МОНАСТЫРЬ 6 страница

И для нас, пришедших к вере в 90-е годы и позже, это действительно так. Мы живём полноценной церковной жизнью, которая всегда одна и та же, в любой момент своей истории. Нам вовсе не обязательно знать, как именно крушилась, ломалась, гибла прежняя, дореволюционная церковная жизнь, как именно заканчивался этот, прежний период её истории. Вернее, мы можем об этом немного знать, но лишь в самых общих чертах, не вникая в детали, потому что это всё равно не принесло бы нам никакой пользы. Какое дело человеку, стоящему в начале нового исторического движения, перед которым открывается новое будущее, до того, как заканчивалось, разрушалось прежнее историческое движение?.. Или опять рассказы старой бабушки: "Вот, вам обязательно нужно это знать, потому что в конце концов с вами то же будет"?.. Какой же человек в здравом уме станет слушать такие рассказы?.. А потому люди, пытавшиеся нам предложить какой-то "урок" из завершения прежнего, дореволюционного церковно-исторического периода, попросту нарушали естественнй ход событий, естественное течение истории и, в конечном счёте, волю Божию.

Есть периоды истории, из которых мы действительно можем извлечь некоторые уроки. Например, первый век христианства. Тогда христианство было чем-то новым, неслыханным, переворачивающим всю внутреннюю жизнь человека. Люди, приходившие к вере, действительно начинали новую жизнь. Как это похоже на состояние человека, пришедшего к вере после советского безверия! Как естественно для такого человека, что он сталкивается с непониманием близких, которые не могут обрести веру, и потому в той или иной степени страдает! И потому для нас пример первохристианства, пример веры тех людей и их страданий был близким и вдохновляющим.

Но пример послереволюционных страданий верующих 20х-30х годов?!.. Пример страданий людей, которые слишком уверенно чувствовали себя в родной стране, пользовались поддержкой государственной власти, чувствовали себя элитой общества - и вот, в результате, "упустили" страну, не смогли воспитать следующее поколение, потеряли влияние на общественную жизнь, допустили в стране развитие иных идей и стремлений, потеряли силу проповеди своей веры - и вот теперь, когда всё в обществе перевернулось, вышло из-под их контроля, в общей неразберихе тоже пострадали?.. Что может быть менее убедительным и вдохновляющим?.. Впрочем, и среди этих людей могли быть такие, которые имели искреннюю веру и пострадали именно за веру, как это бывает и в других местах и в другие времена. Но такое бывает везде и всегда, и исключительные обстоятельства тех послереволюционных лет лишь оттеняли, делали более выпуклыми и заметными эти страдания. В основном же гонения происходили не по признаку веры, а по признаку верности новой власти. Люди страдали, в основном, не за веру, а за свою приверженность прежним порядкам. Но почему они были им привержены - вот вопрос! Может быть, в этом и состояла их неправда. Может быть, понимая необходимость и необратимость происходящих в обществе изменений, то, что прежняя система вещей окончательно уходит в прошлое, они могли вести себя и иначе. Итак, не совсем понятно, в чём же нам брать пример с таких людей. Всего остаётся возможность, что многие из них пострадали не собственно за веру, а в силу, если так можно сказать, собственной "общественной инерции".

Не случайно тема репрессий, вызвавшая сначала самый живой интерес в обществе, впоследствии как-то постепенно "угасла". Те, кто сначала с радостью открыли архивы для новых исследований, впоследствии снова стали их закрывать. Сам Патриарх обратился к чрезмерным любителям прежних допросов и их протоколов с призывом перестать заниматься решением неразрешимых проблем прошлого и заняться решением своих собственных проблем (привожу, конечно, не его точные слова, а лишь их суть). Люди чувствовали, что с этой темой "что-то не так". Она свидетельствовала, скорее, не о страданиях лучших людей того времени за веру, а лишь об общем кризисе тогдашней духовной и общественной жизни. Но в этом для нас, переживших новое обращение к вере и искавших новых путей, было так мало вдохновляющего, что лучше было, в самом деле, отвернуть от этого свои взоры и вернуться к современной реальности.

