Вкладыш иллюстраций 8 страница

Это прозвучало чрезвычайно необычно из уст пятилетнего ребенка. Электра была сообразительным ребенком, но все же…

“Солнышко, а ты хоть знаешь, чем занимается психотерапевт?”

Она улыбнулась. “Нет, но мамины друзья говорят, что тебе нужно к нему обратиться”.

“Серьезно? Хорошо, давай я расскажу тебе о психотерапевтах. Видишь ли, психотерапевт это тот, кто пытается не заснуть, пока папочка говорит, говорит и говорит. Затем он забирает все папочкины деньги, и папочка чувствует себя еще хуже, чем до этого. Понимаешь?”

“Гм…пожалуйста, не ходи к психотерапевту, папочка”.

Забавно как ты находишь общий язык с одними людьми и отвергаешь других, как уважаемый профессионал с дипломами, высящими аккуратно на стене, может перевернуть твой желудок, когда здоровяк с повязкой на глазу заставляет смеяться и слушать. Его звали Крис Р, и он был моим опекуном в Ла Хасиенда. Мы встретились с ним, когда я завершал курс детоксикации и лечения после обнадеживающего прогноза по своей руке. В первый раз, когда мы общались, я подумал, что он полный пиздабол, как и многие крикуны, с которыми я познакомился в АА и различных других программах. Он рассказывал страшилки, простиравшиеся на то время, когда он был еще ребенком, ведущим каменные баталии со своим братом-близнецом, в результате чего потерял глаз. Его рассказы почти не отличались от большинства тех, что я слышал ранее - длинный перечень причиненной боли самому себе и страданий, связанных с алкоголем и наркотиками. Фишка этого парня была в его привычке неожиданно подходить к вашему лицу и поднимать свою повязку, заставляя вас уставиться на его ужасную черную дыру, пока он кричал о том, какое будущее наступит, если ты, сукин сын, не пройдешь очищение.

“Они полюбят твою костлявую задницу в тюрьме, мальчик!”

“Господи…чувак. Убери эту хуйню от меня, ладно?”

Эта херня вроде “воспитания испугом” никогда особо на меня не влияла. Однако, что действительно помогло мне, так это разговоры, которые у нас случались поздно ночью, когда мы рассуждали о друзьях, семье и пустоте жизни наркомана. Мы говорили о духовности и необходимости принять высшее присутствие. Я не говорю о христианстве, в особенности, скорее об общем признании силы, которую мы не контролируем. Осознание того, что никто из нас не является центром Вселенной. Все мы, независимо от возраста, расы, национальности, социального положения, лишь крошечные частицы огромной космической головоломки. Рок-звезда миллонер не лучше и не хуже, чем бывший заключенный со стеклянным глазом.

Если реабилитация и полезна в чем-то, то тем, что при определенных обстоятельствах, она предоставляет время и пространство для самоанализа. Я понял, что что-то изменилось, когда я вернулся в Ла Хасиенда. Несмотря на то, что было все неправильно и искажено в моей жизни, я чуствовал некий странный оптимизм. Конечно, я находился где-то посреди Ничто в Техасе – чистой изоляции, создавшей некого рода перспективу - быть в окружении людей, которые не были пойманы в хомячье колесо жизни. Тем не менее, что-то тянуло меня. Гнев и цинизм стали настолько важной частью моей жизни, что она, как казалось, просто таяла.

Мне хотелось чего-то.

Мне требовалось что-то.

В духовном смысле я был скрипучим соединением сломанных, не подходящих друг другу частей: крещенный лютеранин, воспитанный Свидетелями Иеговы, проникнутый колдовством, интересующийся буддизмом, собирая со шведского стола новую доктрину. Ничего не работало. Ничего не было “принято”. Долгое время я даже не был особенно заинтересован в том, чобы даже пытаться. Я знаю, что вы могли бы точно описать меня как атеиста или даже агностика. Я скорее резко потерял…что-то. Я всегда верил в Бога. Я верил в Иисуса, я верил, что он умер и воскрес через три дня. Вот такую историю мне рассказывали, когда я был ребенком, будь то Свидетели Иеговы или кто-то еще. И все это до той степени, когда я перестал верить во что бы то ни было, вот во что я верил. Мне просто было насрать. В моей жизни не было места религии, не было места для духовности.

До сего момента.

