Перетти Фрэнк 12 страница

Или на пене. Да, пена. На студии они трактовали все это по-своему и называли это именно так. Конечно, это легковесный материал, представляющий интерес для обывателя, «несущественные новости», шоу-бизнес. Он не необходим, не может заметно изменить ничью жизнь, редко имеет отношение к чему бы то ни было, безвреден, насколько всем известно, – это просто... пена.

В каком-то смысле Джон смотрел на проплывающую мимо пену. Все это требует для себя времени на телевидении, все это съедает много денег, все это требует для себя значительной ниши в культурной жизни, – но на самом деле не имеет никакого значения. В действительности все это по большей части даже нереально.

Но люди покупали это, носили это, ели это, громко требовали этого, отождествляли себя с этим; это было для них очень важным. Все здесь было битком набито этим.

«Ведь я могу сказать им что угодно, – размышлял Джон. – Я знаю, что такое средства массовой информации. Дайте мне художников, музыкантов, крутого монтажера, возможно,

звезду телеэкрана – и я смогу убедить их...

– Он рассмеялся. Он определенно начинал глупеть. – Я смогу убедить их, что коричневый цвет плесневеет в дождливую погоду – я разорю всех продавцов коричневых вещей!»

– А-а-х! – взвизгнул кто-то за его спиной. Он оглянулся через плечо и увидел молодую девушку, одетую под рок-звезду; она стояла напротив своего друга, который случайно оказался в коричневом.

– Как?! Ты купил коричневое! – воскликнула она, не веря своим глазам. – Но коричневое плесневеет в дождливую погоду! Это известно всем!

И тут же мимо прошагали три старшеклассника, которые дразнили шедшего впереди них мальчишку помладше, показывая пальцами на его коричневые ботинки и скандируя хором: «Пле-сень! Пле-сень! Пле-сень!»

Джон не пришел в ужас, даже не встревожился. Это опять повторилось! Он капитулировал. Джон откинулся на спинку скамейки и просто расхохотался во все горло. Это было грандиозное шоу. И он собирался насладиться им в полной мере.

Звук увлекал толпу за собой, словно одно племя, один голос, один дух. Молодые люди тряслись в такт музыке и выбрасывали в воздух воинственно стиснутые кулаки. Девушки раскачивались, словно в трансе, вскинув руки вверх. Жрецы на сцене скакали козлами и богохульствовали.

Но Карл бессильно опустился на свое место стоимостью в двадцать долларов, в каком-то смысле умирая, падая, будто одинокое дерево в лесной чаще. В голове его по-прежнему неотвязно звучал вопрос, и даже звук не мог вытеснить его: «Куда мы несемся? Куда вы толкаете нас?»

Но ответа не было. Было только «сейчас и здесь». Был только звук.

Джон почувствовал, как по торговой аллее потянуло холодом, словно где-то открылась огромная дверь или окно. Ну да, он выпил холодного сока и долго сидел неподвижно. Он поднялся со скамейки и зашагал дальше. Сейчас он согреется.

Теперь Джон был частью толпы, просто двигался вместе с ней, осторожно переходя через магистрали на перекрестках, от витрины к витрине, от магазина к магазину.

Как здесь шумно! О чем, вообще, говорят все эти люди – и зачем так кричать?

0-оп! Джон потерял равновесие и резко качнулся в сторону, едва не налетел на каких-то подростков и увидел их изумленные лица прямо перед своим носом. Он добрался до стены и несколько мгновений стоял неподвижно. Действительно ли земля дрогнула – или ему показалось?

Вот! Опять! Землетрясение! Джон чувствовал, как оживает земля у него под ногами. Он стоял у самой стены, оглядываясь по сторонам. Висячие фонари на улице оставались совершенно неподвижными. Возможно, это тоже галлюцинация.

А люди? Почувствовали ли они что-нибудь? Они шагали быстрее, обменивались взволнованными взглядами, говорили громче. Может, они заметили подземный толчок, а может, и нет.

