РУССКАЯ НАУКА ОБ АНТИЧНОСТИ 18 страница

55 Вице-президентомАкадемии наук П. В. Никитин стал в 1900 г. иоставался на этом посту вплоть до самой своейсмерти. Он был правой рукой президента Академиивеликого князя Константина КонстантиновичаРоманова (1858 - 1915 гг., президент с 1889 г.),деятельность которого, как теперь признается,была важным моментом в жизни РоссийскойАкадемии. О такой деловой и личной связи Никитинас Константином Константиновичемсвидетельствуют материалы, недавноопубликованные в книге: Соболев В. С. Августейшийпрезидент: великий князь КонстантинКонстантинович во главе имп. Академии наук (1889 -1915 гг.). СПб., 1993 (см. в отделе приложений документы№ 24, 34, 41, 43, 50, представляющие собой официальныеписьма и реляции Никитина президенту). (назад)

56 Цитировано по: РостовцевМ. И. П. В. Никитин, его взгляды на науку иклассическое образование // "Памяти П. В.Никитина", Пг., 1917, с. 16. (назад)

57 О Цветаеве см.: МальмбергВ. К. И. В. Цветаев // "Отчет о состоянииМосковского университета за 1913 г.", ч. I, М., 1914, с.52 - 70; Жебелев С. А. Памяти И. В. Цветаева //"Зап.классич. отделения имп. РусскогоАрхеологического общества", т. VIII, 1914, с. 352 - 362;Бузескул В. П. Всеобщая история ... , ч. II, с. 200 - 201;Моисеева Т. А. И. В. Цветаев и италийскаядиалектология // "Норция", вып. I, Воронеж, 1971,с. 134 - 142; Корыхалова Т. П. Труды И. В. Цветаева поиталийской эпиграфике // ВДИ, 1973, № 2, с. 194 - 204. ИванВладимирович Цветаев был отцом знаменитойпоэтессы Марины Цветаевой. В автобиографическойпрозе Марины, равно как и в воспоминаниях еесестры Анастасии (см.: Цветаева А. И. Воспоминания.М., 1971), можно найти ряд подробностей, касающихся,однако, скорее личности, чем ученой деятельностиих отца. (назад)

58 Цветаев И. В. Cornelii TacitiGermania. Опыт критического обозрения текста.Варшава, 1873. (назад)

59 Цветаев И. В. К вопросу опостепенности развития падежных форм влатинском языке. СПб., 1875. (назад)

60 См. его собственные ичрезвычайно интересные воспоминания: Цветаев И.В. Путешествие по Италии в 1875 и 1880 гг. М., 1883. (назад)

61 Цветаев И. В. Сборникосских надписей с очерком фонетики, морфологии иглоссарием. Киев, 1877 (представлен был в качестведокторской диссертации); то же, с существеннымиисправлениями и дополнениями, - Zvetaieff I. Syllogeinscriptionum oscarum, pars I - II, Petropoli-Lipsiae, 1878. Затемпоследовали: Inscriptiones Italiae mediae dialecticae, vol. I - II, Lipsiae,1884 - 1885; Inscriptiones Italiae inferioris dialecticae. Mosquae, 1886(переиздание в учебных целях ряда осскихнадписей из первых двух сборников). (назад)

62 См., в частности,обстоятельные рецензии: на первые два сборника -И. В. Помяловского, ЖМНП, 1887, октябрь, отд. 2, с. 125 -226; на два вторые - Ф. Е. Корша, ЖМНП, 1887, август, отд.2, с. 315 - 371. Ср. также: Корыхалова Т. П. Труды И. В.Цветаева по италийской эпиграфике, с. 199 - 200 и 203 -204, где приводятся высокие отзывы заграничныхкритиков - французских филологов Л. Аве, М. Бреаля,В. Анри. (назад)

63 ЖМНП, 1882, март и июль; 1883,ноябрь и декабрь; 1886, январь и сентябрь. (назад)

