МОНАСТЫРЬ 7 страница

Не случайно и долго потом, когда курс в сторону Церкви был окончательно взят, и лагерь этот стал окончательно именовать себя православным, многие верующие люди, решившие провести в нём смену, приехав туда, бывали огорчены и разочарованы. Они находили там хорошо организованную лагерную жизнь, много глубоких и интересных форм общения, но... не находили Православия! Православие - это, видите ли, что-то неуловимое, это определённая атмосфера жизни, и как же иначе её ощутить, если не попасть в среду православных людей, в которой к ней можно приобщиться? Но как же могла она возникнуть в кругу людей, собранных вокруг своего учителя, который с самого начала развивал своё, достаточно оригинальное учение, и который даже хотел увести своих последователей из храма замечательного священника, когда тот оказался с ним в чём-то не согласен?.. Думаю, что и потом, через много лет в атмосфере этого круга людей сохранялось что-то специфическое.

Дело было, конечно же, не только в играх. Когда "курс на Церковь" окончательно был взят, в жизни этого круга людей появилось и много духовного. Речь зашла об упражнениях в молитве и посте, об общем стремлении к совершенству, очищению души. Можно представить себе, что в таком круге людей, сплочённых вокруг своего учителя, придающих особое значение вопросам человеческих отношений, проводящих время под открытым небом в летних лагерях, результаты могли быть выдающимися. Таким образом формировалось особое духовное сообщество - людей, с одной стороны, устремлённых к Церкви, выбравших своим ориентиром Церковь - а с другой, имеющее в своей внутренней атмосфере что-то особенное, связанное с личностью их учителя и с историей их собственного развития. Впоследствии возникло особое училище, в котором люди на практике изучали все тонкости духовной жизни. Одной из его идей было то, что нужно не просто познавать веру интеллектуально, по книгам - но действительно проходить всё это на собственном опыте. Идея замечательная, кто же с этим спорит - но в самой практике этого училища у многих возникли сомнения, многие об этом серьёзно спорили. Тем временем воспитанники нашего наставника набирались духовных сил и расходились по Церкви. Поскольку многие из них были люди неординарные и обладающие особым духовным опытом, они могли занимать в Церкви достаточно ответственные места. Во всех них было что-то особое, специфическое, выдающее их принадлежность к этому кругу - но что делать, круг этот номинально принадлежал к Церкви, они выражали желание ей служить, люди в то время были нужны - поэтому их принимали и их услугами пользовались. У них было особое стремление всех вокруг воспитывать и учить - и даже больше, в соответствии с намерениями их учителя и изначальными их устремлениями, "учить учителей и воспитывать воспитателей". Я всё это так подробно здесь описываю, чтобы показать, в какое непростое положение вся эта ситуация поставила Церковь.

Но главный момент всей этой истории - когда сам основатель этого течения стал священником. К этому, очевидно, всё шло. Наступило церковное возрождение, Церкви требовались ответственные, деятельные люди. Уже не раз бывало, что активный мирянин, который уже прежде зарекомендовал себя как подлинный служитель Церкви, в это время становился священником. Касалось это и таких людей, зарекомендовавших себя как проповедники и организаторы, которые уже будучи мирянами создали свой круг последователей.

