ГЛАВА II. ГЛАВА III

ГЛАВА II

НАЗНАЧЕНИЕ В ФОРТ ДУНКАН, ТЕХАС - «СЕВЕРЯНЕ» - РАЗВЕДКА – ОХОТА - ПОЧТИ ПОЙМАН ИНДЕЙЦАМИ - ПРИМИТИВНОЕ ЖИЛИЩЕ (ЖИЛЬЕ) - СМЕРТЬ ХРАБРОГО БАРАБАНЩИКА - МЕКСИКАНСКИЙ БАЛ.

1 июля 1853 года я получил звание бревет второго лейтенанта в Первом пехотном полку Соединенных Штатов, дислоцировавшемся тогда в Техасе. Рота, к которой меня прикрепили, была расквартирована в Форте Дункан - военном посту на Рио-Гранде напротив городка Пьедрас-Неграс, на границе между Соединенными Штатами и Мексиканской Республикой.

После обычного трехмесячного отпуска по окончании Военной Академии я был назначен на временную службу в Ньюпортские казармы - вербовочный пункт и место сбора молодых офицеров, готовящихся к вступлению в свои полки. Здесь я оставался с сентября 1853 года по март 1854 года, когда мне было приказано присоединиться к моей роте в Форте Дункан. Чтобы исполнить этот приказ, я отправился на пароходе вниз по рекам Огайо и Миссисипи в Новый Орлеан, оттуда на пароходе через Мексиканский залив в Индианолу, штат Техас, и, сойдя там на берег, продолжил путь на небольшой шхуне через так называемый внутренний канал на побережье залива в Корпус-Кристи – штаб-квартиру бригадного генерала Персифера Ф. Смита, который командовал Округом Техас.

Здесь я встретил кое-кого из моих старых друзей по Военной Академии, среди них лейтенанта Альфреда Гиббса, который впоследствии в последний год мятежа под моим началом командовал кавалерийской бригадой, и лейтенанта Жерома Наполеона Бонапарта из Конных стрелков, который ушел в отставку в 1854 году, чтобы поступить на службу во Французскую Императорскую Армию, но для большинства из тех, кто находился в штабе, я был совершенно чужим. Среди последних был капитан Стюарт Ван Влиет из Квартирмейстерского отдела, ныне находящийся в отставке. Вскоре я стал часто встречаться с ним, и, благодаря его связи с Квартирмейстерским отделом, любезный интерес, который он проявлял ко мне и моим делам , положил началу прочной дружбы между нами.

Через день или два после моего прибытия в Корпус-Кристи вереница правительственных фургонов, груженных провизией и интендантскими припасами, отправилась в Ларедо - маленький городок на Рио-Гранде под Фортом Дункан. Не имея другого способа добраться до пункта назначения, я уложил свой небольшой личный багаж, состоящий из сундука, матраса, двух одеял и подушки, в один из тяжело нагруженных фургонов и сам взобрался в него, расположившись на ящиках или на мешках с кофе и сахаром – выбор оставался за мной. Караван двигался очень медленно, так как почва на недавно проложенных песчаных дорогах была мягкой. В первый день нашего путешествия мы проехали всего несколько миль, а вечером остановили наш караван в том месте, где отсутствовал лес, запас воды - причем воды плохого качества – был скуден, но было много травы. Поскольку ни в одном из фургонов, до самого борта наполненных армейскими припасами, не имелось удобного места для сна, я расстелил одеяла на земле между колесами одного из них и проснулся утром, чувствуя настолько себя свежим и бодрым, насколько это было бы возможно, имей я в своем распоряжении все удобства цивилизации.

Нашему неповоротливому каравану потребовалось много дней, чтобы добраться до Ларедо, расположенного примерно в ста шестидесяти милях от Корпус-Кристи. Каждый переход был лишь повторением первого дня пути, хотя в эту монотонность порой вносили разнообразие огромные стаи уток и гусей и появление через определенные промежутки времени стад оленей, а иногда и стад диких коров, табунов диких лошадей и мулов. Табуны диких лошадей, как я заметил, иногда возглавлялись мулами, но чаще всего жеребцами с длинными волнистыми гривами и развевающимися хвостами, почти касавшимися земли.

Мы прибыли в Ларедо во время одного из тех сильных штормов, которые случаются в этих краях - их называют «Северянами» по той причине, что северные ветра иногда преобладают и достигают кульминации в холодных штормах, которым часто предшествуют проливные дожди. Обычно буря длится три дня, и холод становится сильным и пронизывающим. В то время как внезапное понижение температуры является самым неприятным и часто вызывает большие мучения, утверждается, что эти «Северяне» делают климат более здоровым и терпимым. Эти бури или шторма происходят с октября по май, и в дополнение к урону, наносимому ими стадам внутри страны из-за внезапного понижения температуры, они часто достаточно мощны, чтобы сильно повредить гавани на побережье.

