SILENT CIRCLE

Белизна благой крови

Часть I

«Пусть в мире нашем, холодном и мрачном,
Пронзённом клинком пустоты,
Свет неба ясного лился напрасно,
Но солнцем сияла мне ты!»

Год назад.

Ледяной закатный бриз, мерно стелившийся по жаркой песчаной тропе, холодил шёрстку юной леди, подобно жестокому лезвию острого меча, покуда та, глядя на горизонт, лишь пресыщалась тишью благого дня. Откуда-то сзади доносились еле различимые отголоски чёрствых душ большого города, тут же затихавшие средь могущества высоких волн, в отражении которых виднелась алая кровь заходившего солнца.

– Так, значит, вот ты какой, мир? – прошептала про себя загадочная единорожка, сидя на холодавшем песке да с почтением вглядываясь в собственное отражение на гребнях роскошных волн. – Выходит, так ты благодаришь тех, кто пытается сделать тебя лучше, не так ли? – её худощавое тельце, еле выглядывавшее из-под толщ упругой угольной накидки, казалось, слепило своей белизной и природным великолепием. Однако, сама она, стоя в очаровательно красивой, экстравагантной и просто гордой позе, с катаной на перевес, была незаметной, словно тень, брошенная во тьму спускавшейся ночи.

Песчаную гряду общественного пляжа пронзал чарующий аромат морской соли, воздух же над ним был холодным, влажным, колющим и неприветливым, но чем-то до боли знакомым. В груди статной леди громко стучало больное сердце, исполненное печали, в то время как на её угрюмой мордашке, под чёрными прядями распущенной мягкой гривы, еле проступала жгучая ненависть, умело скрываемая напускным безразличием. Тяжело дыша и чувствую давящую боль в закромах искалеченной души, милая кобылка, казалось, была готова разойтись на истерику… И всё же, найдя в себе силы двигаться дальше, она улыбнулась клыкам кровавого заката. И, обернувшись на пути в заветный город, она, грациозно оправив пышные локоны непослушной гривы, напоследок произнесла:

– Ну и пусть.

Тень её грозного силуэта закрыла собой холодную плитку улицы, а сама она, через силу нацепив на сочившиеся кровью мягкие губы довольную улыбку, уверенной поступью зашагала в сторону яркого Понивилля, заботливая укрытая добродетелью чёрного плаща, под чернью которого никто не мог бы узнать истинный облик этой благой леди. И имя ей было Тесла Хронум.

***

Настоящее время.

– Лайт? Слушай, у тебя же там рядом сумочка, да? Короче, кинь мне ещё пачку сока, когда сможешь, лады? – тихонько потягиваясь на шикарной двухспальной постели, запросила ленивым тоном нежившаяся пегаска, почёсывая перьями затёкшую ото сна белую спинку.

– Ага, – забавно фыркнув, тут же возразила Лайт, – ещё тебе чего? – ни без толики смеха, продолжала та, перебирая в поле искрившего звёздами лазурного телекинеза старые одёжные выкройки да рулоны тонкой ткани. И, не став обрывать кропотливый рабочий процесс по прихоти снежного мешка ленивых пёрышек, она, то и дело посмеиваясь, снова начала отчитывать непутёвую подругу. – Шайн, клянусь, будь в тебе манер столько, сколько лени, ты была бы столичной моделью! Ну ты сдурела что ли? Какой ещё сок? Дорогуша, прошу, хоть слово волшебное произнеси, Селестии ради: видишь же, занята я!

Понивилль. Утро нового летнего дня. Первые часы рассвета. Стременная улица, уже сполна залитая золотыми лучами жаркого небесного светила, полнится руганью двух закадычных подруг. На ветвях размашистых, густых деревьев, будто бы помогая своим неугомонным соседям, шумно распевают звонкую мелодичную трель воробушки. Из-за ставень раскрытого окна доносится чарующий жар сухого воздуха, лелеющий шёрстку занятых горожан, соблазняя тех бросить все свои будние заботы, дабы сполна пресытиться благами тёплого лета.

Голубое небо пейзажно озаряет своей чистотой далёкий-далёкий горизонт, что в сочетании с простором нетронутых полей диких цветов дарует взору поистине чудесную картину естественной красоты родного края. Душа поёт! Вот только извечно заваленная работой красавица, милая леди из рода Лайт, госпожа Твайлайт Лайт, вынуждена неустанно трудиться на благо достойной жизни, пока всё вокруг будто бы сплетается в едином порыве на благо торжества всеобщей лени.

– А ты мне на что, Лайти? – почёсывая краем обмякшего копытца свой затылок, недовольно протянула Шайн. И затем, невольно подавшись настрою собеседницы, она навеселе проронила. – А ещё меня ленивой называешь… У самой палка волшебная из башки торчит, а как подруге любимой помочь – ни-ни!

– Да ты обалдела?! – нежно пискнула рассердившаяся леди, пока её морковные щёчки заливались яркой густотой бордового румянца. – Это ты тут ленишься!

