ПРИМЕЧАНИЯ 9 страница

Юнатан и я не обменялись ни словом, мы гнали коней во весь опор. Ещё до того, как наступят ночь и темнота, Юнатан должен был приковать Катлу цепью в её логове, где ей предстояло кончить свою жизнь. Потом больше мы никогда не увидим её, и нам следует забыть, что на свете есть такая страна — Карманьяка. Гора Древних Гор пусть стоит тут целую вечность, но мы никогда не будем больше ездить по этим дорогам, это обещал мне Юнатан.

К вечеру буря стихла, наступили спокойные тёплые сумерки. А когда солнце село, стало так красиво! «Вот в такой вечер ехать бы верхом вдоль реки, ничего не боясь», — подумал я.

Но я и виду не подал Юнатану. Ну да, я и виду не подал, что боюсь.

В конце концов мы очутились у водопада Кармафаллет.

— Карманьяка, ты видишь нас здесь в последний раз! — сказал Юнатан, когда мы проезжали по мосту. И тогда он затрубил в рог.

Катла увидела свою скалу на другом берегу реки и страшно зашипела. Ей, ясное дело, захотелось попасть туда. Зашипела прямо в спину Грима. Этого ей делать не следовало. Потому что тут-то оно и случилось. Грим, насмерть испуганный, испуганный до потери рассудка, вздрогнул, встал на дыбы и ударился о перила моста. И я закричал, так как думал, что Юнатан упадёт вниз головой в водопад Кармафаллет. Этого не случилось. Но рог выпал у него из рук и исчез глубоко внизу в бурлящей воде.

Жестокие глаза Катлы видели всё, и она поняла, что у неё больше нет хозяина. Тогда она заревела и стала извергать пламя из ноздрей.

О, как мы мчались, чтобы спасти свою беззащитную жизнь! Через мост, потом вверх по тропке, к замку Тенгиля, а Катла ползла, шипя, за нами по пятам. Эта тропка змеилась зигзагами вверх по Горе Древних Гор. Даже во сне не могло быть ничего ужаснее, чем перескакивать с одного скалистого уступа на другой, когда Катла ползла за мной по пятам. Она была так близко, что извергаемый ею огонь почти лизал нас. Внезапно мерзкое пожирающее пламя вырвалось у неё из ноздрей, едва не задев Юнатана. На какой-то страшный миг я подумал, что он сгорел, но он закричал:

— Не останавливайся! Скачи! Скачи!

Несчастные Грим и Фьялар: Катла загнала их так, что они были чуть живы. Желая уйти от Катлы, они мчались вверх по тропке так, что во все стороны летели брызги пены. Они мчались всё быстрее и быстрее, торопясь изо всех сил. Иногда отставая, Катла выла от ярости. Это были её собственные земли, и там уже никто не посмел бы уйти от неё. Она ползла, заметно набирая скорость, и я знал, что в конце концов она нас одолеет. Одной лишь своей упрямой жестокостью.

Долго, долго скакали мы так, и я больше не надеялся на спасение.

Мы успели уже подняться довольно высоко в горы. У нас всё ещё было преимущество, и мы увидели Катлу прямо под нами, на узкой скалистой плите над водопадом Кармафаллет, где проходила тропинка. Она остановилась на миг. Потому что здесь была её скала. Здесь она обычно стояла и таращила глаза. И теперь она сделала то же самое. Почти против воли она, остановившись, стала смотреть вниз, в водопад. Огонь и дым пучками вырывались у неё из ноздрей, и она нетерпеливо металась взад и вперёд. Но тут она вспомнила про нас и уставилась на нас своими пылающими глазами.

«Ах ты, жестокая злодейка, — думал я, — жестокая, жестокая, почему ты не останешься на своей скале?»

Но я знал, что она должна приползти. Она должна приползти…

Мы добрались уже до огромного валуна. Когда мы в первый раз прибыли в Карманьяку, то видели, как она высовывает из-за него свою ужасную голову. А теперь наши лошади уже совершенно выбились из сил.