Как-то одним морозным январским вечером я пошел к вершине холма в Ханте, на земле Ла Хасиенда. Там была построена огненная яма, и даже сейчас, в разгар зимы, огоньки пламени плясали на ветру, посылая искры высоко в небо над широкой пустыней. Огненная яма была популярным местом сборищ в Ла Хасиенда - удобное и подходящее атмосферное местечко для отражения личного или общественного нрава. В тот вечер я сидел там, глядя на огонь, думая о своей жизни…о выборе, который сделал и о последствиях этого выбора, как положительных, так и отрицательных. Чего-то не хватало.

Я больше не мог этим заниматься. Это должно было стать концом.

Но это не было концом чего-либо. Это было лишь начало.

Я встал и пошел в направлении небольшой А-образной конструкции, использовавшейся скорее в качестве навеса, это была лишь пара стен, подпирающих одна другую. Строение, каким оно было, служило в качестве часовни на открытом воздухе. Терететически, оно было для людей всех кофессий; в сущности, это было христианское место для поклонения, о чем свидетельствовал огромный крест, висевший на опорной балке в передней части сооружения. Я стоял у входа, глядя на крест, не зная, что делать – смеяться, плакать или проклинать его значимость. Меня учили верить, что крест был воплощением мошенничества, что Иисус Христос умер на костре. Сатанисты, очевидно, верили в нечто гораздо более жестокое. Несмотря на это, крест никогда не производил большого влияния на мою жизнь. Хотя, в тот момент, что-то в этом казалось странно утешительным и убедительным.

Я глубоко вздохнул и заговорил вслух. В пределах слышимости никого не было.

“Я перепробовал все. Осталось ли то, что я могу потерять?”

С помощью этих шести слов – “Осталось ли то, что я могу потерять?” – груз упал с моих плеч. Не совсем, заметьте. Но постепенно так и произошло. Я стоял там минуту или около того, не зная, что говорить и что делать. Я слышал о духовных перерождениях, о людях, чувствующих руку Божию, или что-то вроде того, которая прикасается к их плечу. Или видят образ Бога во тьме, появляющийся перед их взором и принимающий их в теплые объятия.

Мой разговор – мое пробуждение, если хотите, было гораздо менее наигранным. Не имея мало-мальского осознания христианского учения, и честно говоря, чувствуя себя глупо, я обратился за помощью к священнику реабилитационного центра. Его звали Лерой. Он был интересным маленьким чуваком, который носил крошечные ковбойские сапоги и огромную ковбойскую шляпу. Я не знаю, был ли Лерой нездоров в физическом отношении, но у него была странная походка, он шел как будто боком пошатываясь и шаркая, а его пальцы на ногах были сложены под ступней, что напомнило мне о Джоне Уэйне. Лерой играл интересную роль в Ла Хасиенда: он находился там для поддержания пациентов в поисках целостного исцеления; он не должен был навязывать религиозные убеждения на кого-либо. И он этого не делал. Он скорее держал дверь открытой для тех, кто хотел в нее войти.

“Как мне впустить Бога в свою жизнь?” – спросил я.

“Идем со мной”.

Мы встали вместе перед крестом.

“Встань на колени” – сказал Лерой.

Я покачал головой. Даже на данном этапе я был упрям и горд.

“Нет, я не собираюсь становиться на колени. Разве мы не можем просто помолиться?”

Так мы и сделали. Лерой показал мне нечто известное как Молитва Грешника. Когда я читал ее слова, они почти казались ненужными. Я хочу сказать, все знали, что Дейв Мастейн был грешником, не так ли? Насколько более очевидным это могло быть? Кроме того, в прошлом я читал различные версии Молитвы Грешника сотни раз, они почти ничем не отличались от Молитвы Третьей Ступени, найденной в справочнике Анонимных Алкоголиков:

“Господи, я предлагаю себя Тебе –

Чтобы ты учил меня

И делал со мной то, в чем воля Твоя

Освободи меня от моего рабства

Чтобы я принял волю Твою”

Истина вот в чем: я мог читать эти слова даже во сне. Я позволял им литься из моих уст так много раз, в стольких случаях, даже не задумываясь особо о том, что скрывалось за ними. Мне промывали мозги, чтобы я повторял мантру в АА, я никогда по-настоящему не понимал ее значения, никогда не посвящал себя этому. Я лишь рефлекторно отвечал.

