа Оероей, стекающей с Киферона, то еще ночью решили отрядить половину войска на Киферон за обозной прислугой, отправленной за продовольствием (она была отрезана на Кифероне)[1076].

52. После этого весь тот день эллинам пришлось выдерживать непрерывные атаки конницы. Когда же под конец дня нападения конницы прекратились и затем настала ночь и пришла пора отправления, тогда большая часть войска поднялась станом и выступила, однако не в назначенное место. Ибо едва эллины двинулись, как на радостях, что ускользнули от вражеской конницы, побежали к городу платейцев, пока не добрались до святилища Геры. Святилище же находится непосредственно перед городом платейцев, в 20 стадиях от источника Гаргафии. Прибыв туда, они остановились перед святилищем и стали разбивать стан.

53. Между тем Павсаний, видя, что воины покидают стан, приказал и лакедемонянам взять оружие и присоединиться к остальным, так как он считал, что войско идет в назначенное место. Прочие начальники спартанских отрядов с готовностью подчинились приказу Павсания, только Амомфарет, сын Полиада, начальник отряда питанетов[1077], объявил, что не станет бежать по своей воле от чужеземцев и не опозорит Спарту. С изумлением смотрел Амомфарет на происходящее, так как не присутствовал ранее на совете. Павсаний же и Еврианакт были возмущены неподчинением Амомфарета, но еще досаднее был для них его отказ от того, что они не хотели покинуть на произвол судьбы отряд питанетов. Они опасались, что если по условию с остальными эллинами оставят Амомфарета на произвол судьбы, то он, покинутый, погибнет вместе со своим отрядом. Поэтому они велели лаконскому войску остановиться и пытались убедить его, что не следует так поступать.

54. Между тем, пока они уговаривали Амомфарета, который только один оставался на лакедемонском и тегейском крыле, афиняне действовали вот как. Они еще спокойно оставались на том месте, где стояли, зная характер лакедемонян, именно, что те думают одно, а говорят другое. Когда же войско двинулось, афиняне послали всадника посмотреть, готовятся ли спартанцы выступить или же вовсе не думают уходить, а также спросить Павсания, что им делать.

55. Когда глашатай прибыл к лакедемонянам, он увидел, что те все еще стоят на своем месте и их предводители в ссоре между собою. Ведь как раз во время прибытия глашатая Еврианакт и Павсаний пытались уговорить Амомфарета не подвергать опасности себя и своих людей, оставаясь на месте. Однако они никак не могли уговорить его, и дело у них дошло до ссоры. В пылу спора Амомфарет схватил камень обеими руками и бросил его к ногам Павсания. Этим камнем, заявил он, он подает голос за то, чтобы не бежать от чужеземцев (под “чужеземцами” он подразумевал варваров). Павсаний же назвал его “исступленным безумцем”, потом, обратившись к афинскому глашатаю, ответил и на заданный тем вопрос: следует передать лишь то, что здесь происходит. Он просил также афинян подойти ближе к ним и при отходе повторять маневры спартанцев.

56. Глашатай тогда возвратился к афинянам, а спартанцы продолжали спорить до зари. До этих пор Павсаний не двигался с места. Затем, полагая, что если остальные лакедемоняне уйдут, то и Амомфарет, наверное, не останется, как это и случилось в действительности, он дал сигнал к выступлению и двинулся со всем войском по холмам. Тегейцы также последовали за ним. Афиняне же, согласно приказу, пошли по другой дороге в противоположном направлении. В то время как лакедемоняне из страха перед неприятельской конницей двигались по холмам и склонам Киферона, афиняне свернули вниз на равнину.

