Часть I. Судья 6 страница

Так Глазанов начал выполнять сначала мелкие, а потом все более ответственные поручения Антибиотика. Виктор Палыч щедро платил депутату за услуги, и спрятавшееся было за черную тучу солнце засияло для Валерия Петровича снова… В суть просьб своих новых друзей Глазанов старался особо не вникать, он «работал» в основном курьером — передавал просьбы, поручения, зондировал почву, несколько раз перевозил какие-то «посылки»…

В августе 1992 года он действительно приходил в прокуратуру к Ярославу Сергеевичу Никодимову — Виктор Палыч просил отослать в командировку какого-то следователя на пару дней… Ярослав Сергеевич страшно разволновался, начал объяснять, что это просто невозможно, но Валерий Петрович еще раз, слово в слово, передал настойчивое пожелание Антибиотика: «По крайней мере, его гарантированно не должно быть дома в течение суток, он может помешать важным переговорам…»

…Депутат говорил и говорил, угодливо улыбаясь страшному человеку с ножницами в руках а лицо у того все больше каменело и внушало уже не просто страх, а какой-то парализующий ужас…

— Следователя этого, которого услать надо было, как фамилия? — задавая вопрос, Сергей опустил глаза, чтобы Глазанов не увидел в них того, что испугало бы его еще больше, хотя больше, наверное, и так было некуда…

— Простите, что? Ах, фамилия? Позвольте… Я не помню уже точно, по-моему, как-то на «Ч» начиналась…

— Челищев?

— Что? А, да-да, по-моему, Челищев… Сергей долго сидел молча, не обращая внимания на трясущегося депутата. Он услышал то, к чему подсознательно был уже готов, но эта страшная информация просто не укладывалась в его сознании: «Антибиотик убирает меня из дома через первого заместителя прокурора города… А тот спешит исполнить его поручение и фактически становится соучастником убийства… На чем же Палыч так зацепил Ярослава — совесть нашей прокуратуры, — что тот спокойно вписывается в мокрые дела? Положим, Никодимов мог и не знать, что готовится убийство, но потом-то, потом он не мог не срастить концы с концами: он же прокурор, а не девочка-второклассница…» Челищев вдруг вспомнил телефонный звонок, разбудивший их после «ночи любви». Звонил как раз Никодимов. Сергей тогда не придал этому обстоятельству значения, а теперь все вставало на свои места… Как просто и незатейливо его нейтрализовали — подложили смазливую шлюху, и он клюнул, как глупый карась.

«И все-таки… Слишком много людей при таком раскладе знают заказчика — Палыча… Он не мог этого не понимать… Может быть хотел этим как раз крепче привязать к себе… Крепче, чем мокрым, не привяжешь… Кстати, Прохоренко-то тоже, получается, в курсе. Воронина его человек, да и Никодимов после ухода Глазанова сразу к Николаю Степанычу пошел: они что-то обсуждали и пили, а потом Воронину вызвали — на инструктаж… Странная какая-то история… Неужели все действительно прогнило до такой степени, что прокуроры помогают ворам мокрухи делать?»

Депутат пискнул, напомнив о себе. Челищев поднял на него тяжелый немигающий взгляд, потом вынул диктофон и сказал:

— Сейчас ты все ясно, внятно и связно расскажешь в эту машинку. Не волнуйся, педрило, это как обычное интервью, ты ведь их любишь?… Только вопросов я задавать не буду, ты их и так, наверное, не забыл… Глазанов кивнул и еле выговорил дрожащими губами главный, мучивший его вопрос:

— А… А потом? Вы… Вы меня застрелите? Сергей медленно покачал головой:

— Нет. Не застрелю.

Валерий Петрович удовлетворенно, с пристоном выдохнул и начал устраиваться на стуле поудобнее, готовясь к записи…

Он наговорил на целую сторону микрокассеты, и когда закончил, снова спросил угрюмого интервьюера:

— Вы… Вы меня под суд отдадите?