64 См. его статьи в"Русском вестнике": о погребальных обычаяхдревних римлян - 1887, № 1 и 3; о римских школах - 1888, №3 и 10; 1893, № 5 - 6. Последнему сюжету посвящена такжебольшая актовая речь, изданная отдельно: ЦветаевИ. В. Из жизни высших школ Римской империи. М., 1902. (назад)

65 См.: Уварова П. С.И.В.Цветаев - творец Музея изящных искусств //Древности. Труды имп. Московскогоархеологического общества, т. XXIV, М., 1914, с. 248 - 250;Цветаева М. И. Отец и его музей // "Простор",1965, № 10, с.36-42. (назад)

66 В определениикультурно-исторического направления мы следуемВ. П. Бузескулу. См. его книгу: "Всеобщая историяи ее представители в России в XIX и начале XXвека", ч. II. Л., 1931, с. 149 слл. (назад)

67 О Васильевском (вособенности как о византинисте) существуетобширная литература. Назовем лишь наиболееважные (наиболее обстоятельные) очерки:Безобразов П. В. В. Г. Васильевский // Византийскийвременник, т. VI, 1899, вып. 3 - 4, с. 636 - 652 (с приложениемсписка трудов Васильевского, с. 652 - 658); Греве И. М.В. Г. Васильевский как учитель науки // ЖМНП, 1899,август, отд. 4, с. 27 - 74; Модестов В. И. В. Г.Васильевский: время высшего образования иприготовления к кафедре // ЖМНП, 1901, январь, отд. 2,с. 134 - 168. (назад)

68 О Люгебиле см.трогательный некролог, составленный В. К.Ернштедтом (ЖМНП, 1888, апрель, отд. 4, с. 1 - 13; позднееперепечатано в кн.: Ернштедт В. К. Сборник статейпо классической филологии. СПб., 1907, с. 328 - 341). (назад)

69 Lugebil K. Ueber das Wesen und die historischeBedeutung des Ostrakismus in Athen // "Jahrbuecher fuer classische Philologie",Supplementbd. IV, и отдельное издание: Leipzig, 1861. (назад)

70 Об Аландском см.:Бузескул В. П. Всеобщая история ... , ч. II, с. 188, атакже некрологи, составленные Ф. Г. Мищенко(Киевские университетские известия, 1883, № 12,прибавление 1, с. 1 - 9), Ю. А. Кулаковским (там же, 1884,№ 3, прибавление 4, с. 1 - 14) и И. В, Помяловским (ЖМНП,1884, январь, отд. 4, с. 18 - 26). (назад)

71 О них см. также: БузескулВ. П. Всеобщая история ... , ч. II, с. 149 - 150, инекрологи, составленные: о Воеводском - А. Н.Деревицким (ЖМНП, 1901, июнь, отд. 4, с. 32 - 38), о Беляеве- С. П. Шестаковым (там же, 1901, июль, отд. 4, с. 8 - 31). (назад)

72 Воеводский Л. Ф. 1)Каннибализм в греческих мифах. СПб., 1874; 2)Введение в мифологию Одиссеи. Одесса, 1882. (назад)

73 Беляев Д. Ф. Омировскиевопросы. СПб., 1875. (назад)

74 Беляев Д. Ф. 1) К вопросу омировоззрении Эврипида. Историко-литературныеэтюды. Казань, 1878; 2) Воззрения Эврипида насословия, состояния, внутреннюю и внешнююполитику Афин // ЖМНП, 1882, сентябрь-октябрь, и 1885,сентябрь-октябрь. (назад)

75 О Мищенко см. преждевсего: Бузескул В. П. Всеобщая история ... , ч. II. с. 150- 153; Путнынь Э. К. Изучение истории древней Греции<во 2-й половине XIX в.> // Очерки историиисторической науки в СССР, т. II, М., 1960, с. 306 - 308;кроме того, есть специальные очерки: Шестаков С.П. Ф. Г. Мищенко (некролог) // ЖМНП, 1907, июль, отд. 4, с.39 - 74; Шофман А. С. Федор Герасимович Мищенко.Казань, 1974. (назад)

