Часть III. Беглец 3 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 32 из 37Следующая ⇒

— Ты? — вот этого Марков никак не ожидал и поэтому слегка растерялся.

— Я. Только не спрашивай меня — зачем и почему. Это наши личные разборки, тебя не касаются.

Марков усмехнулся и почесал затылок:

— Что-то, Сережа, не пойму я тебя. То ты, как говоришь, нам ее сливаешь, то теперь из «Крестов» тянешь.

Сергей нахмурился и отвернулся:

— Она беременная от меня. Ей родить нужно по-человечески.

Марков долго молчал, наконец сказал, словно сделал над собой усилие:

— Ну, предположим, об этом пункте можно подумать. Я ничего не обещаю, я говорю — можно подумать. Какой тебе интерес «расклад» давать — тебя же тоже сажать придется. К слову сказать, тюрьма по тебе и без твоих раскладов плачет… Челищев покачал головой и зло оскалился:

— Не понти, Степа… Если бы у тебя что-то реальное на меня было — ты бы давно уже посадил… Что, не так? Так… А у тебя ничего нет, кроме слухов и сплетен, которые к делу не подошьешь. И поскольку анашу со ржавой финкой вместе мне в карман тебе подкидывать впадло, посадить меня для тебя пока нереально. Степа ничего не ответил, и Сергей продолжал:

— Поэтому второе мое условие — дай мне уйти, когда я тебе все отдам.

Они стояли, глядя друг другу в глаза, и сами не заметили, как перешли на шепот. — Уйти? От себя все равно не уйдешь. Помнишь, как кончил Раскольников?

— Это все литература, Степа, ты за меня не беспокойся, я сам о себе позабочусь. Ты пойми, то, что я тебе расскажу, ни один агент никогда не скажет. Ты про «золотой эшелон» слышал? А про авизовки?

Степа вскинул голову — пущенные Сергеем шары явно достигли цели.

Марков молчал больше минуты, размышляя и нервно покусывая нижнюю губу. Наконец Степа вздохнул и посмотрел Сергею в глаза:

— Ты же знаешь, такие сделки нашим законодательством не предусмотрены…

— Степа, только не надо меня лечить, я ведь тоже в системе работал, знаю, как и что у нас предусмотрено — на бумаге и в жизни.

Марков кивнул:

— Ну, если ты систему вспомнил, то сам понимаешь, один я все равно такие решения принять не могу.

— Понимаю, — тыльной стороной ладони Сергей стер пот со лба. — Ты, Степа, тоже имей в виду — чем больше будет круг посвященных, тем больше у тебя шансов поздравить «убойщиков» еще с одним глухарем — со мной, в виде тушки потерпевшего.

— Кудасов тебя устроит? Сергей медленно кивнул:

— Устроит. О гарантиях говорить не будем — мне достаточно твоего слова. Когда дашь ответ?

— Сегодня пятница, — наморщил лоб Степа. — Давай в понедельник, чтобы оно реально было. В шесть вечера, на старом месте.

— Идет, — Сергей кивнул, быстро повернулся и зашагал в сторону Литейного моста.

Оставшись один у памятника вождю мирового пролетариата, Степа сел на лавочку, с отвращением закурил вонючую сырую сигарету и, глядя на синеватый дым, невольно окунулся в грустные воспоминания о тех временах, когда Серега Челищев казался ему настоящим парнем и если не другом, то, по крайней мере, в чем-то примером для подражания.

Степа Марков поступил на юридический факультет Ленинградского университета на год позже Челищева и сразу попал в так называемую «ментовскую» группу. На юрфаке тогда экспериментировали, и решено было создать специальную группу из двадцати пяти ребят, которые после выпуска должны были влиться в славные ряды ленинградской милиции. За годы учебы Степа с Сергеем сталкивался редко, хотя, конечно, знал его (а не знать Челищева было трудно — чемпион университета по дзюдо, отличник и бабник, он был весьма яркой фигурой на факультете). Степа же учился средне, особо шумным успехом у девчонок не пользовался и вообще старался держаться в тени, стесняясь своей бедноватой по «универским» мерам одежды.