– Не ленюсь, а стратегически запасаю силы – прошу заметить, – элегантно попивая из длинной трубочки холодную воду, вежливо оставленную кем-то на тумбочке подле кровати, важно ответила добродушно настроенная пегаска, взведя кверху тонкое белое перо.

– Ха-ха-ха, вот и запасайся силами, бубылда, – неловко обронив тонкую иглу на пол, всё же настояла на своём занятая швея, пока её алая мордашка уже сполна расплылась в лучах ясной улыбки. – Так, не отвлекай меня, Шайн. Мне надо справиться с заказами к полудню, чтобы успеть подготовиться и встретить Теслу.

– Ага, как скажешь, – перевалившись с одного бока на другой, мерно выстелила занятая бездельничеством Шайн, напоследок мило зевнув в подушку. Её тяжёлые веки плавно наплыли на расслабленные голубые очи. Лазурно-белоснежная грива сполна окутала её застывшую мордашку, закрыв собой добрую часть роскошных пегасьих крыльев и статных плеч высокой особы. И вот, сполна насытившись чудом утренней неги, она, скатавшись в пушистый пернатый клубочек, тихонько выдохнула, подготовившись к долгому и спокойному сну.

***

Но затем, не прошло и секунды, она, что было мочи, раздвинула шокированные очи. И, вспорхнув с покрывала на пол, она, накренив брови, с презрением уточнила:

– Подожди-подожди… Тесла?!

– Да, Тесла, – мирно повторила занятая единорожка, надвинув на нос тоненькие рабочие очки, дабы высмотреть в указаниях очередного заказчика небрежно выведенные карандашом по иссохшемуся пергаменту детали костюма. – А что не так?

– Ты совсем сдурела, Лайт?! А пораньше сказать нельзя было! – продолжала гневаться угрюмая пегаска, ужасающе строгой поступью надвигаясь на низенькую подругу, которую от пламенного взора леди, пылавшей огнём, укрывала, разве что, только лазурно-бирюзовая грива. Грива та, меж тем, отражала лучи рассветного солнца столь красиво, что иной раз казалось, будто сами эти пряди были даны крохотной красавице по приказу самой Принцессы.

– Да что снова не так, Шайн?! – бросив все свои дела, не менее грозно пророкотала прекрасная леди, вмиг скинув прочь рабочие очки, документы и инструменты да обернувшись в сторону ворчавшей подруги.

– Всё не так, Лайт! – угрожающе надвинув брови на пылавшие гневом веки, продолжала ворчать извечно недовольная кобылка. Её глаза, источавшие голубое пламя, наполнились горькой влагой, видеть которую за всю жизнь пегаски доводилось только милой морковной леди, а из-под зубок, зажавших в твёрдом хвате мягкие губы, на мгновение показались пятна бурой крови. И всё же, тревожно сглотнув, прокашлявшись и улыбнувшись вопреки всем своим опасениям, Шайн, видя то, как обеспокоилась её лучшая подруга, поспешила придать ситуации долю юмора. – Лайти, глупышка, ну ты что! Головушка нужна не только для того, чтобы в неё есть! – потряхивая гриву своей подруги, словно бы та была несмышлёным жеребёнком, разъяснялась встревожившаяся пегаска. – Ты же знаешь – я с ней очень плохо лажу!

– Да ладно тебе, Шайн, хе-хе-хе, – мирно пропела Лайти, вопреки всем издевательствам, коим её подвергла не на шутку перепугавшаяся подруга.

– Дя вяна тиве Сяйн бе-бе-бе, – забавно покачивая большущей головой, комично пародировала свою подругу отчаянно настроенная кобылочка, пёрышки которой то и дело дрожали, словно осиновый лист. И затем, тяжело выдохнув да потупив раздосадованный взор в пол, она произнесла. – Ничего не «ладно»… Я понятия не имею, как ты можешь быть вместе с этой… с этой… С этим нечто!!!

– Ох, ну не начинай, Шайни, чего это ты снова? Сама на себя не похожа, хе-хе, – податливо произнесла добродушная единорожка, поглаживая встревоженные крылья своей подруги тёплой аурой нежного чародейства.

– Лайт, хватит! – с истинным ужасом в глазах прокричала Шайн, схватив свою подругу за шею обоими крыльями, дабы та перестала обращать происходящее в шутку, ибо то прерогатива самой пегаски.

Морковная леди сомкнула не менее ужаснувшиеся веки, припав глубже в рабочее кресло, и, нервно сглотнув, в полной тиши кабинета продолжала смотреть вглубь, казалось, умерших очей любимой подруги. Сапфировое пламя некогда живейших глазок сходило на нет, и лишь чернь души, прорываясь сквозь пелену натянутого спокойствия, старалось возжечь его так, дабы оно сожгло всё, чего касался её взгляд. Твёрдые крылья высокой кобылы устрашали: пульсируя, подобно венам, они плотно облегали тоненькую шею зашуганной красавицы, однако были весьма точно закованы в этом положении, дабы не привести к плачевным последствиям. И всё же, вопреки знанию о собственной неприкосновенности, Лайт была готова закричать от страха – действительно, стать Шайн внушала животный страх даже лучшим друзьям, попадись они той под горячее копыто.