76 Страбон. География всемнадцати книгах. М., 1879; Геродот Галикарнасский.История в девяти книгах, т. I - II, М., 1885 - 1886 (изд. 2-е,1888); Фукидид. История, т. I - II, М., 1887 - 1888 (изд. 2-е,посмертное, в переработке С. А. Жебелева, 1915);Полибий. Всеобщая история в сорока книгах, т. I - III,М., 1890 - 1899 (переиздание: СПб., 1994 - 1995); Демосфен.Речи. вып. I, М., 1903. (назад)

77 Из них наиболее важные,не утратившие своего значения и по сию пору:"Геродот и место его в древнеэллинскойобразованности", "Не в меру строгий суд надГеродотом" (соответственно в 1-м и 2-м томахперевода Геродота, изд. 2-е, 1888), "К вопросу обисточниках и добросовестности Геродота" (ЖМНП,1888, июнь), "Фукидид и его сочинение" (вступит.статья к переводу Фукидида, изд. 1-е, т. I, 1887, ипродолжение под тем же названием, но сподзаголовком "выпуск 2, послесловие кпереводу", изданное отдельно. [М., 1888]),"Фукидид - сторонник афинской демократии"(ЖМНП, 1890, август), "Федеративная Эллада иПолибий" (в I-м томе перевода Полибия). (назад)

78 См., в частности: МищенкоФ. Г. Суд присяжных в Афинах и сочинениеАристотеля об Афинском государстве // ЖМНП, 1892,сентябрь, отд. 5, с. 119 - 141. (назад)

79 Полибий. Всеобщаяистория, т. I, М., 1890, с. I - CCXLII. (назад)

80 Мищенко Ф. Г. Торговыеотношения Афинской республики с царями Боспора //"Киевские университетские известия", 1878, № 7,с. 474 - 494. (назад)

81 Важнейшие из этих статей:"К вопросу о географии и этнографииГеродотовой Скифии" ("Киевскиеуниверситетские известия", 1882, № 11), "Квопросу о царских скифах" (Киевскаястарина", 1884, № 5), "К вопросу о Геродотовыхскифах" (ЖМНП, 1884, июль), "Легенды о царскихскифах у Геродота" (там же, 1886, январь),"Этнография России у Геродота" (там же, 1896,май),"Известия Геродота о нескифских земляхРоссии" (там же, декабрь), "Противоречия визвестиях Геродота о первом появлении сарматов искифов в Европе" (ФО, т. XVII, 1899), "Слепые рабы ускифов" (там же, т. XVIII, 1900). (назад)

82 См.: Цветаев И. В. 1) Сороклет учено-литературной деятельности Н. М.Благовещенского (1848 - 1888). СПб., 1888; 2) Н. М.Благовещенский. По поводу 50-летия его ученойдеятельности // ФО, т. II, 1892, кн. 1, с. 94 - 100; МодестовВ. И. Н. М. Благовещенский // ИО, т. V, 1892, отд. 2, с. 1 - 16;Бузескул В. П. Всеобщая история ... , ч. II, с. 195 - 196. (назад)

83 См., в частности, егостатьи: "О судьбах римской трагедии" (ЖМНП,1848, июнь), "Ателланы" ("Пропилеи", кн. I,1851), "О начале римской комедии" (там же, кн. 2,1852). (назад)