Воспитывался Степа Марков без отца, и его мать — инженер второй категории закрытого конструкторского бюро — всю жизнь выбивалась из сил, стараясь дать сыну образование, да, видно, оттого надорвалась и тихо угасла, когда Степа заканчивал пятый курс. Поскольку у Маркова не было вообще никакого блата, распределение он получил «на землю» — в отдел уголовного розыска районного управления внутренних дел.

Степа был настоящим романтиком, с восторженной верой в победу в бескомпромиссной борьбе с поднимающей голову уголовщиной. Работа «земельным опером» быстро развеяла романтическую дурь. Прощание с книжно-детективными мечтами началось со знаменитой истории об орле-похитителе. На «земле» Степиного РУВД завелась шайка, промышлявшая срыванием шапок с голов прохожих. Заявления от потерпевших посыпались в ОУР настоящим осенним листопадом, и, пожалуй, из всех оперов один только стажер Марков горел стремлением поднять все эти глухари. Остальные коллеги каждый день мрачно пили водку, успокаивая напряженные грядущей проверкой нервы. Спасение пришло неожиданно — один из терпил вдруг сказал, что перед тем, как кто-то невидимый в темноте сзади сдернул у него с головы шапку, послышалось ему хлопанье больших крыльев где-то наверху… С того терпилы взяли показания всех, на ком висели эти проклятые шапки. На основании слов заявителя была выдвинута «блестящая версия» о том, что шапки с прохожих срывал принимавший их за добычу орел, залетевший в Ленинград, а раз так — то в возбуждении уголовных дел можно было смело отказывать…

По итогам нормально прошедшей проверки в РУВД перед операми выступил районный прокурор по кличке Ежик (он был знаменит тем, что в обеденные перерывы всегда принимал сердечные капли, запивая их стаканом портвейна, а по всем служебным делам непременно советовался с женой, учительницей литературы), который коснулся, в частности, ситуации с орлом, деликатно намекнув, что на птицу можно свалить три, ну пять шапок, но ведь не двадцать же, потому что где-то ведь должно быть и гнездо… Степа попытался тогда высказать свое мнение по орлу и шапкам. Кончилось это крайним обострением отношений с коллегами. Нет, они не стали делать пацану подлянок, но и всерьез его уже не воспринимали.

— Может, ты и станешь настоящим ментом, Степа, но только в том случае, если начнешь, как старшие товарищи, пить все, что горит, и все, что шипит, — смеясь, говорили ему опера. А к пьяным Степа так и не смог привыкнуть. Стыдно было бы ему беседовать с потерпевшими, пряча красные с перепоя глаза и убирая под стол трясущиеся потные руки. Постепенно в отделе к Степе привыкли, держали за своеобразного юродивого, спихивая на него все возможные глухари. К удивлению коллег, Степа умудрился «поднять» некоторые из них, что, естественно, популярности в коллективе ему не прибавило. Маркова с завидным постоянством на каждом собрании начали склонять за плохо оформленные бумаги, за состояние картотеки, за убогий вид конспектов по марксистско-ленинской подготовке… Степа только крепче стискивал зубы.

В конце 1988 года на Степиной «земле» случилось убийство известного антиквара Варфоломеева. Дело это на первый взгляд представлялось типичным глухарем, но Степа, заручившись поддержкой Гоши Субботина — старшего опера «убойного цеха» главка, решил все-таки пройтись по связям старичка. Антикварщик, как оказалось, водил компанию с очень известными в городе людьми… После допроса одного из знакомых Варфоломеева — начальника цеха обувной фабрики Криницына — заглянула к Степе в кабинет уважаемая в райуправлении начальник ИДН[9], майор милиции Клавдия Алексеевна Папиро.

