Часть III 2 страница

Поль любил замедленность, плавность ее движений, почему-то напоминавших ему колокольный звон. Он восхищался ее обостренным, страдальческим восприятием несправедливости, нищеты, падения нравов. Он преклонялся перед выбранным ею жертвенным путем, возвышавшим их каждодневную жизнь до уровня трагедии. Жизнь с женой напоминала аскезу – ожидание пророчества. Это был путь веры, самопознания и самосовершенствования.

Рейна, или жизнь натощак... Это чувство было предвестником того, что случилось потом. В конце лета 1994 года она объявила ему, что беременна. Он воспринял новость как предательство: у него украли мечту. Его идеал тонул в банальности физиологии и семейной жизни. В действительности же он чувствовал, что потеряет ее. Сначала – физически, но и духовно тоже. Призвание Рейны наверняка изменится, ее утопия воплотится в совершающейся внутри нее метаморфозе...

Так и произошло. Очень скоро она отдалилась от него, запретила прикасаться к своему телу, почти не замечала его присутствия. Рейна превратилась в своего рода запретный храм, замкнутый на единственном идоле – ребенке. Поль мог бы привыкнуть, подстроиться под эти перемены, но он чувствовал – есть что-то еще, какая-то глубинная ложь, которой он прежде не замечал.

После родов, в апреле 95-го, их отношения окончательно разладились. Они существовали рядом с дочерью, как два посторонних друг другу человека. Несмотря на присутствие в доме новорожденного существа, в воздухе витал зловещий аромат похорон. Поль понимал, что стал для Рейны объектом полного, тотального отвержения.

Однажды ночью он не выдержал и спросил:

– Ты больше меня не хочешь?

– Нет.

– И никогда не захочешь?

– Нет.

Поколебавшись, он все-таки задал роковой вопрос:

– Ты когда-нибудь меня хотела?

– Нет, никогда.

Для легавого он оказался слишком недогадливым... Их встреча, их роман, их брак – все было блефом, надувательством.

Махинацией, единственной целью которой был ребенок.

Развод занял всего несколько месяцев. В кабинете судьи Поль словно выпал в другое измерение: хриплый голос оказывался его собственным голосом, что-то кололо лицо, и это была его собственная щетина. Он плыл по комнате, как привидение, как вызванный медиумом призрак. Он согласился на алименты и совместную опеку, не пожелав сражаться. Все ему было "по фигу" – он упивался жалостью к себе, мог думать только о коварстве Рейны. Он пал жертвой весьма своеобразной коллективизации. Рейна, как истинная марксистка, экспроприировала его сперму, осуществив оплодотворение "in vivo", на коммунистический манер.

Верхом нелепости была его неспособность возненавидеть ее, он даже восхищался этой интеллектуалкой, чуждой плотскому желанию. Поль был совершенно уверен – она больше никогда и ни с кем не вступит в сексуальные отношения. Ни с мужчиной, ни с женщиной. Эта идеалистка, желавшая одного – дать жизнь новому существу, не испытывая наслаждения и ни с кем не делясь чувствами, – изумляла его, он не понимал, не мог понять...

С того момента он уподобился потоку сточных вод, стремящихся влиться в море грязи. Забросил работу, не показывался в своем кабинете в Нанте-ре, проводя дни и ночи в самых опасных кварталах, общаясь с худшим отребьем, курил травку, жил бок о бок с дилерами и бродягами, как будто хотел стать одним из них...

Потом, весной 1998-го, он решился наконец ее увидеть.

Девочку звали Селина, и ей исполнилось три года. Первые уик-энды оказались просто чудовищными. Парки, прогулки, отцовские обязанности: беспредельная скука. Неожиданно он открыл для себя нечто, к чему не был готов. Прозрачная прелесть движений и жестов его ребенка, ее лицо, ее лепет; воздушное, капризное, восхитительное создание завоевало его душу.

Протянутая ладошка, растопыренные пальчики, манера наклоняться к нему, смешно гримасничая, голосок, полный странного очарования, заставлявший его вздрагивать, как от прикосновения мягкой ткани или шершавой коры дерева. Внутри ребенка уже жила женщина. Не такая, как мать, – только не такая! – но хитрое, живое, единственное в своем роде создание.

Великая новость явила себя миру: рядом с ним на Земле существовала Селина.