57. Амомфарет же думал (по крайней мере вначале), что Павсаний никогда не осмелится оставить их на произвол судьбы, и поэтому упорно не двигался с места. Когда же Павсаний с войском ушел вперед, то Амомфарет решил, что тот действительно его покинул, и приказал своему отряду взять оружие и медленным шагом следовать за остальным войском. А Павсаний, отойдя почти на 100 стадий, стал поджидать отряд Амомфарета, остановившись в местности под названием Аргиопий около ручья Молоента, где стоит святилище элевсинской Деметры. Павсаний остановился там для того, чтобы вернуться и прийти на помощь Амомфарету с его отрядом, если тот не уйдет со своего места. Не успел отряд Амомфарета подойти к Павсанию, как вся конница варваров стремительно бросилась на спартанцев. Ведь персидские всадники выполняли свое обычное дело, и когда нашли место, где эллины стояли в прошлые дни, пустым, то поскакали дальше, пока, настигнув лакедемонян, не напали на них.

58. Мардоний же, когда услышал, что эллины за ночь успели уйти, и убедился, что на месте стоянки никого нет, велел призвать к себе Форака из Ларисы и его братьев Еврипила и Фрасидея и сказал им так: “Сыны Алева[1078]! Что вы еще скажете после этого, видя эти опустелые места? Вы ведь все-таки соседи лакедемонян, а утверждали, что они в битве никогда не обращают тыла, но, напротив, в ратных делах – первые по доблести. А теперь вы видите, что лакедемоняне не только первыми покинули свое место в строю, но успели даже, как видим, за прошлую ночь все бежать отсюда. Они отличились как-то среди эллинов, очевидно, лишь потому, что другие эллины также ничтожные трусы, тогда как теперь им пришлось помериться силами с людьми, истинно доблестными. Я охотно прощаю вам вашу ошибку, так как вы еще не знаете персов и хвалили тех, о ком вы все-таки кое-что слышали. Впрочем, гораздо более, чем вам, я удивляюсь Артабазу, именно тому, что он испугался лакедемонян и в страхе мог дать самый трусливый совет, что нужно поднять стан и идти в город фиванцев, чтобы там нас осадили! 06 этом совете еще услышит от меня царь. Но о нем пойдет речь в другой раз. Теперь же не следует допускать бегства лакедемонян. Мы должны преследовать их, пока не настигнем и не заставим рассчитаться за все беды, которые они причинили персам”.

59. После этого Мардоний перешел Асоп и поспешно повел персов вслед за убегающими, как он думал, эллинами. Он устремился, однако, только на лакедемонян и тегейцев. Афинян же, которые свернули в долину, он не мог заметить за холмами. Тогда остальные начальники варварских отрядов, увидев, что персы двинулись преследовать эллинов, тотчас же дали сигнал к выступлению и со всех ног пустились преследовать врагов, однако нестройно и без всякого порядка. Так, персы с криком и шумом бросились на эллинов, чтобы захватить их врасплох.

60. Павсаний же, лишь только началась атака конницы, послал всадника к афинянам с приказанием передать вот что: “Афиняне! Теперь, когда нам предстоит решительная борьба за то, быть ли Элладе свободной или порабощенной, мы, лакедемоняне, и вы, афиняне, покинуты союзниками на произвол судьбы, которые бежали прошлой ночью. Итак, теперь ясно, что надо делать: защищаться и помогать друг другу как только можем. Если бы конница сначала напала на вас, то нам и тегейцам, которые одни вместе с нами остались верными Элладе, нужно было бы помочь вам. Но так как теперь вся вражеская конница обратилась против нас, то вы по справедливости должны оказать помощь сильнее всего теснимой врагом части войска. Если же сверх ожидания окажется, что сами вы не в состоянии помочь, то окажите нам услугу, послав стрелков из лука [против конницы]. Мы знаем, что за время этой войны вы превзошли всех других храбростью. Поэтому, как мы надеемся, вы и теперь исполните эту просьбу”.