Клавдия Алексеевна была знойной женщиной лет сорока. Ее тугой зад, обтянутый серой милицейской юбкой, смущал даже оперов. Фамилия у Клавдии Алексеевны осталась от мужа, адвоката областной коллегии Александра Самуиловича Папиро. Клавдия Алексеевна говорила, что развелась с мужем по «идеологическим» соображениям: все знали, что Александр Самуилович, имея жену — начальника ИДН, защищал по уголовным делам несовершеннолетних. Впрочем, в РУВД ходили и другие слухи о причинах развода: якобы однажды адвокат Папиро, совершенно не вовремя вернувшись домой, увидел свою жену — майора Клавдию Папиро — на ковре с двумя голыми и абсолютно пьяными молодыми участковыми. На майоре Папиро из одежды была только пристроенная меж грудей полевая сумка, на которой стояла начатая бутылка вермута.

«Все, Клавдия, — с ударением на последний слог якобы сказал тогда Александр Самуилович. — Это переполнило чашу моего терпения, потому что перешло границы приличия…»

— Степа-Степушка, — сказала Клавдия Алексеевна. — Ты, говорят, как-то очень грубо с Криницыным побеседовал… Это может иметь нежелательный резонанс для всего управления… Ты ведь парень сообразительный.

В принципе, Степа формально мог послать начальницу ИДН подальше и посоветовать не лезть не в свои дела, но все знали, что ее трахает начальник РУВД, поэтому к майору Папиро относились как к неофициальному заместителю начальника…

Степа кивнул и пообещал принять намек к сведению, но не принял, и вскоре в отношении Криницына было возбуждено дело о хищении, выделенное в отдельное производство.

Папиро зашла к Степану снова и говорила уже совсем не так ласково и женственно, как в первый раз:

— Слушай, ты, Пинкертон, ты бы лучше убийства раскрывал, а не портил показатели району, высасывая мифические преступления из пальца… И про мафию нечего выдумывать, нет ее у нас в стране…

Через два месяца уголовное дело в отношении Криницына было прекращено, так как часть материалов потерялась в канцелярии следственного отдела, — секретарше за это даже объявили выговор.

Выйдя из тюрьмы, Криницын в сопровождении двух амбалов заявился к Степе в кабинет и сказал с порога:

— Слушай, Марков, ты, конечно, правильный мент, но если будешь таким же твердолобым, то не получится из тебя Нат Пинкертон.

Степа, конечно же, сразу вспомнил, что Пинкертоном его уже называла Клавдия Алексеевна. Похоже, Криницын упомянул эту фамилию не случайно — намекал на свои связи…

— Как вас следует понимать? — откинулся на спинку стула Марков.

— Как человека, который оказывает тебе любезность.

Криницын вышел не попрощавшись, и один из амбалов, по-доброму улыбаясь, положил Степе на стол металлическую ручку от двери его кабинета, завязанную хитрым узлом.

— Внизу валялась, — объяснил амбал и загоготал…

Степа завелся и, будучи лишенным возможности нормально отработать связи Варфоломеева, начал подробно перепроверять обстоятельства убийства антиквара. Вот тут и замаячила за трупом старичка тень некого Антибиотика, о котором Марков услышал тогда впервые… Доработать ему не дали — вскоре оперуполномоченный Марков вместе со старшим опером Субботиным был командирован в Читу.

— Плюнь ты, Степа, не бери в голову, — утешал Маркова в плацкартном вагоне Субботин — как всегда слегка пьяный, но до синевы выбритый и пахнущий дорогим одеколоном. — Когда-нибудь раскрутим и эту мокруху. Сейчас-то тоже едем убийство поднимать…

Степа хмыкнул. Из Читы они должны были доставить студента-неудачника, пырнувшего ножом своего соперника на дискотеке Горного института и теперь скрывавшегося от следствия.

