Осталась одна Таня…». Стали нужны стихи и музыка

«Осталась одна Таня…»

А какие драмы - видимые и невидимые - разыгрывались ежедневно вокруг кусочка хлеба! Хлеб был мерой жизни и смерти! Настоящей трагедией была потеря карточек, особенно, если в начале месяца. И особенно, если карточек лишалась вся семья. Потерявший карточки мог сразу считать себя убийцей всей семьи.

Немало душ и сердец во всём мире потряс зимний дневничок маленькой Тани Савичевой: «Бабушка умерла 25 января»; «Дядя Алёша 10 мая»; «Мама 13 мая в 7.30 утра»; «Умерли все. Осталась одна Таня».

Дневник Тани Савичевой, бережно сохраняемый, выставлен ныне в центре мемориального Пискарёвского кладбища. Записки девочки (она погибла в 1945 году, в эвакуации) стали одним из грозных обвинений фашизму, одним из символов блокады.

Стали нужны стихи и музыка

Но люди не только голодали и преодолевали страдания - они ещё и действовали!

Они работали, помогали воевать, спасали, обслуживали других! Кто-то снабжал топливом, кто-то собирал детей, организовывал больницы, стационары, обеспечивал работу заводов, фабрик, - они боролись, несмотря ни на что! А ещё была работа - убирать трупы, свозить к траншеям, спасать город от эпидемий. Эту работу выполняли в основном женщины. Траншеи были метров в сто длиной, туда закладывали тысячи трупов, зарывали тракторами, лопатами, пытались соблюдать санитарное состояние.

Двойною жизнью мы сейчас живём:

В кольце, во мраке, в голоде, в печали

Мы дышим завтрашним,

Свободным, щедрым днём,-

Мы это день давно завоевали.

(Ольга Берггольц)

Не только враг держал город в блокаде, но и голодные, малочисленные армии Ленинградского фронта лютой хваткой держали гитлеровские армии у стен города на Неве.

Сквозь гром всех сражений и гул канонад

Слушай, страна, говорит Ленинград!

Твой город бессмертный над синей Невой,

Твой город, твой воин, твой сын боевой,

Громящий без отдыха злую орду…

«Я твой часовой, и с поста не сойду!»…

(Александр Прокофьев)

В голодном, иссушённом организме душа, страдающая и униженная голодом, тоже искала себе пищи. Жизнь духа продолжалась! Люди порой сами себе удивлялись, своей восприимчивости к слову, музыке, театру. Стихи стали нужны! Стихи, песни, которые помогали верить, что не бесполезны и не тщетны их муки беспредельные.

Горят дома - тушить их больше нечем.

Горят дома, неделями горят.

И зарево над нами каждый вечер

В полнеба, как расплавленный закат.

И чёрным пеплом белый снег ложится

На город, погружённый в мерзлоту.

Мороз такой, что, если б были птицы,

Они бы замерзали на лету.

И от домов промёрзших, от заводов

На кладбища всё новые следы:

Ведь людям без огня и без воды

Ещё трудней, чем сквозь огонь и воду.

Но город жив. Он выйдет из бомбёжек,

Из голода, из горя, из зимы

И выстоит!.. Иначе быть не может –

Ведь это говорю не я, а - мы!

(Юрий Воронов)

Измученным голодом и холодом ленинградцам надо было ходить на завод, работать, дежурить на крышах, спасать оборудование, дома, своих близких. Они обеспечивали фронт, ухаживали за ранеными и больными, тушили пожары, добывали топливо, носили воду, возили продовольствие, снаряды, строили доты, маскировали здания и памятники…

Надо понять слово «работать» в его тогдашнем значении. Каждое движение происходило замедленно: медленно поднимались руки, медленно шевелились пальцы. Никто не бегал, ходили медленно, с трудом поднимали ноги. Сегодня здоровому, сытому организму, полному сил и энергии, невозможно представить такое бессилие, такую походку.

И если чем-нибудь могу гордиться,

То, как и все друзья мои вокруг,

Горжусь, что до сих пор могу трудиться,

Не складывая ослабевших рук.

Горжусь, что в эти дни, как никогда,

Мы знали вдохновение труда.

В грязи, во мраке, в голоде, в печали,

Где смерть, как тень тащилась по пятам,

Такими мы счастливыми бывали,

Такой свободой бурною дышали,

Что внуки позавидовали б нам.

(Ольга Берггольц)

Ленинградцы голодали, мёрзли, умирали от истощения. Но заводы продолжали выпускать военную продукцию. Тысячи голодных людей, после изнурительного трудового дня учились военному делу, дежурили в группах самозащиты, в отрядах местной противовоздушной обороны, в пожарных и санитарных дружинах.

Да, мы не скроем - в эти дни

Мы ели клей, потом ремни.

Но, съев похлёбку из ремней,

Вставал к станку упрямый мастер,

Чтобы точить орудий части,

Необходимые войне.

(Ольга Берггольц)

Поэты поддерживали дух ленинградцев своими патриотическими стихами.

Мы знаем: клятвы говорить непросто.

И если в Ленинград ворвётся враг,

Мы разорвём последнюю из простынь

Лишь на бинты, но не на белый флаг! \

(Юрий Воронов)

Город жил и боролся. Сердца не превратились в камень. Огонь жил в них. И души не очерствели. Люди стремились к добрым делам, спасали друг друга, помогали больным и детям, раненым и инвалидам. Ненависть, направленная против врага не имела границ. Эта ненависть была оправдана!

Тишина. Призамолкла на час канонада,

Скрыто всё этой режущей слух тишиной.

Рядом - город бессмертный.

За честь Ленинграда

Встали сосны стеной, люди встали стеной!

…Мы стеною от земли до неба

Все поднялись и отстояли свет.

И Ладога, и дальняя Онега

Услышали стоярусное «НЕТ!»

Нет, не сдадим мы город русской славы

И от земли до неба оградим,

Своих садов и парков величавых,

Своих святынь врагам не отдадим!..

Не отдадим полей бескрайних, синих,

Где побеждали мы и победим,

Не отдадим прекрасную Россию,

Не отдадим!

(Александр. Прокофьев)

В осаждённом городе композитор Дмитрий Шостакович написал свою знаменитую Седьмую («Ленинградскую») симфонию, исполненную гнева и мужества, полную веры в победу над фашизмом.

Концерт начался!

И под гул канонады -

Она, как обычно, гремела окрест -

Невидимый диктор сказал Ленинграду:

«Вниманье! Играет блокадный оркестр!»…

И музыка встала над мраком развалин,

Крушила безмолвие тёмных квартир.

И слушал её ошарашенный мир…

Вы так бы смогли, если б вы умирали?…

(Юрий Воронов)

⇐ Предыдущая 1 2 345 Следующая ⇒