Жизнь Поля совершенно переменилась, он со страстью отдался обязанностям отца, свирепо отстаивая свое право на совместную опеку. Регулярные встречи с дочерью вдохновляли его, он возжелал вернуть себе самоуважение, мечтал стать героем, неукротимым суперсыщиком, отмывшимся от грязи и подозрений.

Человеком, которому не стыдно будет смотреться по утрам в зеркало.

Чтобы окончательно излечиться, он выбрал единственное дело, которое умел делать: борьбу с преступностью. Наплевав на комиссарскую должность, попросил о переводе в парижский уголовный розыск и, несмотря на подмоченную репутацию, получил в 1999-м звание капитана. Поль стал неутомимым и безжалостным следователем, он жаждал получить такое расследование, о каком мечтают все честолюбивые сыскари: охоту на хищного зверя, дуэль, mano a mano^[2] с врагом, достойным этого звания.

Именно тогда до него дошли слухи о первом трупе.

Рыжая женщина, которую страшно пытали и изуродовали, была найдена под аркой дома на Страсбургском бульваре. Это случилось 15 ноября 2001 года. Ни подозреваемых, ни мотивов, ни жертвы... Труп не соответствовал описанию ни одной из женщин, объявленных в розыск. Отпечатки пальцев в картотеке отсутствовали. Дело считалось фактически закрытым, его отнесли к разборкам между шлюхой и сутенером: улица Сен-Дени находилась метрах в двухстах от бульвара. Поль чутьем хорошего сыщика почуял нечто иное. Запросив дело – протокол обследования места происшествия, отчет о вскрытии, фотографии жертвы, – он все рождественские каникулы, когда другие его коллеги проводили время в семье, а Селина уехала к бабушке и дедушке в Португалию, изучал документы. Почти сразу Поль понял, что дело это не имеет никакого отношения к полиции нравов. То, как пытали жертву, повреждения лица не вязались с местью сутенера. Кроме того, если бы убитая действительно была проституткой, ее отпечатки нашлись бы в картотеке 10-го округа.

Он решил внимательно отслеживать события в квартале Страсбург-Сен-Дени. Долго ему ждать не пришлось. 10 января 2002 года во дворе турецкой мастерской на улице Фобур-Сен-Дени было найдено второе тело. Тот же тип – рыжая женщина. Об исчезновении никто не заявлял, следы пыток на теле, обезображенное лицо.

Поль всеми силами пытался сохранять спокойствие, но он был уверен, что получил-таки своего "серийного" убийцу, и кинулся к судье Тьери Бомарзо, чтобы узнать подробности. Увы, след давно остыл. Место преступления затоптали, эксперты ничего не нашли.

Интуитивно Поль понимал, что должен подстерегать убийцу на его территории, внедриться в турецкий квартал. Он перевелся в 10-й округ, рядовым следователем на улицу Де-Нанси и, вспомнив молодость, принимал заявления от ограбленных вдов, обворованных бакалейщиков и завистливых соседей.

Так прошел февраль. Поль сдерживал нетерпение, страшась и одновременно надеясь получить новый труп. Бывали дни, когда его охватывало лихорадочное возбуждение, но время от времени он впадал в такую депрессию, что приходилось отправляться за вдохновением в Валь-де-Марн, где в общей могиле похоронили двух несчастных, которых так никто и не опознал. Там, стоя перед каменными столбиками с выбитыми вместо имен номерами, он клялся отомстить за женщин, найти безумную сволочь, запытавшую их до смерти. А еще он давал обещание Селине. Да: он поймает убийцу. Для нее. И для себя. Чтобы весь мир узнал, какой он великий сыщик.

Шестнадцатого марта 2002 года, на рассвете, был обнаружен новый труп.

Жандармы вызвали его в 5 утра. Тело нашли мусорщики в канаве рядом с больницей Сен-Лазар (кирпичное здание на задах бульвара Мажента давно пустовало). Поль приказал, чтобы час никого не пускали, схватил куртку и полетел на место преступления. Там не оказалось ни агентов, ни полицейских машин с мигалками. Ничто не отвлекало его от осмотра.

Настоящее чудо.

Он попытается отыскать след убийцы, вынюхать его запах, его присутствие, его безумие... Поля ждало новое разочарование. Он надеялся найти материальные свидетельства, нечто особенное, "подпись" убийцы, а увидел просто труп, брошенный в бетонном желобе. Бескровное тело со следами страшных пыток и обезображенным лицом под гривой волос цвета желтого воска.