61. Услышав это, афиняне со всем войском выступили на помощь. Однако уже по дороге на них напали выстроенные против них эллины из стана царя. Афиняне не могли помочь спартанцам, так как им самим пришлось выдерживать натиск противника. Так-то лакедемоняне и тегейцы остались одни и приготовились к битве с Мардонием и его войском. Вместе с легковооруженными воинами лакедемоняне насчитывали 50000 человек, а тегейцы 3000 (они вовсе не хотели отделяться от лакедемонян). Лакедемоняне стали тогда приносить жертвы, однако счастливые жертвы не выпадали, и за это время успело пасть много воинов и еще больше было ранено. Персы, сомкнув свои плетеные щиты, беспрерывно осыпали эллинов градом стрел[1079]. Спартанцы попали в тяжелое положение, а жертвы все выпадали неблагоприятные. Тогда Павсаний обратил взоры на святилище Геры у Платей и стал взывать к богине, умоляя ее не обмануть упований спартанцев.

62. В то время как он еще так молился богине, тегейцы первыми поднялись и двинулись на варваров. Сразу же после молитвы Павсания жертвы для лакедемонян выпали благоприятные. Тогда и лакедемоняне наконец также пошли на персов. Персы же перестали пускать стрелы и выступили навстречу. Сначала схватка завязалась около укрепления из плетеных щитов. Когда же укрепление пало, начался долгий и жаркий бой у самого святилища Деметры, пока дело не дошло до рукопашной. Ибо варвары хватались за длинные копья [гоплитов] и ломали их. Персы не уступали эллинам в отваге и телесной силе; у них не было только тяжелого вооружения и к тому же еще боевой опытности. Не могли они сравниться с противником также и боевым искусством. Персы устремлялись на спартанцев по одному или собирались кучей по 10 человек и больше и погибали[1080].

63. В том месте, где стоял сам Мардоний, который сражался на белом коне во главе отряда из 1000 самых храбрых воинов, персы сильнее всего теснили лакедемонян. Пока Мардоний оставался в живых, персы стойко держались и, храбро защищаясь, умертвили много спартанцев. Когда же Мардоний пал и был перебит [весь] отборный отряд его телохранителей, самых отважных воинов, тогда-то остальные персы повернули назад и бежали с поля битвы от лакедемонян. Потерпели же персы поражение главным образом потому, что у них не было тяжелого вооружения и они должны были сражаться легковооруженными против гоплитов[1081].

64. Так-то Мардоний искупил убиение Леонида, согласно предсказанию оракула спартанцам, и Павсаний, сын Клеомброта, внук Анаксандрида, одержал самую блестящую победу из всех известных нам. Я уже упомянул имена его более ранних предков вплоть до Леонида; ведь они у него с Леонидом одни и те же. Мардоний же пал от руки Аримнеста, влиятельного человека в Спарте. Впоследствии, уже после персидских войн, Аримнест во время Мессенской войны сражался при Стениклере[1082]с 300 воинов против всего мессенского войска и пал вместе со всеми этими воинами.

65. Когда же при Платеях персы были разбиты лакедемонянами, то в беспорядке бежали в свой стан и за деревянное укрепление, которое они построили в Фиванской области. Меня удивляет, однако, как могло случиться, что в битве близ священной рощи Деметры ни один перс не вступил в священный участок или не умер там, тогда как около святилища на неосвященной земле пало очень много варваров. Впрочем, я предполагаю, если только допустимо делать предположение о божественном, что богиня сама не допустила их за то, что они предали огню ее святилище в Элевсине.

66. Так кончилась эта битва. Артабаз же, сын Фарнака, с самого начала был недоволен тем, что царь хотел оставить Мардония [в Элладе], а теперь также настойчиво отговаривал вступать в сражение, но тщетно. Артабаз был не согласен с распоряжениями Мардония и поступил вот как. Когда началась битва, исход которой Артабаз ясно предвидел, он отвел все свое войско по заранее обдуманному плану (а у него была немалая сила – около 40 000 человек). Затем Артабаз приказал всем идти столь же быстро, как и он сам, куда он их поведет. Отдав такой приказ, он повел войско как бы в бой. Когда же по дороге он узнал, что персы уже бегут, то перестал держать походный порядок и быстро помчался оттуда, но, впрочем, не к деревянному укреплению и не в город Фивы, а в Фокиду, чтобы как можно скорее добраться до Геллеспонта.