Итак, этот вопрос назрел сам собой. Но в Москве в то время это вряд ли было возможно - личность эта всё же была достаточно спорная. Неожиданно помощь приходит из одного далёкого города - тамошний епископ обещает ему, что если он переедет туда и организует там дело церковного образования, то он будет рукоположен в священники. Из этого следует, что он всё-таки пользовался авторитетом в Церкви, и что некоторые священнослужители, в том числе и самого высокого уровня, принимали его как педагога, организатора и духовного наставника. Удивительно, что он принимает это предложение (такой переезд сам по себе - достаточно непростое дело, также и связанные с ним последующие заботы). Вместе с ним туда едет достаточно большое число его учеников (факт тоже достаточно необычный - видимо, эти люди, привыкшие проводить время в походах и лагерях, были достаточно легки на подъём). Итак, всё это свидетельствует о яркости и необычности этого дела. Там они как раз и создают уже названное мной училище, снова открывают летние лагеря - короче, начинают совершенно новую жизнь на новом месте. Факт этот, конечно, сам по себе удивительный. Здесь же их духовный предводитель действительно становится священником. Может возникнуть вопрос - а почему это так уж непременно было надо? Мог ведь быть просто яркий, выдающийся педагог, приводящий людей к вере, без священства? Честно говоря, этот момент я не могу до конца объяснить. Может быть, сейчас, в несколько другой обстановке, многие решили бы этот вопрос иначе. Но тогда, в первые годы духовного возрождения, многие люди искренне приходили к вере, многие горели искренним желанием послужить Церкви. Быть может, для этих людей было важно, чтобы всё их сообщество таким образом стало частью Церкви. Короче, как я уже сказал, к этому само всё шло.

Теперь, когда их предводитель стал священником, "границы" между этим сообществом и Церковью окончательно рухнули, и всё, что было в этом сообществе - и хорошего, и вызывающего споры, тревогу и недоумение людей - открытым потоком хлынуло в Церковь. Число учеников ширилось, некоторые из них становились священниками, становились, вроде бы, служителями Христа - но при этом хранили верность своему учителю. То, что всё это находилось в далёком городе, не ослабляло воздействия этого на нас, москвичей. Личность эта оставила по себе слишком яркую память, слишком многие были вовлечены в орбиту её воздействия. Некоторые священники высказали несогласие с тем, как и чему он учит людей, с тем, что изложено в его книгах. Он, вместо того, чтобы отнестись к этому спокойно, принялся на это отвечать, защищать свои практики и позицию. Т.е. всё-таки своё собственное дело, своё собственное воздействие на людей и свой образ в их глазах были для него дороже. Назревал большой церковный раздор. Смысл этого раздора был достаточно понятен - это было желание этого круга людей подчинить себе Церковь. Сил у них для этого, по-видимому, было достаточно - это было одно из наиболее ярких и деятельных современных церковных течений. Многие его представители уже стали священниками, занимали ответственные посты в различных важных церковных организациях. Так что всё это было вполне реально. Речь шла о том, какой же быть нашей Церкви, о том, чтобы этот круг людей стал в ней главенствующим, чтобы его понятия и идеи стали её современными понятиями и идеями. Всё это меня, честно говоря, совсем не радовало.

К несчастью, тот монастырь, о котором я здесь пишу, стал одним из "эпицентров" этой борьбы. В самом деле, здесь занимались вопросами церковного образования - это могло быть вполне в сфере интересов этих людей, как я уже сказал, стремившихся "учить учителей и воспитывать воспитателей". Кроме того, это место имело, так сказать, естественную, или "историческую" связь с главным героем этой части моего рассказа. Ещё сравнительно неплохо здесь помнились позднее советское время и первое время нашего церковного возрождения. Тогда верующих людей вообще было сравнительно немного, они старались лично знать друг друга и поддерживать друг с другом хорошие отношения. Касалось это, конечно же, и работников церковного образования. В общем, получилось так, что большинство сотрудников монастыря лично знали эту достаточно необычную и достаточно спорную личность, что в жизни многих из них он, увы, занял слишком, слишком важное место!.. Некоторые по-прежнему хранили ему полную верность. Другие как бы опомнились и перешли в "оппозицию". Третьи сохраняли некоторый нейтралитет, наблюдали происходящее как бы "со стороны". Священник, с которым я непосредственно общался - тихий, скромный, чрезвычайно работоспособный и искренне желающий служить Церкви - сохранял непосредственную связь с этим человеком, источником недоразумений и раздора, искренне считал его великим деятелем Церкви, во всём с ним советовался, искренне желал, чтобы его опыт и его взгляды распространялись по Церкви. Короче, внешне всё было спокойно, шла обычная повседневная работа, но за всем этим подспудно всё бурлило и кипело. Здесь шла самая настоящая и непримиримая духовная борьба. Вот в такой обстановке я оказался.

..............................