– Когда она придёт? – шёпотом спросила Шайн, медленно ослабляя свой боевой хват.

– Я-я-я не знаю, Шайни, правда, дорогая, – боясь за жизнь, честно отвечала Лайт. – М-может, полдень! Мне о-откуда знать! О-она сама п-предложила встретиться!

На горячем лбу белоснежной леди выступил ледяной пот. Её затрясшиеся пёрышки продолжали касаться мягкой шейки зажатой единорожки, что, казалось, вот-вот упадёт на пол без сознания. И всё же… Тяжело выдохнув и горестно закрыв веки, Шайн отпустила свой хват, с грустью взглянув в окно, сиявшее добрыми лучами рассветного светила. В комнате на пару мгновений, показавшихся обеим вечностью, воцарилась мёртвая тишина, полная недосказанностей, прервать которую всё же решилась мило улыбнувшаяся Лайт:

– Шайни? А, Шайни? – и, протягивая той заветный пакетик, она искренно погладила ту по локонам пышной гривы. – Выпей соку, дорогуша: нечего бояться, – продолжая успокаивать ту так, будто бы была ей родной матерью или любящей старшей сестрой, вторила с заботой морковная леди. – Сейчас попьёшь соку, потом домой… Ничего страшного не случится: не выскочит же Тесла прямо сейчас из-за двери, чтобы тебя напугать, ха-ха!

***

«Что она делает?», – обеспокоенно подумала про себя Тесла, держа наготове оголённый стальной клинок да вглядываясь в щель входной двери шокированными глазами столь бесшумно, что иной раз завывавший из окон ветерок казался громче мягких движений этой отважной леди. Не позволяя себе порушить благую тишь даже самим дыханием, эта поистине тихая единорожка в плаще была в самом деле подобна тени, и, в очередной раз рассматривая пустые и горькие очи обезумевшей пегаски, она холодно рассудила: «Пусть только попробует ещё раз тронуть её своими крыльями… Я отсеку ей голову». Вспоминая ужас минувших дней, Тесла сильно одёрнулась, будто бы ошпаренная пламенем собственного сердца, и, теряя контроль, готовая вновь разразиться жуткой истерикой, чуть не выдала себя в глазах могучего соперника, однако, взяв себя в копыта и тяжело отдышавшись, она приняла план действий, взвесив все «за» и «против». Еле различимо средь шумов утреннего города уложив тонкий клинок в раскрытые ножны, белоснежная пони с угольной гривой, с трудом отдышавшись, всем сердцем доверилась своей особенной пони и, впервые за день сняв с головы столь памятный ей капюшон, отважно раскрыла дверь заветной спальни.

– Доброе утро, Лайти! – с милейшей улыбкой на морде будто бы пропела худенькая леди, начав гарцевать на месте от того счастья, что обуревало всю её искалеченную душу.

– Доброе утро, Хронум, – ни то с почтением, ни то с омерзением, ни то с безразличием произнесла Шайн, даже не обернувшись в сторону вошедшей гостьи, всеми силами постаравшись предстать в глазах той безэмоциональной и холодной, подобно свету луны во льдах ночного неба.

– И тебе доброе утро, Шайни, – до отвращения приветливо произнесла поклонившаяся Тесла, хорошенько ударив копытом собственное сердце, пока на побледневшей мордашке её красовалась натянутая до самих ушек улыбка кобыличьего сердца, горевшего пламенной добротой.

«Что-то подсказывает мне, что добром сегодняшний день не кончится», – тревожно подумала про себя взволновавшаяся леди светло-рыжей масти, учтиво прикладывая ведущее копытце к гладенькому, поистине женственному подбородку да вглядываясь в пылавшие ненавистью пустые очи двух её любимых пони. Для Твайлайт Лайт этими двумя пони были любовь её жизни – Тесла Хронум, и беспеременный друг детства – Даймонд Шайн. Эти пони были для неё главными огоньками в том непроглядно жутком мире тьмы и незнания, что все мы привыкли называть судьбой.

И Лайт была готова пойти на что угодно, дабы не допустить, чтобы хоть один из этих прелестных огоньков бесследно потух.

– Что-то ты сегодня рано пожаловала, дорогуша, – как бы невзначай произнесла полная идей единорожка Лайт, элегантно скрестив копытца, свисавшие с вращавшегося рабочего кресла. И, возжигая свой несоразмерно длинный рог плотным лазурным пламенем чародейства, она уточнила. – Семь часов утра, Тесла! Неужто у тебя, хе-хе, совсем забот дома нет, коли ты, чуть что, в гости ко мне заваливаешься? Договаривались же так рано не встречаться, чего же ты так?