— Нет, — ответил Челищев. — Не отдам. Помолчи, не чирикай, мне подумать надо…

Он ушел на кухню, чтобы не видеть умоляюще-искательных глаз депутата, достал из пачки последнюю сигарету, затянулся ею так глубоко, как только мог, и присел на табуретку, глядя в темноту за окном. После всего, что депутат Глазанов рассказал, оставлять его в живых было нельзя. Эта мысль и раньше, еще до похищения, приходила Челищеву в голову, но он гнал ее от себя, прятался от нее… Но теперь нужно было что-то решать. Передать его в руки ментовки или комитета? Но в этом случае Сергея самого сразу же расшифруют, а это повлечет за собой немедленную смерть… Даже уголовного дела завести не успеют, если его вообще захотят заводить. Значит…

Он вновь затянулся во все легкие, и огонек сигареты обжег ему губы. Челищев вернулся в комнату, достал стакан и бутылку джина, налил до краев и протянул Валерию Петровичу:

— Пей!

Тот непонимающими глазами уставился на Сергея и залепетал:

— Но зачем? И тут так много… И потом, у меня же привязаны руки.

Руки депутата Челищев освободил и вновь протянул стакан.

— Пей!

Давясь, тот выпил примерно половину, закашлялся до слез и умоляюще проговорил:

— Я… Я не могу так, мне нужно запить…

Сергей принес ему бутылку пепси, и Глазанов допил джин. Подумав и посмотрев на депутата, Челищев налил еще полстакана.

— Пей!

— Но… зачем? Я никогда… не пью столько… Это вредно… — язык у Валерия Петровича уже начал заплетаться.

— Для моего спокойствия — если ты вдруг начнешь кричать на улице — ну, пьяный и пьяный… Стрелять тогда в тебя не придется.

Услышав страшное слово «стрелять», Глазанов быстро схватил стакан и выпил его залпом. Переведя дух, он, запинаясь, спросил:

— А к-к-куда мы п-п-п-поедем? Челищев уже надевал куртку:

— Так… По городу немного прокатимся… Ляжешь в машине на заднее сиденье и будешь вести себя хорошо. Иначе последним, что ты в этой жизни увидишь, будет пуля…

Глазанов судорожно закивал и начал торопливо натягивать дубленку, от страха не попадая в рукава…

Часть II. Палач

Сергей гнал машину по Шоссе Революции. Депутат Глазанов постанывал на заднем сиденье от выпитого алкоголя и страха. Челищев молчал, готовясь к тому, что предстояло сделать. Его начала пробирать дрожь, руль норовил выскользнуть из вспотевших ладоней, но правая нога упрямо давила на педаль газа. С Шоссе Революции Сергей свернул на улицу Тухачевского, проехал еще немного и остановился. Здесь, в небольшом парке, располагался завод, выпускавший бутылки с минеральной водой «Полюстрово»; говорили, что источник этих минеральных вод обнаружил чуть ли не сам Петр I. Рядом с заводом парили три небольших искусственных водоема, обложенные бетонными плитами. Вода в этих озерцах не замерзала никогда, даже зимой, может быть, потому, что в них сливали горячие технические воды, а может, просто зимы стали такими теплыми… К самому большому из трех прудов Челищев и вез Глазанова.

Парк был пуст, смельчаков гулять в нем после полуночи давно не было. Сергей по сводкам помнил, что даже раньше, в относительно спокойное время, в этом местечке часто находили трупы.

— Выходи! — Сергей распахнул заднюю дверь «вольво» и пнул депутата. Валерий Петрович «задним ходом» выбрался из машины: он был абсолютно пьян, его губы, казалось, хотели расползтись по всему лицу.

— Мы что, уже п-п-приехали? А г-г-где мы? Сергей, не отвечая, закрыл машину, взял Глазанова за рукав дубленки и повел к пруду. На холодке Валерий Петрович начал быстро трезветь, видимо заподозрив неладное. По крайней мере его речь стала более связной:

— Зачем мы сюда приехали? Прошу вас, не молчите, скажите что-нибудь!