Снова потянуло холодом. Сквозняк превратился в ветер, дующий в дальний конец улицы. Несомненно, где-то открылась огромная дверь.

Да что такое, собственно?.. Джон прижался к стене, пытаясь схватиться за что-нибудь. Земля снова затряслась, и теперь вся улица заваливалась, кренилась в одну сторону, словно тонущий корабль!

«Спокойно, Джон, спокойно. Это повторяется снова. Доберись до той скамейки и просто сядь. Подожди, пока это пройдет».

Он двинулся к скамейке, проталкиваясь сквозь толпу, стараясь сохранять нормальный вид и идти по прямой.

Но теперь... действительно ли это лишь игра его воображения? Люди вели себя странно. Они заметили, они переглядывались, беспокойно озирались вокруг, смотрели то в один, то в другой конец улицы, говорили быстрее, громче.

Гул, Джон отчетливо слышал его: низкий гул, нарастающий, набирающий силу словно приближается поезд подземки. Он посмотрел в дальний конец улицы. Люди, витрины магазинов растворились в темноте, как будто все огни погасли.

Джон добрался до скамейки и сел, приготовившись наблюдать, слушать, ждать. Улица продолжала тонуть, уползать вниз. В дальнем ее конце медленно сгущалась тьма.

Потом Джон услышал вопли, отчаянные мольбы о помощи, стоны, крики боли. Голоса! Голоса снова кричали и плакали, как в ту ночь! Он крепко схватился за край скамейки и напряг зрение.

Это было не шоу. Не развлекательное представление, не дурацкая галлюцинация. Это был ужаснейший из кошмаров.

Тьма в дальнем конце улицы сгустилась, разрослась, начала закручиваться глубоким черным водоворотом, бездонной воронкой. Она затягивала, засасывала людей. Вся улица медленно исчезала в ней!

Здесь, где сидел Джон, казалось, никто не замечал происходящего. Люди продолжали идти, разговаривать, смеяться, перекидываться шутками, делать покупки. Нет, конечно, это игра воображения. Несомненно, люди увидели бы то же самое, что видит он, если бы все это происходило в действительности.

Джон вцепился в край скамейки. Земля под ним снова Дрогнула, накренилась сильнее.

Чудовищная пасть приближалась, заглатывая улицу, засасывая людей.

«Вот это да! – подумал Джон. – Бывали у меня страшные сны, но такой жути я не припомню! Просто крепись, – сказал он себе. – Отнесись к этому спокойно. Все скоро пройдет».

Ого. Люди вокруг начинали замечать. Это не обнадеживало. Джон предпочел бы сходить с ума в одиночестве. Но покупатели вдруг заторопились, заговорили громче и лихорадочнее, принялись хватать друг друга за руки и тянуть в разные стороны. Странная паника охватила людей, и они обезумели.

Но обезумели не от страха, который гнал бы их отсюда, обращал бы в бегство. Они обезумели от жажды покупать вещи, смотреть на вещи, слушать и щупать вещи. Они бросились в магазины и начали хватать все без разбора, швыряя продавцам деньги и кредитные карточки. Они говорили все громче и громче, они смеялись, они насмешничали и издевались друг над другом в полном неистовстве. В магазине бытовой электротехники они включили на полную мощность все стереомагнитофоны и телевизоры, и сотни кричащих и поющих голосов слились в оглушительный звуковой бедлам. Покупатели, съежившиеся за прилавками и полками, радостно смеялись, глядя на экраны и слушая рев динамиков, и отводили глаза прочь от неумолимо наступающей тьмы.

Джон продолжал убеждать себя, что у него просто галлюцинация, рецидив действия наркотиков. Этого водоворота, этого чудовищного, поглощающего все и вся черного тоннеля на самом деле не было.