– О-хо-хо, забот уйма, Лайти, – активно покачивая пред собой седельной сумочкой, заполненной чем-то до отвала, живо отвечала чёрно-белая леди, шутливо помахивая копытцем. – Вот только заботы все эти меня более не касаются, ибо я решилась принять твоё предложение, – в её искренно добрых жёлтых очах, мерцавших звёздами благородной души, казалось, отразилась вся радость мира, и та, радостно отпрыгнув от входной двери, наконец произнесла. – Я теперь живу у тебя, Лайти!

За порогом уютной спальни, доверху заваленной мятыми рабочими выкройками, выцветшими угольными эскизами и прочим мусором творческого характера, засияли во всей своей красе тучные мешки довольного новосёла, чернью своей перекрывшие вид на просторное окошко близ винтовой лестницы. Обомлев от увиденного, Шайн подумала про себя: «Быть такого не может», – её тело охладело пуще прежнего, пустые, словно бездна, очи заплыли горечью возможного предательства, а сама она, спешно ввергаемая в ужас по воле расколотого сердца, лишь смиренно молчала, дёргано мечась непонимающим взором меж довольным ликом Теслы и обеспокоенной мордашкой Лайт. И всё же, придя в себя мгновениями позже, Шайн убедила себя: «Нет, этого просто не может быть», – тихонько усмехнувшись себе в копыто, прошептала милая пегаска, – «Если бы Лайт планировала нечто подобное, она бы точно предупредила меня… Быть может, эту маньячку с катаной просто наконец выселили из дома, и Лайт была вынуждена принять её?»

– Ох, Лайти, и ещё одно, секундочку, – воссияв в жарких лучах летнего дня несравненно солнечной улыбкой, Тесла протянула своей особенной пони пухлую серую сумочку, после чего пожаловала прочь за дверь. Громкий стук дубового древа о несущую стену дома ознаменовал собой новую интригу, заставив испуганно улыбнувшуюся Лайт глядеть в оба, ни то опасаясь некоей опасности, ни то предвосхищая что-то поистине прекрасное. Шум грузных мешков, небрежно перекидываемых с места на место по воле хитрой леди, заполнил всё пространство по ту сторону стены, и двум закадычным друзьям оставалось лишь догадываться, что будет ожидать тех мгновениями спустя.

«Ну да, тут и думать нечего: «бедняжку-поняшку» в кои-то веке не стерпели в городе, и теперь она решила испытать терпение своей единственной подруги. Ну что же, может, оно и к лучшему… Я же в этом нихрена не понимаю. «Любовь». Ну придумают же, ёкарный бабай», – оптимистично закрепила свой устаканившийся настрой довольная пернатая кобылка, оправляя шелковистые пряди длинной гривы, что нежно касалась её сурово скрещённых крыльев подле надутой груди. Довольно усмехнувшись, Шайн опёрлась о прохладную поверхность холодного подоконника, растолкав на том все записи любимой подруги, и, гордо задрав носик, упёрлась спокойным взором в злосчастную дверь.

– Та-да~ам! – гордо поднявшись на задние копытца, славно пропела причесавшаяся единорожка, грациозно представ пред взором обомлевших пони красотой её нового образа. Комнату в который раз кряду объяла волна беспрерывной тиши, прервать которую на сей раз смел лишь шлепок двери о стену узенькой спальни. Но даже это не сломило волю довольной Теслы: стоя к Лайт вполоборота, смотря свысока и держа правое копытце взведённым к самому небу над её головой да поддерживая элегантную вытянутую стойку тончайшими потоками золотистого эфира, она продолжала демонстрировать обеим красоту её нового домашнего одеяния. И, как и следовало ожидать, рассудок зашуганной белоснежной пегаски от лицезрения столь нежданного поворота событий в который раз заперся глубоко в закромах больного сердца, и глаза её померкли… Однако на сей раз, в отличие от предшествовавших, надежда на возвращение былой радости даже самой ей показалась слишком хрупкой.

Однако, вопреки всему тому духу упадка, что то и дело смел воцаряться в, казалось бы, оптимистично настроенной комнатке, одно было неизменно: облик Теслы Хронум был поистине великолепен. Золотисто-чёрная тонкая накидка, опоясывавшая тельце леди наподобие плотной полупрозрачной блузки, придавала и без того загадочному образу статной красавицы толику души культуры могучей античности. Переливавшиеся солнечным светом традиционные линейчатые орнаменты, из коих была составлена та очаровательная накидка, вкупе с ныне заплетённой гривой, необузданность которой была укрощена еле заметной стальной заколкой, создавали о Тесле впечатление леди высшего света, спустившейся с небес по зову святой благодетели. Пояс её был бережно обмотан тонким бежевым шнурком, узел которого еле приметно свисал к полу, а заднюю часть тельца широко закрывали лёгкие ониксовые штаны, наподобие тех, что обыкновенно носят пони жарких ближневосточных угодий. И будто бы того было мало, кончики копытц красавицы украшали серебристые накопытники, сиявшие в лучах солнца белизной благородной души.