— А на Клаву эту — положи с прибором, — продолжал Гоша, прихлебывая коньяк из стакана в железнодорожном подстаканнике. — Она очко начальству вылизывает, вот и хлещется… Переживем…

Вернувшись из Читы, Марков опять взялся по-тихому за дело Варфоломеева, но тут через несколько дней к нему в РУВД приехал следователь из горпрокуратуры Сергей Челищев, который, вызвав Степу на улицу, рассказал ему удивительные вещи. Формально дело Варфоломеева контролировала горпрокуратура, а именно — приятель Челищева Андрей Румянцев. От него Сергей и узнал о том, что на Маркова пошли официальные жалобы от людей, занимающих в городе очень высокое положение. Челищев помнил Маркова по факультету, потому не поленился предупредить его и даже научил, как лучше выкарабкиваться из говна, в котором Степу топили. Только благодаря Сергею и его советам для Степы все закончилось выговором с занесением в личное дело и легким испугом. В те времена отправить опера в Нижний Тагил было даже проще, чем посадить вора-рецидивиста. Задавленные требованиями «нормальной» статистики, опера были вынуждены мухлевать, у каждого было по нескольку так называемых «поджопных» материалов, обнаружив которые, любая проверка могла тут же ходатайствовать о возбуждении уголовного дела…

К убийству Варфоломеева Степе вернуться так и не удалось, и он начал понемногу закисать в своем РУВД, заваленный глухими квартирными кражами, пока не пригласил его к себе на работу начальник отдела ОРБ Никита Кудасов. ОРБ — оперативно-розыскное бюро — возникло на базе так называемого Шестого управления, призванного бороться с организованной преступностью, о которой в стране только начинали говорить… Ребята у Кудасова подобрались отличные, работали по пятнадцать часов в сутки без выходных, но очень скоро Степе пришлось убедиться, что и в этом элитарном подразделении царствует Его Величество Милицейский Палочный Показатель, превращавший борьбу с лидерами организованной преступности в подобие соревнования велосипеда и «мерседеса». Тем не менее что-то сделать все же удавалось, и именно Степе выпало в 1990 году задержать Валерия Ледогорова — ближайшую связь Антибиотика. Ледогоров на допросах-держался нагло, на вопросы не отвечал, а однажды, усмехнувшись Степе прямо в лицо, прошептал:

— Марков, ты плохо кончишь…

Силу и мощь империи Антибиотика Степа в полной мере смог оценить летом 1992 года, когда и сам Ледогоров, и тридцать его братков, задержанных одновременно с ним, очень скоро оказались на свободе. Женщине-прокурору, поддерживавшей обвинение в суде, во время процесса однажды вечером проломили на улице голову, судьи оказались догадливыми и вынесли бандитам на удивление мягкие приговоры.

Иногда Степу охватывало настоящее отчаяние, и ему начинали казаться бесполезными попытки борьбы с теневым государством внутри государства. Пережить эти тяжелые минуты ему помогали ребята, работавшие рядом, такие же фанатики-энтузиасты, как и сам Степа. Марков частенько виделся с Челищевым, ему очень нравился этот красивый, образованный и сильный парень, Степа даже пытался подражать Сергею в манере говорить о серьезных вещах, насмешливо щурясь… Может быть, именно в силу этой симпатии так болезненно переживал Степа информацию о том, что Челищев, уйдя из прокуратуры, стал работать на Антибиотика. Марков никак не ожидал от Сергея такого финта ушами. После этого Степа стал еще более замкнутым и начал часто ловить себя на том, что перестал доверять многим своим коллегам даже внутри ОРБ…

…Марков сидел на лавочке у памятника Ленину перед Финляндским вокзалом, курил и размышлял о совершенно неожиданном предложении, которое сделал ему Челищев. Сергей выглядел плохо — поседел наполовину, если не больше, вокруг глаз расплескалась чернота, а в самих глазах было столько сдерживаемой боли, что Степа впервые задумался о том, что история «оборотня» Челищева была, пожалуй, совсем не простой… Не мог такой парень, как Сергей, в одночасье превратиться из нормального следака в бандита, даже если Званцев-Адвокат и был его другом детства… Должны быть еще какие-то причины. Степа досадливо закряхтел, вспоминая, как оттолкнул минувшей осенью Сергея от себя, как не пожелал с ним просто поговорить по-человечески…