Как это жутко, когда лошадь под тобой падает. Но именно так и случилось. Грим и Фьялар упали на тропинку. И если прежде мы рассчитывали на чудо, которое может нас спасти, то теперь нужно было отбросить эту надежду. Мы знали: всё пропало. И Катла тоже это знала.

Какое дьявольски-ликующее выражение появилось у неё в глазах! Она спокойно стояла на своей скале, глядя на нас снизу вверх. Мне казалось, она хохочет. Теперь ей некуда было торопиться. Казалось, она думала: «Приду, когда вздумается. А вы, ясное дело, можете меня подождать!»

Юнатан посмотрел на меня со своей обычной добротой.

— Прости меня, Сухарик, что я уронил рог, — сказал он. — Но я ничего не мог поделать.

Я хотел сказать Юнатану, что мне никогда, никогда, никогда нечего было ему прощать, но я просто онемел от страха.

Катла стояла внизу. Её ноздри, выдыхая воздух, извергали огонь и дым, а лапы уже топтали скалу. Мы спрятались за большим валуном, чтобы языки пламени не коснулись нас. Я крепко вцепился в Юнатана. О, как крепко я вцепился в него, а он смотрел на меня со слезами на глазах.

Потом на него напала ярость. Наклонившись вперёд, он закричал стоявшей внизу Катле:

— Не смей трогать Сухарика! Слышишь, ты, чудище проклятое, не смей трогать Сухарика, а не то…

Он обхватил руками огромный валун, словно был великаном и мог испугать её. Но он не был великаном и не мог испугать Катлу. Однако камень лежал на самом краю крутого откоса.

— Ни копьё, ни стрелы, ни меч не берут Катлу! — сказал Урвар.

Он мог бы также сказать, что это не под силу никакому валуну, каким бы огромным он ни был.

Валун, который Юнатан столкнул на неё, не убил Катлу. Но он свалился прямо на неё. И с рёвом, который мог бы сокрушить горы, она упала спиной в водопад Кармафаллет.

Глава 16

Нет, Юнатан не убил Катлу. Это сделал Карм. А Катла убила Карма. На наших глазах. Мы видели это. Никто, кроме Юнатана и меня, не видел двух чудовищ первобытных времён, уничтожавших друг друга. Мы видели, как они боролись не на жизнь, а на смерть в водопаде Кармафаллет.

Когда Катла, издав свой страшный рёв, исчезла в водопаде, мы сначала не могли поверить своим глазам. Невозможно было поверить, что она в самом деле исчезла. Там, где она погрузилась в воду, мы увидели лишь бурлящую пену. Больше ничего. Никакой Катлы. Но потом мы увидели змея. Он поднял свою зелёную голову из пены, а его хвост хлестал воду. О, он был ужасен, этот гигантский змей длиной с ширину реки. Всё точь-в-точь как говорила Эльфрида.

Змей в водопаде Кармафаллет, о котором она ребёнком слышала сказки, — он был такой же сказкой, как сама Катла. Он жил там и был чудовищем, таким же ужасным, как и огнедышащая драконша. Голова его вертелась во все стороны, он искал… и вдруг он увидел Катлу. Она выплыла из глубины и внезапно оказалась среди водоворотов. Змей, шипя, бросился на Катлу и обвился вокруг неё. Она стала извергать свой смертоносный огонь. Но он так сжал её туловище, что огонь погас в её груди. Тогда она вцепилась в него, а он вцепился в неё. Они били и кусали друг друга насмерть. Видно, они мечтали об этом с древних времён. Да, они яростно били и кусали друг друга, как двое сумасшедших, и обрушивали друг на друга свои ужасные туловища, вертясь в водоворотах. Катла кусалась и кричала, потом снова кусалась, но Карм бил её беззвучно. Чёрная драконья и зелёная змеиная кровь смешивались с белой пеной, окрашивая её в тёмный и какой-то болезненный цвет.

Сколько времени это продолжалось? Не знаю. Казалось, я стоял здесь, на тропинке, тысячу лет и никогда не видел ничего другого, кроме этих двух яростных чудовищ в их смертельной схватке.