Её глубокие золотые глаза были подчёркнуты толстым слоем туши, а с ушек, поблёскивая, свисали золотистые серьги в форме шестиконечной звезды. Заворожённые глазки прихлопывали в такт спокойному дыханию, и лишь от помады с тонировкой верная своим принципам леди предпочла отказаться, что, однако, пошло её на пользу. В очередной раз гордо ухмыльнувшись, Тесла наконец позволила себе опуститься на пол и, величаво махнув пред взором шокированных друзей головушкой, она спросила:

– Как бы вы оценили мой новый стиль, ребята?

– На давалку похожа, – упрятав свою горечь в глубины белого кустика из колючих перьев, незатейливо ответила вечно недовольная Шайн, в кои-то веке улыбнувшись при взоре на раздражившуюся единорожку.

– Шайн! – грозно запищала в ответ на то милая морковная кобылка, рыжий оттенок щёчек которой вмиг сменился ярко-клубничным, в связи с охватившим ту жутким стыдом. – Ну у тебя совсем стыда нету что ли? Хоть бы раз одарила Теслу комплиментом! Неужто для тебя это так трудно? Так трудно назвать её красавицей?

– Нет, не трудно, – ехидно ухмыльнувшись, парировала хитрая пегаска, потряхивая за спиной уставшими крыльями, пока над её головой, еле посвистывая, задувал холодок морского ветра. Выждав достаточно на благо отменной шутки, она, изрядно подготовившись, изрекла. – Мне не трудно, а вот мамаше её, видимо, было трудно… Ну хотя, учитывая то, сколь деловито эта форма сидит на её стройных, подтянутых, гладеньких копытцах, думается мне, я именно что сделала ей самый подходящий комплимент, ха-ха-ха! – в тот момент, казалось, уже в глазах только что веселившейся новосёлки вся искренняя радость сошла на нет, и, вперив жгуче-ужасающий взор прямо в душу нахальной пегаски, храбрая леди-единорог просто выжидала, не смыкая глаз и ровно дыша. – Впрочем, выглядит это действительно завораживающе! – под мерный ступ тяжёлых копыт подойдя к застывшей единорожке вплотную, Шайн, ядовито улыбнувшись, припустила свой могущественный взор на её до омерзения спокойную мордашку. – Неужели ты так сильно мечтала стать секс-игрушкой для моей подруги, Хронум? – сверля всё более разжигавшимися очами спокойный лик трясшейся кобылки, продолжала нагнетать обстановку неугомонная лентяйка.

– Шайн, прекрати! Сейчас же! – что было сил вскричала Лайт, тонкий рог которой уже был плотно объят тремя кольцами непроглядно жаркого эфира.

– О-хо-хо, конечно, – тут же, ни без толики злорадства, ответила агрессивно настроенная дама, отходя в сторону от застывшей красавицы. Однако, возвратившись к той с полароидом спустя считанные мгновения, она без зазрений совести произнесла, вопреки всем возможным опасностям, что были готовы обрушиться на неё в любой момент. – Вот только позвольте сначала, мисс Хронум, провести с вами дивную фотосессию… Не поймите неправильно, но где-где, а в «Прошмандовках Понивилля» грации, подобно вашей, доселе ещё не было!

Комнату в одночасье залила яркая белая вспышка, мгновенно ослепив всех её обитателей, и прямо на глазах осрамлённой единорожки начало проявляться её чёрно-белое фото, сполна исчерченное символикой похабного характера.

– Заткнись, Даймонд. Иначе тебе будет очень плохо. Я предупреждаю тебя в первый и последний раз, – спокойно, глядя прямо в глаза противнику, проронила нуарная пони, вытянув из-под толщи коробок для переезда заострённый стальной меч, на острие которого уже сполна блистало гордое отражение мерзкого оппонента.

– Чего-чего? – всё продолжая отшучиваться, стелила обидными остротами развеселившаяся пегаска. – Я, конечно, понимаю, что у тебя выдержка лет в профессии и всё такое, Хронум… но всё-таки письку изо рта вынимать надо, когда разговариваешь!

Не прошло и мига, как жаркий воздух душного помещения пронзил короткий свист молниеносно пролетевшего клинка, и через мгновение на передние копыта Шайн упала белёсо-лазурная прядь её пышных волос. Держа своё орудие наготове, объятым тоненькой золотой аурой ловкого телекинеза, Тесла не отступила, но и не стала продолжать бой сразу, а потому, лишь сверля ужасающе пустым взглядом исподлобья рассерженного оппонента, многозначно молчала.