Пост близ Ларедо назывался Форт Макинтош, и в этот период войска, размещенные там, состояли из восьми рот Пятого пехотного и двух Первого, одной роты Первого артиллерийского и трех рот Конных стрелков. Незадолго до того, как нагрянул «Северянин», эти войска закончили сооружать редут для обороны форта, за исключением рвов, но валы были сооружены из песка - единственного материала, который можно было раздобыть в Ларедо для строительства - суровые ветра были слишком сильны для такой подвижной субстанции, и все работы смел ветер в начале шторма.

Я был радушно встречен офицерами форта, все они жили в палатках, без мебели, кроме койки и сундука, и импровизированной кровати для случайного путника. После того как меня любезно принял один из младших офицеров, я доложился командиру, и тот сообщил мне, что, как только представится удобный случай, он прикажет квартирмейстеру предоставить мне транспорт до Форта Дункан, где находится моя рота.

В течение дня или двух квартирмейстер уведомил меня, что в мое распоряжение будет предоставлен правительственный фургон с шестью мулами, который доставит меня к месту назначения. Не найдя лучшего средства, я решил отправиться в этом экипаже, и так как он должен был также перевозить некоторое количество имущества квартирмейстера для Форта Дункан, мне удалось найти достаточно места для моей кровати в ограниченном пространстве между носом и грузом, где я мог бы сносно отдохнуть и укрыться ночью, вместо того чтобы спать на земле под фургоном, как я делал это по дороге из Корпус-Кристи в Ларедо.

Я прибыл в Форт Дункан в марте 1854 года и был любезно принят командиром полка подполковником Томпсоном Моррисом и капитаном моей роты "D" Юджином Э. Маклином и его очаровательной супругой - единственной дочерью генерала Э. В. Самнера, который уже отличился на нашей службе, но стал гораздо более известен в последующие годы в операциях Потомакской армии во время ее первых кампаний в Вирджинии. Вскоре после того, как я присоединился к роте "D", меня вместе с другой ротой нашего полка послали на разведку в Кэмп Ла Пена, расположенный в шестидесяти или семидесяти милях к востоку от Форта Дункан, в местности, которая подвергалась набегам индейцев Липан и Команчей. Наш аванпост в Ла-Пене был предназначен для защиты от хищнических набегов этих дикарей, поэтому почти постоянная разведка стала нашим повседневным занятием. Это позволило мне вскоре познакомиться с этим краем и составить его карты, а также, благодаря постоянному общению с нашим мексиканским проводником, за короткое время овладеть, пусть и довольно скудно, испанским языком, что весьма полезно для тех, кто служит на этом фронтире.

В те ранние дни западный Техас буквально кишел дичью, а в окрестностях Ла-Пена водились олени, антилопы и дикие индейки. Поэтому меня постоянно искушало желание поохотиться всякий раз, когда я был свободен от обязанностей по службе. Страсть к охоте вскоре полностью овладела мной, поэтому вылазки за дичью стали частым явлением. В этих вылазках меня всегда сопровождал солдат по имени Фрэнкман из Роты “D”, который был прекрасным охотником и мясником по профессии. За короткое время я научился у Фрэнкмана подбираться к различным видам дичи и сохранять подстреленную добычу. Почти каждая вылазка, которую мы совершали, вознаграждалась хорошим запасом оленей, антилоп и диких индеек, и мы снабжали ими команду в лагере так изобильно, что люди были освобождены от необходимости получать свой мясной паек, к большому неудовольствию поставщика говядины.

Лагерь в Ла-Пене располагался на песчаном грунте, неприятном для людей и животных, и по моему совету его перенесли в Ла-Пенденсию, недалеко от озера Эспантоса. Однако, прежде чем покинуть наше прежнее место, ранним ясным утром мы с Фрэнкманом отправились в одну из наших обычных вылазок, спустившись вниз по ручью Ла-Пена к небольшому ручью, у истока которого мы устроили охотничье рандеву. Пройдя вдоль ручья три или четыре мили, мы увидели в прерии столб дыма, и предположили что он поднимается из лагеря мексиканских скотоводов, ловивших диких лошадей или дикий скот и даже диких мулов, которых было очень много в этой части страны вдоль реки Нуэсес. Мы решили присоединиться к этому отряду, посмотреть, насколько они преуспевают, и понаблюдать за методами, применяемыми в этом трудном а иногда и опасном деле. С этой целью мы продолжали путь, пока не нашли нужным перейти на другой берег ручья, чтобы добраться до места, обозначенного дымом. Не доходя до брода, я обнаружил у самой воды следы мокасин и, сообразив, что лагерь, к которому мы приближаемся, вполне может быть лагерем враждебных индейцев - все индейцы в этой стране в то время были враждебны - мы с Фрэнкманом молча попятились и поспешили в Ла-Пену. Едва мы успели туда добраться, как с небольшим отрядом прибыл капитан М. И. Ван Бурен из полка Конных стрелков и сообщил, что преследует группу индейцев Команчей, которые совершали грабежи возле Форта Кларк, но потерял след. Я немедленно сообщил ему о том, что произошло со мной утром, и что я могу направить его по следу индейцев, которых он желал покарать.