Если же кто-то думает, что верующие люди, пострадавшие в то время, останутся без нашей памяти и наших молитв, то об этом как раз не надо беспокоиться. Церковная традиция настолько богата и обширна, что предусмотрела и этот случай. В особые дни в Церкви молитвенно вспоминаются вообще все верующие люди, когда-либо жившие, или погибшие на войне, или при каких-либо иных обстоятельствах. Последнее время поминаются даже люди, погибшие в авто- и авиакатастрофах. При этом никому не приходит в голову вникать во все обстоятельства и детали их гибели. Точно также и люди, погибшие в годы репрессий, не лишены нашей молитвенной памяти. Те, кто действительно помнит их и знает какие-то обстоятельства их жизни, могут поделиться этим своим знанием с другими. Но устраивать специальные "расследования", сидеть над протоколами прежних допросов - значит уподобляться гробокопателям, раскапывающим давние могилы. Им всё кажется, что, раскопав какой-то документ, или медальон, они смогут что-то чрезвычайно важное сообщить родственникам погибших. Но в действительности они ничего существенного не могут добавить к той памяти, которая уже есть, а своими действиями только нарушают великую тайну смерти.

Заканчиваю эти размышления. Я понимаю, что затронул здесь очень непростую тему. Но я вовсе и не надеюсь по этой теме что-то несомненное и окончательное сказать. Люди, невинно пострадавшие в то время, конечно, достойны нашей памяти, а само то время, конечно, достойно того, чтобы извлечь из него некоторые уроки. Но, как заметил читатель, я говорю здесь не об этом, а о совсем других людях, наших современниках, который решили использовать страдания тех людей для того, чтобы привлечь к себе внимание и занять некоторое положение в обществе. О людях, "заблудившихся" между эпохами. Пытающихся решить проблемы другого времени в то время, как у них достаточно своих. Такие люди появились на арене нашей общественной жизни в начале 90-х, но и теперь они по-прежнему ещё есть. Нет конца их мрачным заклинаниям об "общем покаянии", о том, что мы все несём на себе вину своих предков и о том, что "у нас нет никакого будущего", если мы, наконец, не прислушаемся к тому, что они нам говорят. Но, пока они всё сетовали на то, что современное общество глухо к их заклинаниям и живёт совсем другими интересами, они и не заметили, как и те эпохи, на которые они опираются, окончательно ушли в прошлое, и их самих давно уже смело ветром истории. Увы, я так много внимания уделил этим людям - а на самом деле вовсе и не хочется о них говорить!..

И лишь один важный вывод, мне кажется, можно сделать из этих размышлений. Он касается места и роли веры, церковной жизни в нашем современном обществе. Обратим внимание на то, что те верующие люди, жившие в 30-е годы, пострадали, в основном, за то, что в ещё прежнее, дореволюционное время вера и Церковь занимали слишком прочное место в обществе. Они стали в нём слишком "официальными", "традиционными", слишком "срослись" с прежней общественной и государственной системой. В результате, когда ситуация в обществе переменилась и прежняя система "пошла на слом", это вызвало совершенно естественные гонения против верующих и против Церкви.