Это была долгая и ужасная схватка, но и ей пришёл конец. Катла издала душераздирающий рёв, это был её предсмертный рёв, а затем она смолкла. У Карма теперь не было головы. Но он не выпускал её туловища, и они, свившись в клубок, вместе погрузились в бездну. А потом больше не стало ни Карма, ни Катлы. Они исчезли, словно их никогда и на свете не было. Пена была снова белая, а ядовитую кровь чудовищ смыли могучие потоки водопада Кармафаллет. Всё было как прежде. Как со времён первобытной древности.

Мы стояли, тяжело дыша, на тропинке. Всё было кончено. Говорить мы долгое время не могли. Но потом Юнатан сказал:

— Нам надо уходить отсюда! Быстрее! Скоро стемнеет, а я не хочу, чтобы ночь настигла нас в Карманьяке.

Бедные Грим и Фьялар! Не знаю, как мы подняли их на ноги и как мы выбрались оттуда! Они устали так, что едва ноги волочили.

Но мы покинули Карманьяку и проехали в последний раз через мост. А потом лошади не в силах были больше сделать ни шага. Как только мы перебрались через мост на другую сторону, они рухнули и так и остались лежать. Казалось, лошади думали: теперь, мол, мы помогли вам добраться до Нангиялы, с нас хватит!

— Надо разжечь костёр на нашем старом месте, — предложил Юнатан.

Он имел в виду ту самую скалу, где мы пережили грозовую ночь и где я впервые увидел Катлу. Стоило мне подумать об этом, как я начинал дрожать, и я предпочёл бы разжечь костёр где-нибудь в другом месте. Но пройти дальше мы сейчас были не в силах.

Прежде чем устроиться на ночь, надо было сначала выкупать лошадей. Мы дали им воды, но пить они не хотели. Слишком сильно они устали. Тут я испугался.

— Юнатан, с ними что-то неладно, — сказал я, — станет ли им лучше после того, как им удастся поспать?

— Всё будет хорошо, стоит им выспаться, — ответил Юнатан.

Я погладил Фьялара, который, лёжа, дремал.

— Какой тяжёлый был у тебя день, бедняга Фьялар, — сказал я.

— Но утром всё будет хорошо, — сказал Юнатан. Мы разожгли костёр почти на том же самом месте, где был наш первый. И эта скала нашей грозовой ночи была, собственно говоря, самым лучшим местом, какое только можно придумать для ночного костра. Если бы только забыть, что Карманьяка так близка. За нами поднимались высокие горные склоны, они были ещё тёплыми от солнца и защищали от всех ветров. Перед нами скала круто падала прямо в Кармафаллет, а та часть, которая ближе всего к мосту, также была крутым склоном, спускавшимся к зеленеющему лугу. Он казался лишь маленькой зелёной полянкой глубоко-глубоко под нами.

Мы сидели у нашего костра и смотрели, как сумерки спускаются на Гору Древних Гор и Реку Древних Рек. Я устал и думал о том, что более длинного и более тяжкого дня мне никогда не доводилось переживать. С рассвета до сумерек ничего, кроме крови, и ужаса, и смерти, не было. «Есть такие приключения, которых лучше бы не было», — сказал однажды Юнатан, а таких приключений в этот день было более чем достаточно. День битвы — он в самом деле был долгим и тяжёлым, но теперь он наконец-то кончился.

Однако горю всё не было конца. Я подумал о Маттиасе. Я так оплакивал его, и, когда мы сидели там, у костра, я спросил Юнатана:

— Как ты думаешь, где сейчас Маттиас?

— Он в Нангилиме, — ответил Юнатан.

— Нангилима? Я никогда не слыхал о такой стране, — сказал я.

— Ясное дело, не слыхал, — согласился Юнатан. — Помнишь то самое утро, когда я покинул Долину Вишен, а ты так боялся? Помнишь, что я сказал тогда? «Если я не вернусь обратно, увидимся в Нангилиме». И Маттиас теперь там.

