ГЛАВА ПЯТАЯ. Карская 1930 года

ГЛАВА ПЯТАЯ

Карская 1930 года

Добрался человек с "железным оленем" до ледокола?

Через сутки с Ю-Шара в Хабарово пришла успокоительная весть. Радист "Ленина" сообщал своему коллеге на берегу, что к ним на борт прибыл с велосипедом некто Травин.

Глеб в эту минуту стоял перед начальником экспедиции Николаем Ивановичем Евгеновым и рассказывал о себе.

Это было довольно интересное и, если бы другая ситуация, даже забавное знакомство. Опытнейший полярный деятель, автор первой лоции Карского моря, участник всемирно известного плавания через арктический бассейн на судах "Таймыр" и "Вайгач" в 1913 - 1915 годах с удивлением слушал рассказ молодого и, похоже, очень самонадеянного спортсмена.

- Итак, вы хотите проделать арктический переход, который, мягко выражаясь, можно назвать фантастическим как по организации, так и по транспортным средствам?

- Почему фантастическим? Насколько помню, велосипед имелся в последней экспедиции Скотта к Южному полюсу, еще в 1911 году.

- Вот именно в последней. Одна из причин, что она оказалась гибельной для Роберта Скотта, отважного и хорошо подготовленного полярника, заключается в том, что он выбрал не те средства передвижения: лошадей и моторные сани. Что касается велосипеда, раз уж вы напомнили о нем, то в экспедиции это была просто прогулочная машина для поездок по главной базе. И вообще, зачем вам ссылаться на такие примеры?

Евгенов несколько замялся.

- Вы хотите сказать, - догадался Глеб, - что я не исследователь, а всего лишь спортсмен. Так?

- Что-то в этом роде, - согласился Евгенов.

- Рассматривайте мой поход как спортивный, - согласился Травин. - А потом, если говорить по правде, то Амундсен, который всего лишь на четыре недели опередил Скотта в достижении Южного полюса, тоже ведь скорее решал спортивную задачу, чем научную. Вспомните его слова из дневника по поводу путешествия на полюс: "Наука во время этой маленькой прогулки должна была сама позаботиться о себе".

- Ну а опыт?

- Пройденный путь - достаточное свидетельство моего умения ориентироваться.

- Вы, молодой человек, начитались фантастических романов. Поймите же, баз дальше нет, питания нет. Радиостанция последняя на Диксоне. Я обязан вас задержать. Теперь я отвечаю за вашу жизнь.

- Если вы меня задержите, то усугубите мое положение.

- Вам предлагают остаться, - сделав ударение на "предлагают", Евгенов выжидательно замолчал.

- То есть бросить сделанное и отказаться от плана, - уточнил по-своему Глеб. Он подумал: "Хорошо, что не рассказал о своих ногах, тогда бы положение действительно усугубилось".

- Ведь девяносто девять шансов за то, что вы погибнете! - сверкнул стеклами очков начальник экспедиции. - Только один процент за вас.

- Ну вот, я один и еще один процент - вдвоем-то как-нибудь дотянем.

- Здесь не состязание в остротах, молодой человек, - раздраженно бросил Евгенов и с треском захлопнул паспорт Глеба, давая попять, что разговор закончен. - Подумайте, и вы согласитесь со мной. Да, - остановил он Глеба. - Не читали ли вы "Гостеприимную Арктику" Стефансона?

- Знаком.

- Так и думал, - усмехнулся Евгенов. - Тогда возьмите в нашей библиотеке последнюю книжку Амундсена "Моя жизнь". Там он делает специальный разбор арктического "гостеприимства". Амундсен называет книгу Стефансона опасным искажением действительности. Путешествовать в Арктике, надеясь, по-вашему, на ружье и уду равносильно самоубийству.

- Извините, но я кое-что испробовал уже сам.

- Прошу побыть у нас некоторое время, - сухо закончил разговор Евгенов.

В Карской экспедиции 1930 года участвовало более пятидесяти транспортных кораблей. Основная группа судов шла в Игарку - новый арктический порт - за лесом.

Движение в ледовых условиях обеспечивали ледоколы "Ленин", "Малыгин" и "Красин". Суда пробивались через все три пролива - Югорский Шар, Карские ворота и Маточкин Шар. Несколько транспортов направились вокруг Новой Земли, на северной оконечности которой - мысе Желания - в этом году устанавливали радиостанцию.

Во всей экспедиции только четыре корабля были советские, остальные - английские, норвежские, германские. На "Ленине" находился штаб экспедиции и несколько корреспондентов - советских и иностранных.

Полярный велосипедист заинтересовал всех. Глеб подружился с подвижным невысоким французом Эдмундом Транэном, который представлял какой-то парижский журнал. Разговаривали через пень-колоду: французский Глеб изучал в реальном училище. Парижанин даже сфотографировал путешественника, когда тот на велосипеде проезжался по палубе.