И вот в этом, мне кажется, для нас может быть серьёзный урок. Нет, конечно, мы понимаем, что всё, что произошло тогда, было не случайно, что во всём этом был свой смысл, что, по-видимому, всё это именно так и должно было произойти! Но теперь уже та церковно-историческая ситуация давно разрешилась, и мы с вами живём в начале нового церковно-исторического периода. В этот период люди приходят к вере как бы заново, не имея за плечами прежнего груза исторической преемственности и традиций. Они обретают веру не потому, что "вера традиционна для России" и не потому, что "их в ней воспитали", а потому, что они действительно искали Бога, и Бог им открыл Себя. Наша эпоха - эпоха личного обретения Бога и личных усилий человека на этом пути. И вот с этой точки зрения мы можем извлечь некоторый опыт из судеб людей, пострадавших в 30-х годах. Они пострадали за то, что прежде чувствовали себя слишком уверенно в обществе, что Церковь была слишком близка к государственной власти. Теперь государственная власть сменилась - и им пришлось за это страдать! Так вот, мы могли бы позаботиться о том, чтобы хотя бы из этого извлечь серьёзный урок. Пусть вера у нас никогда, ни при каких условиях и ни в каком смысле не становится привычной частью государственной жизни, как это было тогда! Пусть никогда и нигде не звучат у нас разговоры о том, что вера у нас, якобы, "традиционна", и что, якобы, лишь в силу этого мы должны быть верующими! Пусть никогда не станет у нас вера безжизненным "придатком" государственной идеологии, лишь в силу этого уже не способным никого вдохновить, увлечь и зажечь! Иначе, когда привычная система омертвеет и снова будет перестраиваться и ломаться (а такое время от времени случается в жизни любого общества), верующие и Церковь, лишь в силу своей слишком прочной связи с государственной идеологией, снова будут страдать. Вот об этом мы все могли бы позаботиться - каждый на своём месте, которое он по обстоятельствам своей жизни занимает. Вот тогда наше теперешнее церковное возрождение, может быть, имело бы какое-то будущее. Вот, мне кажется, действительно серьёзный урок, который можно было бы извлечь из этой темы. А вы как считаете?..

НЕМНОГО О ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОМ ЯЗЫКЕ

Я чувствую, что эти мои размышления становятся похожими на сборник статей на разные непростые темы. Я уже объяснял, с чем это связано - с тем, что в этом монастыре мне приходилось встречать представителей самых разных церковных течений, что здесь был как бы "оживлённый перекрёсток" московской церковной жизни. Поэтому главное моё внимание привлекали вовсе не конкретные люди и не конкретные ситуации, и главные мои усилия уходили именно на осмысление этих церковных течений. Читатель видит, что даже конкретных людей я описываю здесь в связи с церковной проблемой, которая за ними стоит. И вот теперь я хочу поднять ещё одну такую проблему.

Работая в этом монастыре, я встретил ещё одну группу людей. Они были чрезвычайно порядочные, честные, я действительно был очень рад с ними общаться. Главной задачей, которую они перед собой ставили, главной целью, которую они преследовали, было "сохранить" церковнославянский язык. Они прикладывали к этому чрезвычайные усилия - организовывали занятия на эту тему, создали особое общество, проводили свои собрания и конференции. Впечатление складывалось такое, что они занимались каким-то чрезвычайным делом, жизненно важным для Церкви. Но, признаюсь честно, я уже тогда в этом очень сильно сомневался. Попробую сейчас разобраться в этой теме поподробнее.

В чём же здесь дело? Видимо, в том, что эти люди уже тогда чувствовали некоторую угрозу этому древнему, столь высокому и поэтичному языку. Объясняю для непосвящённых: церковнославянский язык - это тот язык, который в настоящее время встречает каждого человека в любом храме. На нём читаются молитвы, поются песнопения. Он несколько отличается от русского, но заинтересованный человек, если прислушается, может убедиться, что он достаточно понятен. Он имеет свой внутренний строй, свою "атмосферу". Приходящий к вере человек может убедиться, что на нём действительно очень хорошо молиться Богу, что это действительно очень хороший язык для богообщения. Единственный его недостаток - что это не наш родной язык. Мы не думаем на нём, не говорим. Мы не смогли бы сочинить те же самые (или подобные) молитвы - мы просто пользуемся теми, которые в прошлые века до нас написаны. Мы не смогли бы жить и развиваться с этим языком - мы только можем пользоваться прежним (конечно, глубоким и спасительным) опытом. Вот такова, в самых общих чертах, ситуация вокруг этого языка.

С началом нашего церковного возрождения в нашей Церкви появились новые голоса, которые утверждали, что этот язык малопонятен, что он может задерживать приход людей к вере, что нужно учиться молиться на нашем родном языке. В этих утверждениях было много преувеличенного. Церковнославянский язык никого не задерживает, ничему не препятствует - он, наоборот, помогает человеку войти в эту новую для него, возвышенную и таинственную область. Человек, приходящий к вере, обычно вовсе не бывает смущён церковнославянским языком, а, наоборот, с любовью и радостью его постигает. К сожалению, современными "противниками" церковнославянского языка двигала вовсе не забота о приходящих к вере людях, а совсем другие стремления и цели.