Но он был так огромен, так страшен и так близок теперь, что Джон начинал впадать в панику. Он уже слышал жуткий рев, подобный реву торнадо. Он видел, как неосторожные люди исчезают в черном чреве, улетают кувыркаясь в черную глотку, отчаянно крича, пытаясь схватиться за что-нибудь, а сумки и пакеты вырываются из их рук.

И насколько Джон мог судить, вся улица по-прежнему соскальзывала в водоворот, словно тонущий корабль или, что еще ужаснее, словно бревно, перемалываемое гигантским дефибрером.

Теперь люди начали падать и скатываться по резко ушедшей вниз плоскости земли, цеплБясь за скамейки, столбы, деревья, дверные косяки, друг за друга.

Джон больше не мог удержаться на скамейке. Он соскользнул с нее, покатился по наклонной плоскости, изо всех сил вцепился в столб и повис на нем.

Мимо него проносились покупатели, упорно не желающие расставаться со своими сумками и пакетами. Пролетели две девушки, сравнивающие цены и расцветку купленных вещей, а вот и три крутых старшеклассника, которые по-прежнему дразнят маленького мальчика: «Пле-сень! Пле-сень! Пле-сень!» Одна женщина кубарем подкатилась к огромному прилавку с ювелирными изделиями, стоящему посреди улицы, и схватилась за него. Она лихорадочно замахала пачкой купюр молоденькой продавщице, которая отпустила прилавок, чтобы взять деньги, и тут же покатилась в черную пасть водоворота.

Половина торговой улицы уже исчезла, а водоворот продолжал засасывать, заглатывать, уничтожать. Черная бездонная пасть неумолимо приближалась – шире улицы, выше крыш, безжалостная, ненасытная.

Мимо Джона проехали столы, стулья, прилавки, потом пронеслись видеокамеры, компьютеры, продавцы Тим и Хэнк, все еще разговаривающие по телефону, проползли целые витрины с одеждой, ювелирными украшениями, безделушками, часами, телевизорами.

А вот гигантский магнитофон пропрыгал в такт рок-музыке, гремевшей из его динамиков. В полном ужасе Джон обхватил столб руками, тесно прижался к нему. «Господи,

пожалуйста, останови это!»

Карл пулей вылетел из дверей концертного зала и схватился за фонарный столб, пытаясь успокоиться. Он пришел сюда получить удовольствие от концерта, разрядиться, стать частью общего действа.

Но вместо этого он испытал смертельный ужас.

– Эй, мистер, вы в порядке? Джон вздрогнул и очнулся.

– А? – Он стоял посреди улицы, крепко обхватив столб. Работник службы охраны легонько тряс его за плечо.

Торговые ряды по-прежнему были на месте. Люди по-прежнему проходили мимо, но теперь толпы поредели. Никакой уходящей из-под ног земли, никакого холодного ветра, никакой черной прожорливой пасти.

Ну конечно, ничего этого нет.

– Вы в порядке? – повторил охранник. Джон отлепился от столба и оглядел себя.

– Э-э... конечно, конечно... все нормально. Охранник смотрел на него подозрительно.

– Знаете, уже скоро девять, мы закрываемся. Если у вас здесь есть еще какие-то дела, вам лучше закончить их и отправиться домой, хорошо?

– Конечно... Вы правы... Я как раз шел к выходу.

– Вот и отлично. – Это прозвучало довольно выразительно.

Джон взглянул в один, потом в другой конец улицы. Сейчас здесь царила обычная,

мирная суета, и все же... если Джон замирал на месте, если напрягал слух – не физический, но духовный, – он мог различить тот гул. Уже слабый, отдаленный, тающий за чертой яви, но по-прежнему слышный.

Довольно. Джон направился к своей машине. Однако домой ехать он не хотел. Пока не хотел. Интересно, Мама еще не легла спать? Вероятно, нет. Ему надо увидеться с ней.