Его пропитанный отчаянием голос растворялся, пропадал в угрюмой тишине ночного парка. Челищев остановился на бетонных плитах, которыми был обложен берег озерца, и повернулся лицом к депутату:

— Слышь, ты, пидор неприкосновенный, а ты знаешь о том, что через два дня после твоего визита в прокуратуру, когда ты просил услать в командировку следователя Челищева, были убиты его родители? Его услать нужно было для того, чтобы никто не помешал убийству!

Глазанов страшно побледнел, это было заметно даже в темноте. Зубы его отчетливо застучали:

— Нет! Я ничего не знал! Я не просил! Я только передал! Я ничего не знал!!!

Внезапная догадка судорогой перекосила его лицо:

— Вы… Вы Челищев?!

Сергей медленно кивнул и вынул из-за пояса пистолет. Валерий Петрович упал на колени и завыл:

— Я ничего не знал, Боже, я ничего… Не убивайте, не убивайте меня, вы же обещали! Что угодно, я прошу вас, что угодно, но не убивайте, я ничего не знал. У меня есть деньги, большие деньги… Я все отдам, я могу быть полезным! Вы будете богатым!

Глазанов попытался было припасть к ногам Челищева, но Сергей сделал шаг назад.

— Снимай дубленку! — Челищеву казалось, что это говорит не он, а какой-то незнакомый человек, а сам он лишь с ужасом наблюдает за происходящим со стороны.

Не переставая выть и не вставая с колен, Глазанов снял дубленку и положил рядом с собой.

— Я обещал не стрелять в тебя и слово свое сдержу: такая мразь, как ты, пули не заслуживает… Ты у нас моржом станешь, а не захочешь — ну что же, придется и мне слово нарушить… Плыви на тот берег! — Сергей стволом показал на озерцо. Вой Глазанова перешел в икоту, а потом он с шумом обделался прямо в штаны. Челищев поднял пистолет.

— Нет, не надо! Я поплыву! — Содрогаясь от рыданий, депутат вошел в черную воду, взвизгнув от холода, обернулся было, но, наткнувшись на немигающий взгляд Сергея, пошатнулся и упал.

Вода накрыла его с головой, но он вынырнул и поплыл, не переставая выть. Самым страшным было то, что по мере его удаления от берега вой не становился тише. За несколько метров до центра пруда Глазанов, видимо, поняв, что не доплывет, повернул обратно, и Сергей, которого колотило так, как будто он сам плыл в ледяном пруду, чуть было не бросился к депутату на помощь. Но в этот момент Валерий Петрович смолк, отчаянно взмахнул сведенными судорогой руками и ушел на дно. Черная вода, на которой лопались и исчезали пузыри, понемногу успокаивалась, вновь превращая ночной пруд в зеркало для выглянувшей из-за туч луны.

Сергей не помнил, сколько он простоял, вглядываясь в воду, не в силах пошевелиться. Наконец он очнулся, походкой пьяного дошел до машины, надев перчатки, достал начатую бутылку джина (в квартире он стер с нее свои отпечатки, а потом дал подержать Глазанову) и вернулся к пруду. Стараясь не смотреть на воду, он положил бутылку рядом с дубленкой депутата и отошел от воды. Челищев еще раз внимательно все осмотрел — никаких следов он не оставил, а даже если и забыл что-то, то начинающаяся поземка быстро все заметет. Он повернулся и пошел к машине, все время убыстряя шаги, — Сергею вдруг стало страшно, казалось, депутат всплывет, длинной рукой схватит его за горло и утащит на темное дно… К машине он почти подбежал, судорожно повернул ключ в замке зажигания и рванул с проклятого места…

У Финляндского вокзала он остановился, купил пачку «Кэмэла» в ночном ларьке и выкурил подряд три сигареты. Челищева бил озноб. Он пытался спрятаться от собственных мыслей, но они настигали его.

«Зачем ты убил его?»