Но в одном они были правы. В том, что даже если церковнославянский язык и помогает на первых этапах прихода к вере, то впоследствии, с течением времени и по мере укрепления в вере, у человека будет всё сильнее потребность общаться и с другими людьми на темы веры, и с Богом совершенно осмысленно. Без родного языка здесь всё равно не обойтись. Ими, если можно так сказать, в их несколько преувеличенных сетованиях на церковнославянский язык руководило некоторое "предвидение". Они напоминали о том, что бесконечно так не может продолжаться, что всё равно надо что-то делать. Ситуация, правда, была не критичной, серьёзных оснований для немедленной замены церковнославянского языка на современный не было. Эта проблема и тогда уже постепенно решалась в Церкви, и сейчас продолжает решаться. Эти люди просто несколько резко и нетерпеливо постоянно напоминали о ней.

И вот, в ответ им родилось противоположное движение - что церковнославянский язык надо непременно защитить и сохранить. Представители его, напротив, настаивали на его высоте, красоте и поэтичности, на том, что это лучший язык для общения с Богом, находили различные недостатки и ляпсусы в современных попытках перевода древних молитв на современный русский язык. Некоторые из них тоже считали, что какой-то процесс адаптации древних молитв постепенно должен идти, но все они, в основном, сходились на том, что именно церковнославянский язык - богослужебный язык нашей Церкви, что он всегда был, есть, и будет. Но это значило то, что его надо изучать. Вот на этом-то и сосредоточились главные усилия таких людей. Они организовывали разные занятия, лекции, проводили курсы, выпускали разные книжки на эту тему. Было создано даже, если не ошибаюсь, необычное общество - "ревнителей" церковнославянского языка. Вот с такими людьми я и познакомился.

Сразу скажу о том странном впечатлении, которое производила на меня их деятельность. В самой по себе в ней не было ничего плохого. Церковнославянский язык действительно глубок и возвышен, и потому чтение и изучение молитв на нём, несомненно, полезно. Но удивляло чувство уверенного в себе "пользователя", которое всегда можно различить в позиции таких людей. Такой человек уверенно стоит на том, что до него накоплено другими людьми. Он готов это изучать - но он почти не ищет, не задаёт вопросов. В его позиции нет устремлённости вперёд, творчества. Он не стремится ответить на главный волнующий всякого серьёзного верующего человека вопрос - как ему жить? Правда, жили эти люди неплохо - они были глубоко верующими, искренними, честными людьми. Но в остальном их позиция была исполнена потребительства. Они основывались на том, что всё уже создано, налажено, уже идёт накатанным путём - а они просто будут это обслуживать. Они будто не заметили главного события нашего времени - нашего церковного возрождения (прихода к вере множества новых людей), которое и их самих вызвало к жизни и деятельности, и поставило перед всеми нами множество новых вопросов.