Опишу её теперь несколько более подробно. Как я уже сказал, в этом монастыре постоянно работали всего несколько человек. Все они со временем стали моими хорошими знакомыми. Поначалу я не догадывался об этом основном моменте, который всех их здесь соединял (или разделял), и относился к ним просто как к хорошим людям. Впоследствии мне пришлось во всём этом разбираться.

Вот, например, священник. Что же его заставляло поддерживать столь тесную связь с этой спорной личностью, подвергая тем самым опасности доверившихся ему людей? Но, как я теперь понимаю, он просто не видел во всей этой ситуации какого-то "криминала". Он был активным деятелем Церкви, от него в ней многое зависело - и он, естественно, искал для общения таких же активных и деятельных людей. Вопросы "чистоты церковного учения", "целостности и единства Церкви" его не так сильно волновали, тем более что он прекрасно понимал, что с этими вопросами вообще всё не так ясно, что вряд ли кто-нибудь сможет точно определить, что здесь является нормой, а что нарушением. К тому же в Церкви существует "страховочная система" для тех случаев, когда что-либо вызывает споры и сомнения - если священник рукоположен, исполняет своё служение под руководством своего епископа, и его взгляды пока ещё не осудили, а его самого не запретили в служении или не лишили сана, то он и дальше может продолжать свою деятельность, пока его, наконец, не лишат сана или не запретят. С тем священником из далёкого города всё, вроде бы, пока было в порядке. Деятельность его не оказывала прямого влияния на московскую церковную жизнь. Следовательно, с ним можно было поддерживать деловые отношения и приглашать его на различные высокие московские собрания, чем мой знакомый священник, испытывая к нему, несомненно, особую симпатию, и занимался.

Другие священнослужители не принимали в этой ситуации никакого участия. У каждого из них было своё служение, свой круг ответственности, и вмешиваться в вопросы, не входящие в их сферу ответственности, им было как-то не к лицу. Действовал всё тот же "страховочный принцип" - если другой священник не осуждён, не лишён сана и не запрещён в служении, то, значит, он может делать всё, что угодно. Мало ли, в конце концов, в Церкви людей самых разных взглядов и понятий, в том числе и священников - что же, на всё реагировать и во всё вмешиваться?.. Настоятель, конечно же, знал об этой ситуации и был знаком со всеми её участниками - просто потому, что люди, пришедшие к вере в позднее советское время все были знакомы - но у него был свой монастырь, свой Университет, и все эти события в далёком городе теперь уже не имели для него первостепенного значения. Другие священники, к их чести, в основном, хранили в этом вопросе нейтралитет. Так что вся эта ситуация - возможного появления "двойника" Церкви, возможной "подмены" Церкви, весь ужас этой ситуации пали, в основном, именно на плечи мирян.

Вот, например, верующие супруги, которые тоже здесь трудились. Это были люди средних лет, которые занимались здесь тем же, что и все - готовили те январские конференции, которые я здесь описал, потом составляли по ним сборники, имели здесь ещё какие-то обязанности. Я думаю, что они были очень компетентные, и были одними из лучших здешних сотрудников. Так вот, они тоже были некогда знакомы с "великим наставником", и даже ездили с ним в Волгоград (вот видите, я всё-таки, наконец, проговорился и назвал этот город!) - но со временем будто что-то поняли, отошли от него, и все свои силы теперь тратили на то, чтобы спасти от этого наваждения Церковь. Женщина мне как-то говорила, что главным моментом в её отрезвлении было то, как грубо и резко их "наставник" и "гуру" оттеснил своих конкурентов, когда речь зашла о рукоположении, а также о том, как непросто ей потом было избавиться от влияния этой личности. Вот, собственно, в этой "защите Церкви" и заключалась их роль в монастыре. Т.е. шла обычная повседневная работа - но главное дело их было именно в этом. И я думаю, что дело это шло достаточно успешно. Само их присутствие в монастыре, в этой достаточно ответственной организации, сами их профессионализм и опыт могли многое сделать. Я думаю, что их работа здесь была маленьким подвигом. И вот, в результате получилось так, что влияние этого течения не слишком распространилось по Церкви - я думаю, в этом был и их вклад.

