Вдохновение

09.03.2020

7. Вдохновение

Вокруг было шумно. Люди с чемоданами и сумками сновали туда и сюда — входили в автовокзал, выходили из него, сверяясь со своими билетами и выкатывая за собой громоздкие чемоданы на колёсиках.

Эту ночь я не спал, будучи в поезде. Около часа прошло с тех пор, как я сошёл с поезда, вернувшись из Москвы, от отца, в Пензу, в родной свой город.

Отец поздно купил мне билет, и поэтому место мне досталось в самом конце вагона, возле туалета.

На протяжении всей ночи дверь открывалась и с шумом захлопывалась, и глаз я так и не сомкнул.

К утру я был даже не столько раздражён, что для меня естественно во всякое утро, сколько — был уставшим, и уставшим более психически, нежели, как мне казалось, телесно.

Я сошёл с поезда и, не спеша, отправился на автовокзал. Я решил не обходить и пошёл напрямик — через железнодорожный вокзал.

Вероятно, из-за моей бороды и армейских, цвета хаки, штанов меня и остановили — двое охранников и младший сержант полиции.

У входа и выхода было много охраны, и дежурившие пристально всматривались во всех проходивших. Это, по-видимому, из-за участившейся в последнее время террористической деятельности на территории страны, да и во всём мире. Ведь терроризм как раз в мирное время и расцветает. В военное время никому нет до него дела.

Меня препроводили к металлическому столику неподалёку от турникета и попросили предъявить содержимое карманов и открыть рюкзак.

Ничего незаконного не нашли. Впрочем, сержант даже не во все отделы моего рюкзака заглянул. Так что было всё это больше для галочки. Все эти антитеррористические действия в малых городах, в общественных местах, всегда больше для галочки, для мнимого порядка. Всё не досмотришь, всего не увидишь. И тот, кто захочет, скажем, подорвать что-то, сделает это, если не испугается обилия охраны и полиции.

Сержант извинился за беспокойство. Я сказал, что всё, конечно, в порядке и, для приличия, улыбнулся. Затем покинул железнодорожный вокзал.

Меня, тем не менее, покоробило, что сержант так плохо меня проверил. Ведь я вызвал подозрение — у него и у охранников. И если уж обыскивать, то хотя бы все отделы рюкзака можно проверить…

В помещении автовокзала было душно. А снаружи жарко, хотя было ещё утро. Летнее, июльское утро. На автовокзале, у рамок-пищалок, тоже стояли охранники. Трое. Но здесь карикатурности было ещё больше. Пока я сидел на скамье в ожидании своего рейса, я обратил внимание на то, что охранники тут и вовсе никого не останавливают и не досматривают.

Охранники стояли у входа, по-мужицки расставив ноги и заложив руки за спину. Они бросали на проходящих пристальные взгляды, особенно же на их чемоданы, но толку от этого не было никакого. Поскольку вряд ли охранники обладали рентгеновским зрением.

На автовокзале система охраны настолько отдавала притворством, что, казалось, закричи сейчас кто-то про Аллаха и теракт, так охранники первые же и запаникуют, не зная, что предпринять.

В армии, у нашего начальника штаба, было любимым занятием, особенно в выходные дни, проверять дневальных по батальонам, подбрасывая во время ночного или дневного обхода коробки с надписью «бомба» в мусорные баки. И это было тем большей для дневальных морокой, чем больше было уверенности в фальши. После полугода службы ты уже, хотя это тоже безответственно, просто выбрасываешь коробку от греха подальше — относишь её на мусорку к лесу, а не поднимаешь весь этаж, весь свой батальон. Потому что парни устали за весь день, и им дела нет ни до какой бомбы, а хочется только выспаться немного перед новым днём. Нет никакого дела до всего этого и дежурным сержантам, если те не первый год служат и знают своего начальника штаба.

Всё это, конечно, также безответственно. Истинную пользу солдаты получали, пожалуй, во дни антитеррора, когда в воинской части объявлялось чрезвычайное положение и военнослужащие, вооружённые и с радиостанциями, патрулировали часть и поддерживали связь с другими патрульными и с начальством, ожидая дальнейших распоряжений.