Поль понимал, что очутился в ловушке, что помощи он не дождется – ни от мертвых, ни от квартала.

Он уехал – побежденный, отчаявшийся, – решив не дожидаться полицейского фургона, и отправился на улицу Сен-Дени – наблюдать за пробуждением Маленькой Турции. Торговцы открывали лавки, рабочие торопились в мастерские, тысяча и один турок шли навстречу своей судьбе... Как по наитию, пришла уверенность: убийца прячется именно здесь, в эти непроходимые джунгли он вернулся в поисках убежища.

В одиночестве у Поля не было ни малейшего шанса отыскать зверя.

Ему требовался проводник. Разведчик.

В штатском Жан-Луи Шиффер выглядел лучше.

Он облачился в охотничью куртку "Барбур" оливкового цвета, вельветовые брюки чуть более светлого зеленого цвета и тяжелые ботинки в стиле "Чёрч", блестящие, как коричневые каштаны.

Одежда придавала ему некоторую элегантность, не скрывая мощной фигуры. Все в этом коренастом, широкогрудом и кривоногом человеке дышало силой, уверенностью и жестокостью. Такому полицейскому ничего не стоит выдержать отдачу табельного "манурена" 38-го калибра.

Словно бы прочитав его мысли, Цифер поднял руки.

– Можешь обыскать меня, малыш. Пушки нет.

– Очень на это надеюсь, – бросил в ответ Поль. – Здесь только один действующий полицейский, не забывайте об этом. И я вам не "малыш".

Шиффер по-клоунски щелкнул каблуками. Поль не улыбнулся в ответ. Он открыл старому сыщику дверцу, сел за руль и рванул с места, отбросив сомнения.

За всю дорогу Шиффер не произнес ни слова, он был погружен в изучение фотокопий документов. Поль выучил наизусть каждое слово досье, он знал все, что можно было узнать о неопознанных телах, которые про себя называл Телами.

На подъезде к Парижу Шиффер обрел наконец дар речи:

– Осмотр мест преступления ничего не дал?

– Ничего.

– Эксперты не нашли ни следов, ни отпечатков?

– Ничегошеньки.

– На телах тоже ничего?

– На них в первую очередь. Судебный медик считает, что убийца обрабатывает трупы промышленным моющим средством. Дезинфицирует раны, моет волосы, чистит ногти.

– Что дал опрос людей?

– Я же сказал, что допрашивал рабочих, торговцев, шлюх и мусорщиков вокруг каждого места преступления. Даже бродяг. Никто ничего не видел.

– Твое мнение?

– Думаю, убийца разъезжает на машине и выбрасывает тела при первой же возможности, на рассвете. Молниеносная операция.

Шиффер перелистывал страницы. Дойдя до фотографий убитых, он спросил:

– У тебя есть какие-нибудь идеи насчет лиц?

У Поля перехватило дыхание – он ночи напролет размышлял об этих ранах.

– Существует несколько возможностей. Первая: убийца просто путает след, потому что жертвы его знали, и их знакомые, если бы таковые нашлись, могли бы на него указать.

– Тогда почему он не расплющил им пальцы и не выбил зубы?

– Да потому, что они нелегалки и нигде не зарегистрированы.

Цифер кивнул, показывая, что согласен с таким выводом.

– Ладно, а вторая возможность?

– Мотив... скорее психологического характера. Я прочел уйму книг на эту тему. Психологи считают, если убийца разрушает органы опознавания, он знаком со своими жертвами и не может вынести их взгляд. Он уничтожает их человеческий статус, превращая в предметы.

Шиффер снова принялся листать документы.

– Я не слишком верю во все эти "психоштучки". Третья возможность?

– У убийцы вообще проблема с лицами. Что-то в облике этих рыжих женщин пугает его, напоминает о пережитой травме. Он должен не только убить их, но обязательно изуродовать. Я считаю, что эти три женщины похожи между собой. Их лица стали спусковым механизмом его срывов.

– Еще туманнее.

– Вы не видели трупов! – Поль невольно повысил голос. – Мы имеем дело с больным человеком. С психопатом чистой воды. Мы должны понять диапазон его безумия.

– А это что?

Он открыл последний конверт с фотографиями античных скульптур. Головы, маски, бюсты. Поль самолично вырезал эти картинки из музейных каталогов, туристических гидов и журналов "Археология" и "Вестник Лувра".