– Т-ты?! – жёстко прошептала оскорблённая до глубины души пегаска, подняв тяжёлую голову с пола да обернув дёргавшийся взор в сторону высокого прикроватного зеркала. И, преспокойно выждав несколько секунд, Шайн, с ещё более едкой ухмылкой на морде произнесла. – Значит, ты хочешь побороться со мной, Хронум? Хорошо, лапочка… Хе-хе… Вот только не думай, что если ты ночная бабочка, то сможешь порхать от моих ударов столь же величаво, как на постели с мелкой стонущей девочкой!

Заведя крепкое и тяжёлое копыто себе за спину, Шайн тут же ринулась вперёд, готовая раскрошить череп зазнавшейся дамочки одним ровным порывом разрушительной энергии, и, раскрыв крылья навстречу заветной цели, лишь улыбнулась, думая, сколь мягким окажется посадка её тела на эту наглую рожу. Тесла же, в свою очередь, просто стояла на месте, нежно припав к земле, и, держа оружие на изготовке, была готова в любой момент прорезать крыльевую защиту бездумной громилы и срезать той её крупную зазнавшуюся голову.

– Прекратите! – в очередной раз пронзив комнату писком, отозвавшимся в ушках обеих болью, сопоставимой, разве что, со скрипом мелка о поверхность школьной доски, меж двумя непримиримыми громадинами, воздвигнув непробиваемый пузырь защиты, нависла испуганная до смерти рогатая красавица. Обездвижив своих приятельниц одним точным потоком боевой магии, Лайт, тяжело дыша, опустилась на пол, и, боясь за свою жизнь не меньше прежнего, попыталась воззвать к совести обеих сквозь пелену их застывших мордашек. – Вы обе! Вы совсем с ума сошли?! Тесла, если ты не хочешь вновь прослыть в моих глазах бессердечной убийцей, сейчас же убери прочь это оружие: мы дома! А ты, Шайн, бессовестная ты дура, отрежь себе язык: чтобы я больше не слышала такой похабщины в адрес наших друзей!

Переглядываясь пустыми очами, в глубине которых будто бы пылало самое настоящее пламя вселенской ненависти, две пони, пусть и лишённые всякой возможности двигаться, не переставали давить друг на друга силой непреклонной души, и потому слова перепугавшейся подруги воспринимали отнюдь не в полной мере… И потому, ослабив заклинание физического стазиса, наивная единорожка, не став уходить с линии огня на благо перемирия, всё же обратилась к ним ещё раз:

– Прошу, прекратите ссориться! Вы же даже не знаете друг друга! – готовая расплакаться, излишне эмоциональная кобылка припала к пушистому белому коврику, не в силах совладать со всей той болью, что насквозь пронзала её хрупкое нутро. И всё же, эта простейшая мысль, придя к распереживавшейся крохе в самую трудную минуту, поразила её своей простотой, и она, распустившись среди тьмы ужаса истинной радостью, гордо произнесла. – Ох! Верно! Вы же совсем не знаете друг друга! Но знаете что, дорогуши… Вы же обе очень близко знаете меня, вашу лучшую подругу, Лайти! – и, как бы то ни было банально, сие изречение, будучи произнесённым в нужный момент, заставило боровшихся кобылок тут же сместить взор в сторону заплаканных очей прозревшей леди, пока та, глядя куда-то за горизонт, довершала свою гениальную мысль. – И знаете, что это значит? Вам пора бы узнать друг друга получше! И знаете, каким образом я заставлю вас это сделать? Да-да, именно заставлю, уж простите, мои милые… Дело в том, что, коли вы ладите подобным образом, мне ничего не остаётся, кроме как помирить вас насильно… И средством для вашего примирения я избрала вот что.

Уж в который раз в узких стенах душной комнатки нависла гробовая тишь, однако на сей раз каждый её обитатель, вопреки нараставшему волнению, казалось, наконец начинал пресыщаться искренней радостью… И если уж не за себя, то хотя бы за морковную леди под боком помятого боем белого копыта, ибо слёзы той нежной леди ещё никогда не оставляли их равнодушными. Показательно прокашлявшись, Твайлайт Лайт отошла прочь к своей постели и, ловким прыжком заняв место на шелковистой простынке, обернулась к заинтригованным подругам, после чего, элегантно пустив воздушный поцелуй, игриво произнесла:

– Дороге мои! Тесла Хронум, Даймонд Шайн! Сегодня, в этот чудесный летний день я вынуждена заставить вас отбросить свои заботы и отдаться блаженству прелестных чувств. Ибо вы, вопреки всем моим высоким ожиданиям, сильно раздосадовали моё хрупкое женское сердце. И посему я приговариваю вас ко дню, в течение которого вы будет ублажать моё тельце и душу всеми способами, что я буду вольна указать… А, как вы знаете, фантазия моя весьма и весьма обширна, хе-хе! Однако, – тяжело сглотнув, она приостановилась и, широко раздвинув ножки, смущённо отвела взгляд. Светло-лазурное прикосновение магии плавно расширило её тугое отверстие, еле заметно капнувшее на край алой простыни полупрозрачным соком жаркого тельца, в то время как сами бёдра робкой леди забавно затряслись. И, выждав достаточно для проникновения в сознание шокированных подруг сути столь радикального плана, она мягко надавила на свой клиторок тяжестью двух мягких выпуклостей, с жаром возбуждения произнеся. – Начать я предлагаю с чего-то обыкновенного. А именно: я желаю, чтобы вы обе, работая в команде, постарались отлизать мою попку столь тщательно, чтобы от наслаждения оргазмом я забыла, что в этом мире вообще существует что-то, кроме заоблачного счастья!

