К. Берд Линкольн «Сны Черной Жемчужины» («Хафу из Портлэнда» - 2) 3 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 7Следующая ⇒

Я думала, как отказать монаху, и решила, что честность была проще всего.

- У меня нет опыта. Фрагменты Иных захлестывают мой разум. Тут есть простой старик-человек, которого я могу коснуться?

Монах и Рокабилли посмотрели на Кена. На его щеках появились красные пятна. Мышца еще сильнее дергалась на челюсти.

- Возьми фрагмент у Вестника.

У Кена? Монах не понимал.

- Простите. Я очень устала, фрагменты Иных слишком яркие для меня сейчас.

Рокабилли подавил смешок. Кваскви выглядел удивительно довольным.

- Ты так и не сказал ей, кицунэ?

Монах медленно улыбнулся.

- Ты не знаешь, что Фудживара Кенноске – хафу?

ГЛАВА ПЯТАЯ

Хафу. Кен был наполовину человек, как я.

Он скрыл это. Даже когда объяснял, что был Вестником, что другие Иные не могли убивать, а он мог, он умолчал об этом. Чего он боялся? Зная, что он хафу, я должна была ощущать близость с ним, но эта новость стала клином между нами, и мне стало еще тревожнее от того, как слепо я доверяла ему в Портлэнде.

Вдруг желание коснуться его, ощутить его фрагмент сна поднялось от моего живота к горлу.

«Если я коснусь его, съем его сон о лесе, я пойму правду, да?» - и это порадует монаха.

Голова Кена все еще была чуть склонена, он смотрел решительно на пол перед монахом. Я протянула руку и сжала его шею сзади под его отросшими волосами. Он охнул, словно моя ладонь была раскаленной.

Я расслабилась, опустила весь вес ладони на его шею. Долгий миг, пока пыль двигалась в луче солнца, падающем на плечи Кена, ничего не происходило. А потом вдруг у мира пропало дно. Пыль поднялась и отлетела со странным ритмом, и когда она снова опустилась, я уже не была в тусклом свете солнца, меня озарял мерцающий факел. Под коленями была холодная и твердая брусчатка, слезы сдавливали горло и нос.

Женщина с длинными темными волосами сидела неподалеку, горестно склонив голову. Тонкая и красивая, в пышной накидке хаппи с поясом и хакама, она, казалось, не имела возраста.

Мама.

На коленях женщины была голова мужчины. Его глаза были закрыты, грудь не вздымалась. Боль как древний вес гор пронзила мое сердце, резкие уколы впивались в предплечья, где еще кровоточили длинные царапины…

- Кои Авеовео Пирс.

Быстро моргая от яркого света в домике, я пришла в себя. Мама. Кен дал мне фрагмент о своей матери, а не о лесе, луне и беге среди веток, как было всякий раз, когда я касалась его раньше. Что это значило?

- И что? – сказал монах.

Мое сердце колотилось, дрожь бежала по спине от остаточной энергии фрагмента. Голову сильнее сдавила боль. Мое тело хотело поглотить эту энергию. Боль и горе от сна-воспоминания Кена были заманчивым лакомством для огня баку во мне.

- Что? – процедила я.

- Ты съела сон?

Я смотрела на тонкие поджатые губы монаха, не понимала его слова. Это не был простой фрагмент. Что-то в пребывании перед Советом в роли Вестника вызвало эту глубокую эмоцию, полную жизненной силы.

- Все хорошо, - тихо сказал Кен.

- Ты не можешь поделиться этим фрагментом, не лишившись части своей жизненной силы, - я сглотнула, подавляя горе. – То есть, ты не хотел, чтобы я это увидела.

- Не хотел, - согласился Кен. – Но все равно все хорошо.

- Или ты можешь справиться с фрагментом, или нет. Так что же? – монах был возмущен.

Рокабилли вдохнул сквозь зубы.

- Не утруждайтесь, Кавано-сан. Эта бесполезна. Хераи Акихито подойдет.

Кваскви пробормотал:

- О, от этого с нами уже не хотят сотрудничать, да?