84 Для знакомства с жизнью идеятельностью Модестова важны его собственныевоспоминания, печатавшиеся в "Историческомвестнике" (1883, № 2 - 4; 1884, № 11; 1885, № 11 - 12). Далеесм.: Дроздов Н. Памяти проф. В. И. Модестова. Очеркжизни и ученой деятельности его // Труды Киевскойдуховной академии, 1907, № 6, с. 217 - 274 (и отдельно:Киев, 1907); Садов А. Проф. В. И. Модестов //Филологические записки, 1910, № 4, с. 545 - 565 (иотдельно: Воронеж, 1910); Бузескул В. П. Всеобщаяистория ... , ч. II, c. 197 - 200; Машкин Н. А. Изучениеистории Рима <во 2-й половине XIX в.> // Очеркиистории исторической науки в СССР, т. II, М., 1960, с. 318- 319; Шофман А. С. В. И. Модестов как историкантичности // История и историки.Историографический ежегодник. 1975. М., 1978, с. 173 - 190.
85 "Сочинения Корнелия Тацита", т. I- II, СПб., 1886 - 1887. (назад)

86 Модестов В. И. Расселениеарийского племени по Италии: I. Вольски и эквы. - II.Оски и аврунки. - III. Сабельские народы // ЖМНП, 1904,август, отд. 2, с. 326 - 360; 1905, март, с. 1 - 41; июнь, с. 366 -399; июль, с. 1 - 40. (назад)

87 Модестов В. И. Лекции поистории римской литературы. Киев, 1873 (изд. 2-е, вдвух томах, 1876; новое издание, снова в одном томе,СПб., 1888, и "Дополнение" к нему, 1905). (назад)

88 См.: Машкин Н. А. Изучениеистории Рима <во 2-й половине XIX в.>, с. 311 - 313. (назад)

89 Бузескул В. П. Всеобщаяистория ... , ч. II, с. 201 - 202; Машкин Н. А. Изучениеистории Рима <во 2-й половине XIX в.>, с. 315 - 318. (назад)

Глава 5. ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ НА РУБЕЖЕ XIX - XX ВВ.

1. Старшее поколение "соколовцев". В.В.Латышев 2. Младшее поколение "соколовцев". С.А.Жебелев.

[216] На рубеже XIX - XX вв. европейская наука о классической древности переживала невиданный до того подъем, что было естественно подготовлено длительной полосой плодотворного гуманитарного развития начиная с эпохи итальянского, а затем и общеевропейского Возрождения. XIX век был венцом этого развития, расцвет классических штудий - одним из ярчайших его проявлений. Особенного блеска и вся гуманитарная культура и наука, и их существенная, заглавная отрасль - классическое образование и вспоенное им антиковедение - достигли на рубеже XIX - XX столетий, в последние десятилетия перед Первой Мировой войной и развязанными ею страшными социальными потрясениями, которые фактически подвели черту под историей европейского гуманизма.

Что касается науки о классической древности, то ее успехи в означенный период были столь впечатляющими, что для последующих поколений антиковедов достигнутый тогда уровень навсегда остался своего рода нормой, высшим эталоном, а созданные тогда труды приобрели славу поистине классических. В особенности велики были достижения немецкого антиковедения, представленного в ту пору целым созвездием блистательных имен: завершал свой творческий путь создатель новейшей "Римской истории" и автор капитальных исследований о римском праве Теодор Моммзен (1817 - 1903 гг.), но разгорались и новые светила, такие, как мастер социального анализа Роберт Пёльман (1852 - 1914 гг.), автор яркой и вместе с тем основательной "Греческой истории" Карл-Юлиус Белох (1854 - 1929 гг.), творец универсальной "Истории древности" Эдуард Мейер (1855 - 1930 гг.), не говоря уже о всеобъемлющем знатоке классической древности, своими исследованиями охватившем все области ее культуры и государственности Ульрихе фон Виламовиц-Мёллендорфе (1848 - 1931 гг.). Впрочем, не одна лишь немецкая, но и другие европейские национальные школы могли гордиться крупными достижениями и не были вовсе лишены блестящих имен. В французской историографии выделялись такие первоклассные ученые, как Гастон Буассье (1823 - 1908 гг.) и Поль [217] Гиро (1850 - 1907 гг.), в английской - Джеймс Фрезер (1854 - 1941 гг.) и Джон Бьюри (1861 - 1927 гг.), в итальянской - Гаэтано Де Санктис (1870 - 1957 гг.) и Гульельмо Ферреро (1871 - 1942 гг.).