«Он, пусть и неосознанно, участвовал в убийстве родителей. Он — пидор и негодяй, он работал на мафию, он помогал нелюдям, обманывая своих избирателей, то есть народ…»

«Пидор — не преступление, а, скорее, несчастье… К убийству родителей он имел отношение косвенное, его использовали „втемную“. На мафию его работать заставили, сломали и запугали… А что касается обманутого народа — если „мочить“ всех, кто его обманывал и обманывает, то и народу-то в России не станет. Наш народ обманывает себя сам, ему, наверное, не нужна правда… Ты убил, потому что он мог тебя раскрыть… Ты просто зачистил концы…»

Сергей вновь вспомнил плывущего в ледяной воде депутата и еле успел открыть дверцу машины, чтобы не заблевать салон. Продавщица коммерческого ларька, в котором он купил сигареты, что-то, смеясь, сказала своему охраннику и укоризненно покачала головой. Охранник вышел из ларька, подозрительно оглядел машину, но подойти не решился. Сергей вытер рот тыльной стороной ладони и запустил двигатель…

Некоторое время он бесцельно кружил по городу. Хвоста за ним не было и не могло быть, просто Челищев не хотел признаться себе в том, что боится возвращаться в пустую квартиру, откуда увез к черному пруду депутата. Ему казалось, что стоит лишь лечь спать и закрыть глаза, как явится с того света Глазанов, будет протягивать к горлу скрюченные руки… Решение пришло внезапно, когда Сергей посмотрел на часы.

Воронина! Это дело надо тоже успеть сделать сегодня. Челищев напрягся, вспоминая ее адрес: «Улица… Как я тогда в прокуратуру-то возвращался… Мориса Тореза! Так, теперь дом… Дом рядом с булочной, подъезд крайний… Хорошо, этаж… Вроде, пятый… Дверь обита вишневым дерматином, медные заклепки и латунная табличка с номером квартиры».

Была уже глубокая ночь, когда Сергей подъехал к Юлиному дому. Ее квартиру он нашел сразу, словно гончая, взявшая «верхний» след. Воронина, видимо, уже спала, потому что на звонки в дверь долго никто не отвечал. Наконец послышались шаркающие шаги, и знакомый голос, преодолевая зевоту, недовольно спросил:

— Господи, ну кто там еще?

— Записка вам, Юля, срочная, от Николая Степановича, его в Москву вызывают, — ответил Сергей, изменив голос. Юля открыла дверь, забыв, видимо, спросонок золотое правило: на незнакомый голос, и тем более ночью, лучше дверь вообще не открывать, а если открывать, то только с цепочкой… Челищев оттолкнул ее, скользнул в прихожую и быстро запер дверь.

— Привет! Нежданный гость — лучше татарина. Ты одна?

— Одна, — машинально кивнула Юля, и только после этого ее брови поползли вверх от удивления: — Челищев?! Ты что тут делаешь? Ночь уже, мне на работу рано вставать… Воронина куталась в тонкий халатик и говорила приглушенным голосом.

— Ничего, — ответил Сергей, — встанешь. На крайний — опоздаешь, тебе не впервой. Я думаю, Прохоренко тебя простит.

Сергей подталкивал Юлю в кухню, не давая сказать даже слова, лишая ее возможности соображать, собраться с мыслями:

— У меня всего один маленький вопрос; кто тебя заставил тогда переспать со мной и какая была мотивировка?

Юля ойкнула, всплеснула руками, распахнув халатик, под которым ничего не было, и инстинктивно дернулась к телефону, но Сергей левой рукой поймал ее за волосы, заставив выгнуться всем телом, а правой поднес к горлу ствол.

— Быстро, сука, отвечай! Мне терять нечего, я и так уже все знаю, будешь врать и дергаться — ебну на месте!

Юля засучила ногами, забилась, но, встретившись взглядом с глазами Челищева, видимо, что-то поняла или, скорее, почувствовала, потому что вдруг обмякла и прохрипела:

— Прохоренко… Это Прохоренко… Сергей отвел от ее шеи пистолет и толкнул Воронину на табурет.

— Будем считать, что начало у нас хорошее. А теперь давай выкладывай все — спокойно и подробно.

Юля заторможенно кивнула, не сводя завороженного взгляда с ТТ, открыла было рот, но сказать ничего не смогла — у нее началась истерика.