Потом он рассказывал о Нангилиме. Он уже давно ничего мне не рассказывал. У него не было на это времени. Но теперь он сидел у костра и говорил о Нангилиме. Так что казалось, всё было почти так, как в те времена, когда он сидел на краешке моего диванчика, дома, в нашем городе.

— В Нангилиме… в Нангилиме, — сказал Юнатан тем самым голосом, которым он всегда что-то рассказывал. — Там ещё и сейчас время ночных костров и сказок.

— Бедный Маттиас, тогда, значит, там полным-полно приключений, которых быть не должно, — пожалел я дедушку.

Но Юнатан сказал, что в Нангилиме сейчас не время жестоких сказок, а время сказок весёлых, когда там полным-полно разных забав. Да, люди играют там, само собой, и работают, и помогают друг другу во всём. Но они и раньше много забавлялись, и пели, и плясали, и рассказывали сказки, говорил он. Иногда они пугали детей настоящими жестокими сказками о таких чудовищах, как Карм и Катла, и о жестоких людях, таких, как Тенгиль. Ну, а потом они только смеялись над этим.

«Не бойтесь, — говорили они детям. — Ведь это только сказки. Ничего подобного никогда на свете не было. По крайней мере, никогда — в наших долинах».

— Маттиасу так хорошо в Нангилиме, — продолжал Юнатан. — У него там старинная усадьба в Долине Яблонь. Это — самая прекрасная усадьба в самой прекрасной и самой зелёной из долин Нангилимы. Скоро уже время собирать яблоки в его яблоневом саду. Надо бы нам попасть туда и помочь ему. Слишком стар он, чтобы подниматься на лесенки.

— Я хотел бы, пожалуй, чтобы мы попали туда, — сказал я. — Мне кажется, в Нангилиме так хорошо, и я очень скучаю по Маттиасу.

— Ты так думаешь? — обрадовался Юнатан. — Да, пожалуй, тогда мы могли бы жить у Маттиаса. В Маттиасгордене, в Долине Яблонь, в Нангилиме.

— Расскажи, как это будет, — попросил я.

— О, это будет чудесно! — сказал Юнатан. — Мы сможем разъезжать верхом по лесам и разжигать ночные костры то там, то тут. Если б ты только знал, какие леса окружают долины Нангилимы! А в глухих чащах лесов — маленькие прозрачные озёра! Мы могли бы устраивать ночные костры каждый вечер у какого-нибудь другого озера и жить дни и ночи в лесах, а потом снова возвращаться к Маттиасу!

— И помогать ему собирать яблоки, — добавил я. — Но тогда Софии и Урвару придётся управлять Долиной Вишен и Долиной Терновника без тебя, Юнатан.

— Да, а почему бы и нет, — сказал Юнатан. — София и Урвар больше во мне не нуждаются, они и сами могут справиться со всем в своих долинах.

Но потом он замолчал и больше ничего не рассказывал. Мы оба молчали, а я очень устал, и мне было вовсе не радостно. Да и какое же утешение слушать о Нангилиме, которая так далеко от нас?

Вокруг всё больше и больше смеркалось, и горы становились всё чернее и чернее. Огромные чёрные птицы парили над нами и горестно кричали. Всё казалось таким горестным! Гремел Кармафаллет. Я страшно устал слушать его грохот. Он заставлял меня вспоминать то, что мне хотелось забыть. Горестно, горестно было всё вокруг. «Верно, мне уже никогда не знать радости», — подумал я.

Я придвинулся ближе к Юнатану. Он сидел так тихо, прислонившись к горному склону, и лицо его было бледным. Он был похож на сказочного принца, но это был бледный и усталый сказочный принц. «Бедный Юнатан, и ты тоже не очень весел, — подумал я. — О, если б я мог хоть чуточку развеселить тебя!»

И вот, когда мы сидели в глубоком молчании, Юнатан сказал:

— Послушай, Сухарик, я должен тебе кое-что сказать!

Тут я сразу же испугался, потому что, когда он так говорил, он наверняка хотел сказать что-нибудь печальное.

— О чём ты должен мне сказать? — спросил я. Он провёл указательным пальцем по моей щеке.

