Перевод: Kuromiya Ren

ГЛАВА ПЕРВАЯ

- Бенадрил некоторых ускоряет, а не делает сонными, - отметил Кваскви со своего места в соседнем ряду. Он широко улыбался, показывая белые большие зубы ровными рядами. Глупая улыбка. Глупый гладкий хвостик, придающий ему вид актера Анишинабе, Адама Бича. Глупая сойка. Почему он не полетел через Тихий океан на своих крыльях? Но нет, он настоял, что останется с папой и мной. И Кеном.

Я взглянула на Кена, крепко спящего на сидении у окна. Раздражающе чистого и не мятого. Его густые черные волосы были зачесаны в помпадур, от него пахло лаком. Кен достал две таблетки Бенадрила, пообещал, что папа будет спать, а потом оставил меня, сдавшись своему сну.

И мне оставалось расправиться только с третьим мужчиной из трио, с которым я отправилась в полет: папой. Он выглядел утомленно – его седые волосы скомкались в колтуны – а еще был потным и взволнованным.

- Пап, - сказала я и повторила на японском. – Отоо-сан, - папа даже не посмотрел мне в глаза. Я зашептала ему тихо, надеясь, что голос успокаивает, говоря ему на японском снова и снова, какой он, кто я, где мы. Он сжимал кулаки, топал ногой так сильно, что я ощущала дрожь металлического пола – один из самых сильных Иных США и Японии был на грани срыва.

Ему не нравился полет. Это объясняло мое детство. Например, почему мы редко навещали родственников мамы на Гавайях и никогда раньше не бывали в Японии.

Было бы неплохо узнать о его фобии полетов до того, как мы попали в самолет.

Я прижала к губам стаканчик с французским латте, но оно уже давно закончилось. Кофе из самолета не подойдет. Шесть часов до Нариты. Как я выживу?

Я попробовала снова с диалектом из дома отца в Аомори.

- Все хорошо, с тобой ничего не произойдет.

Я хотела бы взять его за руку.

Но мы были баку, пожирателями снова. Прикосновения хватало, чтобы обменяться фрагментами сна, и папа был на грани безумия с тех пор, как использовал способности баку, чтобы помочь мне в сражении с драконом в Портлэнде.

Всю жизнь я могла безопасно трогать только папу. Даже когда я думала, что в его состоянии была виновата болезнь Альцгеймера, я могла коснуться его кожи, не получая фрагмент сна. Но теперь… Из-за дракона, Улликеми, выяснилось, что у папы был не Альцгеймер, а туман сна, возникший из-за его личного изгнания в Портлэнд. Он убежал из Японии, чтобы перестать пожирать сны. Ясность приходила к нему короткими жуткими вспышками. С площади Энкени их почти не было. Я не могла понять, была ли это защита его организма. Если я случайно передам ему фрагмент сна, это могло столкнуть его с края. Или хуже. Если его поймает сон, оставшийся после дракона, и он передаст фрагмент мне, я по неопытности могу оказаться с ним в тумане.

Этот полет. Кен, посол из Совета в Токио, убедил меня помощью с ситуацией с драконом, что Совет Токио, от которого папа убежал, был его единственной надеждой. А у меня как раз наступили каникулы в колледже.

Кваскви попал к нам в группу по разным неубедительным причинам. Он злился, что ему не сообщили официально о присутствии папы в Портлэнде. И он не был рад тому, что я подвергла опасности его большого друга-орла, Буревестника, во время боя с Улликеми. И он еще о многом жаловался в своем невыносимом стиле. Я подозревала, что на самом деле он отправился в Японию, чтобы присмотреть за мной. Я признала долг перед Кваскви во время битвы с драконом, так что была теперь слишком ценной, чтобы дать мне улизнуть.

Я подоткнула одеяло вокруг папы – на этой высоте было холоднее, чем я думала – и надеялась, что затишье в стуке ногой означало, что он успокоился.

Мой телефон завибрировал. Моя сестра, Марлин, что-то прислала мне. Я открыла сообщение. Там было селфи ее властного лица, но украшенного так, что ее брови комично изгибались, бабушкины очки были на ее носу, и она с укором смотрела в камеру.

Я улыбнулась. Она переживала за папу. Я еще не связывалась с ней с тех пор, как мы прошли в аэропорт.

- Хорошо, что Акихито не в тюрбане, - сказал Кваскви, жуя зубочистку. Весь средний ряд из пяти сидений был занят азиатами средних лет, жующими зубочистки, но Кваскви все-таки смог оставить раздражающий комментарий о том, что мой папа не мог успокоиться.

Моя правая ладонь потянулась к батончику с моккачино в кармане кардигана. Нет. Мысленный удар. Я не знала, как сложно будет найти хороший шоколад в Токио, и этот батончик был для экстренных случаев.

Я сообразила, что даже не поняла, почему Кваскви говорит о тюрбане.

- Что?