Мы поспешно снабдили пайками его небольшую команду из тринадцати человек, а затем я повел его к тому месту, где видел дым, и там мы обнаружили признаки, указывающие на то, что это был недавно покинутый лагерь тех самых индейцев, которых преследовал капитан. Мы также заметили, что степные крысы (Шеридан имеет в виду луговых собачек – прим. пер) составляли основную часть их рациона во время еды, которую они только что закончили. Поскольку они ушли, мне оставалось только направить капитана по следу, оставленному индейцами при уходе. Следы были хорошо заметны, ибо индейцы, когда они передвигаются небольшими группами и если их не преследуют, идут обычно друг за другом гуськом. Капитан Ван Бурен шел по их следу день и ночь, миновав Форт Юэлл и спустившись к Корпусу-Кристи, пока индейцы, измученные и истощенные, не остановились на открытой равнине, расседлали лошадей, уселись верхом без седел и вызвали солдат на бой. Их было вдвое больше людей Ван Бурена, но капитан бесстрашно атаковал их и в бою был смертельно ранен стрелой, которая вошла в его тело спереди, чуть выше ремня с саблей, и прошла через ремень сзади. Главный вождь индейцев был убит, а остальные бежали. Люди Ван Бурена доставили капитана в Корпус-Кристи, где через несколько дней он умер.

После нашего переезда в Ла-Пенденсию случилась такая же погоня за дикарями, но с более удачными результатами. Полковник Джон Х. Кинг, ныне в отставке, а тогда капитан Первого пехотного полка, прибыл в наш лагерь, преследуя мародерствующую банду враждебных индейцев, и мне удалось направить его по следу. Вскоре капитан догнал их и убил двоих без потерь для себя. Индейцы рассеялись, как стая перепелов, не оставив солдатам никаких следов, по которым те смогли б их преследовать. Вскоре после этого Кинг вернулся в наш лагерь, и несколько дружественных индейских скаутов, которые были с ним, устроили большой пау-вау и танцевали над скальпами павших воинов.

Вокруг Ла-Пенденсии, как и в Ла-Пене, местность изобиловала оленями, антилопами, дикими индюками и перепелами, и мы убили достаточно, чтобы изрядно обеспечить всю команду мясной частью рациона. Иногда по утрам мы с Фрэнкманом приносили до семи оленей, и наши охотничьи вылазки так хорошо познакомили меня с местностью между нашим лагерем и Фортом Дункан, штаб-квартирой полка, что вскоре я смог предложить более прямой путь сообщения, чем обходной, и за короткое время эта дорога была освоена.

До этого времени я исполнял разные поручения, но вскоре моя собственная рота получила приказ занять позицию на Индюшачьем ручье, примерно в десяти или двенадцати милях к западу от реки Нуэсес, на дороге из Сан-Антонио в Форт Дункан, и я должен был присоединиться к роте. Здесь требовалась постоянная работа и разведка, так как наш лагерь был специально расположен для защиты от набегов индейцев дороги, идущей из Сан-Антонио в Форт Дункан и далее в глубь Мексики. В те дни эта дорога была главной линией сообщений, и мексиканские караваны часто проходили по ней туда и сюда в таком неорганизованном состоянии, что часто навлекали нападение мародерствующих групп Команчей и Липанов. Поэтому, наше время было плотно занято разведкой, но наши труды были значительно облегчены, поскольку направлялись разумно и справедливо капитаном МакЛином, приятные манеры и честные методы которого так запечатлелись в моей памяти, что я и по сей день с большим удовольствием вспоминаю свою службу в роте "D" Первого пехотного как одно из приятных событий моей жизни.