Как ему каждый раз сходили с рук насмешки? Может, это было часть его магии.

- Не стоит так быстро отказываться… - сказал Кен.

- Мы тут закончили, - перебил монах.

Вот так меня прогоняли. Только с самолета, с раскрытым перед Советом полным именем, я была осуждена, меня посчитали слабой и отбросили.

Блин. Я собиралась найти ближайший эквивалент Старбакса и побаловать себя большим кофе с орехами и черным шоколадом. А потом принять ванну.

- Где папа? – сказала я, вставая.

- Кои, стой, - Кен последовал за мной за дверь, быстро поклонившись, пятясь, Рокабилли и монаху. Он что-то полистал на телефоне.

Снаружи сгущающиеся сумки придали двору эффект старой фотографии. Я подумала о фотографиях японских пилотов-камикадзе, которых видела в учебниках по истории – юных, готовых умереть. Сколько мемориальных досок было в храме? Я пнула гравий.

Кен и Кваскви догнали меня. Кен попытался схватить меня за локоть. Я отпрянула.

- Они ищут не баку, - сказал Кваскви.

Я повернулась к нему.

- Ты. Найди моего папу и приведи сюда, - я повернулась к Кену и ткнула его пальцем в грудь. – А ты, мистер Вестник, - я ткнула пальцем в грудь еще раз, - отведешь нас в кофейню, а потом в отель, при этом ты не будешь ничего говорить, - я скривилась, прижала большие пальцы к вискам. – Тупая головная боль.

Кваскви стукнул пятками, насмешливо салютуя, и пошел к тропе среди деревьев, ведущей к главному зданию. Кен попытался схватить меня за руку, но его ладонь замерла в воздухе, словно он передумал.

«Да, зараза. Будто я позволю тебе после того шоу при Совете».

Лицо Кена стало смягчаться, меняться, его скулы округлились, глаза стали чуть больше. Его нижняя губа стала полнее. Я не могла отвести взгляда от той губы, несмотря ни на что, хотела коснуться ее, провести по ней пальцем, как по струне укулеле.

- Твое лицо не сработает на мне, кицунэ.

Кен вздохнул, сунул руки в карманы куртки.

- Совет не позволил бы баку гулять по Токио, если они не могут им управлять.

Слова имели смысл, но они не были бальзамом на раны, которые он нанес моему сердцу. Выдал мое имя, скрывал от меня тайны, не защитил меня. Но эта жалкая попытка загладить вину не закончилась.

- Они помогут Акихито, - сказал он на английском. – Они не помешают нам связываться с Иными, которые могут помочь тебе понять, какой ты можешь быть даже со своей человеческой половиной.

Я могла думать только о том, как целую ту пухлую нижнюю губу. Это не означало для Кена то, что значило для меня. Почему он не сказал мне, что он – хафу? И почему дал фрагмент, что был ему ближе сна про лес? Я думала, тот фрагмент сна означал, что он был без сложностей. Ха.

- Потому что тебе они с этим помогли? Уже понял, чем ты можешь быть со своей человеческой половиной, Вестник?

Грустный взгляд, румянец – я хотела хоть какую-то реакцию. Но он гневно стиснул зубы, мышца бешено дергалась, его глаза из молочного шоколада стали жженым эспрессо за миг. Мой желудок трепетал. Ощущение было как перед бурей, окутало меня зудом.

- Я всегда знал, какой я, - медленно сказал он.

Мой телефон завибрировал в кармане, стал жутко каркать. Кен нахмурился, а я вытащила его.

- Что? Я вставила сим-карту, которую мне купила Марлин, пока была в лимузине.

- Скажи, что это не рингтон Кваскви.

- Это не крики синей сойки.

Я ответила. Голос Кваскви был спокойным:

- Акихито говорит, что должен остаться тут с леди. Он хочет, чтобы мы шли в отель без него.

Кен качал головой.

- У тебя есть номер Кваскви? Даже у меня его нет.

Я отмахнулась.