- У твоего отца все признаки тревоги террориста. Нервозность, пот, боязнь полета, - сказал Кваскви, не вынимая зубочистку. Он повернулся к экрану в спинке сидения перед ним и стал листать варианты романтических корейских сериалов.

Он был прав. Мы привлекали внимание. Мне придется коснуться папы. Понять, было ли это из-за фрагмента.

Когда я считала себя фриком, я медитировала, представляя чистые и четкие мазки кистью на элементарном уровне кандзи типа «солнце» и «луна», чтобы подавить фрагменты сна, которые случайно поймала за день. Ментальная дисциплина рисования кандзи помогала отгонять фрагменты во время бодрствования. Это работало, пока в моей жизни не появились Кен и Кваскви. Фрагменты Иных отличались. Кандзи были как вяло свисающая лапша, когда нужно было отогнать фрагменты Иных.

Но я все же представила мазки чернил на чистой рисовой бумаге, чтобы подготовиться. Ладно, вперед. Еще разок.

Я легонько коснулась запястья папы.

Самолет закружился. В этот жуткий миг я могла лишь сидеть, сжав ладони, мышцы сокращались без контроля. А потом с рывком мой живот будто открылся, выпуская в салон самолета тысячу бабочек. Все замерло, мою кожу покалывало. Спинки сидений, столики, окна и даже согнувшийся во сне Кен стали расплываться, краска разливалась поверх них, пока все не стало синим.

Небо. И я летела не в самолете, а на своих прекрасных крыльях с золотыми перьями, упивалась жаром и энергией солнца, будто была солнечной батареей.

Ох. Тошнота наполнила мой пустой живот. Это был сон Громовой птицы. Папа все еще видел сны Буревестника, и теперь мне придется это ощутить.

Это было жалкое эхо истинного и сильного сна Буревестника, который он дал мне и папе, пытаясь подчинить нас. В этом сне была нотка источника. Эхо того, что древней Громовой птице снилось каждую ночь, но связи с ним уже не было.

Хорошо. Не опасно, если я съем сон, как научилась делать в Портлэнде. Глубоко вдохнув, я потянула синеву неба, эхо Буревестника в свой живот. Туда, где обитала суть меня, Кои, как тусклый огонек свечи.

Пожиратель снов.

Огонь вспыхнул, обжигая жаром, который балансировал на грани боли и наслаждения. Мышцы содрогнулись, я выгнула спину. Сон растаял. Я прижалась к узкому сидению, прохлада покрытия сидения была неприятной под коленями и запястьями.

- А ты обожаешь наказания, - сказал Кваскви. Я посмотрела в его смеющиеся глаза, а потом на папу. Он был уже не таким бледным. Он стал дышать ровно. Я съела часть сна Буревестника и ослабила давление на нем. Я похлопала по его ладони, и…

Самолет вылетел из-под меня, мир закружился.

Я погрузилась в ручей пресной воды со вкусом ила, камешки скользили под моим широким животом, мимо проносились толстые стебли юных лотосов, листья напоминали сердца над головой. Временная безопасность воевала с волнением. Соленая вода дома осталась позади, и нужно было плыть все выше и выше по течению, чтобы…

- Хватит.

Внезапная боль пронзила мою ладонь.

- Ай!

Я открыла глаза и увидела Кена, нависшего над папой, моя ладонь была между его губ, он кусал меня за мягкую часть между большим и указательным пальцами.

- Что такое? – было больно.

Кен отпустил мою руку. Папа повернулся ко мне в узком сидении, провел дрожащей ладонью по густым и спутанным седым волосам. Он медленно выдохнул. Пытался успокоить хаос внутри.

- Пап?

Его глаза, карие, но темнее моих, было сложно прочесть.

- Кои-чан, что ты делаешь? – английский. Говорил не Хераи Акихито, баку, а мой отец. Шеф-повар суши. Певец глупых японских считалок. Муж, который отстранился, когда мама умирала в больнице.

- Фрагмент Буревестника все еще в тебе. Я думала, - я сглотнула что-то горькое, - что помогу.

- Не делай так больше, - сказал папа. – Не трогай меня.

Мои щеки вспыхнули, хоть в салоне было холодно. Я вторглась в его личное пространство. Я не могла убежать и не могла залить несчастье кофе. Полет на самолете был хуже всего.

- Простите, - Кен указал кивком, что хотел встать. Я осторожно встала, потирая руки, чтобы избавиться от неприятных эмоций. Кен перебрался через папу и закрыл собой злой взгляд папы.

Кваскви вдруг рассмеялся. Головы повернулись в нашу сторону.

- «Ворон», - он указал на экран. – Обожаю этот фильм. Там столько правильного.

Я нахмурилась. Он пожал плечами и повернулся к экрану, не пропуская за фильмом ссору отца и дочери.

Жар тела Кена возле меня в узком ряду вдруг стал очень важной деталью. Я робко повернулась к нему. Вблизи он смотрел на меня, возвышаясь на фут. Щетина появилась вокруг его широкого рта, его нижняя губа недовольно выпирала.