Вспомню теперь ту женщину-педагога, которую я уже описал. В начале этого очерка, я, может быть, несколько резко охарактеризовал её, сказав, что её взгляды на Церковь и детскую педагогику были, в общем-то, достаточно прогрессивные, но в отношении приходящих сюда людей она заботилась вовсе не о глубине и полноте их жизни, а только лишь о том, чтобы с их помощью распространять свои взгляды. Однако, она быстро распознала все опасности учения "волгоградского наставника", и прикладывала все усилия, чтобы предложить им какую-то альтернативу. Собственно, она сама и была некоторой "альтернативой" деятельности "великого гуру", правда, альтернативой достаточно слабой - ну что может сделать женщина против мужчины, тем более священника!.. И вот вдруг получилось так, что сам "великий гуру" был приглашён на наши вечерние занятия. Он по каким-то делам приехал в Москву, и должен был провести у нас всего лишь одну лекцию. Должен сказать, что в самой этой лекции вроде бы не было ничего особенного. Я был на этой лекции, но даже не запомнил, о чём он говорил. Но на следующей неделе вдруг выяснилось, что наша главная преподавательница, та самая женщина-педагог, о которой я веду сейчас речь, заболела! Я сразу же поставил это событие в прямую связь с недавно бывшей незапланированной лекцией. Так и оказалось. Наша преподавательница жаловалась мне по телефону на нашего священника, недоумевала, как он мог предоставить кафедру для выступления её главному антагонисту и противнику, не знала, как она теперь сможет снова прийти в этот зал и продолжить занятия. Она говорила мне, что этот человек всегда так тихо и скромно начинает, как бы "ни о чём" - но за этим для его слушателей открывается некая "воронка", в которую их затягивает, и потом они уже не могут оттуда вырваться. Проболела она, наверное, месяца два. Потом вдруг как-то снова вернулась на занятия - побледневшая, неуверенная, всё время озирающаяся, говорящая нетвёрдо - но всё-таки как-то постепенно понемногу пришла в себя. "Великий наставник" больше у нас не появлялся. Всё как-то понемногу "вернулось на круги своя". Но для меня, честно говоря, до сих пор остаётся вопрос - как мог наш священник ради своих личных симпатий поставить в такое положение зависимых от него людей, которые ему доверяли, и за которых он отвечал.

Хорошо, опишу теперь представителей другого "лагеря" - людей, которые несмотря на все подобные явления, продолжали оставаться последователями "великого наставника" и хранили ему верность. Вот, например, ещё один сотрудник монастыря, который по состоянию здоровья не мог заниматься здесь чем-то серьёзным, а исполнял лишь техническую работу. Я его встречал здесь и прежде, ещё когда приезжал сюда иногда со своего кладбища, чтобы "завизировать" свои учебные программы. Ему была свойственна несколько отстраненная манера общения, он общался с приходящими сюда людьми как бы "на расстоянии", соблюдая некоторую дистанцию. Впоследствии я понял, с чем это связано - принадлежа тоже к этому кругу людей, он чувствовал себя как бы "избранным", особым, "очищенным". Ему не очень-то интересно было общаться с этими суетливыми москвичами, которые носились с проблемами своих приходов и думали, что они этим служат Церкви. И вот теперь, когда я стал чаще приходить сюда, я должен был ближе с ним познакомиться. Должен сказать, что я с самого начала проявлял к нему самый живой интерес. Я не раз давал ему понять, что ценю его как личность, и, несмотря на определённые проблемы со здоровьем, рад был бы с ним общаться. Но он, видимо, твёрдо смотрел на меня с позиций своего круга, и, судя по его понятиям, я для общения с ним не подходил. Наконец, когда вопросы, связанные с их учителем, вышли на поверхность, и я понял, что полноценно общаться с представителями этого круга людей можно только на основании этих вопросов, я как-то вполне спокойно и уважительно задал ему, как мне казалось, вполне естественный и разумный вопрос: что именно из взглядов своего наставника он считает хорошим и правильным, а что ошибочным? После этого он вообще на многие месяцы перестал со мной разговаривать. Долгие месяцы он, появляясь в монастыре, избегал встречаться со мной, а если встречлся, то смотрел на меня так, будто вместо меня было пустое место, обращался ко мне каким-то "деревянным" голосом, не подавал мне руки - короче, всячески давал мне понять, что меня, по его понятиям, не существует. Не правда ли, замечательная обстановка для православного монастыря?.. А в чём же, собственно, было дело?.. В том, что я совершил ошибку - я захотел взглянуть на его наставника объективно, стал искать в нём "плюсы и минусы", достоинства и недостатки - в то время как, по понятиям моего знакомого, недостатков и "минусов" в нём просто быть не могло! И вот теперь я должен был быть "вытеснен" из его жизни, стать для него "пустым местом" - чтобы не нарушать в нём эту основную для его жизни уверенность!.. Ну неужели же может быть по-настоящему верным и истинным то, что приводит в жизни к таким результатам?..