67. В то время как войско Артабаза бежало таким путем, остальные эллины в войске царя неохотно сражались [с эллинами]. Только беотийцы долго бились с афинянами. Ведь приверженцы персов среди фиванцев показали себя далеко не трусами, а, напротив, храбрыми воинами, так что от руки афинян пало 300 самых знатных и доблестных граждан[1083]. Когда же и беотийцы не могли больше сопротивляться, то бежали в Фивы, однако не туда, куда бежали персы и все остальные полчища их союзников (эти даже и не сражались ни с кем и вообще ничем не отличились).

68. Для меня очевидно, что вся мощь варваров держалась на персах, если уж до схватки с врагом все эти союзники бросились бежать при виде бегства персов. Таким образом, все варварское войско бежало, и только конница, главным образом беотийская, отважно билась с врагом, прикрывая отступление: не отрываясь от противника, она все время не допускала преследователей [подходить] к бегущим.

69. Итак, победители преследовали и убивали воинов Ксеркса. Между тем, как только началось бегство персов, весть о битве и о победе Павсания пришла к остальным эллинам, которые стояли у святилища Геры и не участвовали в битве. Тогда эллины в полном беспорядке устремились к святилищу Деметры, причем коринфяне и их соседи – по склонам [Киферона] и холмам дорогой, идущей прямо вверх, мегарцы же, флиунтцы и их соседи – через равнину по самой гладкой дороге. Когда же мегарцы и флиунтцы приблизились к неприятелю, на них бросились фиванские всадники, издали завидев спешащих в беспорядке врагов. Всадники во главе с Асоподором, сыном Тимандра, стремительно ударили по врагу и уложили на месте не менее 600 человек, остальных же преследовали и оттеснили на Киферон. Так они бесславно погибли.

70. Персы же и остальные полчища бежали в деревянное укрепление и успели занять башни до прихода лакедемонян. Сверху они защищали укрепление как могли лучше. Когда подошли лакедемоняне, завязалась ожесточенная схватка за деревянное укрепление. Защитники стойко держались, пока не подошли афиняне, и даже получили значительный перевес над лакедемонянами, так как те не умели осаждать крепостей. Но после прихода афинян началась жестокая и продолжительная борьба за укрепление. В конце концов благодаря упорству и отваге афинянам все же удалось взойти на стену и сделать пролом. Первыми проникли в крепость тегейцы, и они-то и разграбили шатер Мардония. Там, между прочим, они захватили конские ясли целиком из меди замечательно [искусной работы]. Эти ясли Мардония тегейцы посвятили в храм Афины Алеи. Остальную же добычу они снесли в то же место, что и прочие эллины. Варвары же после падения стены уже не держали боевого порядка и никто из них “не вспомнил бурной силы”[1084]. Тысячи людей метались, загнанные страхом в узкое пространство, и эллины легко могли их перебить: так что из всего трехсоттысячного войска, не считая 40000, с которыми бежал Артабаз, не осталось в живых даже и 3000 человек. Лакедемонян же из Спарты пало в этой битве всего 91 человек, тегейцев 16, а афинян 52[1085].

71. В войске варваров наиболее отличились пешие персидские воины и конница саков, а из отдельных бойцов – Мардоний. Среди эллинов же лакедемоняне превосходили доблестью тегейцев и афинян, хотя и эти также сражались отважно. Впрочем, я заключаю об этом лишь потому (так как ведь и другие все одолели своих противников), что спартанцы напали и одержали верх над лучшей частью персидского войска. И самым доблестным из всех бойцов, по нашему мнению, безусловно был тот Аристодем, который только один из 300 воинов спасся при Фермопилах и за это подвергся позору и бесчестию. После него более всех отличились Посидоний, Филокион и спартанец Амомфарет. Впрочем, когда однажды в беседе зашла речь, кому из них отдать первенство, то присутствующие спартанцы полагали, что Аристодем бился, как исступленный, выйдя из рядов, и совершил великие подвиги потому лишь, что явно искал смерти из-за своей вины. Посидоний же, напротив, стал доблестным мужем не оттого, что искал смерти. Поэтому-то он и доблестнее Аристодема. Впрочем, так они могли сказать из зависти. Все эти упомянутые мною воины из числа павших в этой битве, кроме Аристодема, который искал смерти по названной причине, получили великие почести.