- Перелет – это тяжело. Не зли его, - тихо сказал Кен. Его теплое дыхание задело мое ухо, но это не вызвало привычное тепло во мне. Я ощущала злость.

Кем он себя возомнил, что лез в это? Спящий лис решил поиграть в начальника. Моя шея вспыхнула, пот собирался над верхней губой и под руками. Папа был моей ответственностью. Кен и его наглость кицунэ не могли тут влиять. Это был мой папа.

Постойте.

Это не было привычным раздражением Кои. Это было пожирание сна. Маленький фрагмент не должен был повлиять так на меня, но раздражение было как при ПМС, и жаркая вспышка, а потом будет…

- Ай, - вот и оно. Головная боль с ледяными колючками в висках. Как похмелье.

Кен с тревогой нахмурился.

- Ты позеленела, - я оттолкнула его рукой в грудь, что была раздражающе близко. Очереди в туалет, к счастью, не было, но я минуту боролась с дурацкой дверью, а потом погрузилась в приятное уединение кабинки.

Я вытащила из кармана мини-пачку Мидола. Он работал лучше Тайленола и даже Адвила против этой головной боли. Я проглотила таблетки без воды, протерла мокрой ладонью шею, пару раз глубоко вдохнула, и ледяные колючки сменились тупой терпимой болью.

Помогло, когда костяшки впились в глаза. Чем был этот второй фрагмент? Река? Это точно было не от Буревестника. Я была под водой и напугана. Где папа это подхватил?

Прозвучал стук.

- Кои, - позвал тихо Кен. – Ты в порядке?

Раздражение вспыхнуло во мне. Он не мог спасти меня от смущения и спросить на японском, чтобы на меня не пялились, когда я выйду? Самолет чуть накренился, и я впилась руками в мокрый рукомойник.

«Ты на самолете в Токио», - отметила логичная часть моего мозга. Тут было полно японцев. Ни японский, ни английский не помогли бы. Мой желудок ощущался легко, словно был открыт, и такое ощущение было пару раз, когда папа водил Марлин и меня на танцы фестиваля Обон в японской школе Портлэнда. Мы говорили на японском, нашем личном языке, а потом замолкали на полуслове.

- Я в порядке, - сказала я. – Дай мне минуту.

Закончив дела и собрав спутанные волосы в приличный хвост, я открыла дурацкую дверь. Кен стоял там, хмурясь сильнее. Мы неловко замерли, разглядывая друг друга. Я подавляла желание разгладить большим пальцем складку меж его бровей. Кен пришел в себя первым, прошел мимо меня в туалет.

Ах. Может, я спутала тревогу с нуждой. Зря я подумала после пары поцелуев и ласк за эти недели, что мы хорошо узнали друг друга. Часть меня, недавно открытая, желала близости, чьей-то заботы обо мне, чего не было с тех пор, как мама умерла.

Кваскви все еще смотрел фильм, когда я прошла к своему сидению, но он отвернулся от экрана и пронзил меня серьезным взглядом. Кваскви – серьезный? Ой-ой.

- Ты можешь отказаться от этого бреда с Советом в любой момент. Только скажи.

Сказать? И он вернет меня в Портлэнд? И мы с Кваскви, его братьями из Иных, Медведями и ледяной каргой Дзунуквой пойдем в кофейню отпраздновать это? Фу, нет уж. Крупная женщина в яркой футболке фыркнула за мной.

- Простите.

Я отодвинулась, чтобы пропустить ее, а Кваскви остановил проходящую стюардессу и попросил зеленый чай на безупречном японском.

Я моргнула, забыв о головной боли. Кваскви говорил на японском. Конечно. И он, конечно, не раскрыл это раньше. Я застегнула пояс безопасности, мысленно вспоминая все, что я сказала Кену на японском, думая, что это личное.

- Ничего я не скажу, - ответила я на японском. Он скривился от недовольства?

- Я должен был попробовать, - сказал он, вернул в уши наушники, что были в десять раз дороже моего телефона. Иные точно не сталкивались с теми же социо-экономическими проблемами, что люди. Кваскви даже не моргнул из-за цены за перелет.

Это было прозаично? Моя голова пыталась отшутиться, чтобы не думать о чем-то сложном и тяжелом. Как папа. Его глаза были закрыты, грудь ровно вздымалась и опадала.

Лучше, потому что я оставила его, не волновала своей близостью? Нет, дело явно было в поглощенном фрагменте. Я ослабила давление. И я не дам Кену разбудить папу, перелезая через него к его сидению у окна после туалета. Я сжала спинки сидений и перелезла через скрещенные ноги папы.

Кен уже решил кроссворд в журнале. Крошки от бисквита покрывали его сидение. Хуже всего было то, что мои дешевые наушники были в заднем кармане сидения, и я не могла дотянуться, не потревожив папу. Я кипела пять минут. Где был Кен? Я представила, как он болтает с милой японской стюардессой, и закрыла глаза, отгоняя безумные и жалкие мысли в коробку и закрывая крышку.