В знак расположения француз подарил Глебу визитную карточку. А путешественник взаимно свою.

В просторной кают-компании, отделанной красным деревом и кожей, всегда было шумно. Глеба заинтересовал разговор, который вел Транэн с одним из русских капитанов-наставников. Он уловил конец фразы:

- ...Первая экспедиция, которая прошла Северным морским путем, была шведской.

Стоявший тут же англичанин обернулся и подтвердил:

- Иес. Барон Норденшельд Никс Адольф Эрик.

Русский капитан погладил седые усы и, обращаясь к англичанину, сказал:

- Член-корреспондент Петербургской академии наук, почетный член русского географического общества, уроженец российской части Финляндии Эрик Норденшельд действительно провел зверобойное судно "Вега" по Северному морскому пути. Но еще надо поспорить, кто вложил больше в эту экспедицию, Норвегия или Россия. Да-с!

Российское географическое общество наметило такую экспедицию в 1870 году. Была даже организована специальная Полярная комиссия, в которую вошли видные географы. Ознакомьтесь, если угодно, с обстоятельным докладом по этому поводу Петра Алексеевича Кропоткина... Да-да того самого, который предвидел существование земли, позже открытой и названной именем австрийского императора Франца-Иосифа, имевшего к Арктике, вообще-то говоря, десятое отношение. Кропоткину в составлении доклада весьма помогли профессор Александр Иванович Воейков и академик Федор Богданович Шмидт...

И вовсе не случайно, как кажется иным, в экспедиции Норденшельда от нашего Географического общества участвовал русский офицер гвардии поручик Оскар Нордквист. В этом плавании он представлял Россию. На Нордквиста возложили ответственные задачи - связь с населением Севера, этнографические наблюдении, археологические исследования. Он участвовал в раскопках стойбищ исчезнувшего с Чукотки загадочного народа онкилонов. По окончании экспедиции его, как и Норденшельда, русское правительство наградило орденом Владимира, а Географическое общество вручило за особые труды еще и Золотую медаль. Нордквист во время плавания на "Веге" попутно сумел произвести ряд интересных наблюдений и над алеутами Командорских островов, и в Японии...

Вокруг говорившего постепенно столпились все, кто находился в кают-компании.

- А вопросы организации, финансирования, - продолжал капитан. - Общеизвестно, сколь энергично ратовали за освоение Севморпути передовые общественные деятели России. Вспомните Михаила Константиновича Сидорова и Александра Михайловича Сибирякова.

Сибиряков не только филантропически одобрял идею экспедиции Норденшельда, но и оплатил треть ее стоимости. Мало того, он отправил с "Вегой" караван собственных кораблей. Два сопровождали "Вегу" до Енисея, а последний - пароход "Лена" - до Лены, где и работает по сей день.

Да, еще! В 1879 году, когда с Норденшельдом была утеряна связь - "Вега" остановилась на зимовку в Колючинской губе, опять же Сибиряков первым послал судно для ее розысков. А в следующем году сам отправился на шхуне через Карское море в устье Енисея...

- Нет, скажите, невежественные русские купцы в роли покровителей науки, - развел руками молодой иностранный корреспондент.

- Сидоров читал научные доклады в Англии, Германии и в странах Скандинавии, - холодно возразил рассказчик. - Он писал статьи о богатствах русского Севера, о доступности плаваний в устья Печоры, Оби и Енисея, утверждал премии за исследования, участвовал лично в походах. Его приняли в действительные члены почти два десятка научных обществ - русских и иностранных.

Что касается Александра Михайловича Сибирякова, то о его "невежестве", - с нажимом заметил капитан, - как вы изволили сказать, свидетельствует тот факт, что он окончил политехникум в Цюрихе и был блестящим экономистом. Прославленный зоолог Альфред Брэм, которому Сибиряков помог провести экспедицию в Западную Сибирь и на обский Север, вероятно, тоже сказал бы о нем нечто иное. Другого мнения и сам Норденшельд, которому Сибиряков дважды помогал организовывать полярные экспедиции: Норденшельд в знак уважения дал имя Сибирякова острову в Енисейском заливе. Ну-с, и совсем не случайно, как вы понимаете, Советская власть назвала "Сибиряковым" отличный ледокольный пароход, с которым мы имели честь совсем недавно в Баренцевом море обменяться приветствиями...

Глеб внимательно слушал и в свободную минуту, когда страсти несколько улеглись, подошел к старому моряку.

Хорошо вы рассказали о русских, о Сибирякове, о Сидорове. О Сибирякове особенно.