Конечно, я обращу к свою жизнь к тебе. Почему нет? В любом случае, моя жизнь дерьмо.

В какой-то степени ничего не изменилось. Я хочу сказать, моя жизнь была плоха насколько это было возможно в тот день, когда Лерой и я держались за руки и произносили Молитву Грешника. Моя жена написала судебный запрет против меня. Я редко видел своих детей. Моей руке было лучше, но я по-прежнему сомневался, что когда-либо смогу воскресить свою музыкальную карьеру, и откровенно говоря, меня это не особенно заботило. И еще...

Была надежда. Не знаю, откуда она появилась и для чего. Тем не менее, она была.

Это произошло вскоре после того, как я упал на колени и произнес все молитвы, которые знал и принял Иисуса Христа в свою жизнь. Это произошло без всякого сопротивления с моей стороны, и Бог знает, что в последующие годы временами мое поведение было несовместимо с христианским образом жизни. Я не экстремист. Я не фундаменталист. Я отходил от принципов веры и по мелочам и по важным вещам. Я ругаюсь. Я не всегда проявляю терпение и терпимость, которые должен проявлять. Но я верю в Бога и я верю в том, что Иисус это мой спаситель, и все это основополагающие принципы, которыми я руководствуюсь в жизни.

Когда я позвонил Пэм, чтобы рассказать о своем обращении, я ожидал от нее скептическую реакцию. То, что получил в итоге, было нечто совершенно иным.

Она засмеялась.

“Это не смешно!” – сказал я.

“Знаю” – сказала она. “Но все мои друзья сказали мне, что рано или поздно это произойдет. Они знали, что ты вернешься. Именно поэтому я смеюсь”.

“Но ты счастлива, так?”

“Да, конечно”.

Примирение было далеко от безболезненного. Были еще встречи, так же, как это было в Аризоне во время моего предыдущего пребывания в реабилитационном центре. Мы собрали большую семейную встречу и провели беседу, во время которой я снова столкнулся со всеми своими прегрешениями. Я заслужил этого, конечно; я принял это на себя. Но это не уменьшило мой дискомфорт. Для того, чтобы спасти наш брак, Пэм и я детально обсудили наши проблемы и вопросы, большинство из которых на самом деле были моими проблемами и вопросами. Большинство из них вытекали не только из моей наркозависимости, но и из моей работы. Я не хочу оправдываться, но правда в том, что образ жизни Мегадэт просто не способствовал нормальной семейной жизни. Музыкальный бизнес на самом деле составляют секс, наркотики и рок-н-ролл, и если вы состоите в браке и хотите быть верным своей жене и хотите вести вразумительную жизнь, тогда это борьба. И это ужасное окружение, если у вас есть история распущенности и привязанность к наркотикам, которые у меня, очевидно, были. Были времена, когда я находился на дороге, и без всякой видимой причины Пэм и я боролись во время междугороднего разговора. Борьба дала мне повод, чтобы перейти от ‘Хммм…’ до ‘Упс!’, от простого созерцания до того, чтобы позволить ударить себя; от того, что выпить стаканчик до того, чтобы выпить слишком много. Все эти моральные прегрешения я сводил к тому, что происходило дома: проблемы с детьми, проблемы с деньгами, проблемы с женой. Реальность такова, что я должен был взять на себя ответственность за эти вопросы и вести себя иначе. Мне требовалось стать лучше.

Однако дело вот в чем: все это не только касается убежденности и бескомпромиссности. Иногда это скорее касается того, чтобы быть достаточно умным, чтобы избежать искушения. Если вы воин по выходным, возможно у вас получиться сочетать работу и семью без особых проблем. На моем уровне? Гораздо сложнее. Наркотики доступные и недорогие. Как и группи. Лучший способ сохранить свой брак, когда ты известная рок-звезда? Лучший способ быть верным мужем и преданным отцом?

Уйти. Просто уйти прочь и заняться чем-то другим.

Так было всегда и так всегда будет.

Но легче сказать, чем сделать. Было время, когда я видел, как люди находят время для своих детей, люди, имеющие серьезное влияние и авторитет в индустрии развлечений, и мне интересно, что было с ними не так.

Почему ты настолько глупый и мягкий?