«Ладно, поговорим еще, если Серый не врал, а похоже, он действительно говорил искренне, — у нас будет много общих тем для разговора… Может, это Званцева его втянула? Красивая баба, но неужели Серега из-за нее голову потерял?… Надо будет пробить его в понедельник…» Марков затоптал окурок и, сутулясь на холодном ветру, побежал к трамвайной остановке. Степа даже не подозревал, что с Сергеем Челищевым ему больше не доведется увидеться никогда. По крайней мере на этой грешной земле…

В понедельник, за пять минут до назначенного Марковым времени, Челищев уже бродил на Финляндском вокзале у лотков с книгами. Настроение у Сергея было неважное. Несколько часов назад управляющий банка «Отечество» Карл Фридрихович Филь представил его Елене Красильниковой как нового юрисконсульта и попросил «любить, жаловать и всячески помогать». Лена Красильникова была молодой и довольно миловидной женщиной, которую можно было бы назвать красивой, если бы она одевалась чуть подороже и если бы вокруг ее глаз было меньше преждевременных морщин…

Челищев пригласил Лену на чашку кофе в буфет, шутил, легко ухаживал, а она смотрела на него с беззащитной доверчивостью ребенка, которого еще не окончательно успела озлобить жизнь своими жестокими ударами… Когда-то Лена училась в «Финэке», но вышла замуж за офицера, и институт пришлось бросить, потом гарнизонные скитания, все учащавшиеся запои мужа, изверившегося в армии и своей стране. Развод облегчения не дал — Лена с дочкой вернулись в Ленинград, жили в оставшейся от бабушки комнате огромной коммунальной квартиры, расселять которую никто не собирался. Работы не было. Лена с отчаяния всерьез стала подумывать о выходе «на панель», но тут одна ее давняя знакомая замолвила за нее словечко перед Карлом Фридриховичем, и Красильникову взяли операционисткой в банк. Сергей вспоминал ее глаза и чувствовал себя человеком, готовящимся обмануть ребенка…

Степа задерживался. Когда прошло сорок пять минут после назначенного срока, Сергей пошел к телефонам-автоматам. У Степы на звонок никто не отвечал.

«Странно… Может быть, передумал? Да нет, Степа все равно пришел бы и сказал — не тот это человек, чтобы просто так не прийти на встречу… Что-то случилось…»

Дурное предчувствие заворочалось в груди, заставив сердце Челищева сбиться с нормального ритма и неприятно заныть… Через полчаса Сергей перезвонил снова. Снова долго никто не отвечал, Челищев уже хотел было положить трубку, когда услышал вдруг незнакомый голос:

— Да, слушаю…

— Маркова Степу позовите пожалуйста! Человек в «Большом доме» после небольшой паузы осторожно кашлянул и переспросил:

— Маркова? А… кто его спрашивает?

— Его хороший знакомый, — ответил Челищев. — У нас с ним встреча назначена. Степа знает, где и с кем… На другом конце провода тяжело вздохнули:

— Погиб Марков. С вами могу встретиться я.

— Как погиб? — ошарашенно переспросил Сергей. — Когда? Мы же с ним…

— Вчера, — ответил незнакомец, — При исполнении служебных обязанностей. Смертью героя. Мы будем с вами встречаться? Как вас зовут?

— Спасибо, до свидания. — Челищев повесил трубку и долго смотрел на неподвижный телефонный диск.