На автовокзале людской гул время от времени разрезал от отвращения противный голос, сообщавший о времени отправления автобусов согласно их рейсам. Но разобрать что-то получалось с трудом. Хотелось заткнуть уши или, чего хотелось сильнее, заткнуть говорившего через этот грёбаный вещатель.

Напротив меня сидела женщина средних лет. Она ела хачапури, купленное здесь же, в ларьке на автовокзале. Хачапури, судя по лицу женщины, было не очень-то вкусным; во всяком случае, женщина ела без особого аппетита. Было видно, что она не приучена есть на людях и смущается этого. Глазки у женщины нервно бегали, и все её телодвижения выражали нервозность.

Я отвернулся. Меж рядами, точно надзиратель, ходил толстобрюхий, рыжеусый охранник. Он смотрел за тем, чтобы никто не спал. Заснувших и уснувших он не очень вежливо тормошил, говоря им, что спать на автовокзале не разрешается. Всем своим видом охранник выражал живую и навязчивую деспотию и ещё желание спать, которое окутывало его сонную физиономию.

Охранник был забавным, но было совсем ни к чему вот так ходить между рядами, если все скамьи отлично просматривались со всех сторон. Поэтому хождения охранника отдавали назойливостью и раздражали.

Я достал мобильник, подключил наушники и включил музыку. Закрыл глаза.

Недолго, впрочем, я так просидел. Вдруг кто-то начал меня тормошить. В первую секунду я решил, что это тугодум-охранник, но когда открыл глаза, то даже немного покоробился, увидев перед собой набожную, бедно одетую женщину. Она просила денег для какой-то церкви.

Я порылся в карманах и ссыпал в худую ладонь женщины все завалявшиеся у меня пятаки и десятки. Женщина принялась благодарить и желать Бога мне в помощь.

Я всегда стараюсь давать денег, хоть немного, тем, кто их просит. Я понимаю, что среди попрошаек много актёрствующих лентяев. Но ты никогда не можешь объективно оценить нужду человека, и потому если дашь нуждающемуся в подземном переходе немного денег, хотя бы самую мелочь, то ни тебе, ни миру в целом, ни этому нуждающемуся хуже от того не станет. Если он и обманет тебя, преувеличив свою нужду, то это его проблемы. А твоя задача — помочь.

В ранние юношеские годы я ещё больше заморачивался по этому поводу. Будучи студентом первого курса, я в течение всего года, из сезона в сезон, экономил деньги, которые родители давали мне на то, чтобы я купил себе новую обувь. Ежедневно я тратил эти деньги, разменяв большие купюры на мелочёвку, раздавая их тем, кто просил милостыню в общественных местах. Помню, я полюбился одному человеку в инвалидной коляске, у которого не было ног и который всегда был в военной форме и в чёрном, кажется, берете. Мужик этот мне всякий раз улыбался и уже издалека стал узнавать меня в толпе прохожих. Я прекратил эти свои наивные пожертвования зимой, когда подхватил воспаление лёгких, потому как кроссовки у меня стали совсем дырявые, а денег на новую обувь уже не осталось.

Я смотрел по сторонам. Моё внимание привлёк молодой человек в очках. С виду оборванец. Он сидел с тетрадкой и оживлённо что-то записывал. Рядом с ним, возле жёлтого, походного рюкзака была стопка книг — я прочитал имена Прилепина, Глуховского, Паланика, Лихэйна, Стивена Кинга.

Парень странно держал авторучку. И он был левша. Он писал всё оживлённее, его точно бы посетило Вдохновение. Парень никого и ничего не замечал вокруг себя; когда он поднимал голову, его взгляд был пуст, взгляд был устремлён в себя.

Я подумал, что этот парень, верно, молодой литератор. Или, во всяком случае, тот, кто мнит себя таковым. И ещё я подумал о том, что сам я давно уже не испытывал того, что, по-видимому, испытывал теперь этот молодой человек в очках.

Неприятный голос объявил что-то. Было не разобрать. Но я знал, что это объявление на мой рейс. Пора было уходить.

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