Джон сидел за большим круглым дубовым столом, который помнил с самого своего детства. На нем до сих пор оставались царапины, сделанные сначала его трехколесным велосипедом, потом моделью его космического корабля, потом декой из его автомобиля. Серебряные столовые приборы, которые Мама поставила перед ним, и чашку, из которой он пил свежесваренный кофе, Джон помнил, сколько помнил себя.

– Приготовить тебе еще что-нибудь? Он не мог ни о чем думать. Как он ни старался, сосредоточиться не мог.

– Как насчет тоста?

– Да. Хорошо.

– Бутерброд с ореховым маслом и джемом? – Это звучало лучше.

– Да. Да, спасибо.

Мама ушла на кухню, отделенную от столовой стопкой и несколькими стульями, и начала готовить бутерброд. Это было особое зрелище: Мама стоит за стойкой и режет домашний хлеб все тем же хлебным ножом, и опускает кусок хлеба в тот же старый тостер. Сколько раз в жизни она делала это для него?

О, эта старая добрая кухня! За многие годы здесь произошли некоторые перемены: пять лет назад стены оклеили новыми обоями, примерно в то же время появилась микроволновая печь и новый светильник вместо старого белого плафона, который Папа нечаянно разбил стремянкой. Но в целом кухня мало изменилась. Темные ореховые шкафчики, много лет назад поставленные здесь Папой, по-прежнему создавали теплую уютную атмосферу. И чудесный запах – запах, который у Джона ассоциировался с родным домом, любовью, детством и отрочеством – по-прежнему оставался здесь.

И Мама мало изменилась. Волосы ее посеребрились, и фигура несколько округлилась, но ее пыл, дух, глубокая любовь и все ее убеждения остались прежними. И как всегда, она оказывалась рядом с сыном, когда он нуждался в ней.

Мама приготовила сандвич, разрезала его пополам на тарелке и поставила тарелку перед Джоном. Потом она тихо села за стол напротив – просто чтобы быть рядом. Она знала, что сын заговорит, когда будет готов.

Джон откусил от сандвича и понял, что не голоден. Он со вздохом положил сандвич на тарелку и попытался начать разговор.

– У меня серьезные проблемы, Ма. – «Хорошо... Как, собственно, собираюсь я описать все, что со мной происходит?» – Наверно... ну, ты помнишь, когда я учился в колледже... я вытворял разное... наркотики и все такое... в общем, мне кажется...

Входная дверь открылась, и вошел Карл. Джон осекся, недовольный внезапной помехой. Увидев отца, Карл явно удивился и, похоже, почувствовал себя несколько неловко.

– О... Привет.

– Я думал, ты на концерте, – резко сказал Джон. Карл пересек гостиную и плюхнулся на кресло у стола с видом усталым, измученным, даже потрясенным.

– Я ушел оттуда.

– Кто выступал?

– «Кровавая Мэри».

У Джона внутри все перевернулось. «Кровавая Мэри». Эту надпись он видел на

футболках не только сегодня вечером. На лице его явственно отразилось отвращение.

– Ты не мог придумать ничего лучше, чем класть свои деньги в их карманы? Карл мгновенно занял оборонительную позицию.

– Я ушел почти сразу... ушел с концерта. Это немного успокоило Джона.

Что ж, это умно. – Потом другая мысль, вызревавшая в его уме, всплыла на поверхность,

и он облек ее в слова: – Слушай, если я когда-нибудь поймаю тебя с наркотиками!.. Карл взбеленился:

– Я не употребляю наркотики.

– И не стоит пробовать, иначе придется платить чертовски дорогую цену.

– Что с тобой случилось сегодня, Джон? – быстро спросила Мама.

Внезапно Джону расхотелось говорить об этом.

– Я... – Он снова взглянул на Карла. – Кажется, у меня был рецидив. Я слышал, что человек, однажды принимавший ЛСД, много лет спустя может по-прежнему испытывать действие наркотика. Не знаю, но, возможно, со мной происходит именно это. У меня начались видения, галлюцинации.

