Ночь Великой Пятницы. Плач Пресвятой Девы. Плат Вероники и приготовление помазаний

612. Ночь Великой Пятницы. Плач Пресвятой Девы. Плат Вероники и приготовление помазаний

29 марта 1945.

1. Мария с помощью плачущих женщин приходит в себя, но сил Ее хватает лишь на то, чтобы продолжать лить слезы. Действительно, похоже, что жизнь Ее может вытечь со слезами и полностью истощиться.

Ее пробуют как-то подкрепить. Марфа предлагает Ей чуть-чуть вина; хозяйка дома уговаривает Ее съесть хотя бы немного меда; Мария Алфеева, стоя перед Ней на коленях, протягивает Ей чашку с едва теплым молоком, приговаривая: «Я сама надоила его от козочки маленькой Рахили» (возможно, это дочь каких-нибудь обитателей этого дома Лазаря, не знаю, жильцов или работников). Однако Мария ничего не желает. Только плакать и плакать. И еще просит, и получает от них обещание, что они разыщут апостолов и учеников, что будут искать это копье и Его одежды, и что, раз уж они не хотят пускать Ее туда сейчас, то днем они позволят Ей войти в комнату Тайной Вечери.

«Хорошо. Если Ты немного успокоишься, если немного отдохнешь, я Тебя туда отведу», – обещает невестка, – «Мы обе войдем, и я на коленях отыщу для Тебя каждый след Иисуса…», и Мария Алфеева всхлипывает. «Но видишь? Здесь у Тебя чаша и преломленный Им хлеб, которые Он использовал для Евхаристии. Есть ли более святая память? Видишь? Иоанн принес их Тебе еще с самого утра, чтобы Ты увидела их вечером… 2. Бедный Иоанн, он стоит там и боится…»

«Боится? Почему? Иди сюда, Иоанн». Иоанн выходит из сумрака, ибо в этой комнате только один маленький светильник, поставленный на столе, напротив этих вещественных свидетелей Страстей, и преклоняет колени у ног Марии, которая гладит его и спрашивает: «Почему ты боишься?»

На что Иоанн, целуя Ей руки, со слезами отвечает: «Потому что Тебе плохо. У Тебя жар и одышка… И Ты никак не успокоишься. Если так дальше пойдет, Ты можешь умереть, как Он…»

«О! Если бы это и вправду произошло!»

«Нет! Мать! Мама! О, легче обращаться: „Мама“. Как я обращаюсь к моей! Позволь мне говорить так… Но, подобно тому, как я не нахожу разницы между моей матерью и Тобой, и даже сильнее люблю Тебя, поскольку Ты – Мама, дарованная мне Им, и Ты Его Мама, так и Ты не делай слишком большой разницы между Сыном, которого Ты родила, и сыном, который Тебе был дан… И люби меня хоть в малой степени так, как любишь Его… Если бы именно Он сказал Тебе: „Боюсь, что Ты можешь умереть, Ты бы разве ответила: „О! Если бы это и вправду произошло“? Нет. Ты бы так не сказала. Наоборот, Тебе было бы жаль уйти, оставив Его, Твоего Агнца, в этом волчьем мире… А обо мне Ты не печалишься?.. Я еще в большей степени агнец, нежели Он. Не по доброте и чистоте, а по тупоумию и страху. Оставленный Тобой, несчастный Иоанн был бы растерзан волками на части, не издав ни звука, и даже не сумел бы позвать своего Учителя… Разве Ты хочешь, чтобы я погиб таким образом, не послужив Ему? Бессмысленной смертью после бессмысленной жизни? Нет, ведь правда? А в таком случае, Мама, постарайся успокоиться… Ради Него… О! Разве Ты не говорила, что Он воскреснет? Говорила, и это правда. Но Ты ведь не хочешь, чтобы Он, воскреснув, обнаружил, что Тебя нет в этом доме? Потому что Он, несомненно, придет сюда… Ох! Бедный, бедный Иисус, если вместо возгласа Твоей любви Он услышал бы наши причитания, и вместо того, чтобы положить Свою измученную и счастливую голову на Твое лоно, Он нашел бы закрытую дверь Твоей гробницы… Ты обязана жить. Чтобы приветствовать Его, когда Он вернется… Не говорю „к нашей любви“. Мы заслуживаем всяческих упреков за свое поведение. Но к Твоей любви. 3. О! Что это будет за встреча? И каким Он будет? Матерь Премудрости, Мама невежественного Иоанна, Ты, знающая все, скажи, каким Он будет, когда явится воскресшим».

«У Лазаря раны на ногах закрылись, но можно было видеть следы от них. И он оказался обмотанным бинтами, полными гнили», – говорит Марфа.

«Его пришлось отмывать и отмывать…», – добавляет Мария.