- Спасибо. Об Александре Михайловиче можно еще много говорить. Кстати, у него и младший брат, Иннокентий, - любопытная фигура. В 1894 году, то есть уже после смерти Александра, он задумал крупную экспедицию в Якутию. Она так и вошла в историю исследований под названием Сибиряковской. Характерно, что Восточно-Сибирский отдел Географического общества составил ее почти из одних политических ссыльных. Отряды занимались не только Якутией, а охватили весь северо-восток Сибири. Вышло несколько томов обстоятельных экономических, этнографических и других исследований о чукчах, якутах, эвенах, тунгусах, юкагирах и коряках.

Нет, Иннокентий Сибиряков тоже был незаурядным человеком, и, конечно, здесь не обошлось без влияния старшего брата. Еще один, если угодно, своеобразный факт. Иннокентий Михайлович учился в Петербургском университете. Любимым преподавателем у него был историк приват-доцент Василий Иванович Семевский. По своим убеждениям Семевский был близок к народовольцам. За лекции по крестьянскому вопросу, которые были признаны министром просвещения крамольными, ему запретили преподавать в университете. Ну и что же, думаете, предпринял юный Сибиряков? Ему тогда шел двадцать пятый год: он предложил опальному приват-доценту заняться изучением положения рабочих на приисках Сибири. Финансовую сторону дела брал на себя. Семевский согласился и написал обстоятельный и реалистичный труд о тяжелейшей жизни сибиряков-приискателей...

Конечно, Иннокентий не имел такого размаха, как Александр Михайлович, да и характером много слабее. Не дожив и до сорока лет, он вдруг ударился в религию. Мне думается, что его терзали противоречия; от них и ушел в мистику, так и умер на молении где-то в Греции...

На ледокол непрерывно стекались донесения из разных мест. Некоторые суда уже выходили из Карского моря на запад. Им прокладывал путь ледокол "Малыгин". Впервые в широких масштабах осуществлялась ледовая авиаразведка. Гидросамолеты базировались на острове Диксон. Большая карта в каюте Евгенова вся испещрена пунктирами полетов над Карским морем: от Югорского Шара до мыса Желания и от Диксона до Маточкина Шара.

Глеб обратил внимание на эту карту, когда зашел прощаться; он твердо решил продолжать путешествие.

- Итак, мы еще не знаем, как пройти в одну навигацию этот путь на ледоколе, а вы думаете в одиночку, - снова начал Евгенов.

- Во время плавания на "Вайгаче" и "Таймыре" нашим морякам пришлось совершить пеший переход, - продолжал он. - Вынужденный! В 1913 году, четвертого сентября, мы открыли Северную Землю. Но уйти не смогли: корабли зажало во льдах. Кончилась одна зимовка, надвигалась вторая. Тогда-то и решили пятьдесят человек команды отправить на материк. Пешком! Моряки прошли по льдам Карского моря триста километров, а затем еще пятьсот километров по Таймырской тундре до Енисея.

- Вот видите, - обрадовался Глеб повороту разговора.

- Но в переходе нам помог боцман Бегичев - знаток полуострова.

- Я тоже рассчитываю встретить людей.

Николай Иванович помолчал и предпринял еще попытку.

- Пишите в таком случае расписку, - он подвинул Глебу перо и бумагу.

- О чем? - не понял Глеб.

- О том, что с вами говорили, советовали. Что трудности вам известны и что ответственность лежит на вас самих...

Глеб молча взял ручку. "Я, Глеб Травин..."

- Ладно, - остановил Евгенов. - В конце концов вы не мальчик, и, возможно, Арктика научит вас уму-разуму.

Можно, конечно, ругать этого человека за несговорчивость, называть безумством идею велосипедного путешествия по Арктике, но в душе нельзя было не восхищаться такой целеустремленностью и отвагой...

- Давайте детально ознакомимся с вашим планом, - Евгенов подошел к карте.

- Нет, ни в коем случае не огибайте Таймыр берегом. Зимой он совершенно пустынен. Не возражайте... Советую дойти с нашими пароходами до Дудинки на Енисее, а оттуда есть тропа на Хатангу... Далее, давайте поговорим о путях к устьям Оленека и Лены. Десять лет назад в этих местах я руководил гидрографическими работами... Напишу вам, если угодно, рекомендательные письма к некоторым знакомым.

- Так запомните, путь через Таймыр - с Дудинки на устье Хатанги, - дал последний совет Николай Иванович. - Желаю удачи!

Рано утром 28 августа Травин покидал ледокол. И команда, и корреспонденты высыпали на палубу.

...Только вчера тепло, электросвет, вкусные обеды, беседы в уютной кают-компаиии. А тут вой ветра, битый лед и близкая ночевка в снегу...

Позади прогудели три гудка. Прощальные.

Глеб согласился с предложением Евгенова доплыть до Диксона и направился к пароходу "Володарский", стоявшему севернее во льдах.