Вот это делало позицию этих людей внутренне не убедительной. Хотя, повторяю, в ней не было ничего и плохого. Может возникнуть вопрос - а каково же, на мой взгляд, трезвое отношение к этой теме? В первую очередь должен сказать, что церковнославянскому языку, по-видимому, ничто не грозит. Множество людей любят молиться на нём, молитвы эти размножены во множестве книг, звучат в наших домах и храмах, изучаются чтецами и певчими, записаны на видео- и аудиодисках. В конце концов, богослужение совершается на нём, по специально составленным богослужебным книгам - и книги эти, по-видимому, никто не собирается менять. Таким образом, церковнославянский язык в любом случае не исчезнет из жизни нашей Церкви, и ещё долгое время будет играть в ней значительную роль. Другое дело, что с течением времени отношение к нему меняется, и в нём самом, и в его использовании появляются новые черты. Меняется сам язык - многие древние последования на нём звучат менее понятно, чем более современные - современные написаны как бы "более по-русски". Мы уже привыкли, что сами молитвы в наших молитвословах - славянские, но написаны русскими буквами, и считаем это вполне естественным. В начале нашего церковного возрождения ещё стали появляться книжечки, в которых сами эти молитвы снабжены параллельным свободным переводом на русский язык, для лучшего понимания смысла. Где-то в 90-х годах во многих московских храмах богослужение, как обычно, шло на славянском - но зато Евангелие и Апостол читались на чистом русском, и это тоже воспринималось вполне естественно. Есть и другие вещи, о которых мы, быть может, даже не задумываемся. Так, заходя в храм, мы попадаем в мир церковнославянского языка - но уже в книжной лавке этого храма все книги написаны на русском. Открывая дома молитвослов, мы читаем молитвы на церковнославянском языке - но, встречаясь с нашими верующими знакомыми, или посещая беседы в храме, говорим, конечно же, на чистом русском. Это и понятно - на каком же ещё языке, как не на родном, можно донести до собеседника живую, только что рождающуюся мысль?..

Процесс этот касается и самих молитв. Так, в наших молитвословах есть молитвы, написанные на чистом русском языке (правда, их совсем не много) - это, например, известная молитва Оптинских старцев, молитва святителя Филарета Московского, и замечательный акафист епископа Трифона Туркестанова "Слава Богу за всё!" Глубокое молитвенное чувство их авторов вылилось в прекрасные строчки на их родном языке - и Церковь, узнав в этом свои собственные чувства, их приняла. Я знаю ещё один подобный пример - правда, немного необычный. Когда-то я ходил в один недавно открытый храм, и там познакомился с одним пожилым верующим человеком. Его звали Игорь Николаевич Бируков, он был профессором Московского Университета. Он рассказал мне, как ещё в советское время, в 80-е годы он написал акафист своей горячо любимой святой - Ксении Петербургской. Тогда только готовилась канонизация этой святой, а он, видимо, был как-то причастен к работе этой комиссии. И вот он, почувствовав вдохновение, решил написать поэтическое произведение в форме акафиста. Он рассказывал мне, как постоянно думал об этом, вскакивал ночью, записывал новые появившиеся строки. По-видимому, ему удалось создать действительно высокое поэтическое произведение. Разумеется, процесс такого творчества мог происходить только на его родном языке, т.е. на русском. И вот, труд его увенчался успехом - в Комиссии по канонизации его творение действительно приняли! Скоро произошло официального прославления святой. Ей была составлена служба, к общецерковному использованию был рекомендован предложенный акафист. Но только... акафист к этому моменту был уже переведён на церковнославянский язык! В таком виде он теперь и читается в Церкви. Любой, кто захочет молитвенно прославить эту святую, будет использовать именно этот акафист. Но ведь первоначально он был написан на русском языке! Его перевод на церковнославянский был связан с некоторой традицией того времени. Где-то наверняка существует его оригинал. Именно так, т.е. в оригинале и нужно его читать, в соответствии с тем принципом, что современные молитвы должны читаться на том языке, на котором они написаны! Уверен, что это действительно высокий образец церковной поэзии (к сожалению, сам оригинал акафиста я никогда не читал). Может быть, я не совсем точно изложил здесь некоторые обстоятельства - но я честно описал здесь то, что с его слов слышал сам.

Сейчас часто говорят о странности и неудачности некоторых переводов церковнославянских молитв на русский - но сам факт "обратного" перевода уже готовой русской молитвы на церковнославянский выглядит чуть ли не более странно. Объясняться это может только особенностями того времени. В действительности, вовсе не надо вообще стараться слишком много переводить. Ведь звучат же в наших храмах иногда молитвы на греческом - и мы тоже считаем это вполне естественным. В некоторые дни в храмах звучит речь и на других языках. Да, большинство молитв оказалось изложено на церковнославянском - но так сложилось исторически. Если теперь будут появляться новые молитвы на русском языке, то это никак не ущемит права церковнославянского языка, как было и в приведённых мной случаях. Как же могут родиться, откуда же могут появиться такие молитвы? Как это ни странно для некоторых прозвучит - их составят современные верующие люди, наши с вами знакомые, быть может, мы с вами. Ведь и прежние молитвы когда-то кем-то были написаны, и причём эти люди сами себя-то вовсе не считали святыми! По крайней мере, эти молитвы были выбраны как лучшие из числа других - а для этого нужно было иметь, из чего выбирать! Так что, не отрицая нашего прошлого и не имея стремления его переиначить, мы можем сознавать, что за некоторые черты нашей современной церковной жизни мы отвечаем сами.