Казалось, Маму чрезвычайно заинтересовало его признание. Она подалась вперед и спросила:

– Что ты видел?

Джон не был готов к ответу.

– Вряд ли я смогу описать это. Но я испугался до потери пульса. – Он помолчал, стараясь собраться с мыслями, любыми мыслями. – Возможно, толчком к галлюцинации послужил вид всех этих ребят, которые буквально живут в магазинах, покупают весь этот...

весь этот хлам, словно от него зависит их жизнь!

– А что еще остается? – безжизненным голосом спросил Карл.

Джон метнул на него угрожающий взгляд и продолжал, пока не потерял мысль.

– Я видел... нечто, похожее на огромную... ну, такую черную дыру, в которую затягивало всю торговую улицу и засасывало людей. Но они как будто не хотели ничего знать, не хотели видеть... черную дыру. Они хотели одного: продолжать покупать вещи, продолжать смотреть телевизоры и слушать музыку. И они не хотели видеть, что происходит, и поэтому...не пытались убежать и просто исчезали в черной дыре. – Джон посмотрел на Маму с Карлом и потряс головой. Я не могу описать это. Это было совершенно дикое видение, вот и все.

Больше Джон ничего не мог сказать. Он откусил кусочек от сандвича, просто чтобы заполнить паузу в разговоре.

Карл несколько мгновений подумал, а потом спокойно произнес:

– Они бегут. Они знают, что черная дыра рядом, но что они могут поделать?

Джон снова метнул на него яростный взгляд.

– О чем ты говоришь?

– Это смерть... полное уничтожение... вся вселенная летит вниз по черному тоннелю, и люди знают, что ничего не могут поделать, и поэтому стараются не думать об этом. Они покупают вещи... Они всеми силами стараются весело провести время, пока их не засосало туда. Именно это я имел в виду, когда сказал: «А что еще остается?»

Джон не был расположен к подобному разговору.

– Карл, я не настроен ни на какие серьезные... проповеди сейчас...

– Просто, я думаю, ты видел именно это.

– У меня была галлюцинация – и все.

– Неужели? Знаешь, я тоже видел кое-что сегодня вечером.

– Само собой, – сказал Джон и глотнул кофе из чашки. – Еще бы ты не видел. Карл сердито отвел взгляд в сторону.

– Тебе наплевать, да?

Джон с готовностью парировал:

– Слушай, я знаю, что ты видел, Карл. Перед тобой сидит старый поклонник Хендрикса

и группы «Дорз». Мои деньги помогли всему этому дерьму развернуться. Я знаю, что ты видел. – Потом он добавил: – И да, возможно, ты прав... возможно, мне наплевать. С какой стати мне волноваться, если ты тратишь свое время и деньги на... дешевую показуху...

искусственное возбуждение нервов... на возмутительное, антиобщественное поведение?

– Эй, постой...

– С какой стати мне расстраиваться, когда я сижу на торговой улице и вижу бесконечное шествие молодых ребят, разодетых во всю эту дешевку, а потом обнаруживаю, что мой сын является частью той же самой великой культурной традиции?

Карл треснул кулаком по столу и выругался.

– Ты собираешься выслушать меня или нет?

– Мальчики! – предостерегающе воскликнула Мама. Карл понизил голос, но по-прежнему держал палец наставленным в лицо Джона.

– Не тебе говорить о показухе и... об искусственном возбуждении нервов и возмутительном поведении! Не тебе, который показывает нам английского психа, стреляющего по прохожим, старуху, откинувшую копыта в зоопарке, полицейских, избивающих черных каждую ночь, и мертвые, обгоревшие тела...

Джон был раздражен и готов к бою.

– Это новости, Карл!

– Ах, неужели? Тогда «Кровавая Мэри» – это искусство!