«И он был обессилен, мы должны были кормить его, по Его распоряжению», – завершает Марфа.

«Сын вдовы из Наина был как контуженный и казался ребенком, не умеющим ни ходить, ни бегло говорить; настолько, что Он отдал его матери, чтобы та заново обучила его пользоваться преимуществами жизни. А дочке Иаира Он сам помогал делать ее первые шаги…», – вступает Иоанн.

«Думаю, что мой Господь пошлет ангела возвестить нам: „Приходите в чистой одежде“ (намек на притчу о брачном пиршестве (Мф. 22). И моя любовь ее уже приготовила. Во дворце. Я не смогла бы такое спрясть. Но это сделала моя кормилица, которая теперь не беспокоится о моем будущем и больше не плачет. Я получила в дар самую драгоценную ткань, и Плаутина передала мне пурпур, а Ноеминь (Ноеминь – кормилица Лазаря и его сестер, Марфы и Марии) сплела кайму; и я изготовила пояс, сумку и талит (талит – покрывало, которым еврейские мужчины покрывали голову во время молитвы), вышивая

их ночью, чтобы никто не видел. Я училась у Тебя, Мать. Вышло не безукоризненно. Но больше жемчужин, которые складываются в Его Имя на поясе и на сумке, их украшают алмазные слезы моей любви и мои поцелуи. Каждый стежок – это знак благоговения перед Ним. И я принесу это Ему. Ты позволишь, не правда ли?»

«Ох… Я не подумала, они ведь отобрали у Него одежду… Никак не привыкну к обычаям этого мира и к их жестокости… Мне казалось, Я уже со всем знакома… (и слезы снова начинают скатываться по Ее восковым щекам) но вижу, что все еще ничего не понимала… Я думала: „У Него останется на потом одежда от Мамы“. Ему она так нравилась! Именно такую Он желал. И давным-давно сказал Мне: „Ты сделаешь ее так-то и так. И принесешь ее Мне на Пасху… Потому что Иерусалим должен увидеть Меня в пурпурном царском одеянии…“. О! Эта шерсть, белее снега, пока Я ее пряла, становилась в Божьих и Моих очах красной, потому что в Моем сердце была свежая рана от таких слов… Другие, что были, спустя годы и месяцы если не затянулись, то высохли и перестали кровоточить. Но эта! Каждый день, каждый час она колола мечом в сердце: „Минус один день! Минус один час! А потом Его не станет!“ О! О!.. И нить на веретене или на ткацком станке становилась у Меня красной… Потом ее пропитали краской, для всех остальных… Но она уже была красной…», – Мария опять плачет.

Ее пытаются приободрить, заговаривая с Ней о Воскресении. Сусанна спрашивает: «А что Ты скажешь? Каким Он будет, когда восстанет? И каким образом Он воскреснет?»

И Она, смущенная и обескураженная в этот момент искупительного мученичества, отвечает: «Не знаю… Больше ничего не знаю… Кроме того, что Он мертв!..»

4. Она снова разражается бурными рыданиями и лобызает повязку, которой были обернуты бедра Ее Сына, и прижимает ее к сердцу, как будто убаюкивая ребенка…

Ощупывает гвозди, терновые шипы, губку и кричит: «Вот что, вот что смогло дать Тебе Твое отечество! Железо, шипы, уксус и желчь! И оскорбления, оскорбления, оскорбления! И среди всех сынов Израиля пришлось выбрать Киренейца, чтобы нести за Тебя крест. Этот человек свят для Меня, как супруг. И если бы Я знала еще кого-то, кто оказал помощь Моему Сыну, Я бы целовала тому ноги. Так значит, не нашлось милосердных? Выйдите! Уходите! Мне даже видеть вас горько! Потому что никто из вас, никто не оказался в состоянии взять на себя даже менее жестокого мучения, чем это. Бесполезные и ленивые слуги вашего Царя, уходите!» Она страшна в этом порыве. Прямая, жесткая, Она кажется выше обычного, с надменными глазами, с вытянутыми руками, указывающими на дверь. Она повелевает как царица на своем престоле.

Все беспрекословно выходят, чтобы не взволновать Ее еще сильнее, и садятся снаружи у закрытой двери, прислушиваясь к Ее стенаниям и к любому звуку, какой бы оттуда ни доносился. Однако после грохота отброшенной скамьи и удара Ее коленей об пол, так как Она встала на колени, лицом напротив стола, на котором лежат орудия Страстей, они больше ничего не слышат, кроме Ее непрекращающегося и безутешного плача.