Челищев набрал в чашку воды из-под крана и выплеснул ей в лицо. Воронина ойкнула, всхлипнула еще раз, но постепенно стала приходить в себя.

— Я жду, — Сергей отвернулся, чтобы не смотреть на Юлины груди, вывалившиеся из халатика. Эти груди он гладил и целовал, когда убивали отца и мать…

— На тебя как раз приказ из Москвы пришел подписанный… Прохоренко вызвал меня в кабинет, сказал, что есть задание, которое мне наверняка понравится… Что надо тебя поближе узнать и прощупать, чем ты дышишь… Я удивилась, потому что его не интересовало ничего конкретно… Просто — побыть с тобой, понаблюдать… Сказал, что на работу можно не торопиться, даже лучше задержаться… И никуда тебя от себя не отпускать. А потом уже, когда все узнали, — Юля искоса взглянула на Сергея, — Прохоренко страшно испугался, меня тоже напугал… Сказал, чтоб я все забыла, что произошло трагическое совпадение, к которому никто отношения не имеет… А сам трясся и коньяк хлестал… Сказал, что если я кому-нибудь хоть слово, то меня уже ничто не спасет… Я ничего понять не могла, но очень испугалась…

Челищев закурил и закашлялся — за эти сутки он выкурил столько сигарет, что еще немного, и можно было бы подавать заявку в Книгу рекордов Гиннесса.

— Прохоренко тебя один «инструктировал» или вместе с Никодимовым?

— Один… Они с Ярославом Сергеевичем никогда вдвоем не говорили со мной по делам… Один раз только было — когда на охоту ездили, они сильно напились и сразу вдвоем на меня… Воронина закрыла лицо руками и заплакала. Сергей выругайся.

— А так, значит, они тебя по очереди приходуют?

Юля кивнула, не отрывая рук от лица.

— На чем же тебя прихватили-то? Воронина взглядом попросила сигарету, по-мужски затянулась, ссутулила плечи:

— Я с англичанином одним познакомилась, фирмачом… Хороший был парень, я даже… — Юлька махнула рукой. — Он немолодой уже был, но, видно, упущенное хотел наверстать… Я с ним совсем голову потеряла, «отрывались» мы по полной… А потом однажды ночью он умер — сердце не выдержало… В номере наркота оставалась, я с перепугу совсем соображение потеряла — опер меня с ходу, дуру, на понт взял… Прохоренко отмазал… Ну, а потом — пошло-поехало… Сергей достал из кармана диктофон, перевернул кассету:

— Рассказывай. Давай, рассказывай все сюда. Воронина испуганно замотала головой, но Челищев молча поднял пистолет, и она, опустив голову, начала говорить…

Когда Сергей нажал на «стоп», она, как побитая зверюшка, съежившись, смотрела на него, ее губы непроизвольно дергались.

— Что… Что ты теперь?…

Видимо, в его глазах она прочитала ответ, потому что тяжело повалилась на пол, обхватила руками колени Челищева и закричала отчаянным шепотом:

— Нет! Не надо, не надо, Сереженька, умоляю тебя! Пожалуйста, я все делать для тебя буду, не надо, я не хотела, я не знала ничего!!!

Челищев молча стоял над ней, опустив пистолет, и смотрел в окно. Воронина тыкалась лицом ему в ботинки. Сергей грубо высвободился и сел на табурет. Он не помнил, сколько времени прошло, прежде чем смог выговорить:

— Ладно… Живи пока… Помни только, что твоя смерть теперь у меня храниться будет… Не дай Бог… Будешь делать, что я скажу, а там — посмотрим…

Сначала Сергей не собирался оставлять ее в живых, но страшная смерть депутата, видно, забрала у него все силы… Да и жалко было эту вконец запутавшуюся красивую девку с напрочь перекошенной судьбой… Юля благодарно зарыдала и попыталась доступным ей способом закрепить успех — подползла к Челищеву и начала гладить его ноги, пытаясь подняться выше. Сергей наотмашь ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, встал и пошел к выходу.

Юля осталась лежать на холодном кухонном полу.