Сидение было теплым, и гул самолета вызывал усталость.

В следующий миг я резко проснулась с болью в голове.

- Кои, - сказал Кен на своем сидении. – Мы вот-вот опустимся.

- Что?

- Ты проспала четыре часа. Мы приземляемся в Нарите. Можешь разбудить отца?

На моей щеке точно засохла слюна. Сон сидя был хуже всего.

- Нет, - сказала я и издала странный смешок от опешившего вида Кена. – То есть я не хочу его трогать. Ты можешь?

Кен стал что-то говорить, но замолк.

- Фрагмент Буревестника?

- Вряд ли. Ему снится что-то, что я никогда не видела, - я взглянула на Кваскви, смотрящего поверх плеча Кена. Он указала на глаз, а потом на меня. О, так я не только пустила слюни, уснув. Еще и глаза засохли.

- Акихито, - Кен осторожно потряс папу за плечо. Глаза папы резко открылись, все мышцы его тела напряглись, жилы проступили на шее и предплечьях. Его рот открылся в беззвучном крике. Кен даже не задел его голую кожу, а папа выглядел так, словно кто-то силой скармливал ему кошмары. Я потянулась к его рукаву, но папа отбил мою руку.

- Нужно его успокоить, - сказала я.

Кен быстро зашептал на диалекте Хераи.

- Удачи с таможней и иммиграцией, - сказал Кваскви.

- Папа, что такое?

- Я не могу, - процедил папа. Он был в сознании. Он резко выдохнул, сдулся под красным одеялом.

- Мы скоро сойдем с самолета, - сказал Кен на английском.

- Не самолет, - сказал папа. – Мы слишком близко. Я думал, что справлюсь, но я обманывал себя. От борьбы я стал слабее, а не сильнее.

- Близко к чему?

- Я не хотел этого для тебя, Кои, - сказал папа. Тревога, которую я ощущала, пока мы приближались к Японии, присоединилась к неприятным ощущениям. Самолет коснулся земли, дернувшись. Пассажиры вокруг нас шумели, потягивались, забирали вещи.

- Все хорошо, - сказала я. – Мы снимем тебя с самолета, и ты будешь в порядке, - я говорила это, но понимала, что они звучали бессмысленно. Ничего не будет в порядке. Мы были совсем не в порядке. И далеко от дома. Я думала, что позволить Кену отвести нас к Совету было нашей единственной надеждой для папы побороть его недуг, а для меня – узнать, как управлять пожиранием снов. Но частичка меня переживала, что станет только хуже.

- Сделай это, кицунэ. Только так я выживу в Токио, - сказал папа Кену.

- Уверены? – спросил кицунэ.

- Сделай это! – люди впереди замирали, прерывая сонные разговоры.

- Что ты делаешь?

Кен не слушал мой тревожный шепот. Он вытащил тонкий шприц с зеленой жидкостью из черного пакетика на замке.

Я охнула.

- Как ты пронес это мимо охраны? Даже не думай вводить это…

Кен вонзил шприц между шеей и плечом папы.

- Черт возьми!

Папа открыл глаза, прижал ладонь к моей щеке, погладил большим пальцем, убирая прядь волос. Папа касался меня. По своей воле. Я отпрянула от шока или падения высоты. Я чуть не пропустила его шепот на японском:

- Слушай Кавано-сама, а не Тоджо. Но не дай им обмануть тебя. Не трогай Черную Жемчужину.

ГЛАВА ВТОРАЯ

- Черная Жемчужина? Пап, о чем ты?

Веки папы с трепетом закрылись. Тревога рассеялась. Он расслабился. Успокоился. Конечно. Это прикосновение не дало мне фрагмент. Шприц Кена вырубил его.

Отлично. Моя жизнь стала жутким фильмом с загадочным предупреждением.

- Что было в том шприце?

- Это к лучшему.

- Ты продумал, как снять его с самолета в этом состоянии? – я не могла его трогать.

- Да.

Что? Это все, что мне объяснят? Мистер кицунэ злился, потому что я сомневалась в его ходе со шприцом.

Пассажиры проходили мимо нас, катили чемоданы на колесиках. Кваскви с вызовом переглянулся с Кеном, но вышел через дальний ряд, подмигнув мне. Как только сзади в самолете стало пусто, стюардесса прошла к нам.

- Готов сойти?

Кен тряхнул руками и размял костяшки левой ладони.

- Готов.

Стюардесса попятилась на пару шагов, потянулась к ящику перед туалетом, отмеченному красным крестом. Она вытащила раскладную тележку и толкнула ее по нашему ряду. Кен поднял папу и усадил на тележку.

- Вы не привяжете папу к этой тележке.

- От нее будут проблемы? – спросила стюардесса на японском, а Кен сказал на английском в тот миг:

- Доверься мне.

Мой папа. Люди должны уже слушать меня.

Я потянулась к стюардессе, пока она привязывала папу ремнем вокруг груди. Она вздрогнула, когда мои пальцы сжали ее запястье в форме, мой мизинец задел ее голую кожу.