72. Эти воины при Платеях стяжали себе неувядаемую славу. Калликрат же пал не в самой битве. Это был самый красивый воин в тогдашнем войске эллинов, и не только у лакедемонян, но и среди всех эллинов. Калликрат сидел на своем месте в строю, в то время когда Павсаний приносил жертвы, и был ранен стрелой в бок. И вот, когда остальные уже вступили в бой, его унесли. Калликрат мучительно боролся со смертью и сказал Аримнесту из Платей: “Меня тревожит не то, что я должен умереть за Элладу, а то, что мне не довелось в рукопашной схватке с врагом совершить какой-либо достойный подвиг, к чему я так стремился”.

73. Среди афинян, говорят, прославился Софан, сын Евтихида из селения Декелеи, именно из тех декелейцев, которые совершили некогда, по рассказам самих афинян, подвиг, спасительный для них на вечные времена. Именно, когда встарь Тиндариды в поисках похищенной Елены с большой ратью вторглись в Аттическую землю и разорили селения, так как не знали, где скрыта Елена, тогда, по преданию, декелейцы (по другим же – сам Декел) с досады на буйное насилие Тесея и в страхе за всю Аттическую землю открыли все Тиндаридам и показали им дорогу в Афидны. А это селение предал Тиндаридам Титак, коренной житель этих мест. В награду за этот поступок декелейцы пользуются в Спарте (вплоть до сего дня) освобождением от налогов и правом на почетное место [во время праздников]. Даже еще во время войны, которая случилась много лет спустя после упомянутых событий у афинян с пелопоннесцами, лакедемоняне, опустошив остальную Аттику, пощадили Декелею[1086].

74. Из этого-то селения и происходил Софан, который отличился тогда в афинском войске. О нем существует двоякое предание. По одному рассказу, он носил на панцирном поясе прикрепленный медной цепью железный якорь. Якорь этот он всегда выбрасывал, подходя к неприятелю, чтобы нападающие враги не могли его сдвинуть с места в строю. Если же враги бежали, то он брал якорь и так преследовал их. Так гласит одно предание. По другому же рассказу, который расходится с первым, Софан носил знак якоря на своем постоянно вертящемся, всегда подвижном щите, а вовсе не настоящий железный якорь на поясе.

75. Софан совершил еще один славный подвиг: во время осады афинянами Эгины он вызвал на поединок аргосца Еврибата, победителя в пятиборье, и убил его. Впоследствии самого отважного Софана постигла печальная судьба: в войне за золотые копи[1087], будучи военачальником афинян вместе с Леагром, сыном Главкона, он пал при Дате от руки эдонян.

76. Когда эллины разбили варваров при Платеях, к ним добровольно явилась некая женщина, наложница перса Фарандата, сына Теаспия. Узнав о поражении персов и о победе эллинов, она вместе со своими служанками, надев множество золотых украшений и самые красивые одежды, которые у нее были, сошла с повозки и направилась пешком к лакедемонянам, бывшим в это время еще “на побоище свежем”. Заметив, что всем руководит Павсаний (а имя его и род и раньше были ей хорошо известны, так как ей часто приходилось о нем слышать), женщина признала его за Павсания. Затем, обняв колени Павсания, она сказала вот что: “Царь Спарты! Избавь меня, просительницу, от плена и рабства. Ведь ты уже совершил многое, уничтожив этих людей, которые не почитают ни демонов, ни богов! Я – родом из Коса, дочь Гегеторида, сына Антагора. Силой похитили меня на Косе, и обладал мною этот перс”. Павсаний же отвечал ей так: “Не бойся, женщина, так как просительнице [не причинят зла], если ты к тому же говоришь правду и ты действительно дочь Гегеторида из Коса, моего лучшего друга, гостеприимца в тех краях”[1088]. Так он сказал и поручил ее попечению присутствовавших эфоров, а потом отослал на Эгину, куда она сама желала отправиться.