Что произошло? Почему Степа погиб именно сейчас? Сергей вдруг вспомнил, как Антибиотик во время последней беседы спрашивал его о Маркове и намекал на то, что Степа стал мешать. «Как кость в горле», — сказал тогда о нем Виктор Палыч… «Неужели эта старая сволочь опять меня опередила? Надо кончать с ним, он словно чует…» От ненависти и отчаяния глаза Челищева стали заволакиваться красным туманом, а во рту почувствовался привкус крови. Выдохнув резко, с пристоном, Сергей со всей силы кулаком ударил по телефонному аппарату. Боль в разбитых костяшках пальцев отрезвила его. Сгорбившись, как старик, Челищев побрел к машине.

«Степа погиб, значит, все нужно срочно менять, весь план летит к черту…»

Челищев горько усмехнулся: он проработал в правоохранительной системе семь лет, и, как оказалось, у него был только один знакомый мент, кому он мог полностью довериться…

Сергей не мог даже предположить, что старший оперуполномоченный из пятнадцатого отдела ОРБ Степан Марков погиб из-за глупой самонадеянности одного их общего знакомого — Валеры Чернова. Антибиотик на этот раз был ни при чем, это была ситуация, когда дурак становится опаснее диверсанта…

В воскресенье Степа дежурил по отделу. Марков был даже рад этому дежурству — у него накопилось изрядное количество финансовой документации, в которой давно уже нужно было поковыряться, но в обычный рабочий день это сделать было трудно — в одной комнате терлось друг о друга столько народу, что и бумаги-то по-человечески на столе не разложить… От руководства по ОРБ дежурил Валера Чернов — это было его первое заступление ответственным дежурным. Всего неделю назад его повысили в должности, Валера стал замначальника семнадцатого отдела и, как все новоиспеченные начальники, жаждал возможности отличиться…

Около двадцати ноль-ноль на контактный телефон ОРБ пришла информация об адресе, в котором скрывается некая Марина Арипова, находящаяся в розыске уже полгода. Арипова была генеральным директором фирмы «Кипарис» — нормальной пирамидальной структуры, которая брала деньги у доверчивых граждан и обещала вернуть с процентами, превышающими во много раз сами вклады. Когда на счетах «Кипариса» осели миллионы, Арипова исчезла. Обманутые вкладчики устраивали митинги и организовывали какие-то комитеты… Городская пресса подняла большой шум. В многочисленных публикациях Арипову называли даже «злым финансовым гением», хотя было очень сомнительно, чтобы эта двадцатичетырехлетняя телка из Вологды могла сама придумать и осуществить такую аферу. Скорее, она была просто ширмой, за которой работали куда более серьезные люди… Как бы то ни было, но Арипова находилась в розыске, и то, что ее случайно опознал на улице один из вкладчиков (мало того что опознал — еще и отследил до дома, до дверей квартиры!), было большой удачей. Чернов уже видел заголовки статей на первых полосах питерских газет и предвкушал сладкое пожинание лавров. Все складывалось так удачно…

«Только бы из района не опередили», — эта мысль подстегнула Чернова, заставила его торопиться. Он выскочил в коридор, начал дергать двери кабинетов… Первым, кто попался ему на глаза, был Степа Марков.

— Так, Марков, быстро собирайся, смотаемся в адрес на Вторую Красноармейскую, нужно бабу одну задержать, пока она не «соскочила»!

— А что за баба-то? — спросил со вздохом только что разложивший все свои бумаги Степа.

— Мошенница! — Чернов подмигнул Маркову и по-начальнически стал его торопить: — Ну, живее, живее, чего копаешься!

— СОБР будем заказывать? — Степа начал быстро убирать бумаги в сейф. Чернов, стоя в дверях, хлопнул себя ладонями по ляжкам и расхохотался:

— Какой, в жопу, СОБР, людей только смешить — из-за одной девки… Возьмем мою машину — ты, я, Гришка Данилевский водилой — что, не управимся? Живее, живее!

— Сейчас, — кивнул Степа. — Бронежилет вот только надену… Чернов выразительно повертел пальцем у виска:

— Давай, бери, бери… Ты еще пулемет возьми — на бабу… Все-таки правду говорят, что у вас в отделе с головами-то непорядок… Ладно, шевелись быстрее, я внизу тебя в машине жду.