- Эй, что ты…

Жар замерцал в моем теле от макушки до пальцев ног, поднялся от ног к животу. Я согнулась от судороги. Серые помехи появились перед глазами. Я задыхалась. Я выпрямилась с таким чувством, словно несколько часов провела в лодке среди бушующего моря, и теперь меня шатало.

Помехи отступили к краям, оставив запах старого сена татами и тусклый свет комнаты с закрытыми окнами. Я сидела в сэйза, одеяние было аккуратно сложено под моими коленями, комната была с красиво раскрашенными дверными панелями. Тигр с яркими зелеными глазами, пара изумрудных павлинов и длинный извилистый дракон, похожий на змею, с черной чешуей смотрели на меня со стен.

Тяжелые слои одежды давили на плечи. Пот собрался на верхней губе. Я использовала немного силы, чтобы пропал блеск пота. Но эта капля силы привлекла внимание лорда Совета. Он хмуро посмотрел на меня со своего места на платформе, и я почти прочла его мысли. Полукровки использовали силы для таких мелочей. Туча неодобрения почти нависала над его головой. Я замерла, не стоило применять тут силу. Я не хотела, чтобы лорд разозлился. Мне нужно было выглядеть послушно.

Что-то ужалило мою щеку. Желудок сжался, ток пробежал по телу, как и странное ощущение падения, хоть я стояла. Комната, одеяние, черная чешуя дракона пропали обрывками иллюзии и улетели, как дым от задутой спички. Лицо Кена со сдвинутыми в тревоге бровями появилось перед глазами. За его плечом стюардесса потирала руку.

- Что это было?

- Сон, - сказала я хрипло, словно молчала месяц. – Ваш сон, - мне повезло, и стюардесса оказалась Иной. Я научилась справляться с обычными снами, уже не боялась простого прикосновения, но фрагменты Иных были намного сильнее.

- Ты тоже баку, - раздраженно сказала она.

Кен сказал ей на японском, что я не была обученной, еще и была наполовину человеком. Я все еще приходила себя от комнаты с татами и страшного лорда из ее сна. С каких пор фрагменты были такими яркими и от первого лица? Это ощущалось как воспоминание. Сны Иных всегда были сильными, но этот был как в кинотеатре с объемным звуком. Яркие сны, которые я получала до этого от Иных, были снами-воспоминаниями. Так было и тут. Но как могли самурай и раскрашенные стены замка быть в ее памяти?

- Что ты?

Кен пронзил меня взглядом.

- Обычно мы такое не спрашиваем, но она как я.

Я прикусила язык, чтобы не сказать, что она спросила первой. Кицунэ. Стоило понять по кусочку иллюзии в том фрагменте. Кен потер ладони, провел ими по плечам и рукам папы, взмахнул ими. И вдруг на тележке оказался не папа, а два баллона с кислородом.

Стюардесса ухмыльнулась от моего потрясенного вида. Подружиться у нас не выйдет.

Мы пошли за стюардессой с тележкой, миновали улыбающегося пилота и вышли в коридор с холодным из-за кондиционера воздухом. Нас окружила толпа людей. Их было слишком много. Я поежилась.

Узкий коридор вел наружу к зоне отбытия, где едва умещались все и багаж. Кто-то наступил мне на ногу. Леди с чудом уцелевшей прической сбила мой чемодан на колесиках своим монстром от Гуччи. Я поспешила за Кеном, все шли по коридору, чтобы быстрее добраться до выхода с толпой. После двух эскалаторов, узкого коридора меня отделили от Кена светловолосые дети. Когда я догнала Кена, стюардесса ждала с тележкой и хмурым видом у ряда лифтов.

- Ато дэ, - сказала стюардесса. Когда это она нас потом увидит? Нас окружали движущиеся люди, игнорируя нас троих.

- Постой, - сказала я. – Что ты делаешь с… баллонами с кислородом?

Кен покачал головой.

Я вдруг поняла, что последние пассажиры забрались в длинный лифт. Мы были одни. Кожа шеи и плеч ощущалась напряженно, горела, словно другие пассажиры забрали кондиционер с собой. Дверь лифта за стюардессой звякнула. Мы испуганно повернулись. Двери разъехались.

Три тощих парня с одинаковыми острыми подбородками и телами пловцов вышли из лифта. Они были в черном, включая кожаные перчатки, но на одном была рубашка красного цвета. Игнорируя испуганный протест стюардессы, высокий схватил тележку с папой, а двое других встали живой стеной передо мной и Кеном. Я бросилась на Красную рубашку, но он остановил меня быстрым ударом.

Ай. Я схватилась за ногу.

Кен выпалил ругательства, рыча, как босс якудза в одном из фильмов, которые смотрел папа, но живая стена не отступила. Лифт звякнул. Высокий парень потащил тележку за собой в лифт.