- Ты его в это втянул, - Кен связался с Кваскви, потому что нам нужно было убежище для папы, когда Хайк и Улликеми собирались использовать любого члена моей семьи, до которого дотянутся.

- Не дуйся, Кен, ты знаешь, что я тоже тебя люблю, - весело сказал Кваскви из телефона.

- Дай мне папу.

- Она вся ваша, - услышала я Кваскви на фоне, а потом голос папы. – Мне спокойнее рядом с Юкико-сан.

До меня как-то донеслось фырканье Кваскви. Он намеренно понизил голос:

- Если спокойствием можно назвать состояние сосульки.

- Мы будем вместе, пап, или отправимся домой.

Он говорил, что только в Японии я научусь управлять баку. Было не справедливо так его шантажировать, но справедливость уже не помогала. Папа вздохнул.

- Ясно. Тогда встретимся у задних ворот через минуту.

Он завершил разговор. Я смотрела на телефон, на экране была старая фотография Марлин, меня и папы. Наверное, сестра установила ее там. Мы выстроились за сине-красным контейнером для суши в ресторане, девочки выглядели долговязо и неуклюже, а папа был ближе всего к счастливому виду, чем я когда-либо видела.

- Он встретит нас у задних ворот.

Кен кивнул, шел следом, чтобы я была впереди, пока двигалась среди деревьев по нашим следам. Он нависал за мной тучей.

Кваскви стоял у столба, где мы вышли из лимузина. Папа напряженно ждал рядом с ним. Лимузина не было.

Я остановилась и уперла руки в бока.

- И как мы попадем в Старбакс? – я прошла к папе, прижала ладонь к его пояснице. Даже сквозь рубашку он ощущался странно холодным. Кен робко улыбнулся мне.

- На перекрестке есть кофейня Дотор. Я вызвал такси.

- Вот и оно, - сказал Кваскви, кивнув на черный фургон, что был уже и ниже, чем в США, подъехавший быстро к обочине. Взметнув гравий, он остановился опасно близко, отрезал парней от меня и папы. Задняя дверь отъехала, и пара рук в перчатках втащили папу в машину. Предупреждение Кена, наполненное паникой, прозвучало слишком поздно, меня втащили в фургон лицом вперед. Дверь хлопнула, закрывшись, и машина поехала, отбросив меня в металлическую стену.

Незнакомка и знакомое лицо с длинными оранжево-каштановыми волосами, уже не собранными в хвост, а ниспадающими на его спину, с опаской смотрели на меня. Мальчик из храма. Как его звал монах?

- Пон-сума.

Он моргнул.

- Твой японский звучит как у старика.

Я моргнула.

- Боюсь, это моя вина, - папа пытался сесть прямее, хоть машину трясло в переулках. Он пожал плечами. – Я старик, и Кои слышит мой японский чаще всего. Лучше скажите, почему вы выбрали этот драматичный способ, чтобы мы вас выслушали, - вежливая твердость напоминала всем нам, что папа был баку, и его нельзя было списывать со счетов, хоть он горбился и дрожал.

- Мы – диссиденты, - сказала незнакомка. Она была юной, как Пон-сума, но с короткими темными волосами, похожими на шипы. – Мы не будем сидеть и позволять старому каппе и Тоджо решать судьбу нашего вида.

- Я знаю о существовании Восьмерки. Хватит пропаганды. Просто скажите, что хотите.

- Восьмерка? – спросила я.

Пон-сума посмотрел на меня.

- Восьмерное зеркало, - он указал на девушку. – Это Бен. Мы хафу, как ты.

Я помахала, раскачиваясь, чтобы он продолжал объяснение, а он решил, что это приглашение придвинуться ближе к папе.

- Восьмерка не знала, что вы еще полны сил, как и то, что у вас есть дочь, пока я не услышала от Кена, кого он везет домой, - сказала Бен.

«Постойте. Кен был в этом замешан?».

Папа не боялся. Скорее злился. И побледнел. И явно дрожал. Хотя тут не было холодно. Что Снежная леди с ним сделала? Я выдохнула, задерживая дыхание слишком долго.

- Вы не приберегаете латте в фургоне?