77. Тотчас после ухода этой женщины прибыли мантинейцы, когда с врагами все было уже кончено. Когда они узнали, что опоздали к битве, то весьма опечалились и объявили, что заслуживают наказания. Услышав о бегстве персов во главе с Артабазом, мантинейцы вызвались преследовать неприятелей до Фессалии. Однако лакедемоняне не позволили преследовать бегущих. Тогда мантинейцы возвратились назад в свою страну и изгнали своих военачальников. После мантинейцев пришли еще элейцы и так же, как мантинейцы, с огорчением вернулись домой. По возвращении они также изгнали своих военачальников. О мантинейцах и элейцах сказано достаточно.

78. В войске эгинцев при Платеях был некто Лампон, сын Пифея, один из самых знатных людей на Эгине. Он обратился к Павсанию с нечестивейшим предложением. Торопливо подбежав к Павсанию, Лампон сказал вот что: “Сын Клеомброта! Ты совершил подвиг небывалый, столь велик он и славен. Божество помогло тебе как спасителю Эллады стяжать величайшую славу среди всех эллинов, о которых мы знаем. Теперь тебе остается довершить остальное, чтобы слава твоя возросла еще больше и чтобы варвары впредь не осмелились творить такие беззакония эллинам. Ведь Мардоний и Ксеркс велели отрубить голову павшему при Фермопилах Леониду и пригвоздить к столбу. Если ныне ты воздашь тем же Мардонию, то за это тебя превознесут хвалами не только спартанцы, но и прочие эллины. Ведь пригвоздив к столбу Мардония, ты отомстишь за своего дядю Леонида”.

79. Такими словами Лампон думал угодить Павсанию, а тот ответил ему так: “Друг-эгинец! Я ценю твою благосклонность и проницательность. Однако ты ошибся, дав свой добрый совет. Сперва ведь ты высоко превозносишь меня, мой родной город и мой подвиг, а затем низвергаешь меня во прах: ты советуешь мне осквернить покойника, и если я это сделаю, то моя слава, как ты думаешь, возрастет. А так поступать приличествует скорее варварам, чем эллинам, и за это-то мы их и порицаем. Такой ценой я вовсе не желаю купить одобрения эгинцев и тех, кому подобные предложения по душе. С меня довольно и похвал лакедемонян за то, что я поступаю и говорю справедливо и честно. Что до Леонида, отомстить за которого ты призываешь, то он, мне думается, вполне отомщен. Он сам вместе со всеми остальными павшими при Фермопилах почтен бесчисленным множеством душ убитых здесь врагов. А ты впредь не являйся ко мне с подобными предложениями и будь благодарен, что на сей раз это тебе сошло благополучно”.

80. Услышав такой ответ, Лампон удалился, а Павсаний велел глашатаю объявить, чтобы никто не смел присваивать себе добычи, и приказал илотам снести сокровища в одно место. Илоты же рассеялись по персидскому стану и нашли шатры, убранные золотом и серебром, позолоченные и посеребренные ложа, золотые сосуды для смешения вина, чаши и другие питьевые сосуды. На повозках они отыскали мешки с золотыми и серебряными котлами. С павших врагов они снимали запястья, ожерелья и золотые мечи, а на пестрые вышитые одеяния варваров никто даже и не обращал внимания. Илоты похищали много драгоценностей и затем продавали эгинцам, но много добра им пришлось все-таки сдать, так как его невозможно было спрятать. Отсюда-то и происходит великое богатство эгинцев, которые покупали у илотов золото [и платили за него], как будто это была медь.