Таким образом, мое первое лето активной полевой службы быстро прошло, и осенью моя рота вернулась в форт Дункан, чтобы встать на зимние квартиры. Это жилье, когда его построили, состояло из обычных палаток, похожих на букву "А", разбитых под сымпровизированным навесом. Располагая только этим жильем, я сначала жил, как мог, до тех пор, пока роту не расквартировали, а затем, попросив у квартирмейстера фургоны, отправился за тридцать миль, чтобы достать жерди и соорудить себе более комфортное жилище. Через несколько дней было заготовлено и привезено достаточно жердей для постройки скромной резиденции, и тогда началось строительство моего дома. Во-первых, жерди были обрезаны на нужную длину, установлены в траншею, выкопанную в виде квадрата с небольшими сторонами, и закреплены наверху веревками, натянутыми от одного угла к другому, в которых через равные промежутки были сделаны полузасечки, чтобы принять стойки. Затем шестам придали жесткость при помощи прибитых гвоздями планок. Промежутки между шестами были большими и частыми; тем не менее, при помощи старой забракованной просмолённой парусины, полученной у квартирмейстера, стены были покрыты, и необходимость конопатить щели отпала. Этот способ заделки отверстий в стенах имел также то преимущество, что позволял проникать внутрь дома небольшому количеству света и можно было не прорубать окно, для которого, кстати, негде было раздобыть стекло. Затем из камней и глины в углу соорудили хороший большой очаг и дымоход, а потом возвели крышу - соломенную, из степной травы. Пол был земляной, плотно утрамбованный.

Мебель у меня была очень примитивная: один-два стула, примерно столько же походных табуреток, койка и старый расшатанный комод, который я приобрел теперь уже не помню как и где. Мой умывальник состоял из доски около трех футов длиной, опирающейся на ножки из вбитых в землю палок, удерживающих доску на должной высоте от пола. Этот умывальник был самым дорогим предметом мебели, которым я владел - доска обошлась мне в три доллара, и даже так я получил ее в качестве одолжения, поскольку древесина на Рио-Гранде была в те дни такой редкостью, что обладать даже самым маленьким её количеством значило позволить себе большую роскошь. Действительно, почти все, что доходило до форта, прибывало в форме коробок с беконом, и доски от них предназначались для гробов, в которых хоронили наших умерших.

В этом примитивном жилище я провел счастливую зиму и чувствовал себя куда более комфортно, чем многие другие офицеры, которые ничего не построили, а жили в палатках, рискуя попасть под удар «северян». В этот период мы питались главным образом солдатским пайком: мукой, засоленной свининой, мерзким беконом, провяленном на угле, и свежей говядиной, которой у нас было в избытке, а также наш рацион дополнялся дичью разных видов. Сахар, кофе и меньшая часть рациона были хороши, но овощей у нас не было, а несколько банок консервов и немного овощей, хранившихся у маркитанта, слишком дорого стоили, чтобы ими можно было себя порадовать. Так что за все время, что я прожил в Форте Дункан и подчиненных ему лагерях - почти шестнадцать месяцев - свежие овощи были практически недоступны.

Дабы предотвратить цингу, мы использовали сок мексиканской агавы, называемой «пульке», и чтобы получить запас этого средства против цинги, мне часто поручали провести отряд около сорока миль, срезать растения, загрузить два или три фургона стеблями и отвезти их в лагерь. Здесь сок выдавливали под грубым прессом и помещали в бутылки, пока он не забродит и не начнет пахнуть хуже тухлых яиц. Каждое утро на утренней перекличке роте раздавали этот перебродивший напиток, и так как в мои обязанности, как младшего офицера, входило присутствовать на этих перекличках и следить за тем, чтобы люди получали свою порцию пульке, я всегда начинал исполнять свой служебный долг с того, что сам выпивал чашку этого отвратительного напитка. Хотя это снадобье было трудно проглотить, его хорошо известные специфические свойства в профилактике и лечении цинги были знакомы всем, поэтому каждый человек в команде выпивал свою долю, несмотря на отвратительный вкус и запах.

Учитывая наше уединение, зима прошла для всех нас очень приятно. Пост был большой, его офицеры были близки друг другу, и у нас происходило много приятных событий. Танцы, скачки и верховая езда заполняли большую часть времени, а случавшиеся время от времени набеги индейцев предоставляли нам более серьезные занятия. Близость индейцев временами делала окружающую местность несколько опасной для отдельных лиц или небольших групп, удалявшихся от форта, но мало кто думал, что дикари осмелятся приблизиться к охраняемому посту. Офицеры, конечно, подвергались риску когда выезжали верхом за пределы форта, имея при себе только личный шестизарядный револьвер, но однажды мы внезапно осознали все те опасности, которым подвергались.