Всю ночь Челищев катался по городу, а под утро вернулся к переулку Гривцова, зашел в квартиру и сел на кухне не раздеваясь. Его тянуло в сон, но Сергей не мог заставить себя лечь в кровать. Он боялся снов, которые должны были прийти к нему, как только он закроет глаза. Лишь когда за окном начало светать, Челищев уронил голову на руки и тяжело забылся…

Его разбудил звонок радиотелефона. Ощущая усталость и разбитость во всем теле, Сергей прошел в комнату, взял трубку, нажал кнопку приема:

— Слушаю.

— Сережа, Сереженька, ты живой! Как ты себя чувствуешь, хороший мой… Мне Виктор Палыч сказал, что у тебя… проблемы со здоровьем… случились… Что ты молчишь, Сереженька? — Катин голос дрожал и срывался в трубке. — Где ты, я приеду, где ты?!

— Я… — у Сергея закружилась голова, потому что не ел он почти сутки. Чтобы не упасть, он был вынужден резко сесть. — Катя… Приезжать ко мне не надо. Я лучше сам приеду. Подъезжай к нашему скверу — на набережной, помнишь?

— Конечно, помню… Прямо сейчас выеду, скажи… Сергей перебил ее:

— Катенька, все разговоры потом. Сейчас нет ни сил, ни времени… Проверь, как поедешь, чтобы за тобой никто не увязался…

Челищеву и впрямь было нехорошо. На общую усталость и нервную вымотанность наложилось что-то вроде простуды. Ножевой порез на груди воспалился и болел, голова была тяжелой, словно с похмелья, и каждый шаг отдавался в ней оранжевыми сполохами боли. С трудом подавляя тошноту и головокружение, Сергей доплелся до машины и, поминутно вытирая испарину со лба, поехал к скверу на Университетской набережной. Почти одиннадцать лет назад именно в этом сквере Катя объявила Олегу с Сергеем, что выходит замуж… Неужели одиннадцать лет прошло, ребята?…

Катя уже ждала, нервно расхаживая вдоль толстозадого «мерседеса», в котором сидели Танцор с Доктором. Сергей припарковался рядом и с трудом выбрался из автомобиля. Катя рванулась было к нему, но сдержалась, вспомнив, что они не одни. Она обняла Сергея глазами, и он растаял в идущей от нее волне нежности и тревоги.

— Ну, ты и выдал шуточку, босс! — заорал Доктор, вылезая из машины. — Я же говорил, нужно было тебя до дома, а ты: «Нет, нет, не надо…» Палыч меня за тебя чуть на ноль не умножил… Короче, больше я тебя одного никуда не отпущу… Доктор присмотрелся к Челищеву, обернулся к Катерине:

— Что-то он, по-моему, не в себе… Эй, ты что, Адвокат?!

Толик с Катей еле успели подхватить Сергея: у него закружилась голова, и, если бы не они, на ногах бы он не устоял.

— Ты что, Сережа? — Челищев почувствовал у себя на лбу холодные Катины руки. — Господи, да у него жар! Саша, что ты сидишь, как прикрученный, помоги скорее!…

Танцор с Доктором осторожно уложили Челищева на заднее сиденье «мерседеса». Толик все время обеспокоенно-укоризненно качал головой. Катя суетилась рядом, и лишь Танцор был абсолютно невозмутим. Расстегнув рубашку на Челищеве, он внимательно осмотрел порез и даже осторожно его пощупал:

— Было бы хорошо это дело врачу показать… Воспалилось, может нагноение начаться…

Сергей начал куда-то уплывать, радуясь, что ему не надо больше напрягаться, что он в руках, которые сами знают, что нужно делать… Он то ли задремал, то ли потерял сознание и очнулся только, когда «мерседес» уже ехал по Тучкову мосту. Сергей попытался сесть на заднем сиденье.

— А «вольво» где оставили?

Катя обернулась к нему, движением руки укладывая обратно:

— Не вставай, сзади твоя машина едет. Толик ведет, не волнуйся. Еле кулак твой разжали, не хотел ключи отдавать… Сейчас приедем, лечить тебя начнем, все будет хорошо, Сережа…

— Куда мы едем? — собственный голос казался Челищеву слабым и писклявым, как у ребенка.