— Не бойся, Сухарик… но ты помнишь, что говорил Урвар? Крошечного языка пламени Катлы достаточно, чтобы парализовать или убить кого угодно. Помнишь?

— Да, но почему тебе надо сейчас говорить мне об этом? — спросил я.

— Потому что… — запнулся Юнатан. — Потому что маленький язычок пламени Катлы опалил меня, когда мы бежали от неё.

Моё сердце ныло в груди целый день от всего этого горя и ужаса, но я не плакал. А теперь плач вырвался из моей груди, словно крик.

— Ты теперь снова умрёшь, Юнатан?! — закричал я. И тогда Юнатан сказал:

— Нет! Но лучше бы умереть, пожалуй, потому что теперь я больше никогда не смогу шевельнуться.

Он рассказал мне о том, как коварен огонь Катлы. Если он не убивал, то совершал во много раз худшее. Он уничтожал что-то в человеке, и тот не мог больше двигаться. Сначала паралич не был заметён, но он подкрадывался постепенно, медленно и неуклонно.

— Теперь я могу только шевелить руками, — сказал он, — а скоро и этого не будет.

— Но, может быть, это пройдёт? — спросил я, заплакав.

— Нет, Сухарик, это никогда не пройдёт! — ответил Юнатан. — Только если б я мог попасть в Нангилиму!

«Если б только я мог попасть в Нангилиму», — о, теперь я понял! Он задумал снова оставить меня одного, я знал это! Однажды он исчезнет из Нангиялы без меня!..

— Опять без меня! Нет! — вскричал я. — Без меня! Нет! Ты не должен исчезнуть в Нангилиме без меня!

— Хочешь отправиться со мной туда? — спросил он.

— А как ты думаешь, конечно, хочу! — ответил я, — Разве я не говорил, что, куда бы ты ни пошёл, я пойду с тобой?

— Ты это сказал, и в этом моё утешение! — обрадовался Юнатан. — Но добраться туда — дело трудное!

Он помолчал ещё немного, а потом сказал:

— Помнишь, как мы прыгали в тот раз? В тот ужасный миг, когда всё горело и мы спрыгнули вниз, на двор. Я попал тогда в Нангиялу. Помнишь?

— Помню ли я! — сказал я, ещё сильнее заплакав. — Как ты можешь об этом спрашивать? Разве ты не веришь, что с тех самых пор я вспоминал об этом каждую минуту?

— Да, я это знаю, — утешал меня Юнатан, снова погладив по щеке.

А потом сказал:

— Думаю, мы могли бы, пожалуй, спрыгнуть ещё раз. Вниз, с этой кручи. Вниз, на тот луг.

— Да, но тогда мы умрём! — сказал я. — А попадём ли мы тогда в Нангилиму?

— Да, в этом можешь быть уверен, — подтвердил Юнатан. — Как только мы достигнем земли, мы увидим свет из Нангилимы. Мы увидим утренний свет над долинами Нангилимы. Да, потому что там теперь утро.

— Ха-ха, мы можем спрыгнуть вниз, прямо в Нангилиму! — сказал я и впервые за долгое время рассмеялся.

— Да, можем, — подтвердил Юнатан. — И как только мы достигнем земли, мы прямо пред собой увидим тропинку, которая ведёт в Долину Яблонь. А Грим и Фьялар уже стоят там и ждут нас. Нам нужно только сесть в седло, а лошади так и поскачут рысью.

— И ты совсем не будешь парализован? — спросил я.

— Нет, тогда меня покинет всё зло, и я буду таким весёлым, как никогда раньше! И ты тоже, Сухарик, ты тоже будешь тогда весёлым. Тропинка в Долину Яблонь проходит лесом. Как тебе кажется, хорошо будет нам — тебе и мне — ехать там верхом под лучами утреннего солнца?

— Хорошо! — согласился я и снова засмеялся.

— И торопиться нам никуда не надо, — продолжал Юнатан. — Мы можем искупаться в каком-нибудь маленьком озерце, если захотим. Мы всё равно поспеем в Долину Яблонь ещё до того, как у Маттиаса сварится для нас похлёбка.