Бен посмотрела на меня как на безумную, но папа издал смешок.

«Не боится. Так он их знает? Он и Кен как-то это спланировали?».

Я похлопала по карману кардигана, проверяя, что телефон на месте. Они не пытались его забрать.

- Куда вы нас везете? – спросил папа. Значит, это не было его планом.

- На север, далеко от Совета. Там вы будете в безопасности.

Папа напрягся, сжал кулаки, стало видно белки его глаз.

- Нет! – он с воплем бросился на Бен. – Не везите меня туда. Кои туда нельзя!

Пон-сума вытащил черную аптечку и выхватил шприц с зеленой сияющей жидкостью. Как Кен в самолете.

Все быстро рушилось. Страх сдавил мои легкие.

- Хераи-сан, мы не навредим вам или вашей дочери. Если покинете Токио, увидите… - папа пробился сквозь руки Бен и сжал ее горло, заглушая слова.

- Папа!

Я сжала его тонкие плечи, но он удерживал Бен с силой, о которой я и не подозревала. Бен задрожала, бледнела, пот выступил на ее висках. Папа забирал у нее живой фрагмент, ел сон, чтобы уменьшить ее жизненную силу. Я не могла в это поверить, хоть ощущала эхо текущего жара там, где мои пальцы задели шею папы.

- Я видел сны мирового змея. Там была только боль, - пробормотал папа.

Пон-сума вонзил шприц в бедро папы. Со стоном папа отпрянул от Бен, оставив красные следы на ее фарфоровом горле. Он прислонился ко мне, мышцы его рук и ног ослабевали, предавая его из-за влияния препарата. Его веки опускались.

- Черная Жемчужина. Они везут нас к Черной Жемчужине.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

- Что такое?

Пон-сума сунул подушку под голову папы и уложил его на спину покачивающегося фургона.

- Простите, - сказала Бен. – Так будет лучше. Хераи Акихито нестабилен. И опасен.

- Идите вы.

Бен покачала головой.

- Так не должно быть.

- Куда вы меня везете? – я подняла руку, сжала пальцы как когти, как делал папа. – У вас есть еще такой шприц? Или отвечайте, или введите это и мне. Я хоть и хафу, но могу вырвать сны из ваших живущих тел и высосать ваши души!

Нужно запомнить эти слова на случай, если Кваскви меня взбесит. Если я вообще увижу Кена или Кваскви снова. Бен и Пон-сума не ранили нас, но с Иными я уже поняла, что не могла полностью доверять инстинктам.

- Хераи-мура! – сказала Бен. Она подняла пустые руки. – Никаких препаратов. Мы везем вас в Хераи-мура, - а потом добавила. – В место, где родился твой отец.

- Разве это не пяти сотнях миль севернее в префектуре Аомори?

Пон-сума кивнул.

- О, нет, я не поеду в этом фургоне до Аомори! Выпустите нас.

- Прости, - сказал Бен, - мой брат найдет нас, если мы остановимся близко к Токио.

- Брат.

- Кенноске – мой старший брат, - это ощущалось как еще одно предательство Кена, хоть он не участвовал в этом похищении, и он говорил мне в Портлэнде, что у него четыре сестры.

- Просто чудесно, - Кен и Бен. Если бы я так не устала, то фыркнула бы. Папа не боялся их, но боялся места, куда нас везли – его родного города. Это стоило обдумать, но Совет меня пугал, а Бен и Пон-сума хотя бы воспринимали меня как личность, а не оружие. Я не могла одолеть их в фургоне и отнести папу в Токио.

- Ты не пожалеешь, что поехала с нами. Обещаю. У Совета нет всех ответов. Дай нам шанс, - Бен склонила голову, глядя на меня с вопросом.

- Мне нужен кофе.

- Это я могу, - сказала Бен.

Но обещание было ложным. Синий пакет с кроликом, который она вытащила из угла, содержал только банки. Она протянула мне одну. Напиток со вкусом эспрессо. Это вызывало депрессию. У нее и булочка в банке была?