Но для этого нужно жить этой полноценной церковной жизнью. Нужно по-настоящему молиться, заботиться друг о друге, делать общее дело, отвечать друг за друга, общаться. Тогда, в этой полноценной, разнообразной жизни само станет видно, что делать и чего не делать, в чём стараться хранить верность прошлому, а в чём искать новых путей.

Церковнославянскому языку ничего не грозит. Я описал уже некоторое "равновесие" между церковнославянским, русским и некоторыми другими языками, которое присутствует в современной церковной жизни. Мы поддерживаем это равновесие потому, что к нему привыкли, что считаем его в наше время естественным. Разумеется, оно не может быть постоянным, и со временем оно будет меняться. Но происходить это должно естественно, без всяких "катаклизмов" и революций. Не надо ни призывать всех к немедленной замене церковнославянского на русский, ни чрезмерно "ревновать" о церковнославянском. Нужно просто жить полноценной церковной жизнью, заботиться друг о друге и о собственном спасении, делать то, что полезно душе. Тогда со временем сами собой решатся все вопросы, и произойдёт именно то, что должно произойти.

ПРОБЛЕМЫ ДЕТСКОЙ ПЕДАГОГИКИ

Я чувствую, что эти мои размышления выходят всё же несколько затянутыми. Причину я уже объяснил - ведь я не волен в выборе тем, которых я здесь касаюсь, поскольку всё равно должен описать самое важное, что я действительно здесь встретил. И так я сильно сокращаю, почти не описываю конкретных людей и конкретные ситуации, а описываю только идеи или проблемы, которые для меня были связаны с этими людьми. Причина такого большого количества идей и проблем всё та же - что место это было очень не рядовое, что здесь пересеклось и скрестилось множество "нитей" современной церковной жизни. Я бы мог и ещё сократить, и опустить некоторые важные темы - но тогда это описание вышло бы неполным и не отвечающим своему замыслу полноценно описывать реальность. Поэтому, опуская многие несущественные детали, коснусь ещё одной темы, которая для меня была вовсе не абстрактной, поскольку очень сильно меня затронула. Боюсь, что в этом случае я даже не смогу сохранить обычное моё спокойствие. Всё это было для меня вовсе не предметом отстранённых наблюдений, но отразилось очень сильно на моей собственной жизни. Сразу скажу, что и не только моей. Но по порядку.

Посещая этот монастырь и исполняя в нём некоторые обязанности, я через некоторое время почувствовал там некоторое напряжение. В отношениях сотрудников было как бы что-то недоговорённое. Вернее, они сами это прекрасно знали, понимали, что именно создаёт между ними это напряжение - но редко это произносили. Это было как бы основной, но подспудной и неслышной пружиной всего, что делалось в этом монастыре. Шла обычная работа, совершались богослужения, проводились конференции, готовились документы и отчёты - но в действительности (или, по крайней мере, так временами казалось), всё дело было именно в этом.

Впоследствии я понял, что всё это крутилось вокруг имени одного человека. Сотрудники монастыря, оказывается, подспудно разделились на его последователей и противников. Интересно, что этого человека к тому времени не было даже в Москве. В силу разных непростых обстоятельств он уехал заниматься своей деятельностью в далёкий город. Но эффект, или влияние, которое он произвёл на многих людей, были таковы, что его здесь многие помнили, и для многих людей впечатления от общения с ним и от его деятельности по-прежнему оставались "точкой отсчёта".