***

«Пусть крылья падшего ангела хрупки,
Взлетев на просторы небес,
Он возвратится прекрасной голубкой,
С клинком острым наперевес!»

Семь лет тому назад.

Улыбаясь новому дню, на низеньком пороге понивилльской школы, задорно помахивая роскошными белыми крыльями, лениво читает книжечку довольная пегаска. Её лазурные глаза залиты духом познания, её мягкая грива мерно вздымается кверху порывами тёплого ветра, и лишь её чёрный бантик то и дело отвязывается от гривы, падая на холодные деревянные ступеньки. Отовсюду доносятся довольные возгласы резвящихся жеребят: во дворе, скатываясь с горок, мило хохочут беззаботные школьники, а вдалеке, проходя мимо, что-то обсуждают только выпустившиеся жеребцы, держа за талию своих прелестных дам. Вот только сама школа, извечный храм науки, горюя по разбежавшимся детишкам, едва ли не пустует, оберегая в своих крепких стенах не многим более десятка усердно трудящихся поняшек. И лишь Даймонд Шайн, остерегаясь лишнего внимания, одиноко отсиживается подле входной двери, глядя на чистое голубое небо.

Восторженно настукивая неугомонными копытцами ритм какой-то глупой песенки, что ещё с раннего детства въелась в её голову, легкомысленная юная леди она с искренней улыбкой оглядывается вокруг. И, потирая обмякшими копытцами уставшие глазки, закрывает книгу, на обложке которой вычурно красуется поистине красивая надпись, «Фотография: мир и вы». В чистеньких локонах её длинной гривы, сполна закрывающей половину робкой мордашки, прелестно отражаются лучи дневного светила, и сама она перебирает их меж пёрышками, тяжело дыша от долгожданного наслаждения собственной красотой.

– Шайни! Солнышко! – плавно нагнувшись к юной кобылке, со снисхождением произнесла новенькая учительница по имени Чирили, после чего, присев рядом, спросила. – Снова сидишь одна, а, Шайни? – и, поглаживая ту по головушке да нежно посмеиваясь, уточнила. – Ну что же ты так? Неужто снова никто не захотел с тобой играть?

Заместо ответа тихонько посмеявшаяся пегаска лишь ловко вытянула из-под крупа исчерченный блокнотик и, начеркав в том что-то яркое, продемонстрировала его любимому преподавателю, в кои-то веке сдув с мордашки добрую половину прядей бело-голубых волос.

– Ох, ты что-то нарисовала для меня, солнышко? Как мило! Разреши, я взгляну, ладно? Только, Шайни, пожалуйста, не отпускай крылышки пару секунд, чтобы я могла налюбоваться такой прелестью! – жаркие щёчки умилившегося просветителя залились клубничной краской, и она, задорно похлопав милой ученице, лишь сильнее возрадовалась, на время отложив прочь журнал отчётности, в который следовало записать всех отсутствовавших за день прогульщиков.

Но стоило только взору заботливой учительницы коснуться крохотного холста, по-детски наивно исчерченного толстыми линиями цветных карандашей, как сама она, обомлев, потеряла дар речи, а кожа её охладела так, будто бы сам дух жизни вылетел из её бренного тела. Из серых губ Даймонд Шайн сочилась алая кровь, с громкими постукиваниями капавшая на деревянные ступени добродушного храма наук. Её глаза были пусты, словно бездна, и лишь лазурная радужка, изредка подрагивавшая на фоне непроглядно чёрных зрачков, напоминала о том, что эта пони жива. Ни одна мышца на её застывшей мордашке не двигалась, а окаменевшие крылья, демонстрируя любимой пони милую детскую картину, с каждым мгновением казались всё более отмершими, будто бы сама шёрстка на них серела, отпадая с кожей прочь. Не на шутку перепугавшись, Чирили подпёрла опавшую челюсть дрожавшим копытцем, но всё же, найдя в себе силы, снова взглянула на этот крохотный холст.

На нём, в окружении заплывших чёрным гноем серебряных лун, раскрыв крылья, стояла и рыдала милая пони, сильно походившая на Шайн, алый язык которой был вырван злыми пони и сожжён в пылавшем огне. Выждав достаточно на любование учительницей этого изображения, Шайн перевернула страницу. Капли крови запачкали страницу, но всё же среди образовавшейся грязи, среди обилия крупных кровавых разводов, чётко прослеживалась надпись, выведенная чёрными буквами по всей высоте белого листа.

