.Мы подумали, ты неживой

"...Мы подумали, ты неживой"

В конце октября путешественник подошел к Пясине. Это самая большая река полуострова. На север от нее высится хребет Бырранга и полярные пустыни - голые глинистые пространства. На зиму даже дикие олени, а за ними и волки покидают тундру, расположенную за этой рекой. "Пясина самой природой огорожена от посягательств человека", - писал один исследователь в 20-х годах.

Только в 1936 году в Пясину с океана вошел караван речных судов с... паровозами и вагонами для строителей заполярного металлургического центра Норильска. Привел его прославленный енисейский капитан Мецайк. Следует добавить, что это тот самый Константин Александрович Мецайк, который привез в 1915 году из Красноярска на Диксон первую в этом краю радиостанцию.

Значит, Пясина. На блестящем, чуть запорошенном снегом льду играли алые блики полуденной зари. Велосипедист осторожно спустился на лед, потоптался на нем. Сел на машину и нажал на педали.

Позади середина. Выходить надо левее, где пологий берег. Он круто повернул руль и... грохнулся на затрещавший лед. Велосипед поскользнулся: подвели поношенные покрышки. А может быть, и еще что - выяснять причину падения, барахтаясь в проруби, пробитой собственным телом, - занятие, конечно, несвоевременное...

Травин, вцепившись пальцами в острую кромку, стремился выбраться на лед. Вниз тянула одежда, отяжелевшие торбаса... Ни минуты на колебания, на сомнения. Одно неловкое движение - конец, затянет под лед. Как можно шире разведя руки, Глеб грудью оперся о кромку и вытолкнул вперед плечо. Еще толчок - еще десяток сантиметров. В воде остались только ноги...

Распластавшись на льду, путешественник полз, перебрасываясь с боку на бок и волоча за собой велосипед.

Подняться рискнул лишь у самого берега. Как огнем жгло израненные в кровь лицо и дрожащие от напряжения руки. И только теперь почувствовал усталость, холод... и страх.

Всего можно было ожидать. Но оказаться вот так среди оголенного и леденящего безмолвия в разбухшей от сырости одежде - это уж слишком.

В голове застучало: "Замерзнешь! Замерзнешь!" Голос чужой, далекий.

Травин подскочил и резко стянул торбас. Захлюпала вода и, сочась на снег, тут же превратилась в льдинки. Танцуя босой на снегу, он выкрутил чижи - меховые носки, взялся за свитер... Танец неописуем, главное в нем - максимум движений.

Наконец все выжато и мокрым надето снова.

Ни минуты промедления. Бежать, бежать!..

Мчась от реки, Глеб наткнулся на кочки. Ткнул одну - оленья туша, запрятанная в снег. Тут же горой лежали шкуры, или, как их называют на Севере, постели.

Понятно: нганасаны заготовили про запас мясо диких оленей. Почему на берегу?.. Осенью олени начинают переход на юг, ближе к лесам, где легче кормиться. При этом они переплывают многие реки. Охотники изучили маршруты кочевок и поджидают животных в местах широких переправ, бьют их в воде с веток.

"Это жизнь!" - обрадовался Глеб находке. Он принялся торопливо строить логово. Шкуры не гнутся, словно щиты. Несколько штук вниз, а сверху домиком. Для прочности закрыл еще снегом.

Как высушить одежду? Спички целы, по кругом ни былинки.

Осенила мысль!..

Если бы кто мог видеть! Сорокаградусный мороз, и голый человек в торбасах прыгает вокруг палатки, прикручивая к велосипеду скинутую одежду.

Нет костра, так высушит мороз! Глеб, оставив на себе только ремень с компасом да торбаса, забрался в меховую нору. Шкуры обжигали тело заиндевелыми ворсинками. И вдруг вспомнилось...

Купец Константинов, псковский хозяин отца, очень любил зимнее купание. Каждую зиму он строил на льду реки Великой сруб. Внутри делали прорубь. Ставили железную печку и даже диван.

Примчится Константинов, сбросит с себя все - и бултых в воду. Выскочит обратно, а кучер уже держит согретую над печкой доху. Накинет на купеческие телеса, посадит в кошеву - и домой. Благо от дома до купальни меньше версты.