Банка никак не прогнала головную боль, но добавила бурление в желудке. Когда фургон добрался до шоссе, Бен прислонилась к стенке, сложила ладони на коленях и закрыла глаза. Я поглядывала с опасной на нее и Пон-суму, который сидел с прямой спиной рядом с папой. После долгой паузы Пон-сума открыл пачку крекеров и неспешно разжевал один. Он дал и мне пачку. Я смотрела на нее, все расплывалось перед глазами, пока я боролась с болью. Но моя воля была слабой, машина ехала спокойнее, и меня нагнала реакция на перелет. Глаза закрылись.

Когда я проснулась, было темно. Я тут же поискала телефон, но его не было, так что я не знала время и не могла сообщить Кену о своих похитителях, которые спали на другой стороне фургона. Марлин была в ужасе, ведь я не отвечала ей.

Хоть я хотела закрыться от мира и спать, я проснулась и все еще ощущала усталость. Хуже того, в фургоне пахло как на дне шкафчика в раздевалке спортзала, и я проголодалась. Маленький пакетик крекеров в форме крабов и креветок, данный мне Пон-сумой, и депрессо были как капля в пустыне моего желудка.

Я похлопала по карманам кардигана, надеваясь. Ах, что-то там было. Прямоугольный силуэт батончика. Я порвала обертку и сунула шоколад в рот, расслабляясь от нежного крема с насыщенным вкусом кофе, тающего на языке. А потом я потянулась к рукаву папы. Он все еще был без сознания, но я смогла разобрать тихий свист его дыхания, и он не метался и не потел. Странный холод пропал.

- Остановимся отдохнуть, - вдруг громко сказала Бен. Передняя часть фургона – панель впереди – отъехала, впуская свет фар машины, едущей навстречу. Мы все еще были на шоссе, ехали к деревушке, где родился папа, в префектуре Аомори.

О, водитель. Нас не познакомили. Длинный водопад черных волос как из рекламы шампуня указывал, что там, скорее всего, женщина.

- Мы достаточно далеко? – сказала водитель, показывая на миг профиль. Явно женщина, намного старше Бен.

Бен кашлянула и сверилась с телефоном.

- Уже почти пять. Если он не догнал нас до этого, он пока не понял, куда мы едем.

«Он? Рокабилли или Кен?».

- Совет знает, - сказал Пон-сума. Отлично. Все, кроме папы, не спали. Мне понравилась идея с остановкой. Я едва терпела.

- Может быть, - сказала водитель. – Но они все равно отправят Кенноске.

- Тоджо – молот, а не дипломат, - согласился Пон-сума.

- И Кенноске привел к ним баку, - Бен улыбнулась мне, словно хотела дружить. – Двух баку. Милый сюрприз.

Самое странное похищение в мире.

- Расскажете, зачем вы решились на такие проблемы с поездкой в Хераи-мура? – спросила я.

Бен и Пон-сума переглянулись, не скрывая желания заставить другого ответить.

- Расскажите уже, - я зевнула. – Я хочу послушать, - сказала я. – Но я стану проблемой, если будете молчать.

Водитель повернула голову.

- Нам нужно, чтобы она была на нашей стороне, - сказала она.

- Что ты знаешь о Хераи-мура? – спросила Бен.

- Это деревушка на севере Канто, откуда произошли мой отец и его странная фамилия.

Бен вдохнула.

- Ты знаешь, что там могила Иисуса?

Я моргнула.

- Иисус?

- Твой отец не объяснял?

- Папа многое скрывал от меня, - я скрестила ноги. Мне нужно было поскорее в туалет.

- Странные обычаи начались давным-давно в нынешнем Шинго или Хераи-мура. Странные чары, звучащие как иврит. Традиционно они несли детей в корзинках из камыша. И там могила, где похоронен Иисус из Назарета.

- А как же распятие и Голгофа?

- Его брат, - серьезно сказал Пон-сума.

- Пытаетесь отвлечь меня от похищения этим бредом?

Бен фыркнула и помахала перед носиком.