— Как он обрадуется, когда мы явимся! — сказал я.

Но потом меня словно кто-то ударил дубинкой. Грим и Фьялар, как мог Юнатан подумать, что мы возьмём их с собой в Нангилиму?

— Как ты мог сказать, что они уже стоят и ждут нас? Они ведь лежат там, на скале, и спят.

— Они не спят, Сухарик! Они мертвы. От огня Катлы. То, что ты видишь там, — это лишь их оболочка. Поверь мне, Грим и Фьялар уже стоят возле тропинки, ведущей в Нангилиму, и ждут нас.

— Давай поспешим, — сказал я, — чтоб им не пришлось долго ждать.

Тогда Юнатан, взглянув на меня, улыбнулся.

— Я не могу торопиться, — сказал он. — Я не могу сдвинуться с места, ты забыл об этом?

И тут я понял, что мне нужно делать.

— Юнатан, я возьму тебя на спину, — сказал я. — Ты уже однажды сделал это для меня. А теперь я сделаю это для тебя. Ведь это только справедливо.

— Да, это не более чем справедливо, — ответил Юнатан. — Но думаешь, ты решишься на это, Сухарик Львиное Сердце?

Подойдя к крутому склону, я взглянул вниз. Было уже совсем темно. Луг едва был виден. Но бездна была такая глубокая, что кружилась голова. Если мы туда спрыгнем, то уж наверняка попадём в Нангилиму, попадём оба. Никому не придётся оставаться в одиночестве, лежать, и горевать, и плакать, и бояться.

Но это ведь не мы должны были прыгнуть. Это должен был сделать я. Юнатан сказал, что трудное дело добраться в Нангилиму, и теперь я впервые понял почему. Как мне решиться и когда я смогу решиться на это?

«Да, если я не решусь, — подумал я, — то я всего лишь маленькая кучка дерьма, и никогда ничем другим не буду».

Я вернулся к Юнатану.

— Да, я решаюсь, — сказал я.

— Маленький храбрый Сухарик! — сказал он. — Тогда мы сделаем это сейчас!

— Сначала я хочу немного посидеть с тобой, — сказал я.

— Только не очень долго, — предупредил Юнатан.

— Нет, только пока совсем не стемнеет, — сказал я. — Чтобы я ничего не видел.

И я сел рядом с ним и держал его руку, чувствуя, что он всё равно сильный и добрый и что мне нечего бояться там, где он.

И вот настала ночь, и тьма окутала Нангиялу, её горы, и реки, и земли. И я стоял у крутого обрыва вместе с Юнатаном, он цепко повис на мне, обхватив руками мою шею, и я чувствовал, как он сзади дышит мне в ухо. Он дышал совершенно спокойно. Не то что я! Юнатан, брат мой, почему я не такой же храбрый, как ты?

Я не видел пропасти под ногами, но я знал, что она есть. И мне нужно было лишь сделать один-единственный шаг в темноту, и всё будет кончено. Всё произойдёт так быстро!

— Сухарик Львиное Сердце, — сказал Юнатан, ты боишься?

— Нет… да, я боюсь! Но я всё-таки сделаю это Юнатан, я сделаю это сейчас же… сейчас же… а по том я никогда больше не стану бояться. Никогда больше не ста…

О, Нангилима! Да, Юнатан, да, я вижу свет! Я вижу свет!

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Перевёл М. Кононов.

2. Калле — уменьшительное от «Карл» (шв.).

3. Родовой знак в древности являлся в Швеции своеобразной подписью. Он мог принадлежать одному человеку, семье или родовой усадьбе. Его вырезали на домах и различных предметах, им клеймили скот. Впоследствии им подписывали грамоты и документы.

4. Вероятно, Перк приглашает товарищей на свою тризну в случае своей гибели.

1. Перевёл М. Кононов.

2. Калле — уменьшительное от «Карл» (шв.).

4. Вероятно, Перк приглашает товарищей на свою тризну в случае своей гибели.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8 910