Страшно разозленный, Карл откинулся на спинку кресла. Джон целиком сосредоточился на своем кофе. В комнате повисло тяжелое молчание, и Мама изо всех сил постаралась найти какие-нибудь слова, которые примирили бы сына и внука.

– Ну что ж, я рада, что вы двое пришли к полному согласию. Карл взял себя в руки и снова заговорил:

– Сегодня вечером я увидел одну вещь на концерте – и именно поэтому ушел оттуда. То есть... я не увидел, а просто...подумал об одной вещи.

Джон тоже совладал со своими чувствами.

– И о чем же ты подумал?

– Тебе действительно интересно?

– Да. Да, скажи мне. Я слушаю.

Карл уперся взглядом в стол и заговорил сдержанным тоном:

– «Кровавая Мэри»... Они куда-то уводили нас. Мы все шли с ними, за ними, но никто не знал, куда именно. – Он прокручивал в уме воспоминания о пережитом на концерте. – Мы делали все, что они говорили нам делать. Мы делали все, что они делали. Делали все вместе. Мы походили на один... один огромный организм, одну огромную машину. И я все время спрашивал себя: куда движется эта машина? Куда она уносит нас? И не знал ответа. Я почувствовал себя словно в западне. И просто убежал оттуда.

Джон задумчиво сказал:

– Возьми достаточную мощность в ваттах, свет, звук, все примочки шоу-бизнеса... и

коричневый цвет будет плесневеть в дождливую погоду.

– А?

– Они пойдут за тобой.

Карл обдумал его слова, потом кивнул:

– Возможно, все мы идем за чем-то, сами того не зная.

– И не знаем куда.

В глазах Карла появилась печаль и безнадежность.

– Может быть, вниз по тому самому черному тоннелю, который ты видел. Джон посмотрел на Маму:

– Значит, ты вовсе не иронизировала? Мама отрицательно покачала головой.

– Мне кажется, вы расстраиваетесь по одному и тому же поводу. – Потом она добавила:

– Но знаете, что я на самом деле думаю? Думаю, Господь говорит с вами.

Джон любил свою мать. И не хотел задевать ее чувства.

– Что ж, возможно, и так.

Мама не клюнула на это. Она повторила, совершенно уверенная в своей правоте.

– Думаю, Господь говорит с вами. Он старается достучаться до ваших душ. Джон улыбнулся.

– 0'кей, Ма. – Он не хотел вдаваться в размышления о Папиных словах по поводу криков заблудших душ. Карл выказал больше заинтересованности.

– Дедушка понимал в этом, так ведь?

– Да, он был очень близок к Господу, – только и ответила Мама.

Джон быстро сказал:

– Я не дедушка. Я его сын и горжусь этим. Я верю в Бога, но не думаю, что Он делае такие вещи.

Мама улыбнулась, словно найдя слова сына забавными.

– Даниил видел четырех чудовищ, выходящих из моря; Иезекииль видел иссохшие кости, из которых восстал народ; апостол Петр видел нечистых животных, спустившихся с Небес на огромном покрывале; а апостол Иоанн на острове Патмос видел осиянного славой Христа и всю книгу Откровения. Почему бы Господу не явить моему сыну видение торговой улицы, засосанной в трубу огромного пылесоса?

Это прозвучало настолько глупо, что Джон не удержался от смеха. Ма просто молодчина! Она тоже рассмеялась, но все-таки слегка наклонила голову к плечу, что обычно свидетельствовало о полной ее серьезности, и сказала:

– Просто подожди, Джон. Очень скоро...

– Хорошо, Ма, хорошо. Послание принято и сохранено в памяти. И ты тоже, Карл. Спасибо за информацию. И извини, что я так набросился на тебя.

– Да, и ты меня извини.

Джон положил локти на стол и немного расслабился.

– Последнее время меня одолевает слишком много мыслей, это совершенно очевидно.