Вспомню ещё одну женщину, которая тоже приходила в этот монастырь, и почему-то брала на себя самую непривлекательную работу - производила везде уборку, выносила мусор, мыла пол. Понятно, что она при этом имела в виду - что "христиане должны служить друг другу" - но почему-то у неё это получалось очень нарочито, как будто мы приходим сюда только говорить и заниматься с бумагами - а вот, она зато "занимается настоящим делом". Она тоже принадлежала к последователям этого учителя, о чём нам сама всё время говорила. Оказывается, он "научил её молиться" (а я-то думал, что молитве учит человека сам Бог, в ответ на его собственные усилия, постепенно переводя его со ступеньки на ступеньку!) и "просить прощения" (при этом она обычно театрально кланялась человеку до земли и делала широкий характерный взмах рукой). Всё это выглядело крайне нарочито и неестественно. При этом сама по себе она была женщиной достаточно культурной и порядочной, и если бы не её принадлежность к этому кругу и не её нарочитая связь с учителем, то я был бы только рад, что в жизни с ней встретился.

Приведу ещё примеры людей нейтральных, которые когда-то встретились с этой личностью, но относились к ней спокойно, не стремились особенно ни её "проповедовать", ни особенно её осуждать. Вот, например, ещё один сотрудник монастыря - впрочем, он не работал в этой серьёзной церковной организации, а просто дежурил по храму и монастырю. Он тоже был связан с "великим наставником", и даже ездил с ним в Волгоград - но, видимо, не выдержал трудностей этой непростой жизни и вернулся. Теперь он придерживался в отношении этих событий некоего разумного нейтралитета. Он был благодарен своему наставнику за некоторые изменения в своей жизни, сохранял об этом времени добрую память - но вовсе не стремился тут же разрывать отношения со всяким, кто только спросит его, что он видит в этой личности доброго, и что недоброго. Его ясное, спокойное отношение к этой теме во многом сглаживало для меня эту достаточно непростую обстановку.

Был ещё один пожилой человек, который тоже занимался в этом монастыре хозяйственными работами, но играл здесь очень большую роль. Он, конечно же, тоже был знаком с "великим наставником" - просто потому что, как я уже сказал, все активные церковные деятели позднего советского времени были между собой знакомы. Однако его характер и собственный жизненный опыт не позволяли ему быть от кого-либо зависимым, быть чьим-то последователем. Чувствовалось, что это человек полностью оригинальный и самостоятельный, что он идёт в жизни своим путём. Рядом с такими людьми всё действительно становилось как-то спокойнее, и опасность "завоевания" Церкви, её "внутренней подмены" чуждым течением казалась не столь явной.

Ну и, конечно, настоятель, который, несомненно, тоже был в курсе всего этого дела - но у него был свой круг занятий и обязанностей, он не сидел без дела, а всё это теперь уже происходило в другом городе - и поэтому его всё это теперь уже не так сильно касалось. Вот такова была, в целом, обстановка.

..............................