Равным образом и русская наука об античности, первоначально развивавшаяся как побочное ответвление немецкого антиковедения, с середины XIX в. стала вровень с другими европейскими школами, а к исходу этого столетия и началу следующего числила в своем активе целый ряд перворазрядных, европейского уровня ученых и немало значительных свершений.¹ Имея основанием своим достаточно уже широкую социальную среду, а именно значительный слой по-европейски образованной городской интеллигенции, находя опору в укоренившейся системе классического образования в лице многочисленных гимназий и немногих, но хорошо укомплектованных специалистами университетов, пользуясь поддержкой правительства, которое, впрочем, преследовало при этом не одни только научные или образовательные цели (о чем речь еще пойдет ниже), русская наука о классической древности жила в ту пору полнокровной жизнью, одерживая одно достижение за другим и всячески расширяя сферу своей активности. Разработка политической истории древней Греции и Рима, изучение социальных отношений, идеологии и культуры античного общества, исследование древней литературной традиции и новонайденных надписей и монет, историко-археологические изыскания на местах древних поселений и некрополей в освоенной некогда греками зоне Северного Причерноморья, - эти и другие области антиковедных занятий стремительно осваивались и развивались русскими специалистами-классиками в русле того пышного закатного расцвета гуманитарной культуры, каким были отмечены последние десятилетия в жизни старой России.

Показательным при этом было именно богатство научных направлений, служившее залогом всестороннего охвата и постижения [218] древней цивилизации и вместе с тем создававшее условия для творческой реализации ученых самого различного характера, самых разных способностей, склонностей и ценностных установок. В самом деле, в предреволюционном русском антиковедении отчетливо выделяются такие (если называть только главные) направления, как ставшие уже традиционными историко-филологическое и культурно-историческое и новые или, вернее, тогда именно заново оформившиеся - социально-политическое и социально-экономическое. Каждое было представлено фигурами без всяких сомнений самого высокого уровня: в историко-филологическом направлении тон задавали питомцы соколовской школы, эпиграфисты, знатоки древностей и истории В. В. Латышев и С. А. Жебелев, в культурно-историческом лидировал выдающийся знаток античной литературы и религии, блистательный ученый и публицист Ф.Ф.Зелинский, в социально-политическом - исследователь афинской демократии В. П. Бузескул, а в социально-экономическом - признанный позднее (наряду с Т. Моммзеном и Эд. Мейером) корифеем мирового антиковедения М. И. Ростовцев. Ниже мы остановимся подробнее на каждом из этих направлений, группируя наше изложение вокруг наиболее значительных и колоритных фигур. Начнем с первых, традиционных направлений как наиболее весомых и наиболее авторитетных в ту пору. И в первую очередь речь пойдет об историко-филологическом направлении, этом главном эшелоне дореволюционной русской науки об античности.

1. Старшее поколение "соколовцев". В.В.Латышев

На рубеже XIX - XX столетий еще продолжали свою научную и педагогическую деятельность зачинатели базировавшихся на эпиграфике историко-филологических штудий Ф. Ф. Соколов, И. В. Помяловский и П. В. Никитин. Но теперь к этой группе основоположников присоединился целый ряд новых, молодых ученых, вышедших главным образом из "пятничных" семинаров Соколова, сумевших несказанно обогатить историко-филологическое направление и доставить ему наиболее авторитетное положение в отечественном дореволюционном антиковедении. В. К. Ернштедт, В. В. Латышев, А. В. Никитский, Н. И. Новосадский, С. А. Жебелев, И. И. Толстой - вот имена лишь наиболее видных из "соколовцев", тех, чьи научные труды и общественная деятельность заслужили самую высокую [219] оценку и признание как в Университете, так и в Академии наук.