Теперь я воспринимаю вещи иначе. Сущность жизни действительно состоит в семье и детях. Я натер задницу до мозолей, так чтобы проводить больше времени со своими детьми, но Джастису сейчас уже восемнадцать, и скоро он отправится в одиночное плавание. Я беспокоюсь о том, что возможно упустил лучшие годы его жизни, и это печалит меня до такой степени, что вы и представить себе не можете. Это как в той песне, чувак. В этой добанной песне Гарри Чейпина 'Cat’s In The Cradle'. Ты слышишь ее, когда ты циничный подросток, или бездетный тусовщик хэви-метал гитарист, и думаешь, что за сраный слабак! А потом, когда становишься моего возраста, когда тебе почти 50, и ты смотришь на своих детей, выросших в мгновении ока, вдруг песня приобретает совершенно иной смысл.

Были самолеты, на которые я успевал сесть и счета, которые оплачивал.

Он научился ходить, пока я был в отъезде.

Я слушаю эту песню сейчас и не могу ни смеяться, ни иронизировать. То же самое и с песней Кэта Стивенса 'Father and Son’, или даже Джона Майера ‘Daughters’. Это песни, затрагивающие чувства, которые обращены к родителям. И именно поэтому вот что превыше всего: отец. Дело в том, что когда одержим успехом, как я, и начинаешь работать до такой степени, когда ничего остальное не имеет значения, ты совершенно упускаешь из виду то, что действительно важно. Так произошло и со мной. И в конце концов, если вам не все равно, вы окажетесь в реабилитационном центре, повторяя Молитву Спокойствия снова и снова. Или ее какую-нибудь разновидность, которая, по сути, заключается в следующем:

“К черту это”.

Так я вернулся домой в Аризону, к своей жене и детям, и попытался восстановить свою жизнь – так или иначе, счастливую, здоровую версию своей жизни. Среди людей, которых я встречал, помогавших мне в этом путешествии, был Дэриэн Беннетт, бывший морской пехотинец и полузащитник NFL. Дэриэн был также опытным инструктором по боевым искусствам и христианином, и вскоре и стали тренироваться вместе и тусоваться. Я чувствовал, что у нас много общего, за исключением того, что он был морским пехотинцем и бывшим профессиональным футболистом, а я был рок-звездой и выздоравливающим наркоманом. По сути, мы оба были бойцами, и нашли общий язык на этом уровне. Хотя наше воспитание кардиально отличалось, у нас был общий дух воина. Также помогло и то, что Дэриэн был на несколько лет меня старше и более глубоко придерживался христианского образа жизни. Мне был нужен наставник в то время – в образе отца, и Дэриэн вписался и в эту роль тоже. Мы отдалились в последние годы, особенно когда он переехал в Калифорнию, но какое-то время я считал его одним из самых близких своих друзей, и всегда буду ценить его наставления и дружеское общение.

Часть проблемы, которую я обнаружил, состояла в том, что у меня было очень мало друзей мужского пола. Ох, у меня были 'кореша’, подельники…но не было настоящих друзей. Друзья, которые у меня были, были либо нездоровыми пережитками прежней жизни – жизни, которую я старался избежать, или профессионалы, у которых было мало времени, чтобы посвятить ее дружбе. Таково бремя быть успешным человеком в современном обществе. Опять же, все сводится к расстановке приоритетов. Ты бесконечно работаешь, чтобы добиться успеха и обеспечить семью, а затем однажды просыпаешься и понимаешь, что у тебя мало людей, с которыми ты можешь разделить этот успех. Кроме того, для меня было проблемой вырваться из неискренности отношений с подростками. Я был хорош в том, чтобы напиваться или кайфовать и преследовать женщин или ввязываться в драки. Взрослая мужская дружба? Я не знал об этом ничего.

Я, Джастис и Электра перед спуском по реке Эмерикан на плоту за 3-4 секунда, лето 2009-го

Электра, выигрывающая, что есть в наличии на выставке лошадей.

Со своей лошадью Герритт, получившей приз «лошади года»

В интересах просвещения, я попытался (снова) присоединиться к мужской группе, на этот раз больше посвятив себя этому и с чистым рассудком. Что я искал, это жизнь вне Мегадэт, жизнь, которая дополнит мою семью в здоровом, позитивном ключе. Через все это я продолжил идти на цыпочках по пути христианства и просвещения, пытаясь одновременно понять, что большая часть моих проблем могла быть отнесена к вопросам оставления меня в детстве одного, и также принимая ответственность за свои проступки; попросту говоря, дерьмовое воспитание не освобождает вас от бремени ответственности.