Бронежилет Марков все-таки надел, потому что Никита Кудасов каждый день неустанно повторял всем операм: «На любое дело, в любой адрес — обязательно только с бронежилетами. Пусть, кто хочет, смеется… А я хочу вас видеть живыми и здоровыми».

Уже уходя из кабинета, Степа решил все-таки звякнуть на всякий случай дежурному в свое бывшее РУВД — Вторая Красноармейская была как раз их «землей». Как ни странно, у дежурного не было занято; более того, оказалось, что дежурит Гера Фоменко, старый Степин кореш. Марков вкратце обрисовал Гене ситуацию и торопливо попросил:

— Геныч, если не очень влом — пришли к адресу гэзэшников, мало ли что… Это же от вас совсем недалеко, через улицу всего… Хрен его знает, что там за хата, мы ее даже и не пробивали.

Фоменко ничего твердо гарантировать не стал, но по старой памяти обещал постараться…

Дежурная «Волга» влетела на Вторую Красноармейскую около двадцати одного ноль-ноль.

— Так, — важно сказал Чернов, когда машина остановилась у нужного подъезда. — Значит, Марков — старший, Данилевский — на подхвате. Давайте там особо не церемоньтесь — за рога и в стойло, по-быстрому. Думаю, вдвоем справитесь с девушкой — вы ж у нас спортсмены, «качки», так сказать… Ну, а я тут на связи побуду. Если что — кричите. — И Валера хохотнул, довольный своей шуткой.

Марков с Данилевским вошли в подъезд и поднялись на третий этаж. У невзрачной двери квартиры номер сорок три они остановились и тихонько щелкнули затворами своих «пээмов». Марков кивнул, и Гриша Данилевский нажал на кнопку звонка. В квартире послышался шум и торопливые шаги к двери.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Это сосед ваш снизу, из тридцать девятой, вы нас затапливаете, — ответил Степа сердито.

За дверью начали щелкать замками.

— А у нас вроде ничего не течет, — сказала удивленно молодая женщина, появляясь на пороге. Степа договорить ей не дал, втолкнул в глубь квартиры, шепотом командуя:

— К стене! Тихо, милиция! Есть кто в хате?! Арипова открыла рот от ужаса и замотала головой:

— Нет, что вы, никого тут нет, это какая-то ошибка!

Но она кричала как-то нарочито громко, и это не понравилось Степе. Кивнув Данилевскому на Арипову, Марков решил осмотреть квартиру. Он приблизился к закрытой двери в спальню и левой рукой резко толкнул ее. Последнее, что увидел в своей жизни Степа Марков, было дуло восьмизарядного американского помпового ружья. Марков даже успел выстрелить, но его пуля лишь чиркнула по шее парня, который зарядом картечи снес Степе полголовы. В комнате находились двое «казанцев», «курировавших» Арипову, кстати, тоже наполовину татарку. Эта троица скрывалась вместе, большой и дружной семьей, уже давно, на парнях висело «мокрое», поэтому с оружием они не расставались даже ночью…

Тело Маркова откинуло назад, в прихожую. Данилевский пригнулся, но выстрелить не успел — картечь из второго ружья разворотила ему грудную клетку и перебила горло Ариповой…

Чернов, услышав выстрелы, так растерялся, что побежал наверх, даже забыв достать ствол из наплечки. Увидев выскочивших из сорок третьей квартиры двух заросших мужиков с короткими ружьями в руках, Валера оцепенел и поднял руки. Вид у него был настолько жалкий, что убегавшие бандиты даже не заподозрили в нем мента.

— Грохни, — предложил на бегу один из «казанцев» напарнику.

— И так шумно, он — овца, не при делах, — все это Валера успел услышать перед тем, как тяжелый приклад коротко, но очень больно ударил его в лоб. Валера сел на задницу, но сознание не потерял. Он сидел и думал о том, что теперь всей его так хорошо начинавшейся карьере наступил конец. Это было настолько обидно, что у Валеры даже прошла боль.