Теперь опишу, как же меня самого всё это коснулось. Начну с эпизода достаточно простого. В наш монастырь пришёл новый прихожанин. Собственно, это был совсем юноша - ему было тогда лет 18. Меня с ним связывало то, что мы с ним оба находились под началом одного священника. Люди, связанные через священника, несомненно, должны быть друг с другом знакомы. Они должны находиться друг с другом в отношениях взаимопонимания, заниматься общим делом, воспринимать друг друга как духовных братьев. Священнику необходимо прикладывать специальные усилия, чтобы создавать вокруг себя такой вот круг понимающих друг друга и близких между собой людей. Я всегда к этому искренне стремился. С этим молодым человеком мы, правда, не так много общались - но, возможно, это было связано с разницей в возрасте, а также с тем, что он с самого начала был взят на достаточно специфическую "работу" - прислуживать в алтарь. Я всегда был уверен, что наши добрые, дружеские отношения, подлинное христианское взаимопонимание с ним ещё впереди.

И вот вдруг приходит известие, что он, вместе с другим моим товарищем, тоже из этого монастыря, отправляется в паломническую поездку туда, т.е. в Волгоград. Очевидно, что речь шла именно об этом наставнике и об его училище. Поездка была, так сказать, с "глубоким погружением", недели на три. Молодые люди действительно отправляются туда и через три недели возвращаются. Впечатления, разумеется, самые яркие. Всё, вроде бы, постепенно входит в свою колею и возвращается на круги своя. Но только... наши дальнейшие отношения с этим молодым человеком впоследствии так и не складываются.

В чём же здесь было дело? Видимо, в первую очередь я был шокирован поведением священника, который мог, пользуясь молодостью и неопытностью человека, отправить его в такое место, с которым была связана совершенно явная, и к тому же постепенно разгорающаяся церковная проблема. Понятно, что сам молодой человек не был ни в чём виноват. Его просто направили в интересную поездку, и он привёз оттуда яркие, необычные впечатления. Сути связанных с этим местом проблем он, конечно же, не понимал - да, по-видимому, и никто их по-настоящему не понимал. Но для меня это было то самое место и те самые проблемы, из-за которых мой знакомый по монастырю вот уже несколько месяцев при встречах со мной смотрел мимо меня, говорил со мной деревянным голосом и не здоровался со мной за руку; из-за которых на два месяца заболела наша преподавательница, а потом всё же пришла, но сама не своя; о которых мне шепотом рассказывала наша сотрудница по монастырю, как ей удалось преодолеть эту зависимость, но что время от времени к ней эта зависимость возвращается. Всё это не вызывало воодушевления, а вызывало смущение и тревогу. И вот, в эту самую область, в самый эпицентр этих проблем был с самого начала брошен молодой человек - и это нанесло по нашим будущим, ещё только складывавшимся отношениям с ним самый серьёзный удар.

Здесь, видимо, был и ещё один момент. Я уже сказал, что люди, подчинённые одному священнику, должны быть хорошо знакомы. Они должны заниматься общим делом, находиться друг с другом в добрых и прочных взаимоотношениях, а священник должен прикладывать специальные усилия, чтобы создать между ними такие отношения. Но у нас этого почему-то совершенно не делалось. Вместо этого почему-то возобладала идея "перераспределения" людей между другими церковными группами и течениями. Вкратце, суть этого дела следующая. Вы приходите к священнику, и надеетесь, что здесь будут собираться такие же люди, стремящиеся служить Богу, и что вы все вместе здесь будете делать Божье дело. Но в действительности этого не происходит, а вместо этого люди почему-то отправляются к другим священникам, в другие церковные группировки, часто весьма спорные, и начинают там своё служение. Видимо, этот священник настолько "слился" с Церковью, настолько понимает и чувствует её нужды, что знает, что же ей действительно нужно, и кому и где служить. Он даже отказался от собственного священнического служения, которое как раз и состоит в том, чтобы собрать вокруг себя достаточно прочный и надёжный круг людей. И вот, несмотря на всю самоотверженность и проницательность такого священника, церковная жизнь вокруг него самого так и не складывается.