Примерно в середине зимы отряд враждебных Липанов стремительно обошел гарнизон и убил пастуха – демобилизованного барабанщика – в поле зрения от флагштока форта. Конечно, последовало большое волнение. Капитан Дж. Г. Уокер из Конных стрелков немедленно отправился со своей ротой в погоню за индейцами, и мне было приказано сопровождать команду. Неподалеку мы нашли тело парнишки, утыканное стрелами, а рядом с ним - тело красивого молодого индейца, которого юноша, несомненно, убил прежде, чем пал сам. Мы не слишком отстали от индейцев, когда обнаружили тело мальчика, и, имея хороших следопытов и отчетливый след, стали быстро их нагонять, надеясь, что нам удастся схлестнуться с ними, но как только индейцы обнаружили приближающуюся погоню, они направились к Рио-Гранде, переправились на другой берег и оказались в Мексике прежде, чем мы смогли их нагнать. Когда они оказались по ту сторону границы, они вдруг стали очень храбрыми и принялись взывать нас на бой, прекрасно понимая, что международная граница не позволяет нам продолжать преследование. Так что нам пришлось вернуться на пост без награды за наши усилия, если не считать осознания того, что мы сделали все возможное, дабы поймать убийц. В ту же ночь я вместе с лейтенантом Томасом Г. Уильямсом переправился через реку в мексиканскую деревню Пьедрас-Неграс и, подойдя к дому, где проходил большой бал или танцы, обнаружили среди присутствующих двух индейцев, за которыми гнались. Как только они нас заметили, то натянули свои луки для боя, а мы вытащили свои шестизарядники, но мексиканцы быстро окружили индейцев и вытеснили их из дома - или грубого сарая - где проходил «бал», и краснокожие сумели улизнуть. Позже мы узнали кое-что о характере боя, который дал индейцам тот барабанщик, и что его смерть дорого обошлась дикарям, поскольку, помимо убитого индейца, лежавшего рядом с ним, он смертельно ранил еще одного и серьезно ранил третьего – троих тремя выстрелами, которые он успел сделать.

В этот период я решил заняться изучением орнитологии, возможно, подстрекаемый к этому большим количеством ярко окрашенных птиц, обосновавшихся на зимовку вдоль Рио-Гранде, и проводил много свободного времени, ловя особей разных видов при помощи ловушек из палочек, с которыми я без труда добывал почти все разновидности племени пернатых. Ловушки эти были похожи на домики с дверью в виде отверстия, достаточно большого, чтобы через него могла пролезть птица желаемого вида. Внутрь я заманивал их при помощи семян и другой пищи.

Среди различных видов птиц, пойманных таким образом, пересмешники, голубые сойки, малиновки, луговые жаворонки, перепела и ржанки были самыми многочисленными. У них, по-видимому, был более ненасытный аппетит, чем у других видов, или же они были более неосторожны и, следовательно, их было легче поймать. Перемена места жительства, однако, положила конец моим орнитологическим изысканиям, а деятельность иного рода помешала мне возобновить их в последующей жизни.

Зимой на посту находилось немало молодых офицеров, и так как наши отношения с мексиканским комендантом в Пьедрас-Неграс были самыми дружескими, нас часто приглашали на танцы в его дом. Он со своей гостеприимной женой и дочерью приглашали женскую часть элиты Пьедрас—Неграс и предоставляли дом, служивший как официальной, так и личной резиденцией коменданта, в то время как мы, молодые офицеры, обеспечивали балы музыкой и теми сластями и конфетами, которые можно было раздобыть в этом краю.

Обычно мы танцевали в длинном зале на утоптанном земляном полу. Девушки сидели по одну сторону зала, сопровождаемые матерями или старыми дуэньями, а мужчины - по другую. Когда начинала играть музыка, каждый мужчина приглашал на танец ту даму, которую уже выбрали его глаза, и она не имела права отказываться - никакого ангажирования до начала музыки не допускалось. Когда танец, который обычно представлял собой длинный вальс, заканчивался, кавалер усаживал свою партнершу, а затем подходил к небольшой стойке в конце комнаты и покупал своей дульсинее тарелку конфет и сластей. Иногда она принимала их, но чаще всего указывала на свою дуэнью или спутницу, стоящую позади, которая приподнимала передник и ловила в него соскользающее с тарелки угощение. Во время этих танцев соблюдались величайшие приличия, как бы примитивно они ни проводились, и в регионе, столь полностью отрезанном от мира, их влияние, несомненно, в значительной степени способствовало смягчению острых углов среди населения, в большинстве своем состоящем из полукровок.