– Это моя идея, – пояснил Поль. – Я обратил внимание, что порезы на лице напоминают трещины и выемки в камне. Кроме того, отсеченные носы, отрезанные губы и спиленные кости похожи на повреждения, которые время наносит памятникам. Я сказал себе, что убийца, возможно, вдохновляется античными статуями.

– Ладно, давай посмотрим.

Поль почувствовал, что краснеет. Его идея была притянута за уши: он, несмотря на тщательный поиск, не нашел ничего, даже отдаленно похожего на увечья, нанесенные Телам. Тем не менее он выдохнул:

– Возможно, эти женщины для убийцы – богини, которых он почитает и ненавидит одновременно. Я уверен, что он турок и по уши завяз в средиземноморской мифологии.

– У тебя слишком богатое воображение.

– Вы сами никогда не шли за интуицией?

– Я только интуицией всегда и руководствовался. Но, знаешь, все эти "психо"-истории слишком уж субъективны. Правильнее будет сконцентрироваться на технических проблемах нашего парня.

Поль взглядом дал понять, что нуждается в разъяснениях, и Шиффер продолжил:

– Нам нужно понять, как он действует. Если ты прав, если эти женщины действительно нелегалки, значит, они мусульманки. И не стамбульские красотки на высоких каблуках. Крестьянки, дикарки, которые ни слова не говорят по-французски и ходят по стеночке. Чтобы приручить таких, их нужно знать. И говорить по-турецки. Наш убийца, возможно, хозяин мастерской. Торговец. Комендант общежития. Так, теперь о распорядке дня. Эти работницы почти все время проводят под землей, в подвалах, где обустроены подпольные мастерские. Убийца вылавливает их, когда они выходят на белый свет. Когда? Как? Почему эти шарахающиеся от собственной тени женщины соглашаются пойти с ним? Ответив на эти вопросы, мы возьмем его след.

Поль был согласен с Шиффером, но все эти вопросы свидетельствовали лишь о том, как мало они знают. Предположения можно строить какие угодно. Шиффер задал ему следующий вопрос:

– Полагаю, ты проверил все подобные убийства.

– Я сверился с новой картотекой Шардона. И с базой данных жандармов. Говорил со всеми парнями в уголовном розыске. Во Франции никогда не случалось ничего, даже отдаленно напоминающего подобное безумие. Я искал в турецкой диаспоре в Германии – ноль.

– А в Турции?

– Аналогично.

Шиффер зашел с другого конца. Он явно хотел учесть все возможности.

– Ты увеличил количество патрульных в квартале?

– Договорился с Монестье, шефом Луи-Блан. Мы усилились, но скрытно. Не хватает только посеять панику в этой зоне.

Шиффер расхохотался.

– Не будь наивным, дружок! Все турки давно в курсе.

Поль проглотил обиду.

– Ну, во всяком случае, нам пока удается сбивать со следа журналистов. Для меня это единственная возможность продолжать расследование в одиночку. Если вокруг дела поднимется шум, Бомарзо пустит по следу других ищеек. Пока что это турецкая история, и всем на нее насрать. Никто не дышит мне в затылок.

– Почему такое дело ведет не уголовный розыск?

– Я держу с ними связь. Бомарзо мне доверяет.

– И ты не попросил у него людей?

– Нет.

– Не собрал группу для расследования?

– Нет.

Цифер издал глумливый смешок.

– Хочешь взять его сам, да?

Поль не стал отвечать. Шиффер щелчком убрал пушинку с брючины.

– Плевать на твои мотивы. Да и на мои тоже. Мы его сделаем, уж поверь мне.

На окружном бульваре Поль поехал на восток, в направлении Отейя.

– Мы не едем в Ране? – удивился Шиффер.

– Тело в Гарше. В больнице Раймон-Пуанкаре. Там есть институт судебной медицины, который занимается вскрытиями для Версальских судов и...

– Я знаю. Почему там?

– Мера предосторожности. Чтобы сбить со следа журналистов или профайлеров-любителей, которые вечно таскаются по парижским моргам.

Казалось, что Шиффер перестал слушать. Он завороженно разглядывал поток машин на дороге и то и дело прищуривался, словно заново привыкая к свету. Сейчас он больше всего походил на условно освобожденного заключенного.

Полчаса спустя Поль проехал по мосту Сюрен, поднялся вверх по бульвару Селье и бульвару Республики. Миновав Сен-Клу, они добрались до Гарша.