Видимо, нечто подобное происходило и у нас. Мы не имели здесь никакой точки опоры - ни в монастыре, ни на наших вечерних занятиях. Мы не имели надежды на то, что эта обстановка станет нашим "духовным домом", а встреченные здесь люди - нашими "духовными родственниками". Мы жили как на платформе железнодорожной пересадки, или на лестничной площадке, куда выходит много дверей. Такая обстановка в принципе не приспособлена для того, чтобы стать чьим-либо домом. Она приспособлена только для того, чтобы пересесть на другой поезд, или, пройдя через площадку, попасть в чью-либо квартиру. Именно это и происходило с попадавшими сюда людьми, причём часто они садились на поезд, идущий явно не туда - например, "в Волгоград". Если же в человеке чрезвычайно сильно было желание найти собственный дом, то он на какое-то время рад был поверить, что пересадочная платформа или лестничная площадка - это и есть его собственная квартира. Разумеется, впоследствии приходило отрезвление.

Вот в такой, видимо, ситуации мы оказались. Никто не думал о том, чтобы мы обрели здесь жизненную опору, накопили вместе некоторый духовный опыт, который впоследствии могли бы передать другим людям. Никому не нужно было, чтобы приходящие сюда люди по-настоящему стали духовными братьями. И вот этот молодой человек, с которым у нас в будущем должны были бы сложиться добрые духовные отношения на многие годы, был отправлен в эту поездку в Волгоград, и это на многие месяцы вызвало во мне тревогу, смущение, недоумение - а после, когда всё какт-то забылось и успокоилось, как говорится, уже "время ушло".

Читатель, наверное, с удивлением читает эти мои размышления. Ну неужели же, неужели этот "Волгоградский гуру" был действительно так опасен?.. Об этом я полноценно судить не могу. Я сужу, в основном, на основании его книг. Во всех этих книгах, как мне кажется, есть что-то странное. Я пробовал их читать - но каждый раз не мог прочитать больше 10 или 15 страниц. В них был какой-то свой особый взгляд, свой особый подход к жизни - и я не узнавал в них Православия. Наверное, если бы я к тому времени не читал других православных книг, то они, возможно бы, мне и понравились. Но я читал уже православную литературу, уже воспринял её совершенно особую атмосферу. Здесь было что-то другое. Временами - какие-то непонятные слова, временами - какие-то темы, на которые не стал бы рассуждать православный человек. Нет, я вовсе не говорю, что эти книги совершенно лишены содержания! Но в них выражена какая-то другая культура, какой-то другой взгляд на жизнь - и я не узнавал в них Церкви! Быть может, дело было в том, что их писал не русский человек, человек другой культуры. Прошу понять меня правильно - в Церкви, конечно, "нет ни эллина, ни иудея", и человек любой национальности может прийти к вере во Христа и внести свой вклад в жизнь Его Церкви. Но для нас-то речь шла именно о возрождении русской Церкви, русской духовной культуры! У неё есть своя атмосфера, связанная, в том числе, и с русским искусством, русской классикой. И что доброго мог сюда внести человек совсем другой национальности, другой культуры, другого менталитета?.. Впрочем, действительно, может быть, не это главное.

Главное же было в том, что он настаивал на пользе своих книг. Вроде бы, что стоило, узнав, что многие о них спорят, улыбнуться, махнуть рукой, сказать, что дело вовсе не в книгах, что главное - чтобы люди приходили в Церковь, ко Христу, а кто и что написал - это совершенно не важно?.. Но он защищал эти книги, настаивал на том, что именно они помогают людям, что именно благодаря им люди меняют свою жизнь! А значит - собственное дело всё-таки является для него самым важным! Собственное дело, его история, количество написанных и изданных книг, собственный круг учеников, которые считают его непререкаемым авторитетом и хранят ему личную верность. Но тон этих книг отличается от тона церковных книг, а атмосфера в кругу его учеников - от атмосферы в Церкви! Книги эти не хочется читать, и к кругу этому не хочется принадлежать. Вот в чём для главная суть дела.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 Следующая ⇒