Жизнь продолжается. Смирись с этим.

Я позволил себе стать жертвой, и во многом я ненавидел себя за это.

Были вещи, которые я узнал о своем потреблении наркотиков, которые необязательно согласовывались с двенадцатишаговым протоколом. Например, я узнал, что я не был тем парнем, который не мог остановиться после одной или двух бутылок пива. Для меня это больше был вопрос понимания, что у меня есть одна или две бутылки пива, а потом кто-то сказал бы: “Эй, а давай по дорожке коки!” И тогда бы мне не было равных. Я понял эффект домино. Если бы я не сильно пил, я бы не попал в беду. Следовательно, теперь я едва ли пью вообще.

Повторить?

Хорошо…вот вам противоречивая часть.

Когда я говорю о трезвости, я не имею в виду воздержание в строгом смысле этого слова. Я не принимал кокаин и героин в течение многих лет. Я соскакивал пару раз, начиная с 2002-го, принимая обезбаливающие, связанные с серьезным и хроническим дегенеративным состоянием межпозвоночного диска в шейном отделе, но я отношу это к несколько иной категории. В конце концов, эта проблема потребует хирургического вмешательства – годы хэдбэнгинга возьмут свое! Но я наслаждаюсь бокалом вина время от времени. И вот что я скажу: один бокал, один час или около того прежде чем выйти на сцену или пообедать с женой. Редко один бокал превращается в два. Первые несколько раз, когда я так себя вел, многие люди кричали: “Херня”. Все говорили, что это не сработает: воздержание, по их словам, было единственной стратегией для кого-то вроде меня. Я понимал их точку зрения. Элис Купер поступил так же: спасся, впустив в свою жизнь Христа, и просто завязал пить. Никаких собраний, никаких двенадцатишаговых программ. Знаете, что я сказал, когда услышал об этом?

“Херня! Это не сработает”.

Но затем я взглянул на выполненные обязательства и понял, что вера может творить чудеса. Эти чуваки, которые ходят по раскаленным углям? Или парни, которые используют свои животы, чтобы ломать кирпичи (или как какой-нибудь ниндзя, владеющий мачете, разрубает арбуз полопам)? Как они все делают это?

Вера.

Для меня это вера в Бога. Вера в Иисуса Христа.

Я не хочу рисовать слишком широкой кистью. Если чему-то и научила меня реабилитация, так это тому, что каждая ситуация, каждый человек и мгновение – уникальны. Все наркоманы разные. Что работает для большинства, может не сработать для меня. (Черт, после семнадцати поездок в реабилитационный центр, это поразительно очевидно, разве нет?) Для меня работала лишь одна вещь: установление отношений с Богом. Это изменило все.

Смотрите, существует три различных типа пьющих людей: умеренный пьяница, пьяница и алкоголик. Если вы не алкоголик, учитывая достаточное основание, вы сможете вести трезвый образ жизни. Думаю, что был алкоголиком из-за кокаина. Уберите это из уравнения, и все становится по-другому. Хотя, на самом деле, все это сводится к этому: я больше не просыпаюсь утром с наркотиками и алкоголем на уме. В течение долгого времени, я не мог этого сказать. Я жил следующей бутылкой, следующей дорожкой кокаина, следующим шариком героина. Но больше этого не будет. Я не могу объяснить это, и я знаю, что не будет недостатка в критиках, которые назовут меня бредовым или еще хуже - лжецом. Мне все равно. Я знаю, как я себя чувствую. Я не хожу весь день, думая, Господи, не могу дождаться пяти часов, чтобы откупорить бутылку вина. Жажда просто…ушла.

Говорят, что Бог посылает людей на АА, и АА посылает их обратно к Богу. Если у вас действительно состоялось духовное пробуждение, зачем это ограничивать? Мой опыт был экстраординарным. Я знаю это, и не ожидаю, что кто-то купится на это. Ты облажался семнадцать раз, ну, определенно это вызовет долю скептицизма. Дело в том, что это было великое время. Я люблю свою жизнь; я люблю то, чего достиг и создал. Я видел ошибки своего пути и то, что сделали алкоголь и наркотики со мной и моей семьей, и то, что они сделали с моей карьерой и моим телом. Алкоголь и наркотики для меня это как обоссать штаны в зимний день: хорошо лишь некоторое время... пока не начинает дуть холодный ветер. И тогда эти ощущения не так великолепны.