- Слово Хераи, говорят, это искажение катаканой слова «Hebrew»*. Вся история с могилой Иисуса началась в 1935 от профессора и мэра города. Профессор «обнаружил» древний свиток, как Иешуа прибыл в Японию учиться и остался там.

Я закатила глаза, подняла плечи до ушей. Мой утомленный мозг не воспринимал этот бред. И как это было связано с моим похищением? Я хотела получить ответы, но сначала мне нужно было в туалет.

- Впереди остановка в Мориоке, - сообщила водитель.

- Хорошо, - сказала Бен.

- Папа, - я легонько потрясла его за плечо. Ответа не было. Что делать? Мне нужно было в туалет, но я не могла понести папу с собой.

Пон-сума проверил пульс папы, нежно вытер его лоб влажной тканью. Он медленно кивнул мне, давая обещание.

- Твой отец не пострадает за десять минут, - сказал он.

- Я останусь в фургоне с Хераи Акихито, - сказала Бен. – Мидори-сан, можете отвести ее? – она посмотрела на меня пристально, напоминая хищное выражение лица Кена. – Если привлечешь к нам внимание, мы уедем с твоим отцом.

- Конечно, - сказала я, яростно пытаясь понять, как подать Кену знак. Телефона и денег не было, и угроза оказаться порознь с папой сбивала с толку.

- Ты не против принести мне муги-ча и онигири? – добавила она, словно мы уже дружили.

Мы подъехали к парковке на вершине зеленого холма, где с одной стороны были фургоны с едой, продающие якисобу, шарики терияки на палочках, жареного кальмара на углах и круглые булочки с хрустящей корочкой, названные дынным хлебом.

Иероглифы катаканы и кандзи вспыхивали, флаги трепетали от ветерка, рекламируя разные закуски. Низкое здание устроилось в конце парковки, и там юная пара и пожилой мужчина стояли у лестницы, уплетая булочки.

Я не любила так завтракать, но меня не радовали и рисовые шарики в водорослях, которые от нас ждала Бен.

Как только Мидори остановила фургон, Бен отодвинула боковую дверь. Я прошла мимо нее и взбежала по ступенькам. Я быстро отыскала кандзи «женщина» на двери с мутным стеклом, закрылась в кабинке в безупречно чистом туалете. К счастью, он был в западном стиле. Я бы не забралась на японский бенджо так рано утром.

Я мыла руки, и Мидори прошла и посмотрела на себя в зеркало. Она поджала губы, протерла салфеткой нос и лоб, убирая жир.

Она поймала мой взгляд и протянула салфетку.

Я фыркнула, взглянув на себя в зеркало краем глаза – да, лицо было все еще мятым ото сна, волосы вяло свисали после сухого воздуха в самолете.

- Мне понадобится что-нибудь серьезнее, чем рисовая бумага. Когда я смогу помыться в душе?

Мидори повернулась к зеркалу. Плохой знак.

- Прости, - сказала она. – Но не переживай, милая. Тебе не нужно бояться Бен-чан или Пон-суму. Жизнь твоего отца очень ценная. Мы должны поспешить. Вестник быстро найдет нас.

- Тогда зачем это похищение?

Она открыла рот, закрыла его, а потом придвинула косметичку ко мне на подставке у рукомойников.

- Для этого нужно знать о нас, Иных в Японии, и Совете. Если потерпишь немного, на твои вопросы ответят. Есть тот, кто объяснит лучше. Вот. Там есть влажные салфетки и духи, так ты станешь свежее.

Но она так просто не уйдет.

- Что вы сделаете с нами, когда мы доберемся до Хераи-мура?

Три девушки в синих юбках, белых блузках и с жуткими бантами прошли в туалет.

Радость Мидори от их появления была почти смешной. Она удалилась в кабинку, сбежав от меня и вопроса. Я посмотрела на косметичку, кусая губу.

Бен, Пон-сума и Мидори не делали ничего страшнее укола папе, когда он был встревожен, и они дали мне определенную свободу тут, но я не собиралась глупо думать, что я не была в опасности. Папа не хотел ехать на север. Я не знала, влияло на него безумие, или был повод держаться подальше от его родины.