Жители этого мексиканского фронтира отличались ярко выраженными индейскими чертами, в особенности команчского типа, и так как в них преобладала дикая индейская кровь, то среди них сохранилось мало физических черт испанцев, а преступность была обычным явлением. Испанские завоеватели оставили на северной границе только свои изящные манеры и смирение перед крестом. Символ Христианства ставился на видное место во всех важных местах на дорогах или тропах, и особенно там, где кто-либо был убит; и поскольку индейцы Команчи - сильные и воинственные - опустошали северо-восточную Мексику в последние годы на всем протяжении границы по обе стороны Рио-Гранде, об убийственных последствиях их набегов свидетельствовали бесчисленные кресты. В течение более чем столетия эти кровожадные дикари совершали набеги на поселения и города, и, поскольку мексиканское правительство было слишком слабо, чтобы обеспечить защиту, имущество уничтожалось, женщин и детей похищали или насиловали, а мужчин заставляли смотреть на это в беспомощной агонии, пока смерть не освобождала их. Однако в течение всего этого времени формы и обряды религии, а также вежливые манеры, принятые у испанцев, сохранялись, и почтение к символам христианства всегда преобладало в сознании даже самых невежественных людей.

ГЛАВА III

НАЗНАЧЕНИЕ В ФОРТ РИДИНГ, КАЛИФОРНИЯ - ОПАСНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ - СПАСЕННЫЙ СОЛДАТ - ВСТРЕЧА С ИНДЕЙЦАМИ - ПРИМИТИВНАЯ РЫБАЛКА - ПОКИНУТОЕ СЕЛЕНИЕ - ЛАГЕРЬ НАПРОТИВ ФОРТА ВАНКУВЕР.

В ноябре 1854 года я получил повышение до второго лейтенанта Четвертого пехотного полка, расквартированного в Калифорнии и Орегоне. Чтобы присоединиться к моей роте в Форте Ридинг, Калифорния, я должен был отправиться в Нью-Йорк, служивший отправной точкой и по прибытии туда в мае 1855 года был назначен командовать отрядом рекрутов, предназначенных для зачисления в полки Тихоокеанского побережья и расквартированных на острове Бедлоу. Думаю, что на острове (ныне занятом статуей Свободы, Озаряющей Мир) находилось около трехсот новобранцев. Некоторое время я был с ними единственным офицером, но незадолго до того, как мы отправились в Калифорнию, командиром был назначен лейтенант Фрэнсис Х. Бейтс из Четвертого пехотного полка. В июле 1855 года мы отплыли к Тихоокеанскому побережью, без каких-либо происшествий пересекли Панамский перешеек и в назначенное время высадили наших людей в Казармах Бениша над Сан-Франциско.

Оттуда я отправился к своей роте, дислоцированной в Форте Ридинг и, достигнув этого поста, получил приказ сменить лейтенанта Джона Б. Худа - впоследствии ставшего известным, как выдающийся генерал на службе Конфедерации. Лейтенант Худ командовал личным конным эскортом лейтенанта Р. С. Уильямсона, на которого была возложена обязанность производить такие исследования и изыскания, которые позволили бы определить практическую возможность соединения железной дорогой долины Сакраменто в Калифорнии с рекой Колумбия на Территории Орегон либо через долину Уилламетт, либо (если этот маршрут окажется неосуществимым) через долину реки Де-Шут у подножия склонов Каскадной цепи. Исследование проводилось в соответствии с актом Конгресса, который предусматривал как установление наиболее практичного и экономичного маршрута железной дороги между рекой Миссисипи и Тихим океаном, так и военные и географические исследования к западу от реки Миссисипи.

Форт Ридинг был отправной точкой этой исследовательской экспедиции, и я прибыл туда через четыре или пять дней после того, как отряд под командованием лейтенанта Уильямсона начал свой поход. Его личный эскорт насчитывал около шестидесяти всадников, набранных из рот Первого драгунского полка под командованием лейтенанта Худа, а также около ста человек из Четвертого пехотного и Третьего артиллерийского полков под командованием лейтенанта Горацио Гейтса Гибсона - ныне полковника Третьего артиллерийского полка Соединенных Штатов. Лейтенант Джордж Крук – ныне генерал-майор - был квартирмейстером и интендантом по снабжению экспедиции.