Но знаете что? Я также не хотел упускать опыт, который у меня был, пока результат оставался положительным: уйти от того, кто был воспитан в душной атмосфере порочной религиозности и ненавидеть Бога, а затем совершить полный круг и начать снова верить в Бога. Это было наградой и выполненной задачей, которую трудно понять, если вы сами не прошли нечто подобное. Я прошел путь от бездобного ребенка до человека, добившегося всего в жизни своими собственными силами, миллионера, сделавшего состояние своим трудом, до…того, кто теперь понимает, что не существует такого понятия, как “добившийся всего собственными силами”.

Все, что касается моих успехов, так это результат некой высшей силы. Теперь, когда я это понимаю, это похоже на то, что, я, наконец, вписываюсь в эту картину, без какой-либо необходимости прорубать края в обрамляющей ее рамке.

Глава 17: Мегадэт: возрождение

“Мы вернемся!”

Шон Дровер, Джеймс МакДонаф, я и Глен желают доброй ночи зрителям

Когда я вышел из Ла Хасиенда, я был убежден, что Мегадэт пришел конец. У меня не было ни сил, ни желания возрождать группу в какой-то новом виде или форме. В ней были, опять же, лишь я и Эллефсон. И честно говоря, мое внимание касалось других вещей: здоровья, семьи, духовности. Я понятия не имел, смогу ли я когда-нибудь играть на гитаре на том уровне, который бы представлял жизнеспособный вариант. Безусловно, мне было лучше, мое здоровье укреплялось с каждым днем с помощью упражнений и физиотерапии. Но играть те блистательные соло, что стали фирменным знаком Мегадэт? Танец по грифу, сделавший меня знаменитым? Чувак, до этого было еще очень далеко.

Вместо того, чтобы отложить все и всех, пока я не пойму, чем хочу заниматься в свою оставшуюся жизнь, я позвонил Дэвиду и предложил собраться вместе. Мы встретились в Старбакс, штат Феникс. В разговоре витал дух конца, но он был совершенно дружественным. Дэвид был мне как младший брат, и даже хотя наши пути несколько разошлись в последние годы, я хотел для него что-нибудь сделать.

“Я ухожу” - сказал я. “И хочу передать все тебе. Я хочу, чтобы ты стал исполнительным продюсером архивов. Я хочу, чтобы ты следил за недвижимостью”.

Не думаю, что Дэвид был удивлен моим решением покинуть группу. Конечно, казалось, что он искренне ценит мою откровенность. Я думаю, он чувствовал, что это щедрое предложение. Я также считаю, что он понял именно то, что я хотел сказать. Я не давал Дэвиду разрешение добавлять новых членов группы: не давал молчаливое одобрение на гастроли и запись под брендом Мегадэт. Этого не могло произойти без моего участия. Мегадэт была моей группой, и даже хотя я больше не хотел быть ее частью, я не собирался позволить ей превратиться в то, что я никогда бы себе не позволил, то, что я бы не смог контролировать. Я просто хотел, чтобы Джуниор мог чем-то заниматься на ежедневной основе, тем, что принесет стабильный доход и другие возможности.

“Спасибо, чувак” – сказал он. “Я люблю тебя”.

“Я тоже тебя люблю”.

Мы пропустили еще по чашечке кофе и немного поговорили о старых временах. Затем встали из—за стола, обнялись и разошлись. Я полагал, что пройдут недели, месяца, прежде чем наши пути снова пересекутся.

Но я ошибался.

Пять часов спустя я столкнулся с Дэвидом на общественной стоянке, находясь там со своим сыном, Джастисом, которому тогда было только семь лет. Я был совершенно потрясен этой встречей, и понятия не имел, что именно вызвало гнев Дэвида. Несмотря на это, его поведение было дико неуместным.

“Если ты собираешься начать собственную карьеру, тогда и я начну свою!” – кричал он, бросаясь парой нецензурных бомб и другими эпитетами в дополнение ко всему.

Поначалу я пытался урезонить его. Джастис был напуган и чувствовал себя неловко из-за напряженности встречи, и я хотел больше чем чего-либо просто разрядить обстановку и забрать его оттуда. Затем я посмотрел на Эллефсона.