Старший в этой славной плеяде и первый, с которого мы начнем наш обзор, - Виктор Карлович Ернштедт (1854 - 1902 гг.).² Выходец из шведской семьи, натурализовавшейся в России, он прошел курс наук в Петербургском университете, где на Историко-филологическом факультете его главными наставниками были профессора А. К. Наук, К. Я. Люгебиль и Ф. Ф. Соколов. Первой печатной работой Ернштедта были "Критические заметки на Светония", довольно большая статья, посвященная критике текста этого одного из самых интересных писателей времени Империи.³ Начав с латинской литературной традиции, Ернштедт, однако, очень скоро, под влиянием Наука и Соколова, переходит к греческой словесности и греческим древностям, которые и становятся исключительным предметом его научных изысканий. Свидетельствами этой перемены научного интереса являются прежде всего опубликованные в 1878 - 1880 гг. работы, посвященные тексту так называемых малых аттических ораторов Антифонта, Андокида, Исея и др. (к чему мы еще вернемся ниже), а также появившаяся чуть позже статья "Саламинская битва".⁴ Последняя особенно примечательна, поскольку выполнена она именно в духе соколовского направления: скрупулезный филологический анализ античной традиции, именно свидетельств Эсхила, Геродота, Диодора (Эфора) и Плутарха, служит здесь всесторонней, обстоятельной реконструкции исторического факта - знаменитого морского сражения греков с персами при Саламине в 480 г. до н. э.

Роль Ф. Ф. Соколова в становлении Ернштедта как ученого была велика и не ограничивалась одним лишь непосредственным личным воздействием. И иным, так сказать, внешним образом он был устроителем научной судьбы своих питомцев. По его инициативе в 1880 г. двое старших из его учеников В. К. Ернштедт и В. В. Латышев были [220] отправлены в длительную заграничную командировку с целью более основательной подготовки к будущей профессорской деятельности. Два года Ернштедт провел в Греции, на месте знакомясь с древними эпиграфическими памятниками и совершенствуясь в методах их исследования, а затем еще один год - в Италии, где предметом его занятий было изучение средневековых рукописей, содержащих произведения античных и византийских писателей. Занятия рукописями в Италии окончательно определили дальнейший творческий путь молодого ученого: хотя он не остался совершенно в стороне от историко-эпиграфических исследований и при случае мог откликнуться специальной статьей на новые эпиграфические находки в Балканской Греции или Причерноморье,⁵ главной областью его научных занятий оставались текстология и палеография.

Боvльшая часть ученых трудов Ернштедта посвящена изучению рукописного предания, критике и исправлению текста различных древних и средневековых греческих писателей. Таковы были уже первые его опыты в греческой словесности: статья "Observationes Antiphonteae", посвященная толкованию и исправлению отдельных трудных мест в речах первого в каноне аттических ораторов Антидонта;⁶ магистерская диссертация "Об основах текста Андокида, Исея, Динарха, Антифонта и Ликурга", где путем внимательного сличения различных дошедших до нашего времени рукописей были обоснованы, во-первых, предположение о наличии для всех этих манускриптов одного, единого архетипа, а во-вторых, предпочтительное перед другими значение двух кодексов N (codex Oxoniensis, XIV в.) и A (codex Crippsianus, XIII в.);⁷ наконец, выполненное на основании этих исследований новое научное издание речей Антифонта - редкий пример осуществленного в России издания оригинала древнего классика.⁸

Позднее Ернштедт много занимался рукописями из собрания известного русского богослова и коллекционера, епископа Порфирия Успенского (1804 - 1885 гг.). Важнейшее из выполненных им в этой связи исследований касалось отрывков из комедий Менандра, виднейшего [221] представителя так называемой Новой аттической комедии (рубеж IV - III вв. до н. э.), чье литературное наследие продолжает открываться нам во все новых и новых находках. Объемистое это исследование, озаглавленное "Порфириевские отрывки из аттической комедии: палеографические и филологические этюды" (СПб., 1891), стало второй диссертацией Ернштедта, принесшей ему ученую степень доктора греческой словесности. Из других работ Ернштедта, связанных с изучением греческого рукописного предания, отметим весьма ценные специальные исследования, посвященные забытым собраниям греческих пословиц и поговорок.⁹ К этому надо добавить целую серию мелких заметок, имевших целью критику и исправление текста Анакреонтовых стихотворений, Вакхилида, Эврипида, Аристофана, Фукидида, Аристотеля и афинского оратора Ликурга, заметок, если и не открывающих новых черт в Ернштедте как ученом, то все же свидетельствующих о завидной широте его филологических интересов.¹⁰