Командиру Форта Ридинг, похоже, не хотелось отпускать меня на замену лейтенанту Худу, поскольку местность, которую предстояло пересечь, кишела индейцами Пит-Ривер, известными своей враждебностью к белым и особенно к небольшим отрядам. Однако мне очень хотелось продолжить свой путь, и я был готов рискнуть; поэтому, получив наконец согласие, я отправился с капралом и двумя всадниками через дикую и необитаемую местность, чтобы, по возможности, догнать лейтенанта Уильямсона. Будучи верхом на лошадях и не обремененные никаким багажом, кроме одеял и небольшого количества галет, кофе и курительного табака, которые мы перевозили на наших скакунах, мы были уверены в успехе, так как всего за один день преодолели расстояние, проделанное отрядом лейтенанта Уильямсона, передвигавшимся пешим порядком, за три.

В первый же день мы добрались до подножия Лассен-Бьютт, где я решил провести ночь возле одинокой лачуги или землянки, недавно сооруженной каким-то стойким пионером. Дул неприятный штормовой ветер, поднявшийся ранним утром. В связи с этим было желательно расположить наш лагерь под самым лучшим укрытием, какое только можно найти, и и мне пришлось потратить какое-то время на поиски подходящего места, но я не нашел ничего лучшего, чем большое упавшее дерево, лежавшее поперек ветра, так что, разбив лагерь с подветренной стороны, мы были бы защищены от ярости бури. Таким образом, место было найдено, и были сделаны приготовления к тому, чтобы провести ночь настолько комфортно, насколько это позволяли обстоятельства.

После того как мы расседлали лошадей, я зашел в хижину, чтобы расспросить о местности, лежащей впереди, и сперва нашел там только солдата из отряда Уильямсона; позже появился и хозяин этого «ранчо». Солдат был оставлен изыскательской партией из-за болезни, ему было приказано вернуться в Форт Ридинг, как только он поправится. Однако с тех пор, как его оставили, его состояние значительно улучшилось, и теперь он умолял меня взять его с собой, на что я в конце концов согласился, при условии, что, если он не сможет за нами угнаться, и мне придется его оставить, ответственность ляжет на него, а не на меня. Это увеличило численность моего отряда до пяти человек и послужило неплохим подкреплением в случае, если мы наткнемся на каких-нибудь враждебных индейцев; но это также наверняка поставило бы меня в неловкое положение, если бы этот человек снова заболел.

Ночью, несмотря на продолжавшуюся бурю, я выспался очень крепким и освежающим сном за защитным бревном, где мы разбили наш лагерь, и на следующее утро днем мы возобновили наше путешествие, подкрепившись завтраком из кофе и галет. Я обошел вокруг подножия Лассен-Бьютт, а оттуда вниз по Хэт-Крик, все время следуя по следу, оставленному отрядом лейтенанта Уильямсона. Около полудня солдат, которого я подобрал в моем первом лагере, абсолютно выбился из сил и не мог идти дальше. Как оговаривалось, когда я согласился взять его с собой, я имел право бросить его, но, когда дело дошло до практики, я не смог решиться на это. Найдя хорошее место недалеко от тропы, один из моих людей вызвался оставаться с больным, пока тот не умрет; и мы оставили их там с щедрым запасом галет и кофе, полагая, что никогда больше не увидим заболевшего. Так я лишился этого неожиданного подкрепления, а вместе с ним и еще одного человека.

С моим уменьшившимся отрядом я возобновил путь и шел по нему до четырех часов пополудни, когда мы услышали звуки голосов, и капрал, думая, что мы приближаемся к отряду лейтенанта Уильямсона, был так обрадован ожиданием встречи, что хотел выстрелить из мушкета в знак своего восторга. Однако я помешал ему сделать это, и мы продолжили осторожно и без спешки исследовать происхождение звучавших впереди звуков. Не успели мы отойти далеко, как я обнаружил, что источником шума является отряд индейцев Пит-Ривер, которые напали на след экспедиции и шли по нему, несомненно, с недобрыми намерениями. Сойдя с лошади, я пересчитал следы мокасин, чтобы определить число индейцев, и обнаружил, что их около тридцати, а затем осторожно последовал за ними, но без особых затруднений, так как скорость их движения указывала на то, что они хотят обогнать отряд лейтенанта Уильямсона, что сделало их менее настороженными, чем обычно, относительно возможных преследователей. Пройдя по тропе почти до заката, я счел благоразумным остановиться на ночлег и отошел на некоторое расстояние, где, укрывшись в густых зарослях леса, мы разбили лагерь.

Поскольку со мной теперь было только двое мужчин, я немного нервничал, поэтому не разрешил разводить костры, и в результате наш ужин состоял только из галет. Я провел тревожную ночь, но, кроме наших собственных треволнений, нас ничто не побеспокоило, так как индейцы были слишком заинтересованы догнать впереди идущую группу, чтобы оглядываться в поисках возможных жертв у себя в тылу. После состоящего из галет завтрака мы снова двинулись по тропе и прошли совсем немного, как, услышав голоса индейцев, сразу перешли на более медленный шаг, чтобы случайно не догнать их.