Папа! Они забирали папу, а я стояла тут, бесполезная и застывшая. Кен бросил свою сумку и напал на третьего парня, пока стюардесса пятилась, как испуганный краб. Красная рубашка удерживал меня, вытянув руку. Если я коснусь его голой кожи, потяну его силу вместе с фрагментом, как сделала с ледяной каргой Дзунуквой в Портлэнде, то, может, я смогу…

Красная рубашка уклонился от моих пальцев. Его товарищ, отбивающийся от Кена, закричал с предупреждением:

- Баку ни ки во цукетэ. Саварэру йо!

- Хай, - буркнул Красная рубашка. Он попятился на пару шагов, защищаясь локтями.

«Не давай опасному баку трогать кожу».

Они были Иными. Знали, что я была баку. Я стояла и смотрела, а маленькое синее пятно пролетело мимо моего левого плеча и врезалось в дальнюю стенку лифта.

Двери закрылись, скрыв тележку и испуганное лицо высокого парня.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Кен повернул парня за руку, и он врезался головой в Красную рубашку. Они упали на пол, и я перепрыгнула их и нажала на кнопку лифта. Два раза. Три раза. Я безумно била по кнопкам, и пластик мог потрескаться от этого. Но ничего.

Две минуты в этой стране, а я уже потеряла папу. Я повернулась и прижалась к стене, колени вдруг ослабели. Я закрыла глаза от сгущающегося жара. Когда я открыла их, Кен бился с оставшимся парнем, Красной рубашкой.

- Ты нам не навредишь, - сказал Кен на японском. Красная рубашка поймал стюардессу. – Вы пришли только забрать.

- Поспоришь на ее шею, Вестник?

Кен оскалился, взглянул на меня. Нервничал, что его назвали Вестником при мне? У меня были проблемы важнее. У них был папа. В какую сторону двигался этот лифт? Цифры над дверями менялись. Нужно вниз. Я могла спуститься по лестнице быстрее, чем бежать наверх.

- Где лестница? – сказала я, отодвигаясь от стены со вспышкой адреналина.

- Поздно, - сказал Красная рубашка на английском с акцентом.

- Лестница!

Кен покачал головой.

- Как только они пропали из виду, они могли иллюзией превратиться в кого угодно. Этот парень – наш лучший шанс отыскать Хераи-сана.

Нападавший, лежащий на полу, вдруг исполнил прием акробата, вскочил как ниндзя или танцор хип-хопа. Он тряхнул руками и хрустнул костяшками.

- Без обид, девица, - Красная рубашка тряхнул стюардессой. – Но мы не позволим вам последовать за нами.

Мистер хип-хоп ниндзя вытащил дубинку из штанов. Кен пригнулся, раскинул руки в защитной стойке карате. Я бы фыркнула от сюрреализма, но вместо этого ударила ладонью по лбу.

Эскалатор! Может, я еще смогу догнать папу.

Приглушенный стук, Красная рубашка отбросил стюардессу к стене. Она издала сдавленный вопль. Это отвлекло Кена, и ниндзя ударил его палкой в живот.

- Назад. Дайте нам уйти, и никто не пострадает. Точнее, не пострадает сильнее, - сказал Красная рубашка, обходя Кена, чтобы тот не мог отпрянуть в сторону. Он почти насмехался. Гад.

Я пошла к эскалатору, но ниндзя возник передо мной с палкой наперевес.

- Мы задержим вас тут еще на пару минут, - сказал Красная рубашка за мной. Его нескладный английский ощущался как оскорбление.

Кен ударил его по ногам, но Красная рубашка отскочил, ударил Кена по паху в отместку.

- Ладно, - сказала я на английском. Не нужно было показывать им, как хорошо я говорила на японском. – Хватит его бить. Что вы делаете с моим отцом?

- Я не могу сказать тебе при рабе Совета, - сказал Красная рубашка. Он бесил. Его слова заставляли меня скалиться. Лифт снова звякнул.

- Если навредите моему папе, клянусь, я отыщу каждого и высосу сны так, что от вас останутся только пустые оболочки.

Двери лифта открылись, и стало видно растрепанного Кваскви, улыбающегося со своими белыми зубами, и папа был на его плече. Темные влажные пятна и синие перья покрывали лифт.

- Остынь. Не нужно пугать их, срываясь баку-берсерком. Акихито в безопасности.

Я бросилась в лифт, сунула ногу в дверь. Папа казался целым, хоть и оставался без сознания. Кен помог стюардессе встать. Ниндзя наступал со своей дубинкой.

- Ах-ах, - Кваскви погрозил ему пальцем. Он прижал ладонь под его ртом и подул. Поток синих перьев полетел в лицо парня. Он согнулся и закашлялся.

- Уходи, - прорычал Кен, как альфа-самец.

- Это не поможет, - сказала стюардесса на японском. Стала смелой, когда преимущество оказалось у нас. – Как только Мурасэ узнает, что вы пытались похитить баку…

Но двое нападавших поджали хвосты и побежали большими прыжками по эскалатору, когда она заговорила.