Бандиты выскочили из подъезда и нарвались на гэзэшников, которых Гена Фоменко все-таки направил в адрес. «Казанцы» успели выстрелить еще по одному разу и получили в ответ автоматные очереди. Один был убит сразу, а второй, с пулей в животе, успел заскочить обратно в подъезд. Непонятно, на что он надеялся, может быть, хотел дворами уйти или чердаком… Это был тот, кто пожалел Чернова, не стал его убивать. На лестничном пролете бандит выронил ружье и, схватившись руками за живот, начал оседать на ступеньки. Валера увидел его умоляющие глаза, которые уже начали подергиваться мутной пеленой боли, и выстрелил прямо в них несколько раз подряд, лихорадочно приговаривая:

— Это тебе за овцу, за овцу, за овцу!!!

Так погибли Степа Марков, Гриша Данилевский. Были убиты и Марина Арипова, и двое бандитов, установить личности которых не представилось возможным.

Чернова не обманули первые, радужные, предчувствия — бойня на Второй Красноармейской действительно попала во вторник на первые полосы всех самых крупных питерских газет. Во всех материалах главным героем был представлен руководитель операции заместитель начальника семнадцатого отдела ОРБ Валерий Чернов, лишь благодаря мастерству и героизму которого бандиты, устроившие на своей квартире засаду, не ушли от возмездия…

Позже, в ходе служебного расследования, Чернов рассказал, что СОБР на задержание брать не стали, так как те были необходимы в резерве для возможного использования дежурным нарядом УУРа, по линии которого в тот вечер было совершено несколько тяжких преступлений, но зато именно он, Чернов, распорядился, чтобы Марков позвонил в РУВД и попросил помощи у местных гэзэшников. Глубоко копать служебная проверка не стала…

Сергей Челищев, конечно, не знал обо всех этих обстоятельствах. Гибель Степы перевернула все его расчеты, и Сергей принял решение срочно выехать под Лугу, на хуторок Федосеича, где он отлеживался после своего февральского запоя.

Реально в Лугу ему удалось выбраться только во второй половине следующего дня. Антибиотик по случаю гибели Маркова был в прекрасном настроении, он собрал все газетные вырезки и с наслаждением перечитывал их, потягивая неизменную «Хванчкару». Челищев сказал Виктору Палычу, что собирается немного отдохнуть на природе, и старик возражать не стал, лишь напомнил, чтобы Сергей не забывал про банк «Отечество» и операционистку Лену; до запуска операции с авизовками оставалось чуть меньше двух недель…

Челищев вызвонил Выдрина, страшно обрадовавшегося появлению пропавшего шефа, пересел в условленном месте со своего «джипа» на Сашкину «девятку» и велел гнать до Луги. Почти всю дорогу Челищев молчал, угрюмо глядя на дорогу перед собой, и Выдрин, почувствовав его настроение, не беспокоил Сергея никакими расспросами. Челищев курил сигарету за сигаретой, вспоминал Степу Маркова и время от времени невнятно мычал от внутренней боли. Челищеву было совсем плохо, он думал о том, что несет всем вокруг себя только горе и смерть…

Когда до хуторка Федосеича оставалось километров десять, Сергей взглянул на Сашка и сказал:

— Саня, дела пошли совсем невесело, ты слушай меня, не перебивай… Примерно через месяц тебе нужно будет уехать из города, спрятаться, так что готовься… Маму с собой заберешь, деньгами и документами я обеспечу. И не спрашивай меня ни о чем — все, что можно будет, я тебе сам скажу. Только уехать вам надо будет обязательно — это вопрос жизни и смерти, и не только моей, но и твоей, и еще многих других людей.

Выдрин даже пригнулся к рулю от неожиданности, долго молчал и наконец спросил:

— Уезжать навсегда придется?

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 313233 34 35 36 Следующая ⇒