Вот что, в самых кратких словах, мне о нём удалось узнать. Это был один из деятелей Церкви ещё позднего советского времени. Впрочем, "деятель Церкви" - это громко сказать, это просто был один из людей, которые в то непростое время чрезвычайно глубоко и искренне пришли к вере. Это событие произвело в нём такой переворот, что он стал проповедовать, приводить за собой к вере других людей. При этом в своей обычной, мирской жизни он был педагог. Он уже тогда создавал различные клубы для детей и их родителей, где воспитывал и детей, и родителей, и учителей - видимо, он уже тогда ощутил особую страсть, или призвание к воспитанию. Впрочем, мои сведения об этом, самом начальном этапе всей этой истории достаточно туманны. Здесь важно для меня то, что это был яркий, талантливый, неординарный человек.

И вот теперь он пришёл к вере. Его задача, казалось бы, ясна - приводить людей в Церковь. И вот он находит подходящий храм и подходящего священника, куда он мог бы направлять своих учеников. Священник этот действительно один из лучших - впоследствии, в годы церковного он снискал заслуженную любовь множества москвичей. Но тогда, познакомившись с конспектами лекций нашего педагога (в которых и действительно довольно многие замечали что-то странное), он достаточно скептически о них отозвался. И что же?.. В ответ наш педагог порекомендовал своим последователям и ученикам не ходить к этому священнику. Т.е. свои идеи, своё учение, своё собственное воздействие на учеников для него было важнее. Повторяю, я не очень хорошо представляю себе все детали тех давних событий. Но я фиксирую здесь некоторые основные моменты так, как они после разговоров с людьми отложились в моём сознании.

С именем этого человека для многих связано представление о летних лагерях. Он действительно любил этим заниматься, ещё и до своего прихода к вере. Группа людей приезжала в какую-нибудь сельскую местность, становилась там лагерем - и для них начиналась яркая, интересная жизнь. Определённый распорядок дня, дежурства, различные игры, определенный труд по поддержанию жизни лагеря. Разумеется, впечатления от таким образом проведённого времени оставались надолго. Во всех случаях упор делался на человеческие отношения, на совместное проживание, на умение ценить и поддерживать друг друга. Разумеется, такие смены имели огромный воспитательный эффект! Но ради справедливости надо сказать, что вообще проживание в летних лагерях не способно по-настоящему наполнить жизнь человека - это, скорее, исключительное событие в жизни, некоторый праздник, но ещё не настоящая жизнь.

И вот теперь всё это сообщество людей, объединённых летними лагерями, своим интересом к воспитанию детей и построению здоровых человеческих отношений, сплочённых вокруг своего учителя, вслед за своим учителем потянулось к Церкви. Разумеется, это было непросто - особенно в то, позднее советское время. Область была новая, опыта ни у кого в ней не было, сам учитель лишь недавно пришёл к вере. Церковное возрождение, которое мы все наблюдали в начале 90-х годов, было ещё впереди. Собственно, деятельность этого человека и тех, кто был с ним связан, и была одним из предвестников этого церковного возрождения, тем, из чего оно впоследствии выросло. Потому, может быть, я и уделяю этому вопросу так много внимания.

В чём же, например, могла выражаться эта деятельность? Вот, например, они там у себя в лагерях проводят общие ролевые игры, как это обычно бывает - все вместе представляют какую-нибудь страну, или какую-нибудь эпоху, или какой-нибудь род деятельности. И вот, например, они поиграли в следопытов, в американских индейцев - а теперь все вместе давайте поиграем в Православие! Надо ли говорить, как это будет увлекательно? Здесь будет и какой-нибудь старшеклассник или студент, наряженный священником, и старинные русские одежды, и долгие поклоны до земли... Впечатления от такой смены останутся надолго. Для кого-то это и в самом деле может стать первым шагом на его пути в Церковь. Только не будем забывать, что всё это не по-настоящему, что всё это всего лишь игра! Что всё это - всего лишь удачная выдумка выдающегося педагога-организатора, и не имеет ещё отношения ни к подлинной Церкви, ни к подлинной духовной жизни!

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 Следующая ⇒