“Вот и все” – спокойно сказал я, изо всех сил стараясь не следовать искушению ударить его. “Все кончено”.

Я сел в машину, повернул ключ зажигания, развернулся и уехал, оставив его в зеркале заднего вида.

9 апреля 2003 г. я играл на гитаре впервые за семнадцать месяцев. Поводом стало благотворительное шоу в местечке под названием Хайдвей Ниты в Фениксе, чотб собрать деньги для семьи бывшего роуди Мегадэт по имени Джон Каллео. Джон также был моим личным помощником во время турне 'Youthanasia', но мы потеряли связь на многие годы. Он был приятным и веселым парнем, который никогда не отказывался от рок-н-ролльного образа жизни; однако болезнь сердца и почек в конечном счете привели к его смерти и скорее это был вопрос продолжительного онанизма, чем каких-нибудь врожденных аномалий. Тем не менее, было трудно не любить Джона, и было невозможно не сочувствовать его жене и восьмилетней дочке, которых он оставил.

У меня был медленный и стабильный прогресс с рукой, который, как оказалось, укрепил мои связки, которым был нанесен вред годами свирепой игры на гитаре. Но теперь я чувствовал себя намного лучше. В вынужденном отпуске, каким он казался, была одна хорошая вещь, сделавшая меня более здоровым, чем я был на протяжении многих лет. Когда я был приглашен на благотворительное выступление в память о Джоне, я без колебаний принял это предложение.

Не буду отрицать небольшую долю волнения. Черт, когда ты не играл почти полтора года, ты можешь облажаться. Я не знал, чего ожидать. Не знал, как буду играть и как буду относиться к своей игре. И это был необычный концерт: серия из четырех песен в акустике в очень интимной обстановке, перед парой сотен человек (включая моего крестного отца, Элиса Купера). Сет-лист был тщательно отобран, хотя не могу сказать наверняка, сколько человек поняли то, что я хотел сказать. Я открывал свое выступление “Symphony Of Destruction”, в первую очередь, чтобы дать своим пальцам соответствующую тренировку и продемонстрировать себе и зрителям, что я способен справиться с этой задачей. Затем последовали 'Use The Man' и 'Promises', первая потому что она служила ссылко на употребление Джоном наркотиков и последующую смерть, а последняя потому что я хотел дать его жене и дочке знать, что если бы Джон и пообещал что-то, то это была бы встреча с ними в загробной жизни. Завершал я свое выступление композицией 'A Tout Le Monde'.

“A Tout Le Monde (Всему Миру)

A Tout Mes Amis (Всем Своим Друзьям)

Je Vous Aime (Я Скажу: “Люблю вас.)

Je Dois Partir (Но мне пора идти”)”

Спев последнюю строчку, я встал, пошел за кулисы и выразил свои соболезнования жене Джона, Трейси; а затем направился к выходу. К моему удивлению на выходе я наткнулся на Дэвида Эллефсона. Мы не разговаривали несколько месяцев, если точнее - с того самого вечера на автостоянке, поэтому была некоторая неловкость при встрече. Однако, обстоятельства ставили вежливость превыше всего. Черт, мы собрались, чтобы почтить память и поддержать бывшего члена семьи Мегадэт. Судьба, не иначе. Мы пожали друг другу руки, перекинулись парой слов и разошлись кто куда.

Такое ощущение, что и ссоры никогда не было, возможно потому что все это казалось настолько нереальным. Дэвид никогда не имел ни расположения, ни средств, чтобы выступать в роли бойца; это против его природы. Он принципиально спокойный, безконфликтный парень, именно поэтому его взрыв был для меня настолько поразительным. Когда мы были детьми, только начиная выступать, Дэвид не был парнем, которого бы вы хотели увидеть у себя в окопе. Отличный тусовщик и музыкант. Но боец? Я был свидетелем одного случая, когда один мудак в пиджаке отличника из калифорнийского университета бросил Дэвиду в лицо горячую пиццу после спора за парковочное место. Дэвид даже никак не отреагировал, просто стоял, пока сыр обжигал его щеки как расплавленная лава. Мне потребовалось около двух минут, чтобы положить эту привилегированную задницу на асфальт. Вот такой была разница между мной и Дэвидом.

⇐ Предыдущая 24 25 26 27 282930 31 32 33 Следующая ⇒