Она говорит, но так тихо, что находящиеся снаружи не могут этого расслышать: «Отче, Отче, прости! Я становлюсь гордой и недоброй. Но Ты видишь: то, что Я говорю, – правда. Его окружали толпы. Вся Палестина, на время этих празднеств, оказалась внутри святых стен… Святых? Нет. Уже не святых… Они бы остались таковыми, если бы Он испустил дух внутри них. Но Иерусалим изверг Его, как будто бы его вытошнило. Потому что в Иерусалиме одно лишь Злодеяние… Ведь правда, из всего того множества, что за Ним следовало, не удалось собрать даже горстки таких, кто мог бы хоть что-нибудь предпринять, не говорю, чтобы спасти Его. Ему суждено было умереть ради искупления. Но чтобы сделать умирание не таким мучительным. Они оставались в тени или разбежались… Сердце Мое восстает при виде такой трусости. Я же Мать. Это извиняет Мой грех высокомерной строгости…». И Она плачет…

Те, кто снаружи, сидят как на иголках, и по многим причинам.

5. Возвращается хозяин этого дома, выходивший поглазеть, и приносит пугающие новости. Говорят, что многие погибли от землетрясения, многие ранены в стычках между сторонниками Назарянина и иудеями, что многие арестованы, и последуют новые казни из-за угроз и восстаний против Рима, что Пилат приказал арестовать всех последователей Назарянина и глав Синедриона, как присутствующих в городе, так и рассеянных по Палестине, что Иоанна умирает в своем особняке, что Манаил арестован Иродом за то, что при всем Дворе назвал его соучастником богоубийства. В общем, куча катастрофических известий…

Женщины начинают голосить, пугаясь не столько за самих себя, сколько за сыновей и мужей. Сусанна переживает о своем муже, известном среди последователей Иисуса в Галилее. Мария Зеведеева думает о муже, гостящем у друга, и о сыне ее Иакове, о котором с прошлого вечера не было известий. А Марфа причитает: «Они уже пришли в Вифанию! Кто ж не знает, кем был Лазарь для Учителя?»

«Но ему покровительствует Рим», – не соглашается Мария Саломия.

«Ох! Покровительствует! Как знать, при той ненависти, что к нам испытывают начальники Израиля, какие обвинения против него они принесут Пилату… О! Боже!» – Марфа хватается за голову и кричит: «Оружие! Оружие! Им полон дом… и дворец тоже! Я знаю! Утром, на рассвете, приходил Левий, сторож, и сказал мне… Но ты ведь знаешь еще больше! И сказала об этом иудеям на Голгофе… Безрассудная! Ты вложила в руки этих извергов оружие, которым они убьют Лазаря!..»

«Я это сказала, да. Сказала правду, не подумав. Но помолчи же, пугливая курица! То, что я сказала, это лучшая гарантия безопасности для Лазаря. Они хорошо подумают, прежде чем отважиться на поиски там, где, как они знают, находятся вооруженные люди! Они трусы!»

«Иудеи – да. Но не римляне».

«Не бойся Рима. Его намерения справедливы и миролюбивы».

«Мария права», – вмешивается Иоанн. – «Лонгин сказал мне: „Надеюсь, вас оставят в покое. Но если это будет не так, приходите или пришлите кого-нибудь в Преторию. Пилат благосклонен к последователям Назарянина. Равно как был и к Нему. Мы защитим вас“».

«А вдруг иудеи станут действовать сами по себе? Вчера вечером именно они задержали Иисуса! И если они скажут, что мы осквернители Закона, у них будет право схватить нас. О! И моих сыновей! У меня их четверо! Где могут быть Иосиф и Симон? Они были на Лобной горе и потом спустились вниз, когда Иоанна не выдержала. Чтобы помочь и защитить женщин. Они, пастухи, Алфей… все! О! Теперь их, конечно, убьют. Слышали, что Иоанна умирает? Это, конечно, от раны. И они, прежде чем чернь сумела бы ранить женщину, должны были ее защищать и были убиты… А Иуда и Иаков? Мой маленький Иуда! Мое сокровище! А Иаков, нежный как девушка! О! Нет у меня больше сыновей! Я теперь как мать отроков Маккавеев!..»

6. Все женщины отчаянно рыдают. Все, за исключением хозяйки дома, которая пошла искать убежище для мужа, и Марии Магдалины. Она не плачет, но бросает огненные взгляды, снова став дерзкой женщиной былых времен. Не говорит, но мечет стрелы в унывающих подруг, и в ее горящих глазах весьма ясно читается: «Малодушные!»

Проходит некоторое время… Иногда кто-нибудь встает, тихо открывает дверь, смотрит исподтишка и вновь закрывает.

«Как Она?» – справляются остальные.

И тот, кто смотрел, отвечает: «Всё на коленях. Молится», или же: «Кажется, с кем-то разговаривает». И еще: «Она встала и, жестикулируя, ходит по комнате».

[не датировано]

12 3 Следующая ⇒