— Ко мне едем, куда же еще… Сейчас покормим тебя, врачей вызовем. Не напрягайся, ни о чем не думай, все теперь будет хорошо…

Челищев не помнил, как переносили его в Катину квартиру Танцор с Доктором. Вновь очнулся он, когда кто-то уверенными руками накладывал ему на грудь какую-то мазь и одновременно говорил спокойным, уверенным баритоном:

— Ничего особенно опасного я пока не вижу, Екатерина Дмитриевна. Конечно, лучше, если бы молодой человек обратился к врачу сразу после получения э-э-э… травмы, имело бы смысл наложить несколько швов. Сейчас этого делать уже не стоит — рана затягивается, не нужно тревожить ее лишний раз… Температура, я полагаю, вызвана простудой и, видимо, перенесенными нервными нагрузками… Препараты, которые я оставил, надлежит давать больному по схеме — листочек оставляю… Конечно, прежде всего покой и сон, хорошее питание, побольше питья, но не этих новомодных лимонадов: в них, кроме химии, ничего нет. Хорошо бы клюквенным морсом его попоить, чайком с малиной…

Голос уплыл, Сергей хотел было что-то сказать, но мягкие прохладные руки стали гладить его по лицу, и пришел сон. Челищеву снился стройотряд. Вот он, Олег и Катя после работы бегут на карьер купаться. Смеются все трое, солнце светит. Сергей с размаху бросается в теплую желтоватую воду и выныривает уже на середине пруда… Только пруд становится другим, вода — холодная и черная, солнца нет, звезды сквозь тучи мигают… А на берегу на бетонных плитах Катя с Олегом стоят, смотрят внимательно — доплывет он или нет. Обернулся Челищев назад — на другом берегу Антибиотик стоит, улыбается, пистолет поднимает.

— Нет! Что же вы, ребята! В раскрытый криком рот льется вода, но не холодная, а горячая и вкусная…

— Попей, попей, мой родной, Сереженька, горюшко ты мое…

Катя поила его с ложечки теплым клюквенным морсом, придерживая голову одной рукой. Сергей посмотрел в ее покрасневшие глаза и попытался сесть на кровати.

— Катя, почему ты плачешь? Рука Катерины, держащая ложечку, задрожала так, что чуть было не расплескала морс.

— Сережка… Видел бы ты себя в зеркале. Ты же поседел наполовину. Ну, может, не наполовину, но на треть — это точно. Раньше только челка спереди седоватая была, а теперь — вся голова засеребрилась…

Катя, радуясь тому, что Сергей очнулся, убежала на кухню за бульоном. Челищев и сам очень хотел есть. Он съел все, что принесла Катерина, и не отказался бы от добавки, если бы не сытый сон, мгновенно сморивший его…

Он пролежал так почти двое суток, просыпаясь только для того, чтобы поесть. Катерина была при нем неотлучно, по крайней мере Сергей, каждый раз просыпаясь, видел ее. Позже, когда у него появились силы напрягать память, ему показалось, что временами она ложилась с ним рядом, прижимаясь сильным теплым телом… Через два дня пришел врач, голос которого показался Сергею знакомым:

— Ну вот, как я и ожидал, наш больной пошел на поправку. Аппетит нормальный?

Сергей кивнул, а Катя махнула рукой и улыбнулась:

— Больше чем нормальный. Иногда я боюсь, что он и меня съест, если не наестся… Доктор засмеялся, осмотрел заживающий порез, удовлетворенно покивал:

— Затягивается прекрасно, еще пару дней поделаем перевязочки — и все, можно будет гарцевать дальше… Что-нибудь еще вас беспокоит, молодой человек?

Сергей подумал и медленно кивнул:

— Сердце… Врач покачал головой:

— Пока вы э-э-э… спали, мы сделали вам кардиограмму. Вы бывший спортсмен, и ваш мотор работает прекрасно. Ну, а ран сердечных я, простите, не лечу. — Доктор обернулся к Кате и по очереди подмигнул сначала ей, потом Сергею. Катя покраснела.