Вскоре скрылся двухтрубный силуэт "Ленина". На следующее утро северо-восточнее Глеб увидел мачты. Он поднял бинокль. Это был пароход. С наружного мостика за велосипедистом тоже следили, и, как только он оказался возле борта, сверху выбросили веревочный трап.

- Значит, в самом деле! - изумился старший помощник капитана, здороваясь с путешественником.

Через сутки ледяные поля, среди которых стоял "Володарский", начала ломать зыбь - отголосок далекого шторма. Судно, не дожидаясь ледокола, самостоятельно пошло по образовавшимся разводьям к открытой воде. Четырьмя днями позже на горизонте поднялись скалы острова Диксон.

В бинокль можно было разглядеть высокие мачты радиостанции, три небольших дома и вышку с колоколом. Остров вытянулся дугой вдоль таймырского берега, образуя глубоководную внутреннюю бухту.

Взгляните на карту, и вы поймете, почему приобрел такое важное значение этот небольшой островок, прилепившийся к северо-западной оконечности Таймыра. Видите, через Енисейский залив он непосредственно связан с великой сибирской рекой - основной магистралью колоссального хлебного, лесного и рудоносного района нашей страны. Диксоновский порт принимает и перерабатывает потоки грузов, идущих морем и рекой. Отсюда они расходятся по побережью и островам Центральной и Восточной Арктики.

Не менее важно и другое. Мореплавателям нашего Северного морского пути больше всего хлопот доставляют проливы Карские ворота и Вилькицкого. Они часто в разгар навигации оказываются забитыми льдами, и тогда движение приостанавливается. Как раз на полпути между этими проливами находится Диксон с его базой снабжения и ремонтными мастерскими. Корабли сюда заходят через узкий пролив Превен. Здесь они пополняются водой и топливом, спасаются от штормов.

Значение этого острова понимало даже царское правительство. В 1915 году тут была построена радиостанция - одна из самых сильных по тому времени. Небольшая воинская команда, обслуживавшая станцию, много сделала для расширения наших знаний об этом районе. Здесь служили честные патриоты, понимавшие свой долг. В 1918 году контрреволюционное северное правительство предложило диксоновскому гарнизону присягнуть на верность "единой, неделимой", грозя в случае отказа жестокими карами. В ответ полетели слова: "Вас не признаем, присягаем Советской республике, подчиняемся Ленину".

В летопись Диксона вписан и такой факт. В годы Великой Отечественной войны фашистский линкор "Адмирал Шеер", пробравшийся в Карское море, появился неожиданно на траверзе острова. Без предупреждения гитлеровцы открыли огонь, намереваясь вывести из строя порт и радиостанцию.

Ответ диксоновцев был столь решителен, что пират счел за лучшее ретироваться...

В бухте острова стояли на якорях два гидросамолета. На фюзеляжах большими буквами: "Комсеверпуть" № 1 и 3.

В домике радиостанции Глеб познакомился с командирами гидропланов. Одетые в морскую форму и одинаковые огромные бурки и шлемы, они внешне оставались очень разными. Борис Григорьевич Чухновский - среднего роста, сухощавый, а его товарищ Анатолий Дмитриевич Алексеев - круглолицый тяжеловатый блондин.

- Вы и есть полярный велосипедист? - начал после приветствий Чухновский.

- И сюда уже сообщили...

- Зачем, мы в воздухе услыхали. Рации на самолетах посильнее диксоновской.

- У нас самолет, у вас вездеход, - мягко улыбнулся Алексеев. - Собратья.

- А что? "Авиаэтажерки", пожалуй, больше походили на велосипеды, - заметил смеясь Борис Григорьевич.

Чухновский и Алексеев, как и Бабушкин, Иванов, были пионерами русской полярной авиации. "Рыцари северного воздухоплавания" - так их называли тогда. Чухновский еще в 1924 году первым из советских летчиков начал полеты по разведке льдов. Его самолет - двухместный гидроплан со скоростью полета в полтораста километров - был придан гидрографической экспедиции на Новой Земле. Наблюдателями летали Николай Иванович Евгенов и художник сподвижник Седова Н. В. Пинегин. Фотографировали, делали зарисовки.

В 1928 году Чухновский на самолете "Красный медведь" вместе с Алексеевым участвовали в спасении экспедиции Нобиле в Северном Ледовитом океане и разыскали на льду группу потерпевших крушение итальянцев. В следующем году Чухновский и Алексеев уже работали на Диксоне в составе Карской экспедиции. И вот снова здесь.

Летчики дали множество советов. На прощание сфотографировались.

- Так на каких координатах искать вас, если останетесь на зимовку? - улыбнулся Борис Григорьевич.

- Теперь до мыса Дежнева без остановки.

В Енисейском заливе дымил "Малыгин". Приведенные им транспорты грузились в Игарке. Молодой полярный город давал первый лес на экспорт.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