– Да, – согласился Карл. – И всех нас тоже. Они еще немного поговорили о том о сем, не касаясь жизненно важных вопросов, а просто с целью сбросить напряжение. Джон отъел еще немного от своего сандвича, а Мама сделала еще один для Карла.

Наконец Джон вернулся к насущному вопросу.

– Карл... что ты думаешь о деле Брюверов? Карл слегка просветлел.

– Ты думаешь о нем?

– А как же.

– А что с Брюверами? – спросила Мама.

Ох-охо. Джону следует быть поосторожнее. Конечно, Мама знала об Энни, но гипотеза Макса относительно Папиной смерти... это было всего лишь ничем не подтвержденное предположение, и не стоит волновать Маму попусту.

– О, я об Энни и ее смерти. Меня тревожит это дело.

– И меня, – сказал Карл. Мама кивнула.

– И твоего отца тоже тревожило.

– Так давайте что-нибудь предпримем в связи с этим, – сказал Карл. – Мы наверняка сумеем разузнать что-нибудь.

Джон посмотрел на Карла – этого странного молодого человека, который казался таким потерянным, таким далеким. И все же... их миры, такие разные, похоже, нашли общий интерес в этой единственной ситуации.

– Ты... э-э... хочешь заняться этим?

– Можешь не сомневаться.

– Что ж... я тоже. Я все еще не знаю, пойдет ли эта история в качестве новостей, – но какая нам, к черту, разница, пойдет или нет? Папа считал это дело важным, а если он считал его важным, то оно важно и для меня.

– И для меня.

– Тогда порядок. Давай сделаем это. Карл просиял.

– Отлично! С чего начнем?

Джон думал об этом. Он даже приготовился сделать первый ход в расследовании.

– Ма, ты случайно не знаешь, какому врачу Папа и Макс Брювер показывали копию заключения патологоанатома? Мама считала ответ совершенно очевидным:

– Доктору Мередиту.

– Ну конечно. – Доктор Мередит многие годы был семейным врачом Барретов.

– Макс и Папа пошли к нему, и он все объяснил им. Меня там не было, так что вам придется самим спросить доктора Мередита и получить ответ от него лично.

– Ладно, мы сделаем это. Теперь, Карл, мне пришла в голову еще одна мысль. Не знаю, насколько это поможет, но раз уж мы собираем всю возможную информацию, нам стоит попросить в школе Джефферсона журнал посещаемости и посмотреть, была ли Энни на занятиях в последнюю пятницу перед смертью. Думаю, Дин Брювер сможет сходить в школу

и взять эти данные.

– 0'кей. Я позвоню ей.

– Но теперь выслушай меня внимательно, это важно: прежде чем Дин сама пойдет туда

и попросит данные из журнала посещаемости, попробуй выяснить у нее, какие именно занятия посещала Энни в весенней четверти прошлого года. Потом попроси Дин связаться с учителями Энни и сначала получить эти данные у них. Я просто предполагаю и надеюсь, что даже если школьное правление попытается скрыть факт ее отсутствия, некоторые учителя не станут ничего утаивать.

– Хорошо.

Итак... ты звонишь Дин Брювер и начинаешь работу в этом направлении, а я поговорю с доктором Мередитом о заключении патологоанатома. Мне хочется выслушать его, прежде чем выходить на... э-э... как его...

– Кажется, Деннинг.

– Точно, Деннинг. Да, и еще одно. Рэйчел Франклин, официантка. Если она сможет найти кого-нибудь, кто ехал в том автофургоне вместе с Энни...

– Я позвоню Рэйчел завтра, просто спрошу, как дела, и вроде как ей напомню.

Джон сунул в рот остаток сандвича, уже немного подсохшего к этому времени.

– Ну что ж... тогда вперед.

Карл был возбужден. Он даже легко ударил отца по плечу – крайне редкое проявление энтузиазма.

– Вперед!