На вершине холма показалась больница. На шести гектарах стояли корпуса, операционные блоки и белые палаты; настоящий город, населенный врачами, медсестрами и тысячами пациентов, – почти все здесь были жертвами дорожно-транспортных происшествий.

Поль поехал к корпусу Везаля^[3]. Стоявшее высоко в небе солнце освещало фасады построенных из кирпича зданий. Стены были красные, розовые, кремовые, словно искусный гончар обжигал каждую в печи.

По аллеям шли посетители с цветами и сладостями в коробках. Походка у людей была напряженно-жесткой, словно все они страдали rigor mortis – трупным окоченением, – царившим в этой обители боли.

Они вошли во внутренний двор корпуса. Серо-розовое здание с тонкими колоннами под свесом кровли напоминало то ли санаторий, то ли водолечебницу с таинственными источниками.

Зайдя в морг, они пошли по белому фаянсовому коридору. Увидев комнату ожидания, Шиффер спросил:

– Куда это мы попали?

Поль был рад удивить его хоть такой малостью.

Несколько лет назад Институт судебной медицины Гарша был отремонтирован весьма оригинальным образом. Первая комната – пол, стены, потолок – была целиком выкрашена в бирюзовый цвет. Посетитель погружался здесь в чистое море живительной прозрачности.

– Здешние врачи пригласили современного художника, – пояснил Поль. – Мы уже не в больнице. Мы в произведении искусства.

Появившийся санитар кивнул на одну из дверей по правой стене.

– Доктор Скарбон присоединится к вам в ритуальном зале.

Они пошли следом за ним мимо других комнат. Синих, пустых, с люминесцентными лампами на верху стен у самого потолка. В коридоре по ранжиру стояли мраморные вазы пастельных тонов: розовые, персиковые, желтые, цвета небеленого полотна, белые... Повсюду в интерьере дизайнер попытался выразить свое странное стремление к чистоте.

При виде последнего помещения Шиффер присвистнул от восхищения.

В прямоугольном зале в сто квадратных метров царил голубой цвет. Слева от входной двери находились три высоких окна, через которые проникал дневной свет. В противоположной стене были устроены три ниши, как в греческой церкви. Внутри каждой, словно вырастая из пола, стоял синий мраморный куб.

На одном из них, прикрытое простыней, лежало тело.

Шиффер подошел к стоявшей в центре зала белой мраморной чаше. Тяжелая полированная емкость, наполненная водой, походила на античную кропильницу. От пузырившейся воды исходил аромат эвкалипта – он должен был перебивать запах мертвой плоти и формалина.

Полицейский обмакнул пальцы в воду.

– Все это меня не молодит.

В этот момент они услышали шаги доктора Клода Скарбона. Шиффер обернулся. Взгляды врача и бывшего полицейского встретились, и Поль мгновенно понял, что они знакомы. Он звонил врачу из дома престарелых, но ничего не сказал ему о новом партнере.

– Спасибо, что пришли, доктор, – поздоровался он.

Скарбон коротко кивнул, не отводя взгляда от лица Шиффера. Он был в темном шерстяном пальто и держал в руке тонкие лайковые перчатки. Скарбон был стар, очень худ и постоянно моргал – так, словно очки на кончике носа были для него совершенно бесполезны. Густые галльские усы делали его голос похожим на голоса актеров из довоенных фильмов.

Поль сказал, кивнув на своего спутника:

– Разрешите вам представить...

– Мы знакомы, – перебил его Шиффер. – Привет, доктор.

Не отвечая, Скарбон снял пальто, надел висевший в одной из ниш халат, потом натянул тонкие резиновые перчатки – бледно-зеленый цвет одежды прекрасно гармонировал с синим цветом комнаты.

Наконец он отдернул простыню. Запах разлагающейся плоти мгновенно заполнил все пространство зала.

Поль невольно отвел глаза. Когда мужество вернулось к нему, он взглянул на секционный стол и увидел тяжелое, белое, наполовину скрытое простыней тело.

Шиффер стоял в проеме ниши, надевая хирургические перчатки. На его лице не было и тени замешательства. На стене за его спиной висели деревянный крест, два черных кованых канделябра. Он пробормотал бесцветным голосом:

– Ладно, доктор, можете начинать.