«Я НЕ МОГУ ГОВОРИТЬ»

– Ш-Шайни! – взяв себя в копыта, еле заметно подрагивая, как можно скорее одёрнула окаменевшую пегаску только-только отошедшая от увиденного провинциальная учительница. – Ч-что случилось! В-всё хорошо! Я здесь! Ты можешь быть со мной честна, солнышко! – потряхивая копытцами кровоточившую кобылку, тело которой будто бы связали жуткие оковы трупного окоченения, Чирили уже была готова вызывать скорую.

Но Шайн молчала, лишь изредка моргая двумя добрыми глазами, в глубине которых, однако, не осталось ничего, будто бы само сердце робкой леди было сожжено в гуще алого пламени. И, не зная, что делать, обеспокоенная учительница, нервно обгрызая копытца, галопом ринулась в здание школы, дабы обеспечить бедную кроху медикаментами и мягкими плюшевыми игрушками.

***

Настоящее время.

Глядя опустошёнными очами на припавший к земле крохотный чёрный бантик, родной белой пегаске ещё со школьной скамьи, Шайн не могла пошевелиться. Еле вырвав собственное сердце из мук нахлынувших воспоминаний, прозревшая кобылка оглянулась, в жаре схватившись за жужжавшую голову. В затуманенном взоре тяжело дышавшей Шайн, на фоне отрезанного клочка лазурно-снежных волос, плавно виляя элегантно завязанным хвостиком, в промежности её лучшей подруги уже лежала довольная Тесла, энергичная ворошившая по тельцу любимой пони своей горячей головой.

– Д-девочки! – нерешительно крикнула раскрасневшаяся пегаска, впавшая в ступор от лицезрения пред собой ещё только самого щадящего вида сцены жаркого кобыличьего секса. – В-вы, что, сдурели?!

Однако, её подруга, постанывавшая в поистине небесном экстазе, ровно как и Тесла, тихонько причмокивавшая по ходу работы ловким шершавым язычком, молчали так, будто бы Шайн не произнесла и слова. Обезумевшая от наслаждения Лайт, чувствуя скорейшее приближение своего оргазма, с каждым выдохом погружала подневольную нуарную красавицу всё дальше в глубины своей влажной дырочки. Охваченный интенсивным сапфировым сиянием пушистый носик Теслы, глубоко зарытый по воле доминировавшей морковной леди в её горячее склизкое влагалище, вибрировал, подобно бездушной резиновой игрушке, пока сама чёрно-белая поняша, искря золотистой радужкой, нежно закатывала довольные глазки.

Глядя на это сбоку, Шайн чуть было снова не потеряла сознание, однако, вмиг подобрав челюсть с пола, вопреки всему возбуждению, тотчас пронзившему её помокревший пах, она спросила снова, но на сей раз более чувственно и робко:

– Л-Лайт?! Ч-Что это ещё за дела?!

– Полезай в постель, Даймонд, – обернув солнечно-жёлтые глазки на ненавистного оппонента, до ужаса спокойно произнесла из-под властных копыт своей любимой, старавшихся загнать её всё глубже внутрь, занятая делом Тесла. Вся пушистая шёрстка этой тяжело дышавшей единорожки была взъерошена, и на мокрую алую простыню с тонких кончиков скомканных волосков ежесекундно стекала еле вязкая белая жидкость, пахнувшая, словно мёд.

– Я-я-я? – с нескрываемой дрожью в голосе произнесла Шайн, указав на себя парой острых перьев пульсировавшего крыла.

– Да, ты, – на сей раз в наиболее грубой форме упросила Тесла, сомкнув расслабленные очи, на которые плавно надвинулись грозные чёрные бровки. Водянистый эякулят Лайти, в очередной раз окропив надувшиеся щёчки любимой пони, шустро стёк с разгорячённого лба прямо к гладкому подбородку, и, наслаждаясь этим сполна, доминантная леди, высунув наружу расслабленный язычок, опала подкосившейся спинкой на влажную постель.

– Н-н-н-но я не могу! – до сих пор не веря в происходящее, испуганно пропищала трясшаяся пегаска, глядя на самую близкую ей пони в таком невообразимом состоянии. Комнату сверху донизу пронзал стойкий аромат кобыльих соков, пота и магически воссозданных феромонов, и потому на спине Шайн, стойко повинуясь воле инстинктов, пульсировали донельзя закаменевшие крылья. И всё же, держа свои чувства в узде, она противилась, ежесекундно глядя в приоткрытое окно. – Лайт – моя подруга! Я не могу позволить себе вытворять с ней такое! Хронум, ты сдурела?! То, что ты привыкла жить по расписанию шлюхи, ещё не значит, что подобным образом буду жить я! – на её глазах с тольк<

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