- Ты их узнала, - сказал Кен. Он склонился, шумно дыша, уперся руками в колени. Когда он выпрямился, он передал мне ручку от чемодана на колесиках.

Стюардесса мрачно сжала губы. Она кивнула на меня в стиле «не при безумной американке», поправляя юбку своей формы.

- Не надо даже пытаться меня благодарить за спасение твоего отца, - сказал Кваскви. Он толкнул отца ко мне. Я пошатнулась под его весом, пока Кваскви изображал официальный поклон.

- Спасибо, - сказала я.

Кваскви моргнул и сжал губы, не выпустив насмешку, которую подготовил. Он явно не ожидал прямой благодарности.

- Ты мог хотя бы забрать тележку? – сказала стюардесса. Она с презрением сдула синие перья с пиджака ее формы.

- Твои дружки тоже ее хотели, - сказал Кваскви. – Давайте уже идти. Я голоден.

Кен подошел ко мне и взял себе половину веса папы.

- Мы не можем просто пройти мимо рамок с мужчиной без сознания.

- Ты можешь сделать его невидимым? – сказал Кваскви.

- Нет, если мне придется его нести.

- Я поищу еще тележку, - сказала стюардесса.

- А если напавшие вернутся? – тихо спросила я. – Не ясно, сдались ли они.

- Я убедился, что тот парень сдался, - Кваскви потирал руки.

- Нам нужно доставить папу в безопасное место.

- В Японию пропускают строго, - сказал Кен. – Особенно после ТОРС и Зика.

Кваскви закатил глаза.

- О, Кузнечик, - сказал он. – Как мало веры. Следуй за мной.

- Ты же не… - начала говорить стюардесса.

- Вперед, - перебила я, потянула папу и Кена к вершине эскалатора. Принцесса Стюардесса уже надоела. – Двигайся, сомнения подождет, - мы спустили сумки и папу с эскалатора, следуя за Кваскви по бесконечным бежевым коридорам с надписями на английском, французском и кандзи.

Мы вышли в большой зал, разделенный веревками. Около шести человек из разных стран послушно стояли с одной стороны, с другой были двое или трое азиатов, дожидаясь своей очереди пройти к офицерам в форме за столами за пуленепробиваемым стеклом. Принцесса-стюардесса пошла к ряду для работников, оставив нас и не оглянувшись.

Вес папы поднялся с моего плеча. Кен хмуро указал на уставших людей.

- Иди туда. Японцы с этой стороны.

Папа приоткрыл глаза. Его взгляд был рассеянным, но он шел с Кеном.

Я и не думала, что мы тут разделимся. Странно было считать папу гражданином Японии.

Кваскви нырнул под веревками, пошел в начало очереди. Он улыбнулся в своем стиле.

- Зацените.

Он потянулся в потрепанную коричневую кожаную сумку курьера, которую сохранил в бою и бесконечных коридорах. Он взял что-то обеими руками. Он осторожно вытащил это, и стало видно большую сойку с серыми перьями и белым клювом.

Сойка моргнула и выгнула шею.

«Живая птица. Кваскви взял в самолет и к таможне живую птицу», - он склонился и шепнул что-то у головы сойки. Я взглянула на Кена, но они с папой тихо ждали за последним оставшимся пассажиром в очереди для граждан Японии. Мужчина с седыми волосами направлял иностранцев в моей очереди и посмотрел на Кваскви недовольно.

- То, что ты задумал, пора бы уже осуществить.

Кваскви тут же опустил руку, но сойка уже двигалась, летела под потолком среди флуоресцентных ламп к вершине ближайшего пуленепробиваемого барьера. Работница опешила при виде птицы.

Сойка закричала и полетела в лицо старика. Я икала от истерики.

«Это серьезно. Внимательнее».

Кваскви улыбнулся как гордый папа, и я зажала рот рукой, скрывая смех.

Теперь все работники в форме шли к старику в форме. Сойка сидела на его голове, прыгала, пока мужчины кричали указания, которые не совпадали. Иностранцы в очереди сбились в кучу.

Кен скользнул к столу, опустил перед женщиной два красных паспорта и придал папе вид, словно он стоит сам. Офицер привстала, желая помочь старику, но не могла оставить пост. Кен что-то сказал, и женщина села, быстро качая головой.

- Кваскви, - прошипела я.

Он присоединился к кругу, вопил советы на разных языках. Или кричал сойке – было сложно понять. Она клевала все руки, что тянулись к ней. От моего шипения он оглянулся. Я посмотрела на Кена и папу.

- Ты этого просила, - он высоко закашлял. Сойка выпятила грудь, а потом захлопала крыльями. Хор вздохов зазвучал, и работники застыли. Белый помет растекался по лбу старика, прямо на его толстые очки. В комнате раздался смех. Офицеры разбежались в стороны в поисках полотенец, и Кен с папой прошли мимо барьера возле женщины-офицера.

- Мы это сделали!