– Жертва – женщина балкано-кавказской расы. Мышечный тонус позволяет предположить, что ей было от двадцати до тридцати лет. Полноватая, семьдесят килограммов при росте в метр шестьдесят. У нее была очень белая, характерная для рыжеволосых людей кожа, так что ее физический тип полностью совпадает с типом первых двух жертв. Наш убийца любит именно таких – лет тридцать, рыжие, пухленькие.

Скарбон произносил слова монотонно, словно читал текст отчета, стоившего ему бессонной ночи. Шиффер спросил:

– Ничего особенного?

– Что вы имеете в виду?

– Татуировки. Проколотые уши. След от обручального кольца. Следы, которые убийца мог не заметить.

– Нет.

Цифер схватил левую руку трупа и повернул ладонью к себе. Поль вздрогнул: он никогда не осмелился бы на подобный жест.

– Никаких следов хны?

– Нет.

– Нерто сказал мне, что состояние пальцев выдает в ней портниху. Что вы об этом думаете?

Скарбон кивнул, соглашаясь.

– Все эти женщины долго занимались ручным трудом, это совершенно очевидно.

– Вы согласны насчет шитья?

– Трудно сказать точно. На подушечках – следы уколов, между большим и указательным пальцами – мозоли. Возможно, от утюга или швейной машинки. – Он поднял глаза. – Их нашли недалеко от квартала Сантье, так ведь?

– И что же?

– Это работницы-турчанки.

Шиффер никак не отреагировал на утверждение врача. Он продолжал осматривать тело, и Поль, сам того не желая, подошел ближе. Он увидел на боках, груди, плечах и бедрах черные рвано-резаные раны: некоторые были такими глубокими, что виднелись кости.

– Расскажите нам вот об этом, – приказал Шиффер.

Врач подвинул к себе блокнот.

– На теле этой жертвы я насчитал двадцать семь порезов, поверхностных и глубоких. Можно утверждать, что пытки становились все более жестокими, – как и в случае с первыми двумя жертвами. Вывод: трех женщин пытал один и тот же человек.

– Каким орудием?

– Боевым ножом из хромированной стали с дополнительным лезвием-пилой. Стандартный армейский нож, описание соответствует десятку моделей. На нескольких ранах четко видны следы зубцов.

Счетовод склонился над ранами на груди жертвы – черные кружки походили на укусы или следы прижиганий. Когда Поль увидел эти отметины на теле первой жертвы, в голову ему пришла мысль о дьяволе, решившем полакомиться невинным человеческим телом.

– А это? – спросил Шиффер, указав пальцем на отметины на теле. – Укусы?

– На первый взгляд – ожоги. Но я нашел рациональное объяснение. Думаю, убийца использует автомобильный аккумулятор как электрошокер. Точнее, он пропускает ток через разводной ключ – на губах отметины от этого инструмента. Рискну предположить, что он обливает жертвы водой, чтобы боль от ударов током была сильнее. Отсюда черные следы. У последней на теле таких отметин около двадцати. – Он махнул свернутым в трубку отчетом. – Все здесь.

Шиффер подошел к секционному столу на уровне ног трупа – сине-черных, согнутых под немыслимым углом.

– А здесь?

Скарбон подошел к телу и встал с другой стороны – сейчас они напоминали двух топографов, изучающих карту местности.

– На рентгеновских снимках четко видно, что хрящи, плюсны и фаланги искорежены, раздавлены. Я насчитал семьдесят осколков костей, вонзившихся в мягкие ткани. Никакое падение не могло привести к подобным повреждениям. Убийца бил каким-то тупым предметом. Железной трубой или бейсбольной битой. Двух других женщин пытали так же. Я справлялся: подобная техника используется в Турции. Фелака или фелика – я не уверен.

Шиффер произнес с гортанным акцентом:

– Аль-Фалака.

Поль вспомнил, что Цифер бегло говорит на турецком и арабском.

– Я могу с ходу назвать вам десяток стран, где практикуется эта пытка.

Скарбон сдвинул очки на кончик носа.

– Да, конечно. Ладно, экзотики нам и впрямь хватает.

Шиффер переместился к животу жертвы, схватил одну из мертвых рук. Поль заметил черные распухшие пальцы. Патологоанатом начал давать пояснения:

– Ногти вырвали клещами. Подушечки сожгли кислотой.

– Какой именно?

– Это установить невозможно.

– Мог убийца сделать это после смерти жертвы, чтобы уничтожить отпечатки пальцев?

– Если и так, то цели своей он не добился. Узоры на пальцах просматриваются очень четко. Нет, тут скорее еще одна пытка. Убийца хотел использовать все возможности.