Их было трое, а я – одна. Я не считала папу в его состоянии. Мне нужно было связаться с Кеном. Если бы я могла становиться сойкой, как Кваскви, или применять иллюзии Кена, но у меня была только боязнь прикосновений и салфетки, чтобы стереть жир с носа.

Я вытащила сверток из бумаги васи с белыми кроликами на розовом. Под ним были карандаш для бровей и помада. Замок на дверце Мидори загремел. Я быстро схватила карандаш для бровей и сунула его в карман.

Школьницы рассмеялись, говоря на сленге так быстро, что я едва их понимала.

- Готова? – Мидори помыла руки. – Я могу тебе что-нибудь купить. Ты ешь японскую еду?

- Да.

«Думай, думай», - должен быть способ оставить Кену послание так, чтобы Мидори не поняла. Я перебирала в голове все фильмы «Миссия невыполнима» и «Идентификация Борна». Ничего.

- Идите вперед, - сказала я как можно невиннее.

- Нет, я тебя дождусь.

«Не выпускает из виду», - план с посланием на бумажном полотенце на парковке не работал. Он мог и не помочь. Кто знал, доберется ли Кен до этой парковки. И полотенце могло сдуть, или его забрали бы старики в белых перчатках, нанятые для этого.

Глупая идея. Будь я Кеном, где бы я искала следы, оставленные ему?

Кофе.

Я вышла из туалета. Парковка делилась на две части – людный кафетерий, где пахло карри и обувью, где аккуратными рядами стояли столы с не очень чистыми путниками, и большая секция, полная витрин с сувенирами в мешочках и коробочках. Там было печенье с черным кунжутом, пирожные с зеленым чаем, пирожки в форме рыб, полные сладкой пасты из красных бобов, и разные виды рисовых крекеров, и я хотела остановиться и попробовать угощения из коробочек на краю витрин.

Но меня манили маленькие магазины возле лотка с сувенирами – две витрины с банками горячего и холодного кофе. Я устремилась к горячему кофе, Мидори спешила за мной. Я тянулась к пачкам печенья у кассы, споткнулась, и башня розового печенья разлетелись от протянутой руки.

Зазвучало оханье и вскрики. Я выпрямилась.

- Прошу прощения.

- Нет-нет, - сказала девушка с желтым фартуком, подбегая. – Все в полном порядке, - мы замерли на неловкий миг, понимая, что все было не в порядке, а потом Мидори вздохнула и согнулась, чтобы поднять коробку.

Это вызвало еще больше волнения. Другая девушка из-за стойки присоединилась к первой.

- Нет-нет, - она стала хватать пачки слева и справа.

Я посмотрела на горячий кофе, легонько сжимая кончиками пальцев карандаш для бровей. Там было шесть брендов горячего латте в банках. Я выбрала ярлык с зеленой горой на полке слева и сверху. Обертка была знакомой, зеленый луг и гора заставили меня подумать о горе Худ. На белом снегу горы я быстро нарисовала рыбу и написала английскими буквами «Хераи». Я взяла две банки латте.

- Ай! – очень горячие. Я уронила их на полку. Мидори подошла, и я повернулась к холодному кофе. Она с подозрением посмотрела на меня. – Можно купить это? – я подняла латте с абрикосом. Я затаила дыхание, надеясь, что она не посмотрит на полку с горячим кофе, но она забрала латте из моих рук и пошла к кассе, куда вернулись девушки в фартуках.

Они с сочувствием переглянулись, пока Мидори платила за мой латте. Я с трудом помешала себе оглянуться. Мы вышли под лучи теплого солнца, но я замерла на вершине лестницы, залюбовавшись горой с белой вершиной вдали. Я думала, что гора Фудзи напоминала мне гору Худ, но это была другая гора, почти идеальный близнец.

Пон-сума вдруг оказался возле меня, хоть я не видела, как он вышел из фургона. Он не пустил меня дальше, протянув руку, словно ждал, что я побегу.

