лесоучасток

147 лесоучасток

Когда в 1954 году закрыли Увинский лесопункт, и отцу, чтобы не потерять лесной стаж, который при 25 лет работы давал право выхода на пенсию, мы переехали в Лынгу Пастуховского ЛПХ.

Нас увезли 7 км. по УЖД в 147 лесоучасток. Ещё дальше в 10 км. был 113 лесоучасток, после пересечения УЖД с трактом Игра-Ижевск. Наш лесопункт был крошечный, около 50 щитовых 4-х квартирных домиков, несколько рубленых бараков, напротив нас клуб, еще ниже магазин, а на самом угоре стояла водокачка и пекарня. Угор понижался к реке, состоящей из многочисленных родников, с зарослями дикой смородины. На пересечении речки с УЖД стояла диспетчерская, и в нашу сторону с километр отходила железнодорожная ветка, по которой в магазин и столовую привозили продукты, платформы с некондиционным лесом, которые разгружали сами жители на дрова для своих печей. Развозили их по посёлку на лошадях, которых было несколько. Иногда на лошадях выезжали по прямой грани, которая упиралась в окраину поселка и станцию Лынга. Зимой по этой заметенной грани мы ходили на лыжах в Лынгинскую школу.

С Увы в нашем классе училась девочка с нашей улицы и Валентин Зубков, а старший его брат работал кондуктором на УЖД. Поднимали нас в 5 утра, и мы 4-5 школьников 5-6 классов собирались у водокачки. У каждого с собой был факел из пустой консервной банки, прибитой к палке.

Вовнутрь набивались тряпки, обрывки веревок, сверху засыпалось все песком и заливалось керосином, факел поджигали по очереди и шли гуськом друг за другом в темноте. Иногда в кустах мелькали зеленые огоньки, тогда мы начинали кричать. Учиться ходили четыре мальчика и одна девочка Вера. Мы все были в нее влюблены.

Перед самой Лынгой в нашу лыжню вклинивался край поля, где на опушке любили сидеть куропатки. В начале марта под солнцем снег становился рыхлым, и куропатки с лету ныряли в него на ночлег. За ночь это место покрывалось ледком, и по незнанию мы на лыжах шагали прямо по куропаткам. Те неожиданно начинали с шумом взлетать из-под наших ног, взламывая наст. Мы, как напуганные зайчишки, останавливались как вкопанные, переводя дух.

После уроков шли на станцию, где три пассажирских вагончика шли до 113 лесопункта за рабочими, и мы доезжали до 147. Нашей семье свободной квартиры не нашлось, и нас поселили в бывшей сушилке спецодежды, размером 6х6 с большущей печью. Над входной дверью к потолку была прикреплена железная кровать, на которой я спал, залезая на неё с печи. По коридору было ещё 4 квартиры.

Другую половину барака занимала контора лесопункта. В выделенном сарае для дров жила наша корова. Чтобы она не замерзла, зимой пришлось её зарезать на мясо.

На чердаках щитовых домов обжились летучие мыши, которые летними ночами летали низко над головами.

От речки узкоколейка резко уходила на возвышение в обе стороны, и в этих местах мотовозы еле ползли, преодолевая подъем. Осенью и в начале зимы, пока было мало снега, мы пользовались этим замедлением поезда. Последний пассажирский вагон был с тамбуром для кондуктора, и мы на ходу, помогая друг другу, успевали все запрыгнуть в вагон. Когда снега становилось много, по нему бежать до вагона было тяжело, мы вставали на лыжи.

Вокруг поселка были большие вырубки и островки леса, где было полно малины и рыжиков, за которыми мы ходили с отцом вдвоем. Родителям надоела такая жизнь в отрыве от цивилизации, и мы снова вернулись на Уву.

Домой

Вернувшись на Уву, отец до пенсии проработал завхозом, потом начальником охраны, и мастером- строителем в Заготзерно. Тогда со всех концов страны сутками шли вагоны с зерном, и часто отец оставался на вторую смену на их разгрузку, иногда и мать ему помогала.

Когда выдавалось свободное время, он брал кусок хлеба и уходил в лес: разведывал где можно подкосить сена для коровы, заготовить дрова, попутно собирал грибы, ягоды. Малину сушили на зиму, грузди, опята солили.

В 1956 году отца вызвали в райком партии и сказали: «Вы подлежите реабилитации, и мы восстанавливаем Вас в партии, и предлагаем работу: руководителем строящегося мясокомбината, маслозавода, пищекомбината», на что отец ответил, что с работой у него все в порядке, а эти годы он как-то обходился без партии, то обойдется и дальше…

И мне он наказал, чтобы я не связывался с партией. В коллективе предприятия заслуженно пользовался большим авторитетом и уважением, потому что был человеком обязательным и исполнительным. К каждому празднику ему причиталась денежная премия и подарок: рубаха или штаны. Эти подарки доставались мне, и в школу я ходил всегда чистеньким и модным.

Как-то со мной произошел необычный случай, связанный с отцом. В средине ноября 1966 года я возвращался домой после армейской службы в Узбекистане на самолете ТУ-104 Ташкент- Свердловск.

Рядом со мной оказался майор с голубыми погонами, как оказалось, военный летчик из города Чирчик, что под Ташкентом. Он летел в отпуск к отцу в Ижевск. Он оказался моим «дважды» земляком. Я жил рядом с Ижевском, а служил авиационным механиком по вооружению самолетов. За 4 часа полета мы с ним подружились.

В Свердловске нас ждало разочарование: из-за буранов рейсы на Ижевск, Казань, Киров были отменены. Бесполезно прождав сутки, мы решили дальше добираться железной дорогой. Оформи ли билеты на поезд Свердловск-Симферополь до Агрыза, где два наших вагона отцепили в тупик, чтобы подцепить их вечером к поезду Новороссийск – Соликамск. Время было девять утра, и мы по шли завтракать в 2-х этажное привокзальное кафе. Шинели у нас принял пожилой гардеробщик с трясущимися руками, не иначе контуженый ветеран войны. Позавтракав, мы спустились за шинелями. Подавая мне шинель, гардеробщик спросил: «Не Михаила ли Сергеевича ты сын?» Я был ошарашен вопросом незнакомца и судорожно стал шарить по карманам «на месте ли документы». Он с улыбкой успокоил меня: «Ваши документы во внутреннем кармане кителя. Вашего отца я запомнил, потому что он хорошо пел и был хорошим исполнительным солдатом. А Вы очень на него похожи». Мы разговорились, и многое из воспоминаний отца о службе совпало с рассказом незнакомца.

На клочке оберточной бумаги он написал карандашом свой адрес и фамилию, передал привет отцу и звал нас в гости.

По возвращении домой, когда быстренько накрыли стол, и началась неспешная беседа, я родителям рассказал про случай в Агрызе, и подал отцу клочок бумаги.

Отец быстро среагировал: «Так это полковник Бородин, начальник штаба нашего полка, с кем я вместе воевал.

Надо в ближайший выходной ехать к нему». На что мать сказала, как отрезала: «Тут-то не просыхаешь, еще куда-то на пьянку поедешь, сиди дома!». Отец сник и больше не говорил на эту тему. Мать была крутая женщина, и отец не смел ей перечить.

⇐ Предыдущая 1 2 3 45