Цифер положил руку на место. Теперь все его внимание было сконцентрировано на зияющем влагалище. Врач тоже смотрел на рану. Теперь они напоминали не топографов, а мясников.

– Ее изнасиловали?

– Не в сексуальном смысле этого слова.

В первый раз за этот день Скарбон, казалось, заколебался. Поль опустил глаза и увидел изуродованное женское влагалище. Внешние части – большие губы, малые губы, клитор – были вывернуты наизнанку, словно кто-то решил насильственно изменить анатомическое строение тела. Врач откашлялся и начал объяснять:

– Он загнал ей внутрь какой-то похожий на дубинку предмет, утыканный бритвенными лезвиями. Вы видите, как изрезаны вульва и внутренняя часть бедер. Настоящая резня. Клитор отрезан. Как и половые губы. В этом причина столь сильного внутреннего кровотечения. У первой жертвы точно такие же раны. У второй...

Он снова замолчал, не в силах продолжать. Шиффер поймал его взгляд.

– Так что там у второй?

– Там все было иначе. Думаю, он использовал что-то... живое.

– Живое?

– Какого-то грызуна. Внутренние органы покрыты укусами и разорваны до самой матки. Кажется, подобные пытки весьма распространены в Латинской Америке...

Полю казалось, что голова его стиснута тугим обручем. Он знал все эти детали, каждая жестоко ранила его, от любого слова к горлу подкатывала тошнота. Он отступил к чаше с ароматизированной водой, машинально обмакнул пальцы в сосуд и тут же вспомнил, что его спутник несколькими минутами раньше поступил так же. Он поспешно отдернул руку.

– Продолжайте, – хриплым голосом приказал Шиффер.

Скарбон ответил не сразу, и в бирюзовой комнате повисла тишина. Все трое понимали, что оттягивать дальше нельзя: им придется перейти к осмотру лица.

– Это самое сложное, – начал наконец патологоанатом, очертив указательными пальцами рамку вокруг обезображенного лица. – Было несколько этапов насилия.

– Объясните.

– Во-первых, ушибы. Лицо представляет собой одну большую гематому. Убийца бил долго и свирепо. Возможно, надев кастет. В любом случае что-то металлическое – и это был не кусок трубы и не молоток. Дальше – порезы и рваные раны. Они практически не кровоточили, следовательно, их нанесли post mortem.

Они подошли совсем близко к маске воплощенного ужаса и могли разглядеть глубокие раны не на фотографиях, а "вживе". Лоб и виски были изрезаны в лохмотья, щеки изрыты ямами, нос сломан, подбородок раздроблен, губы истерзаны...

– Сами видите – он резал, рвал, пилил. Поражает его усердие. Он как артист отделывал свое произведение. Это его стиль, его подпись. Нерто полагает, что убийца пытается копировать...

– Я знаю, что он думает. Сейчас меня интересует ваше мнение.

Скарбон отступил на несколько шагов, заложив руки за спину.

– Этот убийца одержим лицами. Они завораживают и вызывают у него гнев. Он "лепит" их, отделывает, одновременно уничтожая человеческую индивидуальность.

Шиффер пожал плечами, показывая, что не склонен верить этой гипотезе.

– От чего она в конечном итоге умерла?

– Я уже сказал – от внутреннего кровотечения. Вызванного травмами внутренних органов, в основном – генитальных. Думаю, из нее вытекла вся кровь.

– А две другие?

– Первая – тоже от кровотечения. Если только сердце прежде не остановилось. Самым тривиальным образом – от ужаса. Резюмируя, скажу коротко – всех убило страдание. Мы делаем анализ ДНК последней жертвы, проводим токсикологический анализ, но я не думаю, что результат будет иным, чем в первых двух случаях.

Скарбон сухим и, пожалуй, слишком торопливым жестом отдернул простыню. Шиффер подошел ближе и спросил:

– Вы можете восстановить хронологию событий?

– Расписание составлять не возьмусь, но могу предположить, что эту женщину похитили три дня назад, то есть в четверг вечером. Она наверняка выходила с работы.

– Почему?

– Желудок был пуст. Как и у первых двух. Он подкарауливает их по пути домой.

– Давайте обойдемся без предположений.

Эксперт раздраженно продолжил:

– Затем, в течение двадцати – тридцати часов, ее подвергали пыткам.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