На следующее утро Джон отправился в офис доктора Ирвинга Мередита, лечащего врача Баррета – старшего.

Доктор Мередит был добродушным стариком, немного похожим на Марка Твена, хотя его приятный голос и мягкие манеры мгновенно рассеивали это впечатление. Он знал Джона и Лилиан Барретов многие годы и с радостью согласился встретиться с Джоном Барретом – младшим на следующее утро в перерыве между визитами пациентов. Они прошли в его кабинет, и Джон показал ему фотокопию переписанного от руки заключения. Доктор Мередит вытащил из кармана очки.

– Ах да! – сразу вспомнил он. – Ты взял это у Брюверов?

– Точно. Я хочу, чтобы вы объяснили мне написанное.

– Ну... ты, конечно, понимаешь: это трудно назвать документом. Это просто несколько отрывков, выписанных от руки из некоего документа, который, конечно же, должен существовать, но, насколько я понял, безнадежно где-то затерялся.

– Верно.

– Итак, как я сказал твоему отцу – упокой Господь его душу, – я излагаю тебе только лишь собственные заключения, сделанные на основании написанного вот на этих самых страницах, и не могу твердо ручаться за их верность. Самое лучшее – и единственное, что ты можешь сделать, – это связаться с доктором Деннингом и узнать достоверную информацию от него лично.

– Понимаю. Но что вы можете сказать на основании имеющегося у нас материала? Доктор Мередит перечитал бумаги.

– Ну... похоже, часть они переписали с первой страницы заключения и, вероятно, выписали несколько последних абзацев. Здесь главным образом делается общий вывод, без ссылок на многие подробности, которые можно найти в заключении: результаты первичного обследования органов, потом микроскопического исследования. Это может занимать многие страницы; это очень подробный анализ.

– А что значит «первичное обследование»?

– Простое визуальное обследование. Поверхностный осмотр, который проводит прозектор, патологоанатом, делающий вскрытие на предмет веса и вида органов, следов повреждений, инфекции и так далее.

– Ясно.

– Но на основании написанного здесь можно уверенно судить о первичной и вторичной причине смерти – вероятно, твой отец с Максом списали краткое заключение с первой страницы документа.

«Первичная причина смерти: общий сепсис». Это заражение крови. Общин, потому что он распространился по всему организму.

«Пневмония». Это воспаление легких. «Перитонит». Это воспаление брюшины. Затем

тут имеется указание на вторичную причину смерти – ту, которая послужила возникновению первичных причин, убивших больную, а это «инфекционный аборт». То ест (инфекция была занесена в организм в процессе операции прерыванию беременности. Конечно, на языке медиков слово «аборт» может означать и самопроизвольное прерывание беременности: выкидыш в результате нарушения нормального хода беременности или в результате несчастного случая. Но как бы то ни было... – Доктор Мередит бегло просмотрел все страницы одну за другой. И еще говорят, что у меня плохой почерк... – Он нашел то, что искал. – Ага! Рука твоего отца. Вероятно, он искал именно это: первичное обследование матки.

«Была обследована матка... поверхность гладкая и блестящая... признаки беременности... на дне матки следы недавней перфорации»... М-м... и посмотрите, вот здесь: «...эти признаки свидетельствуют о недавней беременности... на слизистой оболочке матки до сих пор остались продукты оплодотворения...»

– Вы имеете в виду, что остатки зародыша остались внутри? – спросил Джон.

– Может, да, а может, и нет. Возможно, это частицы плаценты. Даже после нормальных родов продукты оплодотворения могут некоторое время оставаться в матке, пока организм не отторгнет их естественным образом. Но... да, возможно, это остатки зародыша. Вам лучше спросить Деннинга. Если это были части эмбриона, он наверняка запомнил. И если это действительно части эмбриона, тогда понятно, почему никто не мог найти подлинное заключение патологоанатома. Только не ссылайтесь на меня.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