- Теперь у тебя два долга, - сказала Кваскви. Он снова кашлянул. Сойка улетела под потолком, добралась до эскалатора, ведущего к зоне багажа. Она нырнула между людьми на эскалаторе, вызывая испуганные вскрики.

Лучше бы Кваскви превратил меня в сойку. Еще пятнадцать минут офицеры спасали старика, усаживались на места и занимались очередью. Я прошла осмотр, оставила отпечаток, меня сфотографировали, и я вышла в фойе аэропорта, пропитанное дымом.

Принцесса-стюардесса и Кен стояли у двойных стеклянных дверей, ведущих на улицу, они спорили. Когда Кен нас заметил, его лицо изменилось, он улыбнулся и помахал нам. Я замешкалась, желая насладиться видом кандзи, ромадзи, бизнесменов с лапшой, девушек в мохнатых сапогах выше колен и дизайнерских чемоданов на колесах.

«Я в Японии. Это Япония».

- Идем, - сказал Кен, взяв у меня чемодан. Снаружи влажность ударила как мокрое шерстяное одеяло. Черный лимузин стоял на парковке. Кен повел нас и указал, что нам нужно идти назад. Дверь автоматически открылась.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

- Об этом я и говорил, - сказал Кваскви.

- Мы отправимся к Совету, - сказал Кен, когда Принцесса-стюардесса помахала нам на прощание, и все устроились на двух мягких длинных сидениях, покрытых чем-то, похожим на кружевные скатерти из пластика. Я села рядом с папой, и им двоим пришлось сидеть вместе. Они расставили по-мужски ноги, занимая как можно больше места.

Папа тревожно заерзал. Его губы были сухими, потрескались, порозовели в уголках.

Я повернулась к Кену.

- Мы не можем сначала побывать в гостинице? – в окно было видно зеленые поля, разделенные тропами. Рисовые поля. Современные дома с изогнутыми крышами с черепицей в старом стиле. Я отвернулась от тонированного окна. – Или хотя бы попить?

Кен открыл панель в двери, и стало видно черный стеклянный холодильник.

- Вот.

Я взяла бутылку из его руки. На обертке было написано «I Lohas» возле микана.

- Ты хочешь представить нас Совету в виде того, кто потаскал кот? – сказал Кваскви. Он закинул ногу на ногу и отклонился как миллионер в реалити-шоу. – Я-то хорошо выгляжу, но эти двое? Фу.

Я злилась, но Кваскви был прав. Волосы у нас с папой торчали в стороны, и пахло от нас перелетом.

Двойной маккиато и горячий душ с любимым мятным мылом были необходимы мне, так я прогнала бы серый шум усталости из головы.

- Мне нужно выпить латте, - вздохнула я.

Кен цокнул языком и указал на краники с моей стороны лимузина.

- Лучше отправиться сразу туда, и дело не в опасности Хераи-сана. Члены Совета нервничают из-за его возвращения.

Я открыла панель. Появились стаканы с горой и зелеными листьями в стиле Старбакса. Ледяное латте в лимузине. Я больше не буду ездить на обычных такси. Просто пронзи трубочкой фольгу сверху и… наслаждение. Что еще скрывалось в этом роскошном лимузине?

- Боятся папы?

- Да, - просто сказал папа, приоткрыв глаза. Этот ответ был хуже всех объяснений. Я сжала его руку в рукаве.

- Ты в порядке?

Он слабо кивнул.

- Где Совет? – сказал Кваскви. – Токийская башня? Нет, дворец императора?

Кен возмущенно покачал головой.

- Во дворце живет император. Совет в Ясукуни джинджа.

Кваскви фыркнул.

- Тонко.

- О чем он? – спросила я у Кена.

- Храм Ясукуни основал император Мейдзи для душ погибших на войне.

- Да, включая преступников войны, - сказал Кваскви. Кену стало не по себе. Кваскви игнорировал его. – И премьер-министр каждый год отдает почести мертвым. Это вызывает проблемы с Кореей и Китаем.

- Те, кто поддерживают становление Японии страной без армии, считают, что ежегодный визит туда – плохой вкус, - сказал Кен. Официальные фразы были его защитной реакцией. Кваскви бросал ему вызов.

Кваскви фыркнул.

- Да. Выжившие в Маньчжоу и Нанкине точно нервничают.

- Там почитают всех погибших на войне, - прохрипел папа, - не только преступников.

Кваскви сел прямее, забыл об игре в лень, глядя на папу. Никто из нас не привык к тому, что папа участвовал в разговоре, но это была его страна. Его история.

- Папа, - сказала я. – Ты пришел в себя? Ты знаешь, что мы едем в храм Ясукуни к Совету?

- Да, - тихо сказал на японском. – Но на меня нельзя полагаться. Давление в голове… скоро будет слишком сильным.

Лимузин почти полз. Мы покинули рисовые поля и попали на окраину Токио. Мимо пролетали рекламные щиты с английскими буквами, кандзи и хираганой, с яркими картинками. Бетонные здания, сжатые бок о бок со зданиями замысловатого строения – то была церковь

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 67