Врач оставил набор каких-то новых лекарств и витаминов, порекомендовал еще несколько дней постельного режима и откланялся. Катя проводила его до дверей, где они о чем-то вполголоса переговорили, а потом Катерина зашуршала бумажками…

Вернувшись в комнату, Катя долго смотрела на Сергея, потом улыбнулась и сказала:

— Пойдем-ка в душ, тебя помыть надо. Раненые герои должны быть чистыми…

Сергей начал было отнекиваться от помощи Катерины, но она, не обращая на его протесты внимания, с неожиданной силой приобняв Челищева, повела его в ванную. Сергей хотел вырваться, но не смог, а, наоборот, крепче приник к Катерине и почувствовал, как напряглись от возбуждения ее груди… В ванной она долго поливала его теплой водой, как маленького, и Челищев действительно, закрыв глаза, вспомнил, как купал его когда-то отец. Отец… Сергей хотел было оттолкнуть Катины руки, но она уже осторожно вела язычком по его груди вдоль пореза. Челищев схватил Катерину за плечи, содрал халатик, развернул к себе задом и вошел в нее, наполнив ладони тяжелыми грудями… Катя стонала от невыразимо-мучительного наслаждения, и Сергей со все большей силой втискивал себя в нее.

— Сережа… Сереженька, еще… Любимый мой, солнышко…

— Катенька моя… Катенок…

После того как оба содрогнулись в финальной истоме и часть Челищева навсегда ушла в Катю, Сергей, почувствовав головокружение, чуть не упал прямо в ванной, а Катерина, наоборот, ожившая и приободрившаяся, подхватила его и, шепча разные нежные слова, доволокла до кровати. Сергей блаженно лег на спину и закрыл глаза, чтобы не смотреть на голую Катерину. Но она легла рядом, уткнулась Челищеву в подмышку и стала гладить его по плечам.

Они долго лежали так молча, пока Катя не сказала еле слышно:

— Счастье ты мое… А я уж не знала, что и думать… Думала, разлюбил меня, не угодила чем-то. Раньше-то я от тебя отбиться не могла, а потом, после ночи нашей — пропал, я всюду за тобой бегаю… Ты не разлюбил меня, Сереженька?

— Нет, не разлюбил, — каменными губами выговорил Челищев, не открывая глаз.

— Черт черноглазый! — Катя с досадой ударила по подушке кулаком. — Ох, ведь не хотела я, как чувствовала, что все так обернется… Ненаглядный ты мой, если бы ты знал, как все сложно…

Катя замолчала, молчал и Сергей. Он не торопил ее, чувствуя, что она готовится рассказать ему что-то очень важное.

— Помнишь, в ту нашу ночь ты уехать предлагал, все бросить и спрятаться… Я об этом все чаще думать начала… Только ты обо мне, Сережа, не все знаешь…

Катя встала и, не стесняясь наготы, ушла за сигаретами. Раскурив для Сергея «Кэмэл», а для себя, как всегда, «More», она присела на край кровати, поставив пепельницу на колени.

— Есть одна история, которую, наверное, кроме меня, целиком никто и не знает… У меня есть сын. В прошлом году он пошел в первый класс. О нем знает только бабушка в Приморско-Ахтарске.

Чего-чего, а этого Сергей услышать никак не ожидал. Он приподнялся на локте, недоуменно глядя на Катю, потом спросил:

— Это от первого мужа? Ты Олегу сказать побоялась?

— Да нет, Сереженька… Вадим про Андрюшу сам не знал ничего… Это Олега сын… Так уж получилось.

Челищев потряс головой и непонимающе переспросил:

— Постой, постой… То есть как это… У Олега есть сын от тебя, а он об этом не знает?! «Санта-Барбара» какая-то…

— Не смейся, Сережа… Это совсем невеселая история, — сказала Катя, вынимая из пачки новую сигарету.

Она рассказывала долго, временами замолкая, словно уходя в прошлое, пытаясь лучше разглядеть события тех дней…

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