- Тебе нужно увидеть Черную Жемчужину, - мне стало не по себе. Черная Жемчужина. Пон-сума тоже стал говорить загадками. – Тебе нужно в деревню Хераи. Поверь, - он схватил меня за левое предплечье голыми пальцами.

«Ох, что он творит и зачем?».

Гора, парковка и синее небо пропали, словно краска стекла с холста. Лед пробежал по моим венам, заморозил мышцы и сделал кровь медленной, вкус соли покрыл мои губы, снежинки замелькали перед глазами.

Белизна. Так много белого, знакомая боль за белизной. Тени медленно появлялись на чистом пространстве, вдали были силуэты темнее, наверное, деревья. Я шла по снегу под пасмурным небом. Резкое дыхание звучало в ушах, я оглянулась и проверила, что сестра следовала за мной по тропе, которую я протоптала в белизне. Холодно. Еще шаг. Ветер жалил мои открытые щеки. Еще шаг.

Наступила ночь, небо пылало ледяным огнем триллиона звезд. Лес был серебряным, сиял в ночи. Сестра брела сзади, мы вошли в лес, серебряные ветки и листья отражали звезды, и я могла видеть даже в чаще. Стало видно реку, она вилась глубже в лес, и я шла вдоль нее. Вскоре деревья стали золотыми. Впереди появился дом с изогнутой крышей на балках. Геометрические узоры украшали крышу. С одной стороны было нарисовано пасмурное небо, с другой – солнечное.

Волнение заполнило мои вены. Я зашагала быстрее, желая вернуться домой, забралась на лестницу. В большой комнате старушка горбилась у угасающего костра. Колыбели висели с потолка на веревках и покачивались от невидимого ветра вокруг нее.

Мир кружился, сбившись с оси. Огонек, рожденный из чего-то другого, не от золотых деревьев, дома и колыбелей, загорелся в моем животе. Я замерла. Имя присоединилось к соли у меня во рту. Кои.

Это был фрагмент сна Пон-сумы, фрагмент сердца пульсировал духом жизни. Честный, как фрагмент Кена с бегом по лесу. Чистый как снег. Опасность была в треске свечей, но золотой лес был полон терпения.

Кен звал его волком на странном языке. Это отличалось от легенд об оборотнях, с которыми я была знакома. Но я смогла поглотить этот фрагмент зимнего леса, и мой огонек уже хотел сжечь больше того холода. Я могла вобрать в себя жизненную силу Пон-сумы через этот фрагмент, набраться сил и одолеть Бен и водителя.

А потом? Я отпрянула от Пон-сумы, задыхаясь, словно пробежала милю, склонила голову, чтобы спутанные волосы закрыли мое лицо. Я уперлась локтями в перила лестницы. Виски пульсировали, начиналась мигрень.

Я могла доехать сама до Токио? Пон-сума похитил меня, да, но он по своей воле поделился фрагментом сна от своего сердца. Я не ощущала плохой воли в этом сне, только терпение и притяжение к той земле, покрытой снегом, от которого в груди болело. Теперь он ждал, пока я приму решение, опустив руки по бокам, словно показывая, что больше не дотронется до меня, намекая, что он знал, что делал, трогая меня.

Рокабилли и монах из Совета относились ко мне только с подозрением. Они не стали бы трогать мою кожу, чтобы спасти жизнь. Чувство было взаимным. То, что я доверяла Кену, не означало, что я доверяла его начальникам.

Вдруг моя уловка с рыбой на банке кофе показалась глупой, и жар стыда затопил мою шею и спину. Я не была из «Миссии невыполнима». Я была растеряна в Японии, но было не по себе и в Портлэнде, когда появился маньяк и дух дракона. Не Кен справлялся с морским драконом. Я его выпустила.

И почему я злилась? Я сжимала и разжимала кулаки, Пон-сума смотрел на меня так, словно я была зефиром, который слишком долго пролежал в микроволновке.

Я съела небольшую порцию фрагмента его сна. Волосы на его висках стали завиваться от пота. Он побледнел?

Мидори вышла из магазина, согнулась и подняла мой латте оттуда, где я его уронила.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 Следующая ⇒