Большая часть тропы, по которой мы шли утром, проходила по чрезвычайно неровной лавовой формации – застывшим лавовым пластам, о которых часто писали во время Модокской войны 1873 года. Поверхность этих пластов была тверда, как камень, и большой отряд Уильямсона почти не оставил следов на их поверхности, присутствовали лишь смутные признаки того, что они здесь прошли. Путем тщательных и частых осмотров нам удалось проследить его путь без особых задержек и, не будучи обнаруженными индейцами, около полудня, миновав эти пласты лавы, мы спустились в долину Хэт-Крик, немного ниже того места, где она выходит из второго каньона, и выше ее впадения в Пит-Ривер. Как только мы достигли плодородной почвы долины, то обнаружили хорошо очерченную тропу Уильямсона, глубоко врезанную в мягкий суглинок и идущую через полевые цветы и пышную траву, плотным ковром устилавших землю.

Когда мы добрались до этой восхитительной местности, то ехали весьма быстро. По мере нашего продвижения вперед через холмы и долину тропа становилась все более и более отчетливой. И вдруг я внезапно увидел перед собой индейцев Пит-Ривер.

Это заставило нас остановиться и поспешно выхватить и зарядить наши ружья и шестизарядники, готовясь, таким образом, к худшему. Я взглянул на отряд в бинокль. Индейцы находились в полумиле или чуть дальше перед нами и насчитывали около тридцати человек, вооруженных только луками и стрелами. Наблюдая за нами, они демонстрировали дружелюбие, но я вовсе не питал безоговорочной веры в индейцев Пит-Ривер в тот период заселения нашей страны, и особенно в этой дикой местности, поэтому после «военного совета» с капралом и солдатом я решил продвинуться к точке, находящейся примерно в двухстах ярдах от отряда, где, полагаясь скорее на скорость наших лошадей, чем на мирные намерения дикарей, я надеялся обойти их и выйти на тропу уже за ними. Поскольку они шли пешком, то не могли легко нас догнать, а так как их стрелы были годны для дальности всего около шестидесяти ярдов, я не опасался какого-либо материального ущерба в этом плане.

Достигнув места, выбранного для нашего флангового движения, мы бросились влево от тропы, через самую широкую часть долины, и, пришпоривая лошадей, быстро миновали индейцев, но я заметил, что те, казалось, вовсе не были обеспокоены этим маневром, и вскоре понял, что это безразличие было вызвано тем, что мы не могли пересечь Хэт-Крик - глубокий ручей с отвесными берегами, слишком широкий, чтобы наши лошади могли через него перепрыгнуть. Поэтому мы были вынуждены остановиться, и индейцы снова стали демонстрировать свою дружбу, некоторые даже вошли в ручей, чтобы показать, что они находятся у брода. Успокоенные таким образом, мы вновь обрели уверенность и смело переправились через реку, проехав прямо между краснокожими. Когда мы добрались до обрыва на другой стороне ручья, я посмотрел вниз, в долину Пит-Ривер и ясно увидел лагерь экспедиционной группы. Его близость, несомненно, и обусловила миролюбивое поведение этих индейцев. Возможно, единственное, что нас спасло - это неведение индейцев того, что мы находимся у них в тылу, пока мы не наткнулись на них почти в пределах видимости большого отряда под командованием Уильямсона.

Индейцы Пит-Ривер в те времена были очень враждебны, и в течение многих последующих лет их вероломство и жестокость приносили несчастья и страдания белым поселенцам, которые рисковали своей жизнью в поисках дома и богатства в диком и удаленном краю, по которому бродили эти дикари. Вскоре после того, как отряд Уильямсона прошел через их страну, правительство было вынуждено направить в нее значительные силы, чтобы держать этих индейцев под контролем. Результатом этого стал жестокий бой - в результате которого погибло много людей - между индейцами и отрядом наших войск под командованием лейтенанта Джорджа Крука. В конце концов, конфликт завершился созданием военного поста в непосредственной близости от поля битвы для постоянной оккупации этой части страны.

С моего сердца упала тяжелая ноша, когда я оказался так близко от лагеря Уильямсона, к которому присоединился 4 августа 1855 года, получив теплый прием от офицеров. Во второй половине дня я освободил лейтенанта Худа от командования личным эскортом, и ему было приказано вернуться с двенадцатью всадниками по той тропе, по которой прошел я. Я указал ему на карте место, где он найдет двух мужчин, оставшихся на обочине тро

⇐ Предыдущая 123 4 5 Следующая ⇒