В. К. Ернштедт был несравненным мастером тонкого филологического анализа, строгим и вместе с тем осторожным критиком текста, прекрасным знатоком греческих рукописных сводов, внесшим большой вклад в изучение коллекций древних (средневековых) рукописей, хранящихся в России, Италии и Германии. Его можно назвать "одним из первых - если не первым - и лучших знатоков в России греческой палеографии".¹¹ При этом, как мы могли убедиться, виртуозно проводимые текстологические и филологические исследования сочетались у Ернштедта с вниманием к реальной, вещной и событийной стороне античности, лучшему постижению которой и должны были служить все эти, с первого взгляда, донельзя специальные изыскания. Осуществленные таким образом работы Ернштедта полностью сохраняют свое значение и в наше [222] время, а его исследования, касающиеся малых аттических ораторов и порфириевских отрывков из Менандра, вообще являются основополагающими и обязательными для всякого, кто станет заниматься этими разделами древнегреческой культуры.

Заканчивая характеристику научной деятельности старшего "соколовца", отметим, что в последние годы своей жизни он, подобно многим другим русским классикам, обратился к изучению позднего периода греческой словесности. В частности, совместно с В. Г. Васильевским он осуществил издание "Стратегикона" византийского писателя XI в. Кекавмена, сочинения, являющего собой собрание военных и иных поучительных наставлений и служащего ценным источником для изучения значительного периода византийской истории - от правления императора Василия II Болгаробойцы до Романа IV Диогена (976 - 1071 гг.).¹²

Научно-исследовательскую деятельность в области классической филологии В. К. Ернштедт сочетал с большой педагогической и общественной работой. На историко-филологическом факультете Петербургского университета он начал преподавать еще в 1877 г.; возвратившись из заграничной командировки, он возобновил чтение лекций и практические занятия в университете и не прекращал их уже до самой смерти. В 1893 г. он был избран адъюнктом Российской Академии наук, и с этого времени его деятельность была неразрывно связана с жизнью не только Университета, но и Академии (ее действительным членом он стал в 1898 г.). Ернштедт был также активным членом Русского Археологического общества и в течение трех лет исполнял обязанности секретаря его Классического отделения. Долгие годы - с 1892 по 1902 - он заведовал отделом классической филологии в важнейшем в старой России периодическом научном издании - в "Журнале министерства народного просвещения", и при его участии увидели свет работы многих русских исследователей античности. В те годы "Журнал министерства народного просвещения" был одним из главных - если не самым главным - органов, где печатались классики, и с этой точки зрения роль Ернштедта как руководителя отдела классической филологии в столь важном журнале заслуживает быть отмеченной особо.

В. К. Ернштедт сравнительно мало занимался эпиграфикой в точном смысле слова, его всегда гораздо больше интересовали вопросы [223] толкования и критики рукописного предания литературных текстов. Напротив, его сверстники и сотоварищи по соколовскому кружку В. В. Латышев, А. В. Никитский и Н. И. Новосадский всегда были эпиграфистами по преимуществу. Особое место в ряду питомцев соколовской школы принадлежит Василию Васильевичу Латышеву (1855 - 1921 гг.), который не только обогатил русскую науку о классической древности трудами, чье значение невозможно переоценить, но и достиг наивысшего, по меркам его профессии, общественного положения, что сделало его заглавной фигурой в русском дореволюционном антиковедении и одновременно символизировало безусловное торжество представляемого им историко-филологического направления. В этом надо отдавать себе отчет тем более, что выдвижение на первый план после смерти Латышева, в начале 20-х годов, сравнительно новых - впрочем, также без сомнения выдающихся - фигур С. А. Жебелева и М. И. Ростовцева может исказить представление о реальной значимости их всех в дореволюционное время, оттеснив Латышева как бы в тень, на второй план.