81. Когда добыча была собрана, эллины отделили десятую часть дельфийскому богу. Из этой десятины был [сделан и] посвящен золотой треножник, который стоит в Дельфах на трехглавой медной змее непосредственно у алтаря[1089]. И олимпийскому богу они отделили десятую часть добычи, из которой [сделали и] посвятили медную статую Зевса в 10 локтей высоты, а также и истмийскому богу, [отделив десятую часть], посвятили медную статую Посейдона в 7 локтей высоты. После этого распределили [между собой] всю остальную добычу: персидских наложниц, золото, серебро, прочие ценности и вьючных животных. Каждый получил то, что ему подобало. А сколько дали сверх этого воинам, особо отличившимся при Платеях,– об этом мне никто не мог ничего сказать. Впрочем, как я думаю, им были даны [почетные дары]. Павсаний же получил всего вдесятеро больше: женщин, коней, талантов, верблюдов, а также и других ценностей.

82. Передают еще вот что: после бегства из Эллады Ксеркс оставил Мардонию свою домашнюю утварь. Когда же Павсаний увидел шатер Мардония с золотой и серебряной утварью и пестрыми коврами, он приказал хлебопекам и поварам приготовить такой же обед, как они обычно готовили Мардонию. Те принялись выполнять приказание. Зрелище пышно устланных мягкими коврами золотых и серебряных ложей, золотых и серебряных столов с роскошно приготовленным обедом и всего этого великолепия и роскоши яств привело Павсания в изумление. В шутку он приказал своим слугам приготовить так же и лаконский обед. Разница между обоими обедами оказалась большая, и Павсаний, засмеявшись, велел пригласить эллинских военачальников. Когда те собрались, Павсаний, указывая им на оба обеда, сказал: “Эллины! Я собрал вас, чтобы показать безрассудство этого предводителя мидян, который живет в такой роскоши и все-таки пришел к нам, чтобы отнять наши жалкие крохи”. Это, как говорят, были слова Павсания эллинским военачальникам.

83. После этого платейцы находили еще много ящиков с золотом, серебром и другими драгоценностями. Впоследствии, когда платейцы собрали кости в одну кучу, на скелетах павших обнаружили вот что: нашли череп без единого шва, состоящий из одной кости; отыскали также челюсть, именно верхнюю, со сросшимися зубами: все резцы и коренные зубы состояли сплошь из одной кости. Кроме того, были найдены кости человека ростом в 50 локтей.

84. Тело Мардония на другой день после битвы исчезло. Кто его похитил, я точно сказать не могу. Я слышал, правда, про многих людей из разных городов, будто они предали земле прах Мардония, и знаю, что за это они получили богатые дары от сына Мардония Артонтеса. Но кто именно из них тайно похитил и похоронил тело Мардония – этого я точно узнать не мог. Ходит, впрочем, слух, что это был Дионисофан из Эфеса. Во всяком случае Мардоний был погребен тайно.

85. Эллины же после раздела платейской добычи приступили к погребению павших – каждый город своих. Лакедемоняне выкопали три могилы. В одной они похоронили иренов[1090](в их числе были Посидоний, Амомфарет, а также Филокион и Калликрат); в другой – всех остальных спартанцев, а в третьей – илотов. Так погребали [своих воинов] спартанцы. Тегейцы же хоронили своих воинов отдельно, но всех в одной могиле; также и афиняне – своих воинов вместе, то же и мегарцы и флиунтцы – своих воинов, изрубленных [вражескими] всадниками. Во всех этих могилах действительно были тела павших. Что же касается могил прочих эллинов, которые еще можно видеть у Платей, то это, как я узнал,– пустые курганы (эти курганы насыпали отдельные эллинские города, стыдясь перед потомством своего неучастия в битве). Есть там и так называемая могила эгинцев, которую даже спустя десять лет после битвы насыпал по их просьбе гостеприимец эгинцев Клеад, сын Автодика из Платей.

⇐ Предыдущая 77 78 79 80 818283 84 85 86 Следующая ⇒