Вот также как-то после пьянки подъехал купец. А дверь в купальню открыта. Кучер вбежал и обомлел. В черном окне проруби торчала из воды вихрастая голова. Держась за деревянный борт, мальчишка часто-часто перебирал ногами, стараясь держаться на плаву... Это был Глеб.

- Ах ты, пескарь, - ругался кучер, таща его из воды. - Ну погоди! - Схватив на руки, вылетел на улицу, сунул в чем мать родила в медвежью полость...

И почему-то у Глеба в памяти на всю жизнь запечатлелось ощущение на теле покрытых инеем колющихся ворсинок. Вот и сейчас.

...Меховая палатка вроде спального мешка постепенно согрелась. Захотелось есть. "Сколько прошло времени?" - гадал Глеб. Часы-то после купания остановились. Бинокль и барометр совсем остались в Пясине.

Осторожно раздвинул негнущиеся шкуры. Солнце плавало над самым горизонтом. Морозище! Протянул руку к одежде. Белье почти сухое, и свитер хорош: вымерзли. Худо только с верхней меховой одеждой: малица как колокол и торбаса на ногах так и не высохли. Значит, будут пропускать холод и преть.

Оделся, размялся. Конура больше уже не манила. Отрезал мороженой оленины. Настругал тонкими пластинками и досыта наелся.

Пасмурным утром группа охотников-нганасанов подъехала на оленьих нартах к фактории "Боганида", расположенной в восточной части Таймыра. Когда-то фактория принадлежала Дудинскому купцу К. П. Сотникову. Этот Сотников прославился тем, что первым в 1866 году начал добывать медь и уголь в районе нынешнего Норильска. По тому времени купец совершил богохульное дело: разобрал в Дудинке кирпичную церковь и сложил из нее плавильную печь. Медь получилась превосходная. Но в Петербурге до самой Октябрьской революции ни Сотниковым, ни его медью так всерьез и не заинтересовались.

Заведующий факторией Степан Александрович Баранкин, совсем еще молодой человек, опешил, когда охотники, обычно степенные, ворвались в дверь. Перебивая друг друга, они рассказали, что видели в тундре мужчину с каким-то непонятным предметом в руках.

Пеший в тундре - это уже чрезвычайное происшествие!

Расспросив охотников, где они видели "чудо", заведующий взял упряжку оленей и поехал по свежему следу...

Навстречу тяжело ковылял человек, толкая перед собой велосипед. Изодранная ненецкая малица, какие-то лоскуты на ногах, драный шарф закрывал лицо.

Баранкин остановил упряжку.

- Садитесь!

Понятно, что напугало нганасанов, - велосипед. Ведь в их лексиконе даже не было таких слов, как колесо.

Устроив Глеба, Баранкин повернул домой.

...Охотники и заведующий факторией сидели за столом и слушали гостя. Перед каждым дымилась кружка с чаем. Чай густой, а сахару клали немного. Не от боязни объесть - такое и в уме северянина не появится: есть так есть досыта, лишний сахар просто портил вкус напитка.

- А мы, однако, думали, что ты неживой, - обратился к велосипедисту пожилой нганасан с медными бляхами на груди.

Все за столом заулыбались.

Много позже Баранкин писал на Большую землю:

"...С волосами ниже плеч, бородатый, со шрамами ознобов на лице, с негнущимися руками, едва переступая ногами, на которых сам отрезал ножом обмороженные пальцы, Травин предстал в моем воображении живым Амундсеном. Он пробыл у меня всего три дня. Эти три дня - большая книга, которую я никогда не читал. Сколько рассказов! У него есть портативный альбом, где росписями и печатями заверены населенные пункты, в которых он побывал. На теле путешественника надет пояс с медными буквами: "Глеб Леонтьевич Травин". Это для того, говорил он, чтобы опознали в случае смерти. Ни бахвальства, ни героики, ни помпезности, ни нытья и жалоб. И какая скромность! Кроме сотни пуль, десятка плиток шоколада и сухого печенья, Глеб Леонтьевич - ничего не взял! И все перекрыла идеальная честность. Как я предлагал ему на прекрасных скакунах-оленях домчать его хоть до самой Дудинки или до любого пункта по его маршруту! Как я упрашивал его взять пару смирных выносливых оленей. Все было тщетно! Даже не отдохнув как следует, не залечив ознобов, он пристегнул рюкзак и уехал, использовав очень короткий кусок торной дороги. Где он и жив ли?.."

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