В историографическом плане, во всяком случае, так оно и случилось: если С. А. Жебелев еще при жизни своей, после сближения с новой властью, превратился в признанного классика советской науки, а М. И. Ростовцев стал кумиром науки западной (а теперь и нашей, постсоветской), и о каждом из них памятная литература все время умножается, то В. В. Латышев буквально стал элементом историографии, чьими трудами, разумеется, пользуются, но чья личность и творчество никого не интересуют. Примечательным подтверждением может служить сухая подборка материалов, опубликованная в связи со 100-летним юбилеем Латышева в 28-м томе "Советской археологии" (с опозданием на три года, в 1958 г.), не идущая ни в какое сравнение с богатейшими юбилейными публикациями о Жебелеве (в "Вестнике древней истории", 1940, № 1, и 1968, № 3) и нынешним длящимся уже несколько лет буйством литературы о Ростовцеве (в том же "Вестнике древней истории", начиная с 1990 г.).

Между тем жизнь и деятельность В. В. Латышева вполне заслуживают того, чтобы вновь, после долгого перерыва, стать объектом особого внимания. Изучение его творческого пути интересно и само по себе, во всяком случае для того, кто испытывает любопытство к прошлому нашей науки, к прежним ее деятелям, но оно может оказаться важным для суждения и о более общих проблемах, в данном [224] случае - о соотношении западных и русских начал в отечественном антиковедении, о сравнительной значимости возникавших в нем научных направлений, о месте классических дисциплин в гуманитарной науке и образовании, о соотношении в деятельности антиковеда принципов собственно научных, исследовательских, и педагогических, занятий ученых и административно-общественных. Вопросы эти относятся, что называется, к категории вечных, и на них трудно дать исчерпывающий однозначный ответ. И все-таки обращение к биографии такого выдающегося деятеля науки, каким был Латышев, может оказаться весьма полезным и поучительным, знакомя нас с оригинальным типом ученого, в чем-то сходного, но в чем-то и отличного от более известных С. А. Жебелева и М. И. Ростовцева, а следовательно, доставляя дополнительный материал для ответа на только что поставленные вопросы.

Занятие это может оказаться достаточно плодотворным, ибо, при всем отодвижении Латышева в историографическую тень, мы не можем пожаловаться на совершенное отсутствие материалов. Для реконструкции его жизненного пути и суждения о его личности мы располагаем, во-первых, обстоятельными автобиографическими записками самого Латышева;¹³ далее, рядом некрологов и воспоминаний о нем, составленных людьми хорошо его знавшими, в частности, С. А. Жебелевым, Ф. И. Успенским, А. В. Никитским;¹⁴ наконец, более или менее содержательными разделами о нем в общих трудах по историографии античности, и в первую очередь в известном компендиуме В. П. Бузескула.¹⁵ К этому надо добавить многочисленные критические отзывы и целые обзоры, посвященные работам Латышева,¹⁶ полные списки выполненных им [225] трудов,¹⁷ ну и, конечно же, самые эти труды, поскольку они являются источником для суждения о его научной работе. В общем материалов набирается довольно много, и если и можно посетовать на что-либо, так это - на скудость сведений, проливающих свет на личную жизнь и характер Латышева. Его собственные высказывания на этот счет предельно сдержанны, а суждения других, за немногими исключениями вроде особенно близких к нему Ф. Ф. Соколова и А. В. Никитского, отличаются заметной сухостью, а подчас и плохо скрытым отчуждением. О последней черте, присущей особенно воспоминаниям Жебелева, у нас будет еще повод поговорить специально, а теперь обратимся непосредственно к биографии Латышева.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