СЛОВО МАТЕРИ

СЛОВО МАТЕРИ

Мне он больше маленьким представляется: глазенки такие темные, брови низко нависшие, очень густые, как у отца. И характером в него: спокойный, настойчивый.

Помню, — ему еще восьми лет не было, — прибежал домой, вся рука в крови.

Я к нему:

— Что с тобой, Коленька?

— Не плач, мама, ничего. Идем в больницу скорей.

— Да кто тебя так?

— Ничего, идем.

А в больнице его сразу на операционный стол. Три шва наложили на рану. Я стою рядом, плачу, дрожу, а он не застонал, только сморщился.

С детства сын был очень самостоятельным. Жизнь его так воспитала.

В 1918 году детей из Москвы эвакуировали в Уфу. Колю тоже увезли. Вдруг узнаем — белые обстреляли пароход с московскими детьми и пустили ко дну. Тяжело было в семьях, слез пролили реки.

Потом приходит письмо: сокольнические дети живы. Затонул другой пароход, а наших детей белые разогнали. Учителя в уфимской тюрьме сидят, дети по крестьянам разбрелись, работают за кусок хлеба.

«Ничего, мама, — писал Коля. — Я теперь всю крестьянскую работу узнал: и косить умею, и жать».

Сам о себе заботился, а ведь ему было всего одиннадцать лет.

Вернулся в Москву, стал мне помогать по дому. Скажет бывало своему младшему брату: «Ну-ка, Минька, лезь на плечо», схватит солдатский котелок и айда за своим детским пайком.

Он был на все руки: рисовать, строгать, обувь чинить. Уже когда капитаном авиации стал, приедет на побывку к нам, скажет вдруг:

— А у вас, мама, замечаю, левая туфля подгуляла. Дайте-ка я быстренько подметку прибью.

Засядет в уголок, вытащит из-за сундука сапожницкую железную ногу и примется за работу.

Со второго класса он стал больше всего самолетами увлекаться. Делал их хитро, с пружинкой, но доволен не был. Они у него по полу сами собой бегали, а летать не могли. Только подпрыгнут и опять на пол. Как стрекозы стрекотали. На ночь Коля всю свою авиацию к потолку подвешивал.

С пятнадцати лет стал по полю мяч гонять. Приходят как-то ко мне его друзья, мальчики со 2-й Сокольнической.

— Что надо, шайка-лейка?

— Мы не шайка-лейка, мы футбольная команда. Сделай нам трусы, тетя Настя, а?

Пришлось шить: очень вежливо просили.

Отец ругал Колю за футбол: обувь быстро снашивал, а тогда достать было трудно. И мне попадало заодно:

— Знаю тебя, потатчица!

А я, признаюсь, сама любительница футбола. Всегда ходила смотреть, когда мой Коля играл. Публика кричит: «Браво, Гастелло! Гляди, как мяч ведет». А мы, весь наш двор, громче других: «Колечка, хорошо!»

Тогда только перестал в футбол играть, когда учился в летной школе, — мало было времени. Но кончил школу и снова начал футболом увлекаться.

Сам о себе, о своих полетах, об учебе, о боевых действиях Коля скупо, писал. Нас всегда его жена, Аня, оповещала, чтобы порадовались за сына:

«Вчера Коля сдал мертвую петлю». «Прыгнул с парашютом на «отлично». «Поздравьте Колю, он теперь капитан».

О фронтах Аня писала совсем коротко. И всегда одно:

«Коля в служебной командировке».

А какая командировка — это уже сами догадывались из газет.

Где фронт, там, значит, и Коля на своем бомбардировщике.

Я, конечно, просила его беречь себя, не рисковать зря.

Он улыбнется широко так, светло и скажет:

— Что, вы, мама, милая! Ведь вы знаете своего Николая. Он мужик спокойный, уравновешенный, своему самолету подстать.

Когда он на финском фронте был, мне снилось часто, что он падает. Темно так, темно в ночи, и вот горящий самолет летит. По всему небу огненный след. Проснусь вся исплаканная. Мой старик бурчит:

Что ты, Настя, что ты? Коля приснился опять?

Он и в эту войну снился мне. Вижу — вдруг открылась дверь, входит он, молча взял племянника, ложится с ним на диван.

Я подошла, спрашиваю:

Коленька, ответь мне, сынок: жив ты или убит?

Он молчит. Я его по голове глажу, а у него лоб горячий-горячий.

Что ж сон? Думаешь об одном день и ночь — вот и чудится во сне.

Все о Коле мысли были, а утром, когда сводку передавали, я недослышала. Задремала, наверно, мне надо было во вторую смену на работу выходить. Обнял меня старик за плечо. Смотрю, на нем лица нет.

Настя, слыхала? Настя, Коля-то наш!..

...В тот день, попозже, ко мне с «Красного богатыря» комсомольцы и комсомолки пришли.

— Извините, тетя Настя, что пришли, — говорят. — Мы навестить. Как вы тут? Может, нуждаетесь чем?..

Сидят за столом, притихли. Лица молодые, хорошие у всех. Тут не сдержалась я. Весь день крепилась, а тут не сдержалась.

— Дети, — говорю — и заплакала, — дети мои!..

А. П. ГАСТЕЛЛО

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